Золото Найдено, Сокровище Утеряно

Наконец снова наступил день раздачи пайков. Я вышел на улицу с желанием начать работу пораньше, и меня засыпало чем-то сверкающе-белым. Пришла зима. Сначала я обрадовался, потому что под одеялом из только что выпавшего снега мир казался безмятежным и обновленным, но, когда холод пронзил меня насквозь, я тут же вспомнил, что, на самом деле, означал приход зимы.

Приход зимы означал, что доступ к горе в скором времени будет закрыт. Никто не сможет пробраться, чтобы обменять золото на еду. Это означало медленную, изнурительную работу на заледеневшем прииске. Это означало холод и голод, в основном, преобладал голод.

У Молочка почти не было молока, оставшаяся курица не несла яйца, а Ничто мычал на меня, потому что его копытца примерзли к земле. Когда я, наконец, освободил его, он лягнул меня сзади, и я упал лицом в снег.

Ненавижу зиму.

Когда я пришел на прииск, Фредерик кинул снежком мне в лицо. Бруно схватил меня сзади, а затем с ветки, прямо мне за шиворот, свалилась куча снега.

Зима, похоже, ненавидит меня в ответ.

Это был долгий рабочий день. Я старался не сойти с ума и придумывал стишки.

Озябли пальцы рук и ног

Золото, где ты, ответь?

Сшей шляпу ты, спряди носок.

Никто не знает тех мест.

А ты пушистую кошку свяжи,

Спряди крылатую мышь.

А потом рагу ты их всех преврати.

Золото, где ты? Услышь.

Мне нравилось, как это звучит!

Я пошел на мельницу за пайком. Пока я ждал, стоя в длинной очереди, мой живот урчал. На этой неделе мне удалось найти чуть больше золота, чем обычно. Я думаю, что стало только лучше от того, что феи улеглись в зимнюю спячку. Если золото означало «еда», значит, мельнику придется выдать мне паек. Но, когда подошла моя очередь, он просто посмотрел на меня из-за своего огромного живота и сказал:

— Нет золота — нет еды, — в глазах его светилась жадность. Он знал.

Теперь я понял, что значил мой сон. Я сплел не так-то много золота, а оно уже душило меня.

Когда я вернулся домой, бабуля всё ещё была в постели. Её глаза были открыты, но взгляд её был направлен на потолок.

— Бабуля?

Она моргнула, но не взглянула на меня и ничего не сказала.

— Бабушка! С тобой всё в порядке? — я подошел к ней и положил руку ей на щеку. Я тотчас же отдернул руку, она была такая горячая, что я обжег ладошку.

Я отпрянул назад и упал, затем я выбежал на улицу и побежал вниз по дороге к дому Краснушки. Я не знал, куда бы ещё мог пойти, я стал колотить в дверь, в надежде, что кто-то был дома.

Женщина распахнула дверь, размахивая деревянной ложкой. Выглядела она сурово, совсем как Краснушка, но, увидев, что я захлебывался рыданиями, она вздрогнула.

— Румп? — выглянула Краснушка.

— Моя бабуля... с ней что-то не так... пожалуйста…

Мать Краснушки бросила ложку, схватила накидку:

— Идем, — сказала она.

Краснушка последовала за нами, и мы побежали к дому.

Когда мы вошли, мама Краснушки сразу направилась к бабуле.

— Элсбит, — она тихонько коснулась бабушкиного лба. — Краснушка, иди на улицу и принеси ведро снега.

Я стоял возле кровати, пока мама Краснушки осматривала бабулю. Та открыла глаза, попыталась что-то сказать, но вместо этого послышалось какое-то бульканье, будто слова были очень тяжелыми и цеплялись ей за язык.

— Что с ней такое? — спросил я.

— Она старенькая, — ответила мама Краснушки, не поднимая на меня глаз.

— Но, что с ней?

— Дитя моё, — теперь она смотрела на меня глазами, полными жалости; мне показалось, что меня сейчас стошнит. — Никто не вечен. Она больна. Её разум уже не может полноценно работать.

Разум? Но мне так нужен был бабушкин разум!

— Вы можете ей помочь? Она поправится?

— Остается только ждать, — она печально улыбнулась. — Всё будет хорошо, — сказала она, дотрагиваясь до моего плеча. От этого прикосновения всё моё тело прогнулось.

Краснушка с матерью положили мокрую холодную тряпочку на лицо бабушки, а ноги обмотали тёплым пледом. Они сварили бульон из оставшихся косточек цыпленка и с ложечки попытались накормить бабушку. В основном, всё стекало по её щекам и подбородку, но, казалось, бабушка потихоньку приходила в себя, пока её кормили. Она взглянула на меня, ну, по крайней мере, мне так показалось, а потом уснула.

— Она должна проспать до утра, — сказала мама Краснушки. Она взяла свою накидку и направилась к двери. — Я вернусь утром, пойдем, Краснушка!

— Я сейчас!

Мама Краснушки кивнула и закрыла дверь снаружи.

Краснушка помедлила всего несколько секунд, а потом, как я и предполагал, начала меня поучать.

— Я прекрасно знаю, о чем ты думаешь, но даже не смей!

— Как ты можешь знать, о чем я думаю? Я же дурачок, не забыла? Я вообще мало думаю.

— Я не думаю, что ты дурачок, Румп, — глаза Краснушки стали грустными.

— Ну, тогда ты одна такая, кто так не думает.

Точно, я был дурачком. Ну, зачем надо было прясть золото из соломы? Надо было послушаться бабушку. Но, может, если обменять золото на еду, бабушка поправится?

— Румп, не обменивай золото.

— С чего ты взяла, что я собираюсь? — я посмотрел на Краснушку, она немного попятилась. Краснушка попятилась от меня!

— Всё будет хорошо, — сказала она, — но не обменивай золото, это небезопасно.

Я сел у огня, поднял несколько соломинок и бросил их в пламя:

— Просто уйди.

— Румп...

— Оставь меня в покое! — закричал я.

Краснушка резко вздохнула и открыла дверь. Я содрогнулся от ворвавшегося порыва ветра.

— Беру свои слова обратно. Ты — дурачок! — она с силой хлопнула дверью.

Я сидел перед камином, пока угли не остыли.

Я не спал всю ночь. Когда зазвонил деревенский колокол, обозначая начало дня, я никуда не пошел. Я остался возле бабушки и покормил её супом. Она всё ещё ничего не говорила и не смотрела на меня, но я наливал суп ей в рот и она глотала.

Ей нужна была ещё еда. Она не могла поправиться без еды.

Когда бабуля уснула, я подошел к своей кровати и достал три мотка золота. Я завернул их в грязную тряпку и запрятал в куртку. Затем я вышел и направился к мельнице.

Говорим «золото» — подразумеваем еду.

Дверь открыла Опаль. Она уставилась на меня, не выражая никаких эмоций.

— Мне нужно увидеть мельника, — сказал я.

Она облизнула губы:

— Зачем ещё? — спросила она. Я впервые услышал её голос; казалось, она была раздражена.

— У меня для него кое-что есть. То, что он захочет обменять.

— День раздачи пайка был вчера. В другие дни отец не меняет.

— Сейчас он захочет поменяться, поверь мне, — ответил я.

Она снова высунула язык:

— Приходи, когда будет следующий день раздачи.

Она начала закрывать дверь, как вдруг позади неё раздался громкий голос:

— С кем ты разговариваешь, Опаль?

Она отпрыгнула от дверного проема, и мельник Освальд полностью закрыл его своим огромным телом. В ширину он был почти такой же огромный, как и в длину. Ремень его был застегнут на последнюю дырочку.

— А, это ты, не так ли? Для тебя пайка нет, все мы затягиваем пояса потуже. Убирайся.

Я попытался заговорить, но язык во рту стал таким тяжелым, будто он распух и затвердел. Я сообразил, что то, что я принес, несомненно, прозвучит гораздо громче слов, поэтому я достал сверток из куртки и показал золото.

Мельник быстро сделал шаг вперед, загораживая золото от Опаль. Он посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что вокруг никого не было, затем опустил свой носище в мой узелок. Его жирное лицо расширилось, и в его жадном взгляде заблестело золото.

Он потянулся за одним из мотков, но я отшатнулся. Я подумал о том, что мог потребовать у него: о еде! Я попросил бы его отвести меня на склад и позволить мне выбрать столько, сколько я захочу: мед, пшеница, яблоки, лук, морковь. Он бы перемолол пшеницу в муку высочайшего качества. Но мой язык отяжелел, и я не мог произнести ни слова.

— Что вы мне дадите? — мой голос был сдавлен. — Что вы мне за это дадите?

Мельник улыбнулся, словно ощущая мою внутреннюю борьбу.

— Хитрый малый! — сказал он. — Опаль, иди и принеси мешок муки и мешок пшеницы, каждого по десять фунтов.

Я хотел сказать, что это было несправедливо. У меня же было три мотка золота, а это стоило куда больше двадцати фунтов еды. Мне причитались соль, мед, хотя бы немного мяса, но я не мог ничего сказать. Ощущение было такое, как будто золото затыкало мне рот.

Когда Опаль вернулась с продуктами, она поставила всё к моим ногам. Она посмотрела сначала на отца, потом на меня. Затем уставилась на сверток в моих руках, он был завязан.

— Оставь нас, Опаль, — сказал Освальд.

Она облизнула губы и поспешила прочь.

Я держал сверток с золотом, как бессловесный болванчик, мельник выхватил его из моих рук:

— Какой смышленый мальчик, — сказал он, добавляя сладости своему масленому голоску, хотя вместо этого в нем ощущалась тухлятина.

Я взвалил провизию на плечо и отнес всё это домой. Я сварил жидкую кашу из пшена, зачерпнул полную ложку и поднес её ко рту бабушки. Она дернулась, когда ложка коснулась её губ и отвернулась.

— Бабуля, это еда. Тебе нужно поесть.

— Откуда... — она не смогла закончить фразу.

— Тише, просто поешь, — я покормил её с ложечки, в надежде, что ей станет лучше.

Следующие три дня у бабушки не спадала температура. Я приготовил пшенную кашу, печенье, размоченный в молоке хлеб, но она ничего не ела. Она так похудела, что, казалось, вот-вот сольется с матрасом. Если так и дальше пойдет, она превратится в соломинку.

Я всё время вслух разговаривал с бабулей, прижимая прохладную тряпочку к её лбу, в надежде, что она ответит мне. Изо дня в день я рассказывал ей истории, все те истории, которые она рассказывала мне: про ведьм, про троллей, про орков и волков. Я рассказывал их до самой ночи, пока не пересказал все, какие знал, по несколько раз. И вот сегодня я рассказал ей правдивую историю. Историю обо мне. Я рассказал ей точно так же, как она когда-то поведала мне о том, как я родился, и про моё имя и про мою неизвестную судьбу.

— А теперь у меня есть прялка, — рассказывал я, подбираясь к концу истории. — Эта прялка досталась мне от моей матери. И я могу прясть золото. Могу из соломы спрясть золото, как и мама. Она показывала тебе золото? Рассказывала тебе о своем даре? Это дар перешел ко мне.

Внезапно до меня дошло, каким бы всё было, если бы мама была жива. Всё, что сейчас шло не так, было бы устроено по-другому. Я бы знал своё полное имя и понимал бы, какая мне уготована судьба.

Глаза бабушки расширились, и она крепко схватила меня за руку. Голос её забулькал, она попыталась заговорить.

У меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди: неужели бабушке становилось лучше?!

— Бабуля, что?!

Прилагая неимоверные усилия, она сказала:

— Ма... а... мальчик мой.

— Да, бабуля, я здесь,— я держал её тонкие, грубые руки, которые впивались в мои.

Глаза бабули были неподвижны и наполнились слезами, которые стекали по её морщинистым щекам.

— Ты продолжай прясть, — она медленно подняла дрожащую руку и положила её мне на грудь, прямо на сердце. — Пряди золото здесь, — она легонько постучала по моей груди. — Золото... здесь, — она закрыла глаза, продолжая бормотать: «Пряди, пряди, пряди».

Я попытался ещё её покормить, но она отказывалась от еды, продолжая бормотать: «Пряди, пряди, пряди».

Вскоре она снова уснула.

Утром она больше не проснулась.

Глава 10

Дата добавления: 2015-03-29