Проблема социального равенства

Пучина

Октябрь—декабрь 1917 года. Наконец, наступил хаос. Большевики победили. Все было предельно просто. Временное правительство и толь­ко что открывшийся Первый Всероссийский съезд Советов были смете­ны с такой же легкостью, как и царский режим в свое время. Благодаря военным комитетам помощи революции большевики контролировали все военные подразделения. Через Петроградский Совет рабочих депу­татов они установили господство над рабочим классом. Солдаты и пет­роградские рабочие, хорошо вооруженные и моторизованные, захватили Зимний дворец, Петропавловскую крепость, железнодорожные вокзалы, телефонные узлы и почты. Для того чтобы разрушить старое правитель­ство и создать новое, потребовалось не более двадцати четырех часов.

25 октября, несмотря на болезнь, я все же отправился к Зимнему, дабы разузнать о последних новостях.

Я обнаружил дворец, окруженный большевистскими подразделе­ниями. Было бы полной глупостью идти дальше, поэтому я кр'уто развернулся и отправился к Мариинскому дворцу, где располагался республиканский Совет. Там я узнал, что Керенский бежал на линию фронта в поисках военной поддержки. Коновалов с остальными ми­нистрами и губернатором Петрограда Палачинским забаррикадиро­вались в Зимнем, охраняемом женским полком и тремя сотнями во­оруженных кадетов.

— Это — неслыханно! — гремел один из социал-демократов. — Мы
должны опротестовать это насилие.

— Что? Вы что же, собираетесь издать новую резолюцию? — поин­
тересовался я.

— От лица Советов, республиканского Совета и правительства мы
должны обратиться ко всей стране и мировому демократическому сооб­
ществу, — выпалил он, парируя мое легкомыслие.

— Что же это, если не новая резолюция? — спросил я, полушутя.

— Мы должны апеллировать к военным силам.

— Каким именно военным силам?

— Но офицеры и казаки все еще преданы нам.

— Те самые, кого недавно революционная демократия именовала
контрреволюционерами и реакционерами, — продолжал я настаивать на
своем. — Вы что же, забыли ваше отношение к ним, особенно после
корниловского фиаско? И после этого вы надеетесь, что они защитят
вас? Я же думаю, что, напротив, они будут крайне довольны всем
случившимся.

Осажденные министры не были убиты, их лишь загнали в Петропав­ловскую крепость, где томились царские министры. Участь, постигшая женщин, была куда страшнее, чем вообще способно представить наше воображение. Многие были убиты; те же, кого избежала милосердная смерть, были варварски изнасилованы. Они были обесчещены столь отвратительным способом, что вскоре скончались в ужасающих агони­ях. Многие из официальных лиц Временного правительства также были умерщвлены с садистским зверством.

У себя в офисе газеты я написал первую статью о захватчиках, клеймя позором убийц, насильников, бандитов и грабителей. Статыо я подписал своим полным именем вопреки протестам моих друзей и даже наборщика. "Пускай так останется, — заявил я им, — в любом случае мы все перед лицом смерти". Примечательно, что статья возыме­ла успех, так что пришлось увеличить тираж номера втрое. Друзья уговаривали меня не ночевать дома, и я решил последовать этому совету. Я также согласился изменить свою внешность и перестал брить­ся. Многие поступили так же: бритые стали появляться бородатыми, а бородатые — гладко выбритыми.

Керенский был разбит. Большевики захватили банки, государствен­ные и частные, а мой старый приятель Пятаков был назначен комиссаром финансов. С фронта поступали все новые ужасающие сведения. Генералиссимус Духонин был убит вместе с сотнями других офицеров. Наша армия превратилась в дикую неуправляемую массу, сметающую все на своем пути. Германское вторжение становилось неизбежным.

Сегодня мой коллега Аргунов, один из основателей партии эсеров, попал "в лапы кота". Организация и публикация газет становились крайне затруднительными. Вторжения в редакции и типографии стали фактом рутинной повседневности. Большевистские солдаты рушили все: и наборы, и даже типографские станки. Мы вынуждены были подчиняться и прекращали наши публикации, но многие из них по­являлись вновь с несколько видоизмененными названиями. "Воля на­рода", запрещенная вчера, сегодня выходила в свет под названием "Воля", затем "Народ", "Желание народа" и т. д. Газета "День" появлялась под заголовками "Утро", "Полдень", "Вечер", "Ночь", "Полночь", "Час ночи", "Два часа ночи". Самое главное было то, что наши газеты продолжали издаваться. Читатель, которому не уда­валось получить газету наутро, получал ее под ночь.

Сегодня я едва избежал ареста.

Наше ежедневное меню стало экзотичным, если не сказать покрепче. Хлеба не было, но вчера в одном небольшом магазинчике мы об­наружили несколько банок с консервированными персиками. Вместо хлеба мы приготовили пирог из картофельной кожуры. Все нашли его вполне съедобным. Да здравствует революция, которая стимулирует изобретательность и умеряет человеческий аппетит и желания!

Выборы в Учредительное собрание проходили по всей стране. Они стали своего рода вызовом большевистской революции. Если большеви­ки правы, то они получат большинство голосов на выборах. Очень скоро нам будет известен вердикт России. Конечно же большевики делали все возможное, что было в их силах, дабы блокировать выборы, а "затрав­ленные мыши" делали все, чтобы содействовать им в этом. В течение последней недели я выступил на двенадцати митингах.

Но вот опубликованы результаты выборов, большевики оказались побежденными. Вместе с левыми эсерами они оказались намного позади правого крыла партии, а тем самым — в меньшинстве в Учредительном собрании. Совместно со своими товарищами в Вологодской губернии я набрал около 90% всех голосов. В прошлую ночь мы организовали самый экстравагантный банкет: каждому было вручено по ломтю хлеба, полсосиски, консервированный персик и чай с сахаром.

Большевики были решительным образом побеждены. Однако было ясно, что они не согласятся с таким вердиктом. Если раньше они надеялись успешно пройти на выборах в Учредительное собрание, то теперь они будут препятствовать его открытию.

Тем временем я продолжал играть в кошки-мышки. Формально все Депутаты пользовались правом неприкосновенности. Но закон — одно, а большевистская практика — другое. Все дороги теперь вели в темницу. Я был уставшим, возбужденным частью от работы и напряжения, частью от голода.

27 ноября 1917 года. Официальный день открытия Учредительного собрания начинался прекрасной ясной погодой, синим небом, белесым снегом — благоприятным фоном для громадных плакатов, развешан­ных повсюду: "Да здравствует Учредительное собрание, хозяин России!'' Тысячи людей, несущих эти транспаранты, приветствовали предста­вителей высшей власти в стране, истинного гласа русского народа. Когда депутаты приблизились к Таврическому, многотысячная толпа приветствовала их громкими аплодисментами. Но стоило им дойти до ворот, как выяснилось, что они заперты и охраняются вооруженными до зубов латышскими стрелками.

Необходимо было что-то предпринять, причем немедля. Взоб­равшись по железной ограде, я обратился к людям. Тем временем моему примеру последовали другие депутаты. И все же им удалось отпереть врата, и люди бросились к ним, заполняя придворцовый дворик. Ошеломленные наглостью этого прорыва, латышские стрелки на какой-то миг заколебались. В результате ворота были открыты и мы вошли вовнутрь, за нами плыла толпа граждан. Во дворцовой зале мы начали свое собрание обращением к русскому народу с при­зывом защитить Учредительное собрание. Резолюция гласила, что вопреки всем препонам собрание начнет свою работу 5 января на­ступающего года.

Для подкрепления успеха мы провели митинги на заводах и среди солдат. Тем временем политические лидеры продолжали работу над подготовкой основных декретов, упорядочению процедуры и т. д. Подобного рода собрания, как правило, проводились на моей квартире.

Тень разрушения распространялась над Петроградом. Вся коммер­ческая жизнь замерла. Днем и ночью постоянно раздавались винтовоч­ные залпы. Сумасшествие и грабеж распространялись по городам и се­лам. Армия, как таковая, уже больше не существовала, немцы могли вторгнуться, когда им заблагорассудится.

Наступил последний день уходящего 1917 года. Оглядываясь назад, я не мог избавиться от чувства горечи и разочарования.

На Новый год мы все собрались вместе, лидеры и депутаты от партии социал-революционеров. Глубокая печаль, перемешанная с при­зывами умереть за свободу, отмечала все наши речи. Этот мертвящий энтузиазм достиг своего апогея после выступления моего друга К., в то время когда мы прислушивались к словам известной арии из оперы Мусоргского "Хованщина" ("Спит стрелецкое гнездо").

— Бедная моя Россия уснула в окружении врагов! Ее грабят. Многие
годы назад она находилась под игом татаро-монголов, после — тяжело
вздыхала под гнетом помещиков. Моя бедная Россия! Кто спасет тебя
сейчас от твоих врагов? Кто оградит тебя от невзгод? О, любимая
и несчастная Россия!

Эти слова глубоко тронули нас.

— Мы не знаем, кто может спасти тебя. Но какие бы несчастья ни
предстояли тебе, дорогая моя страна, ты не погибнешь. Восстанешь из
пепла великой страной и великой нацией, великой державой среди
мировых держав. И если для этого нужно будет, чтобы мы все погибли,
то мы готовы к этому.

Таковы были слова красноречивого К., который закрыл наше ново­годнее празднество.

Перспективы 1918-го представлялись мрачными, но что бы ни случи­лось, я верил в мою страну и ее историческую миссию.

Ну вот! Большевистской кошке наконец удалось поймать свою мышь... Ябыл арестован 2 января 1918 года.

Дата добавления: 2015-05-06