Информирование google, yahoo. , msn web search 8 страница

Итак, если выравнивание мира большей частью (пусть и не абсолютно) неотвратимо, если оно, как и все предыдущие серьезные трансформации рынка, обладает благоприятным потенциалом для всего американского общества, что делать рядовому члену этого общества? Что он должен сказать своим детям? Сказать мы можем только одно: нужно постоянно совершенствовать свои знания и умения. В плоском мире вакансий будет вдоволь — для тех, кому хватит знаний и ума их занять. Яне хочу сказать, что это будет просто. Отнюдь нет. Много других людей тоже будут стараться стать умнее. Посредственного работника не ждало ничего хорошего и раньше, но в мире стен у него был шанс прокормить себя, обеспечить себе достойный уровень жизни. В плоском мире у посредственности отнимут и этот шанс. Вам совсем не захочется очутиться на месте Вилли Ломена из «Смерти коммивояжера», когда его сын Биф, развенчивая идею об исключительности семьи Ломенов, заявляет: «Таких, как я, тринадцать на дюжину, да и таких, как ты, не меньше!» Разгневанному Вилли только и остается, что все отрицать: «Ложь! Таких, как мы, не тринадцать на дюжину! Я — Вилли Ломен, а ты — Биф Ломен!» У меня нет ни малейшего желания оказаться в ситуации, когда мне придется разговаривать со своими дочерьми в подобном духе. Поэтому я довожу до них коротко и ясно: «Девочки, когда мне было столько лет, сколько вам, мои родители говорили: «Том, доедай свой завтрак — люди в Китае и Индии умирают с голоду». А сегодня я говорю вам: «Девочки, доделывайте ваше домашнее задание — люди в Китае и Индии умирают от желания получить вашу работу». Для нашего общества в целом я бы сформулировал этот совет таким образом: каждый человек сегодня должен выяснить для себя, как ему превратиться в неприкасаемого. Вот именно: в неприкасаемого. Когда мир становится плоским, кастовая система переворачивается с ног на голову. Если в Индии неприкасаемые — класс, живущий на дне общества, в плоском мире быть неприкасаемым — желание каждого человека. Неприкасаемые, как я их определяю, это люди, неуязвимые для аутсорсинга. Кто же это такие? И как вы и ваши дети могут ими стать? Это четыре широких категории работников: «особенные», «специализированные», «заякоренные» и «идеально гибкие». Особенные — это люди типа Майкла Джордана, Билла Гейтса или Барбары Стрейзанд. К их услугам весь глобальный рынок, и поэтому они могут позволить себе гонорары глобального масштаба. Их работа просто несовместима с понятием аутсорсинга. Если вы не можете быть особенным — ничего страшного, таких людей вообще единицы, — чтобы не стать жертвой аутсорсинга, можно стать специалистом. Это термин, который пишется через дефис после всех названий интеллектуальных профессий: юриста, бухгалтера и хирурга, компьютерного архитектора и инженера–программиста, высококвалифицированного оператора станков и роботов. Их навыки всегда пользуются большим спросом и не относятся к классу замещаемых. («Замещаемый» — слово, которое нужно запомнить. Нандан Нилекани, глава «Инфосиса», говорит, что в плоском мире все работы делятся по этому признаку: «замещаемые» и «незамещаемые». Рабочее задание, которое можно легко перевести в цифру и переслать туда, где его дешевле выполнять, является замещаемым. Задание, которое нельзя оцифровать или с легкостью передать кому–то еще, является незамещаемым. Пример незамещаемой деятельности — бросок с прыжка, которым владеет Майкл Джордан. Еще один — хирургическая техника шунтирования. Профессия рабочего–сборщика телевизоров сегодня стала замещаемой. Базовые бухгалтерские навыки, первичная обработка налоговых деклараций — тоже. Если вы не можете быть особенным и не стали специалистом, вам нужно быть заякоренным. Такой статус имеют большинство американцев: парикмахеров, официанток, поваров, сантехников, электриков, медсестер, многих врачей и юристов, работников сферы развлечений и уборщиц. Их работа заякорена и всегда такой останется, потому что привязана к конкретному месту и подразумевает личный контакт с покупателем, клиентом, пациентом, зрителем. В такой деятельности по большей части нечего оцифровывать, ее нечем заместить, «расценки на нее устанавливаются в зависимости от условий местного рынка. Но не обманитесь: даже в заякоренной работе есть замещаемые элементы, и они обязательно утекут — не в Индию, так в прошлое. (По мнению Дэвида Роткопфа, благодаря новым технологиям рабочие места куда больше становятся жертвами «аутсорсинга в прошлое», чем аутсосринга в Индию). Например, если сегодня никому не придет в голову обращаться в Бангалор за услугами терапевта или семейного адвоката, в один прекрасный день ваш адвокат может нанять себе в Бангалоре помощника, который будет заниматься исследованием правовых прецедентов или подготовкой «рамочных» документов, а ваш терапевт может воспользоваться услугами местного полуночника–рентгенолога, чтобы расшифровать вашу компьютерную томограмму. Именно поэтому, не будучи особенным или специалистом, вам не стоит рассчитывать спрятаться от аутсорсинга, заякорившись в какой–нибудь тихой бухте. Нет, куда лучше готовить себя к тому, чтобы стать идеально гибким. Вам требуется не прекращая осваивать новые знания и умения, чтобы никогда не выпасть из сферы, где производятся ценности — что–то большее, чем простое ванильное мороженое. В нужный момент вы должны будете знать, как приготовить самый актуальный вариант шоколадного сиропа, взбитых сливок или вишенок или как подать их покупателю, одновременно пританцовывая, — и так в любой сфере. Пока одни элементы блюда становятся замещаемым ширпотребом, переходят в «ванильный» разряд, гибкие люди уже учатся производить другие. Умение приспосабливаться, «знать, как узнать» в плоском мире будет одним из наиболее важных активов любого работника, ибо текучесть работы увеличится, колесо инновационного цикла будет раскручиваться все быстрее. Атул Вашиста, глава калифорнийской консалтинговой фирмы «Нео Ай–Ти», помогающей американским компаниям в деле аутсорсинга, считает такую тенденцию благоприятной: «На что вы способны в плоском мире, как быстро умеете адаптироваться, насколько эффективно обращаете полученный опыт и знания себе на пользу — вот что является залогом вашего выживания. Если вам приходится постоянно менять работу, если сама профессиональная среда вокруг вас постоянно меняется, способность быть гибким выходит на первое место. В этой ситуации проигрывают те, кто не смог дать усвоенным навыкам нужное развитие. Постоянно адаптироваться, как профессионально, так и социально, — вот то, что от вас сегодня требуется». Чем шире мы раздвигаем границы знания и технологии, чем с более сложными задачами может справляться наша техника, тем большим спросом будут пользоваться те, кто обладает специализированным образованием или умением «знать, как узнать», тем больше зарплата, на которую они могут претендовать. И тем менее щедрое вознаграждение будет ожидать тех, у кого такое умение отсутствует. Не слишком особенный, не слишком специалист, не слишком заякоренный, не слишком гибкий, занятый одной из разновидностей замещаемой деятельности — вот образ того, кем вам ни в коем случае не захочется оказаться. Если вы находитесь в самом низу профессиональной цепочки, если у компании есть все стимулы отдать ваше место менее затратному, но столь же эффективному производителю, ваши шансы стать жертвой аутсорсинга или снижения зарплаты непозволительно велики. «Если вы занимаетесь интернет–программированием и по–прежнему пишете только на HTML, если вы не научились пользоваться новыми творческими технологиями типа XML и мультимедиа, с каждым годом ваша организация будет ценить вас все меньше и меньше», — добавил Вашиста. Постоянно возникают новые технологии, сложность которых оправдывается их результативностью, и если программист вовремя их осваивает, если он всегда остается в курсе желаний клиентов, аутсорсинг вряд ли когда–нибудь доберется до его работы. «Если технический прогресс делает прошлогодние достижения доступными каждому, — констатировал Вашиста, — то переподготовка, непрерывное профессиональное обучение, тесные отношения с клиентом, которые позволяют раз за разом выводить их на новый уровень, — это единственное, благодаря чему специалист может обогнать кривую деспециализации, единственное, что может уберечь его работу от передачи оффшорной фирме». Мой друг детства Билл Грир — хороший пример человека, который, столкнувшись с подобной проблемой, сумел разработать собственную стратегию ее решения, Гриру сорок восемь лет, и двадцать шесть из них он зарабатывал на жизнь как внештатный художник–оформитель, С начала 1970–х до 2000 года его взаимоотношения с клиентами практически не изменились. «Моим заказчикам, например «Нью–Йорк таймс», фактически требовалось готовое произведение искусства», — объяснил мне Билл. Если он делал иллюстрацию для газеты или журнала или предлагал новый логотип для продукта, ему приводилось создавать настоящую картину — законченный набросок, который он раскрашивал, прикреплял к доске, закрывал папиросной бумагой, упаковывал в бандероль с двумя клапанами и пересылал заказчику с посыльным или через «Федерал экспресс». У него было даже специальное название для Этого — «флэп–арт», а в его бизнесе это называлось «искусство под камеру», потому что присланный набросок нужно было сфотографировать, напечатать на четырех разных слоях цветной пленки (цветоделение) и подготовить для публикации. «Это был законченный продукт, он обладал собственным достоинством, — сказал Билл, — настоящее произведение искусства, которое некоторые даже вешали у себя на стенах. «Нью–Йорк таймс» иногда устраивала выставки работ, присланных ее иллюстраторами». Но в последние несколько лет, сказал Билл, «привычная рутина поменялась», редакции и рекламные агентства перешли на компьютерную обработку с помощью специализированных программ: Quark, Photoshop и Illustrator — получившие у художников–оформителей почетное название «троицы», они сделали компьютерный дизайн чем–то, не требующим быть семи пядей во лбу. Сегодня каждый выпускник художественной школы знает их как свои пять пальцев. Это стало настолько элементарным занятием, объяснил Билл, что превратилось в ширпотреб — в ванильное мороженое, как я это называю. «С точки зрения дизайна, — констатировал он, — благодаря технологии сегодня у каждого есть одни и те же инструменты, каждый способен сделать прямую линию, каждый способен выдать что–то хотя бы наполовину приемлемое. Раньше нужен был наметанный глаз, чтобы оценить, насколько сбалансирована картинка, насколько правильно выбрана гарнитура шрифта, и вдруг ты обнаруживаешь, что теперь сделать вещь «на уровне» — доступно любому». Поэтому Грир забрался на ступеньку повыше. Раз всякий конечный продукт для публикации теперь требовалось представлять в виде цифрового файла, который можно было скачать, раз неповторимые образцы «флэп–арта» были больше никому не нужны, он решил переквалифицироваться в поставщика идей. Способность выдавать идеи — вот что требовалось его клиентам, от «Макдоналдс» до «Юнилевер». Он отложил перья и тушь и начал делать карандашные наброски, которые сканировал в компьютер, раскрашивал с помощью мышки и посылал по электронной почте заказчику — чтобы тот поручил доводку изображения кому–нибудь не столь высокооплачиваемому. «Я вышел на это почти бессознательно, — сказал Грир. — Мне пришлось искать работу, которую не каждый мог сделать, что–то, с чем не справилась бы технически подкованная молодежь, причем за мизерную часть моих гонораров. И мне стали поступать предложения от людей, которые говорили: «Возьмитесь за это, нам нужна только общая идея». Они формулировали задачу, а от меня ждали не совершенства исполнения, а только наброска, идеи. Рисовать я теперь рисую — карандашом, — но лишь для того, чтобы передать мысль, несколько штрихов, без всякой отделки. И за мои идеи они довольно неплохо платят. Фактически, это вывело меня на другой уровень. Летал больше похож на консультанта, а не на ЕОХа (Еще Одного Художника), которых вокруг полно. Мне повезло выбраться из наезженной колеи, и я сделался генератором идей, который продает клиентам голые концепции, — после чего их реализуют местные ЕОХи или кто–то на другом конце трансокеанского оптического кабеля. Они берут мои наброски, превращают их на компьютере в готовые иллюстрации, и это не совсем то, что я бы хотел видеть, но, в общем, вполне недурно». Но случилось еще кое–что. Наряду с тем, что развитие технологии превратило материальную часть работы Грира в ширпотреб, оно же открыло новый рынок для его «идейного» производства — журналы. В один прекрасный день кто–то из постоянных заказчиков Грира позвонил ему и спросил, не согласится ли он делать для них морфы. Морфы — это серии картинок, на которых один персонаж постепенно преобразуется в другой: Марта Стюарт в первом кадре становится Кортни Лав в последнем, Дрю Берримор превращается в Дрю Кэри, Марайа Кэри — в Джима Кэрри, Шер — в Бритни Спирс. Когда ему впервые предложили это сделать, Грир не знал, с чего начать. Поэтому он отправился на Amazon.com, подыскал специализированное ПО, купил его и несколько дней тестировал, создав в результате свой первый морф. С тех пор он поднаторел в этом деле, стал настоящим специалистом. Сегодня в число его клиентов входят «Максим», «Мор» и «Никелодеон» — журнал для мужчин, журнал для женщин среднего возраста и журнал для детей. Другими словами, кто–то изобрел совершенно новый сироп для ванильного мороженого, и Грир не упустил шанса за него уцепиться. Точно то же самое происходит в глобальной экономике. «У меня было достаточно опыта, чтобы довольно быстро освоить морфы, — сказал Грир. — Сегодня я изготавливаю их на своем ноутбуке, где только ни окажусь: в Санта–Барбаре, у родителей в Миннеаполисе, у себя в нью–йоркской квартире. Иногда темы дает заказчик, иногда я придумываю их сам. Морфинг раньше был последним словом медийных технологий, мы все видели его по телевизору, а потом вышла потребительская версия компьютерной программы, и их стало можно делать своими руками. Теперь я штампую из них продукцию, которую покупают журналы: это серии картинок в формате JPEG… Для самых разных изданий оказалось довольно выгодно ими заниматься. У меня даже есть несколько писем от читателей–детей!» Грир никогда не занимался морфами, пока не появилась технология, которая создала новую специализированную нишу, — в тот самый момент, когда состояние привычного для него рынка заставило его оглянуться вокруг в поисках новой работы. «Конечно, я мог бы сказать, что дошел до всего сам, — поделился он со мной. — Но на самом деле я был просто открыт для предложений, так что это было элементарным везением, что мне вовремя подкинули возможность заняться чем–то новым. Ведь я знаю многих художников, которых смыло волной. Одному иллюстратору пришлось стать дизайнером по упаковке, другие вылетели из бизнеса насовсем. Одна женщина, лучшая из известных мне художников–оформителей, стала ландшафтным архитектором — чтобы остаться в дизайне, ей пришлось полностью сменить среду обитания. Люди визуального искусства умеют адаптироваться, но лично я, когда думаю о будущем, по–прежнему немного нервничаю». Я сказал Гриру, что его история очень удачно ложится на конструкцию, которой я пользуюсь в этой книге. Он начинал с шоколадного сиропа (был классическим иллюстратором), который превратился в ванильный ширпотреб (компьютерное оформительство), модернизировал свою специальность, освоив новую версию шоколадного сиропа (дизайн–консалтинг), и вдобавок научился делать вишенки (морфинг) — в ответ на спрос, рожденный все более специализирующимся рынком. На мгновение задумавшись над моей метафорической похвалой, он сказал: «А ведь я только старался выжить, ничего больше — что вчера, что сегодня». Перед самым прощанием он обмолвился, что идет к другу «пожонглировать». Оказалось, что уже долгие годы они вместе занимаются этим побочным бизнесом, иногда на улице — для всеобщего развлечения, иногда на частных вечеринках. У Грира превосходная зрительно–моторная координация. «Но знаешь, даже жонглирование становится ширпотребом, — пожаловался он. — Раньше, если ты умел жонглировать пятью мячами, ты считался настоящим мастером. Сегодня пять мячей — базовый уровень. Мы с партнером работаем в связке, а когда я его встретил, он был жонглером–чемпионом, мог держать в воздухе семь предметов. Сегодня семь предметов — это умеют четырнадцатилетние, никаких проблем. У них теперь есть книги типа «Жонглирование для чайников», есть специальные наборы для обучения, стандарты повысились». Это точно: и в жонглировании, и во всем остальном мире. Итак, вот наша реальная альтернатива: либо посвятить себя строительству протекционистских стен, либо продолжать шагать вперед, не теряя уверенности, что американское общество скроено из достаточно прочного материала, даже для плоского мира. Лично я голосую за то, чтобы шагать вперед. Пока мы будем заботиться о том, чтобы не утратить секрет нашего сиропа, с нами все будет в порядке. Потому что у американской системы множество черт, которые идеально подходят для воспитания тех, кто способен конкурировать и процветать в плоском мире. О чем я говорю? Во–первых, об американских центрах исследовательской мысли, университетах, которые являются неиссякаемым источником экспериментов, изобретений и достижений во всех областях науки: математике, биологии, физике, химии. Сколь бы банально это ни прозвучало, количество и качество образования в плоском мире прямо пропорционально количеству и качеству ваших шансов на успех. «У нас лучшая университетская система на планете, — сказал Билл Гейтс. — Мы финансируем огромное количество университетских исследований, и это не может не вызывать восхищения. К нам приходят люди с высоким IQ, и мы даем им возможность изобретать что–то новое, а потом превращать изобретения в рыночный продукт. Мы вознаграждаем тех, кто умеет рисковать. Наша университетская система по сути конкурентна и экспериментальна, здесь можно опробовать самые разные методы. Подумать только: в Америке сотня университетов, которые делают вклад в робототехнику, и каждый из них может говорить, что остальные бесконечно заблуждаются, или что его открытие фактически подтверждает все остальные. Это хаотическая система, но она является великим мировым двигателем инноваций; поэтому, если федеральные ассигнования продолжатся, как и деньги от филантропических организаций, она будет процветать и дальше… Мы должны очень постараться, чтобы все испортить, чтобы наше абсолютное богатство перестало расти. Если мы не сглупим, мы сможем наращивать его еще быстрее, учитывая наше достояние». Веб–браузер, магнитно–резонансная съемка, сверхбыстрые вычислительные машины, технология глобального позиционирования, космические исследовательские устройства, волоконная оптика — вот те немногие изобретения, которые начинались как обыкновенные университетские проекты. Когда экономическое подразделение компании «Бэнк Бостон» провело исследование под названием «МТИ: Влияние инноваций», среди прочих вещей оно обнаружило, что выпускники Массачусетского технологического стали основателями 4000 компаний, которые создали не меньше 1,1 миллиона рабочих мест по всему миру и совокупный показатель продаж которых составил 230 млрд долларов. Но уникальность Америки заключается не в том, что она основала МТИ или что деятельность выпускников МТИ приводит к экономическому и инновационному росту. Прежде всего ее отличает то, что университеты, которые ставят перед собой те же цели, существуют в каждом штате страны. «В Америке 4000 колледжей и университетов, — констатировал президент Института международного образования Аллан Э. Гудман. — Число высших учебных заведений во всем остальном мире — 7768. В одном только штате Калифорния около 130 колледжей и университетов — в мире есть только 14 стран, где набралось бы столько же». Возьмите штат, который в плане высшего образования приходит в голову в последнюю очередь: Оклахома. Здесь расположен Оклахомский центр содействия развитию науки и технологии (OCAST). Прочтите на сайте Центра описание его миссии: «Чтобы успешно конкурировать в условиях новой Экономики, Оклахома должна непрерывно посвящать себя задаче воспитания образованного населения; поддерживать исследовательско–техническую кадровую базу университета и поощрять целеустремленную коллективную работу его сотрудников; наконец создавать благоприятные условия для деятельности передовых компаний: от скромных новичков до интернациональных гигантов… Оклахомский центр содействия развитию науки и технологии развивает программу образовательно–коммерческих технологических центров, работa которых должна задействовать несколько учебных заведений и компаний. Это неизбежно приведет к рождению новых компаний, производству новых товаров, использованию новых производственных методов». Неудивительно, что в 2003 году, по оценкам Ассоциации университетских управляющих технологическими процессами, американские университеты заработали 1,3 млрд долларов на одних патентах. Помимо уникальных генераторов инновационных процессов — университетов, государственных и частных исследовательских институтов, розничных торговых сетей, — Америка обладает самыми эффективными и отлаженными рынками капитала: главным средством освоения новых идей и превращения их в готовые продукты и услуги. Дик Фостер, директор «Маккинси энд компани» и автор двух книг об инновациях, заметил мне как–то: «У нас своя, американская «промышленная политика» — она называется «фондовая биржа». Нью–Йоркская биржа это или Nasdaq — уже не так важно». Именно здесь аккумулируется венчурный капитал, именно здесь он питает свежие идеи и растущие компании, сказал Фостер, и ни один рынок капитала в мире не способен справиться с этим лучше, чем американский. Тем, что долгосрочное кредитование выполняет свою задачу с такой эффективностью, мы обязаны безопасности нашего рынка ценных бумаг, защите интересов миноритарных инвесторов. Естественно, афер, эксцессов, коррупции в нашем биржевом мире вполне достаточно — такое всегда происходит, когда на кону оказываются солидные деньги. Но наши рынки капитала отличаются не отсутствием скандалов типа того, что случился с корпорацией «Энрон», в конце концов это американская корпорация. Нет, их отличие заключается в том, что когда скандалы происходят, они, как правило, всплывают на поверхность — либо благодаря Комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям, либо благодаря бизнес–прессе, — и их негативные последствия исправляются. Для Америки показательна фигура не главы «Энрон» Кена Лэя, а генерального прокурора штата Нью–Йорк Элиота Спитцера, неукротимого блюстителя чистоты в обороте ценных бумаг и в кабинетах корпоративного руководства. Недаром подобный биржевой рынок оказалось трудно заставить работать где–либо помимо Нью–Йорка, Лондона, Франкфурта или Токио. Снова процитирую Фостера: «Ни Китай, ни Индия, ни другие азиатские страны не достигнут успехов в инновациях, если не смогут построить эффективные рынки капитала, а они не смогут их построить, пока не обеспечат правовую защиту миноритарных акционеров от характерных для отрасли рисков… Нам, современным жителям США, крупно повезло, потому что мы пожинаем плоды несколькосотлетнего экономического эксперимента — эксперимента, который продолжает подтверждать рабочую гипотезу». Это самые главные секреты успеха американского сиропа, но есть и другие, и их необходимо сохранять и пестовать с неменьшим тщанием. Иногда нужно поговорить с посторонним человеком, чтобы по–настоящему их оценить, — таким, например, как индиец Вивек Пол, глава компании «Уипро». «К вашему списку я бы добавил еще три пункта, — сказал он мне. — Первый — это абсолютная открытость американского общества». Действительно, мы, американцы, часто забываем, насколько открыто наше общество, насколько привержено принципу «говори что угодно, делай что угодно, зарабатывай на чем угодно, разорись и зарабатывай на чем угодно снова». В мире нет другого такого же места, и наша открытость — актив, обладающий огромной притягательной силой для иностранцев, многие из которых родились в обществах с довольно низким жизненным потолком. «Еще один секрет, — продолжил Пол, — это качество охраны интеллектуальной собственности в Америке»: оно служит дополнительным мотивом, заставляющим людей со свежими идеями приезжать в нашу страну. Плоский мир как ничто другое стимулирует создание новых продуктов и процессов, потому что теперь они могут получить всемирное признание в мгновение ока. Но если вы — тот человек, кому новшество обязано своим рождением, вы требуете, чтобы ваша интеллектуальная собственность была защищена. «Ни одна страна не уважает и не защищает интеллектуальную собственность так, как Америка», — сказал Пол. Вот почему мы являемся Свидетелями неиссякаемого потока людей, стремящихся изобретать и патентовать свои изобретения в нашей стране. Следующая благоприятная особенность Соединенных Штатов состоит в том, что они имеют одно из самых гибких трудовых законодательств в мире. Чем проще уволить человека в умирающей отрасли, тем проще нанять его в только что появившейся, такой, о существовании которой пять лет назад никто и не подозревал. Это большой плюс, особенно если сравнить ситуацию в США с жестко регламентированным рынком рабочей силы в Германии, который изобилует правительственными ограничениями, как в части увольнения, так и в части найма. Способность к быстрому задействованию труда и капитала для реализации удачно сложившегося момента на рынке и способность столь же быстро перебросить резервы в другую область, если прежнее их использование перестало приносить прибыль, в плоском мире становятся фактором принципиальной важности. Другой секрет американского сиропа — наш самый большой в мире внутренний потребительский рынок, с самым большим числом инициатив в деле внедрения новых продуктов: если вы хотите представить миру новый товар (технологию, услугу), вам просто необходимо обеспечить его присутствие в США. Для граждан страны все это означает непрекращающийся приток рабочих мест. У нас есть еще одно бесспорное преимущество — политическая стабильность. Да, за последние четверть века китайская государственная машина проделала солидный путь, и, возможно, ей все же удастся завершить переход от коммунизма к более плюралистической системе, не выскочив из колеи. Но, возможно, и нет. Захочет ли кто–нибудь складывать все свои яйца в эту корзину? В довершение всего США стали одним из великих центров пересечения народов, местом встречи самых разных людей, которые завязывают здесь свои отношения и учатся доверять друг другу. Индийский студент, который получил образование в Университете Оклахомы и свою первую работу в одной из программистских фирм Оклахома–Сити, связывает себя узами доверия и понимания со многими людьми, и эти узы окажутся чрезвычайно важны для дальнейшего сотрудничества, даже если в конце концов он вернется в Индию. Лучше всего иллюстрирует этот тезис история йельско–китайского аутсорсинга. Как рассказал мне президент Йеля Ричард Ч. Левин, сегодня на его университет работают два китайских исследовательских центра: один при Пекинском университете, другой при Фуданьском университете в Шанхае. «Это академическое сотрудничество большей частью родилось не из административных директив, а из давних личных связей между учеными», — пояснил он. Как возникло сотрудничество между Йелем и Фуданем? Его зачинателем был йельский профессор Тянь Су, нынешний директор проекта, которого многое связывало с обоими учреждениями: в Фудане он учился как студент, в Йеле защищал докторскую. «Пять из его сотрудников, сегодня преподающие в Фудане, также прошли подготовку в Йеле, — объяснил он. Один был другом профессора Су по йельской аспирантуре; еще один — приглашенным исследователем в лаборатории его йельского коллеги; третий — студентом по обмену из Фуданя, который после обучения в Йеле уехал получать докторскую степень к себе домой в Китай; остальные два участвовали в йельской после докторской программе и были прикреплены к тамошней лаборатории профессора Су. Похожая история лежала в основании Пекинско–Йельского Объединенного центра молекулярной генетики растений и агробиотехнологии. Профессор Су — ведущий эксперт по вопросам генетики, на счету которого гранты Национального института здравоохранения и Фонда Говарда Хьюза. Поле его деятельности — наследственные причины рака и некоторых заболеваний, ведущих к перерождению нервных клеток. Для такого рода исследований необходимо, чтобы через ваши руки прошел большой объем данных по генетическим мутациям лабораторных животных. «Если вам нужно протестировать множество генов и отследить тот из них, который ответствен за определенную болезнь, вы должны провести множество испытаний. Здесь чем больше персонала у вас под рукой, тем лучше», — объяснил Левин. Создав совместный с Фуданем Биомедицинский исследовательский центр, Йель, попросту говоря, реализовал модель аутсорсинга лабораторной деятельности. Каждый университет оплачивает собственных сотрудников и исследовательские мощности, так что деньги в этом никак не участвуют, но если китайская сторона выполняет базовую техническую работу, используя собственный штат и лабораторных животных — в Китае и то, и другое значительно дешевле, — то йельская занимается высокосложным анализом данных. При этом студенты, научные и технические сотрудники Фуданьского университета имеют шанс вплотную соприкоснуться с передовыми исследовательскими методиками, а йельские ученые получают в свое распоряжение масштабные испытательные мощности, которые обошлись бы ему в неподъемную сумму, захоти он оборудовать нечто подобное у себя дома в Нью–Хейвене. Если штат вспомогательной лаборатории для подобного проекта в Америке мог бы состоять максимум из тридцати человек, то в Фудане он насчитывает полторы сотни. «В выигрыше, в общем–то, и те, и другие, — сказал Левин. — У наших ученых значительно повышается производительность, а китайцы имеют возможность готовить своих аспирантов — их факультетская молодежь напрямую общается с американскими профессорами, которые являются ведущими специалистами в отрасли, Для Китая это фактор человеческого капитала, для Йеля — фактор ускорения инноваций». Аспиранты обоих университетов постоянно путешествуют из одного конца в другой, обрастают связями, которые, без сомнений, послужат основанием для многих будущих партнерств. Левин добавил также, что в реализации этого проекта участвовало много юристов — они позаботились о том, чтобы Йель смог в дальнейшем пользоваться плодами созданной им интеллектуальной собственности. «Мир науки сегодня един, — резюмировал он, — и такое международное разделение труда приносит много пользы». В качестве последнего штриха он рассказал, что Йельский университет настоял на том, чтобы условия труда в лабораториях Фуданя поддерживались на уровне общих мировых стандартов, то есть добился повышения качества китайской исследовательской базы. «Условия жизни для лабораторных животных ничем не отличаются от американских стандартов, — заметил он. — От потогонной системы там избавлены даже мыши». Любые законы экономики показывают, что если соединить все интеллектуальные ресурсы мира и продолжать наращивать международную торговлю и интеграцию, глобальный пирог будет становиться все шире и все сложнее. И если Америка или любая другая страна будет выращивать рабочую силу, состоящую из людей особенных, людей–специалистов и людей, готовых постоянно осваивать более высокостоимостные профессии, она может спокойно надеяться на свой кусок этого пирога. Но над этим придется потрудиться. Потому что если нынешняя тенденция возобладает, некоторые страны — Китай и Индия — и целые регионы — Восточная Европа — обязательно сократят свое отставание от США, как это уже сделали во время «холодной войны» Корея, Япония и Тайвань. Ведь они неуклонно продолжают повышать свои стандарты. Так трудимся ли мы над этим? Заботимся ли о сохранении секретов нашего сиропа? На бумаге Америка все еще представляет собой величественное зрелище, особенно если сравнить ее с Китаем и Индией — вчерашними, а не завтрашними. Но вкладываемся ли мы в будущее, даем ли нашим детям Необходимую подготовку к будущей гонке? Мой ответ смотрите в следующей главе. Но я открою тайну: Мой ответ отрицательный. ГЛАВА 7
ТИХИЙ КРИЗИС

Дата добавления: 2015-03-29