Информирование google, yahoo. , msn web search 10 страница

Все сказанное помогает понять и третий неприличный секрет: многие рабочие места, которые сегодня утекают за границу, это Места в высокостоимостном секторе экономики. И не только потому, что специалисты там дешевле, но и потому, что многие из них образованы не хуже американцев, а иногда и лучше. В Китае, где живет 1,3 млрд человек и где университеты начинают пробиваться в верхние строчки мировых рейтингов, борьба за вакансии самая беспощадная. Косяк математическо—естественно—научной молоди, который сегодня плывет вверх по течению в Китае к нерестовым стоянкам в виде ведущих университетов или крупных иностранных компаний, состоит из весьма неглупой и пробивной рыбешки. В «Майкрософт», говоря о своем исследовательском центре в Пекине, одном из самых лакомых мест для тамошних научно–инженерных кадров, любят повторять: «Не забывайте, в Китае, если ты — один на миллион, у тебя как минимум 1300 конкурентов». Так что любой специалист, которому удалось добраться до исследовательского центра «Майкрософт» в Пекине, доказал свою исключительность уже самим этим фактом. Возьмите Международную ярмарку вакансий в научно–инженерной сфере, проводимую ежегодно компанией «Интел». В ней принимают участие порядка сорока стран, которые выдвигают своих кандидатов через местные филиалы или связанные с «Интел» структуры. Согласно данным самой компании, в 2004 году через ярмарку прошло около 65 000 американских подростков. Что говорят данные по Китаю? Будучи в Пекине, я задал этот вопрос Ви Тэн Тану, президенту «Интел Чайна». В Китае, ответил он, существует аналогичная национальная ярмарка, которая работает как селекционное подразделение ярмарки «Интел». «Почти каждая провинция присылает своих студентов на этот смотр, — сказал Тан. — В нашем соревновании задействовано шесть миллионов подростков, хотя, следует уточнить, не все из них претендуют на самые высокие позиции… Знаете, в любом случае они относятся к этому чрезвычайно серьезно. Тех, кого отбирают для поездки на международную ярмарку, автоматически освобождают от вступительных экзаменов в вуз». К тому же они могут выбрать для обучения практически любой университет в Китае. На Международной научной ярмарке 2004 года Китай взял тридцать пять наград — больше, чем любая другая азиатская страна, — в том числе одну из трех главных. У «Майкрософт» есть три исследовательских центра: в английском Кембридже, в Редмонде, штат Вашингтон (штаб–квартира), и в Пекине. Билл Гейтс рассказал мне, что через пару лет после своего открытия в 1998 году «Майкрософт ри–СрчЭйша» — под таким именем известен пекинский центр — сделался самым производительным исследовательским филиалом корпорации «в плане качества идей, которые они предлагают. Это что–то невероятное». Кай–Фу Ли — должностное лицо компании, которому Гейтс поручил открыть пекинский центр, — на мой первый «опрос: «Как вам удалось набрать персонал?» рассказал, что его команда объездила университеты по всему Китаю и про его устроила отбор среди аспирантов и докторов с помощью есгов: на математику, интеллектуальный уровень и программирование. «В первый год у нас было порядка 2000 человек, прошедщих тестирование», — сказал он. Из 2000 с помощью дополнительных тестов они отсеяли 400 кандидатов, затем 150, и «в конце концов наняли двадцать человек». С каждым подписали двухлетний контракт и сообщили, что по его истечении в Зависимости от качества работы с ними заключат долгосрочный контракт или присудят последокторскую степень. Да–да, никакой ошибки: китайское правительство дало «Майкрософт рисеч Эйша» право присуждать научные степени. Из первых двадцати сотрудников до последней ступени добрались двенадцать. На следующий год тестирование проводилось уже среди 4000 человек. «После этого, — сказал Ли, — мы отказались от практики тестирования. К тому времени нас уже знали как работодателя номер один, у нас хотели работать все китайские компьютерщики и математики… Мы лично знали Всех аспирантов и профессоров. Профессора посылали нам своих лучших учеников с сознанием, что если те не подойдут 50, нашим параметрам, это отразится на их собственной репутации. Теперь у нас все налажено: лучшие профессора лучших университетов рекомендуют нам своих лучших студентов. Многие из них собираются получать степень в Стэнфорде или МТИ, но сперва хотят провести пару лет на стажировке в «Майкрософт», чтобы на выходе иметь рекомендательное Письмо, гарантирующее, что МТИ может их брать, не задумываясь». Сегодня в китайской лаборатории «Майкрософт» постоянно работает больше двухсот молодых исследователей и еще четыреста выполняют разовые проекты — это своеобразный трудовой резерв компании. «Они воспринимают свое место как шанс обеспечить материальное благополучие, который выпадает раз в жизни, — сказал Ли о сотрудниках «Майкрософт рисеч Эйша». — Их родители собственными глазами видели культурную революцию. Максимум чего каждый из них мог добиться, это стать профессором, иметь небольшой приработок на стороне — потому что китайские профессора получают мизерные деньги — и, может быть, опубликовать одну чахлую статью в научном журнале. Здесь же они не занимаются ничем, кроме научной работы, и имеют в своем распоряжении прекрасную технику и огромные ресурсы. Администрирование их не касается — для этого мы нанимаем специальных людей. Знаете, они просто не могут поверить свалившемуся на них счастью: по собственной воле трудятся по пятнадцать–восемнадцать часов в день и еще приходят в выходные. Они работают в праздники, потому что попасть в «Майкрософт» было их мечтой». Ли, который служил в других высокотехнологических компаниях перед тем как перейти в «Майкрософт», признался, что до «Майкрософт рисеч Эйша» он еще не видел исследовательской лаборатории, которая бы работала с энтузиазмом вновь открывшейся компании. «Если приходите к нам в центр в два часа ночи, в нем полно людей, приходите в восемь утра — та же картина», — сказал он. По мнению Ли, «Майкрософт» как американская компания только повышает свои ставки, привлекая всех этих людей. «Теперь у нас на двести блестящих специалистов больше — на двести авторов патентов и творцов интеллектуальной собственности. Эти двести человек не отнимают места у двухсот американцев в Редмонде. Они занимаются оригинальными исследованиями, результаты которых применимы в глобальном масштабе». «Майкрософт рисеч Эйша» уже заработал себе международную репутацию поставщика ведущих специалистов на наиболее важные научные конференции и передовых статей в наиболее важные научные журналы. «Эта культура, которая достроила Великую стену, — добавил Ли. — Упорство и целеустремленность — ее отличительные признаки». У Китая, пояснил он, одновременно развиты комплекс превосходства и комплекс неполноценности, и именно поэтому гонка, в которую он вступил с американцами, это гонка к вершинам, а не наоборот. Среди китайцев широко распространено представление, что их родина была когда–то великой страной, что она не успевала в прошлом, но в настоящий момент серьезно отстает и вынуждена догонять вырвавшихся вперед. «Поэтому Здесь есть и патриотический импульс, — сказал он. — Если Каша лаборатория будет не хуже редмондской, это подстегнет национальную гордость». Подобная установка на завоевание командных высот в Научно–техническом образовании — то, что совершенно отсутствует сегодня в Соединенных Штатах. Процитирую руководителя «Интел» Крейга Баррета: «США Обеспечат себе завтрашнее технологическое лидерство, инновации и рабочие места только под гарантии сегодняшней приверженности финансированию фундаментальных исследован». Согласно докладу, опубликованному в 2004 году промышленно–образовательной коалицией «Рабочая группа по перспективам американских инноваций», фундаментальные исследования, проведенные в ведущих университетах США, — в области химии, физики, нанотехнологии, геномики и полупроводниковой технологии — породили 4000 вновь образованных компаний, в которых работало 1,1 млн человек и совокупный объем продаж которых составил 232 млрд долларов. Но чтобы обеспечить дальнейший прогресс, говорилось в докладе, требуется ежегодное 10–12–процентное увеличение бюджета ключевых финансовых агентств в сфере науки: Национального института науки и техники, Национального научного фонда, Управления науки Министерства энергетики и исследовательских институтов Министерства обороны. К сожалению, констатировала рабочая группа, федеральные ассигнования на физико–математические и инженерные науки, в долях от ВВП, были урезаны за период между 1970 и 2000 годами на 37%. Таким образом, в период, когда нам нужно удваивать инвестиции в фундаментальные исследования, чтобы компенсировать недостаточную целеустремленность и понижающийся образовательный уровень, мы, наоборот, их сокращаем. Когда администрация Буша и республиканский Конгресс приняли решение урезать финансирование Национального научного фонда на 2005 год, конгрессмен–республиканец от Миссури Берн Элерс возвысил свой одинокий голос, чтобы заявить: «Я понимаю, что в свете фискальных ограничений часто необходимо принимать непростые решения. Но я не понимаю, какой расчет стоит за решением вывести науку из числа наших приоритетов. Тем же актом, который сокращает бюджет Национального научного фонда, мы увеличиваем расходную часть национального бюджета на финансовый 2005 год — таким образом очевидно, что и в условиях строгой фискальной политики мы могли бы изыскать дополнительные средства на фундаментальные исследования. Но мы не только не пытаемся нейтрализовать инфляционный рост, мы фактически уменьшаем долю фундаментальных исследований в совокупном бюджете. Это решение демонстрирует опасное безразличие к будущему нации, и меня одновременно тревожит и удивляет, как мы могли пойти на этот шаг в то время, когда другие страны продолжают превосходить нас в математико–научном образовании и выделяют все больше средств на фундаментальные исследования. Нельзя надеяться выиграть битву за рабочие места у наших иностранных конкурентов, если мы не будем иметь хорошо подготовленного и обученного трудоспособного населения». Да, такие надежды напрасны, и последствия губительного подхода уже начинают сказываться. Согласно данным Национального научного совета, с 1992 года доля всех научных статей, написанных американцами, сократилась на 10%. Доля американских статей, опубликованных в ведущем органе физической науки, журнале «Физикал ревю», с 1983 года упала с 61 до 29%. Мы становимся свидетелями целой волны патентов, регистрируемых азиатскими странами. С 1980 по 2003 год доля Японии среди промышленных патентов выросла с 12 до 21 %, Тайваня — с 0 до 3 %. Доля США за период с 1980 года наоборот упала с 60 до 50%. Любой непредвзятый анализ проблемы должен учесть и мнение скептиков в данном вопросе: небеса не рушатся, говорят они, ученые и представители технологических отраслей скорее всего раздувают масштабы проблемы, чтобы обеспечить неоскудевающий приток наличности. В статье от 10 мая 2004 года «Сан–Франциско кроникл» привела слова Дэниела С. Гринберга, бывшего редактора отдела новостей журнала «Сайенс» и автора книги «Наука, деньги и политика»: «Вашингтонская наука (в лице лоббистов) всегда отличалась своей ненасытностью. Вы удваиваете бюджет Национального института здравоохранения раз в пять лет (в очередной раз это случилось совсем недавно), и они (все равно) продолжают кричать на всех углах: «Нам не хватает денег»». Одновременно Гринберг выразил сомнения в том, что лоббисты от науки корректно подают публике некоторые статистические данные, в той же статье «Кроникл» Гринберг говорил: «Чтобы увидеть тенденции научного мира в соответствующем контексте, иногда достаточно вместо голых цифр процентов взять реальное число опубликованных работ. Новость, что число китайских научных публикаций увеличилось вчетверо между 1986 и 1999 годами, сперва потрясает нас. Но мы несколько оправляемся от шока, когда узнаем, что реальное число публикаций выросло с 2911 до 11 675. На фоне этого американцы опубликовали почти треть научных статей во всем мире — 163 526 из 528 643. Другими словами, государство с населением, почти вчетверо превосходящим население США, опубликовало 4»1999 году лишь четырнадцатую часть того, что опубликовали. Я считаю, что определенная доза скепсиса никогда не помешает. Но я также считаю, что скептикам следует внимательнее присмотреться к выравниванию мира и осознать, что текущие тенденции могут измениться очень скоро. Поэтому я отдаю предпочтение подходу Ширли Энн Джексон: сегодня небеса не рушатся, но это может случиться через пятнадцать двадцать лет, если мы не изменим себя, и одновременно все свидетельствует о том, что пока мы не собираемся этого делать, особенно в вопросах всеобщего образования — здесь пока надеяться не на что. Американская общеобразовательная система попросту не способствует появлению достаточного количества будущих математиков, ученых, инженеров. Моя жена, которая преподает первоклассникам чтение в местной школе, получает «Эдьюкейшн уик» — всеамериканский учительский журнал. Однажды она показала мне статью от 28 июля 2004 года, озаглавленную «Дети иммигрантов занимают первые места на математических и научных олимпиадах». В ней говорилось следующее: «Согласно исследованию Национального фонда американской политики, 60% учеников с наилучшими показателями в научных дисциплинах и 65% с наилучшими показателями в математических дисциплинах являются детьми недавних иммигрантов… Данные были получены на основе анализа результатов трех крупных школьных состязаний: ярмарки научных талантов под эгидой компании «Интел», отборочного конкурса в команду США на Международной математической олимпиаде, и отборочного конкурса в команду США по физике». Автор исследования объясняет успех детей иммигрантов «в том числе заботой их родителей о рациональном использовании учебного времени», писал «Эдьюкейшн уик». «Многие родители–иммигранты поощряют увлечение своих детей математическими и научными интересами, считая, что развитие соответствующих навыков способно обеспечить им солидные карьерные перспективы и обезопасить их от предвзятого отношения и отсутствия связей на рабочем месте… Оказалось, что у достаточно большого процента охваченных исследованием школьников родители находятся в США по визе Н–1 В, предназначенной для профессионалов. Высшие должностные лица США, которые поддерживают избыточно ограничительные меры в отношении иммиграции, должны понимать, что они рискуют перекрыть канал стабильного поступления на наш рынок квалифицированного технического и научного персонала», — сказал автор исследования и исполнительный директор фонда Стюарт Андерсон. В статье рассказывалось о восемнадцатилетнем Андрее Мунтяну, финалисте конкурса «Интел» в 2004 году, чьи родители переехали в США из Румынии пятью годами раньше. После переезда Мунтяну пошел в седьмой класс американской школы и обнаружил несоответствие материала с тем, который им преподавали в румынской: «На математике, физике, химии мы проходили то же самое, что я проходил в Румынии в четвертом классе». Соединенные Штаты все еще удерживают первое место в последипломном научно–техническом образовании и в исследованиях, которые проводятся на базе университетов. Но при той скорости, с которой в Китае увеличивается приток выпускников вузов, при том, что качество самих вузов растет год от года, «они выйдут на наш уровень где–то в пределах десятилетия, — сказал Крейг Баррет. — Мы не готовим нужного объема кадров, мы не удерживаем свое лидерство ни в инфраструктуре, ни в новых идеях, и мы либо оставляем на том же уровне инвестиции в науку, либо, с учетом инфляции, даже сокращаем их». Каждые четыре года США участвуют в исследовании «Международные тенденции в математике и науке», которое оценивает показатели учеников, закончивших четвертый и Йосьмой классы. Последнее такое исследование (2004) охватило около полумиллиона школьников из сорока одной страды, говорящих на тридцати языках, — став самым масштабным в истории международным исследовательским проектом в области образования. Результаты этого исследования (сами тесты проводились в 2003 году) продемонстрировали, что американские школьники лишь незначительно улучшили свои показатели по сравнению с 2000 годом: тогда учащиеся Америки обнаружили свою абсолютную слабость по сравнению с учащимися других развитых стран. «Ассошиейтед пресс» 4 декабря 2004 года сообщило, что американские восьмиклассники улучшили свои оценки по математике и наукам с 1995 года (тогда исследование проводилось в первый раз), но в основном это улучшение пришлось на период 1995–1999 гг., а не на последние годы. Лучшие оценки восьмиклассников по сравнению с 1999 годом вывели США на более высокое место по сравнению с другими странами. Однако оценки американских четвероклассников остались на том же уровне с 1995 года, и это не может не тревожить, так как по сравнению с другими странами, которые улучшили эти показатели, мы откатились на более низкое место, «Азиатские страны задают темп в научно–математическом просвещении молодежи, — сказала «Ассошиейтед пресс» Айна Миллз, один из директоров Международного исследовательского центра при Бостонском колледже, который проводит эти тесты. — В частности, высшие результаты в математике показали 44% сингапурских восьмиклассников и 38% тайваньских. Для США аналогичный показатель составил только 7%». В том же декабре 2004 года были опубликованы результаты другого международного исследования — «Программы международной оценки школьников», и, согласно им, пятнадцатилетние американцы не дотягивают даже до среднего уровня в том, что касается применения математических навыков для решения жизненных задач. После этого не удивляет история, рассказанная мне президентом Университета Джонса Хопкинса Биллом Броди: «Больше 60% наших аспирантов — из–за границы, в основном из Азии. В какой–то момент четыре года назад оказалось, что все наши аспиранты–математики — из КНР. Я узнал об этом только потому, что мы используем аспирантов как ассистентов преподавателей, а многие из этих китайцев, как выяснилось, слишком плохо владели английским, чтобы преподавать» — родители одного из студентов написали Броди, что их сын не понимает своего преподавателя из–за его сильного китайского акцента и плохого английского. Не удивляет и то, что все до единой крупные компании, с руководством которых я беседовал, готовя эту книгу, вкладывают значительные средства в развитие НИОКР за рубежом. Это не «иди туда, где деньги» — это «иди туда, где мозги». «Наука и математика — это всемирный язык техники, — сказала Трейси Кун, директор «Интел» по корпоративным делам, ответственная за политику компании в вопросах совершенствования научного образования. — Они тащат за собой технический прогресс, и вместе с ним — наше благосостояние. Если наши дети будут вырастать без знания этого языка, им нечем будет конкурировать. Мы не занимаемся производством где–то в другом месте. Наша компания была основана здесь, а у нас всего два вида сырья — песок, которого у нас достаточно, и таланты, которых не то чтобы очень». «Мы видели две вещи, — продолжила она. — Мы видели, что в интересующих нашу отрасль дисциплинах число американских студентов и аспирантов уменьшалось и в абсолютных цифрах, и относительно других стран. В нашей системе среднего образования мы справлялись с ситуацией на уровне четвертого класса, мы были середнячками на уровне восьмого, на уровне же двенадцатого мы были почти на самом дне списка — если судить по международным математическим тестам. То есть чем дольше дети оставались в школе, тем они были невежественнее… Часто школьники теряют интерес из–за плохих учителей. Знаете, как в том старом анекдоте, где футбольный тренер учит детей математике, — у множества людей просто отсутствует необходимая подготовка, они не могут сделать свой предмет доступным и интересным». Одна из проблем с исправлением этой ситуации, сказала Кун, в том, что образование в Америке носит относительно децентрализованный и разрозненный характер. Если «Интел» приходит в Индию, Китай или Иорданию с программой повышения квалификации, которая должна усилить интерес к преподаванию наук, в нашем распоряжении все без исключения Школы страны. В Америке государственные школы находятся вод надзором правительств пятидесяти штатов. «Интел» спонсирует университетские исследования, ориентируясь на выгоду для развития своих собственных продуктов, и все больше и больше присматривается к состоянию дел в базовой образовательной системе — откуда и университеты, и рынок труда вообще черпают свое пополнение. «Что–нибудь здесь изменилось? Нет, никаких особенных Изменений не видно», — констатировала Кун. Поэтому «Интел» лоббирует в Службе иммиграции и натурализации увеличение квоты рабочих виз на иностранных высококвалифицированных инженеров. «Если посмотреть, кого мы нанимаем — я имею в виду инженеров с магистерскими и докторскими степенями в стекловолоконной оптике и высокосложной компьютерной архитектуре, — видно, что чем выше по цепочке от бакалавра до доктора, тем больше выпускников главных вузов в этих областях являются иностранцами. А что еще делать? Годами Америка могла рассчитывать на то, что у нее по–прежнему лучшая в мире система высшего образования. Просчеты в среднем образовании мы компенсировали за счет привлечения лучших студентов из–за границы. Но теперь и прибывающих не так много, и остающихся тоже… У нас нет монополии на них, и мало–помалу мы утратим право отбирать лучших из лучших. Выпускники вузов, если они специализируются в высокотехнологических дисциплинах, которые принципиально важны для нашей отрасли, должны получать грин–карту прямо с дипломом». По всей видимости, число молодых людей, желавших стать адвокатами, стало перевешивать число тех, кто собирался стать учеными и инженерами, где–то в 1970–х — начале 1980–х. Затем, в 1990–е, времена интернет–бума, будущие ученые и юристы уступили новой волне — студентам бизнес–школ и охотникам за МВА. Можно лишь надеяться, что образовательный рынок откликнется на текущий дефицит инженеров и ученых и в который раз изменит приоритеты молодежи. «Компания «Интел» вынуждена идти туда, где есть интеллект, — сказала Кун. — Не забывайте, наши микросхемы делаются из двух материалов: песка и мозгов, и сегодня мозги стали нашей основной проблемой… Нам будет нужна более эффективная и разрешительная иммиграционная политика, если мы хотим нанимать людей, которые пожелают остаться. В ином случае мы просто уйдем туда, куда уйдут они, — у нас нет выбора. Я не говорю об обработчиках данных, о тех, кто приходит к нам с бакалавриатом по информатике. Я говорю о высококлассных специалистах. Мы только что открыли целый инженерный филиал в России — каких еще вам нужно доказательств «недоспециализации»! Мы элементарно добираем штат — нам больше ничего не остается!» Постойте, разве немы выиграли «холодную войну»? Если одна из главных высокотехнологических компаний Америки оказывается вынуждена пополнять свой штат инженеров в бывшем Советском Союзе, где единственной уцелевшей вещью, кажется, является старая математико–научная школа, это значит, мы сейчас в самом разгаре тихого кризиса. В который раз подчеркну: в плоском мире границы знаний раздвигаются все шире и шире, все быстрее и быстрее. А поэтому компаниям нужны мозги: не только для того, чтобы удерживаться на передовых рубежах, но и для того, чтобы двигать их дальше в будущее. Только так рождаются новые революционные лекарства, новые компьютерные программы, новая техника. Америке необходимо либо выращивать свой интеллектуальный потенциал самостоятельно, либо ввозить его из–за рубежа — в идеале и то и другое, — чтобы сохранить в XXI веке мировое лидерство, завоеванное ею в XX веке. А этого как раз и не происходит. «Меня сегодня беспокоят две вещи, — сказал Ричард А. Рашид, начальник исследовательского подразделения «Майкрософт». — Во–первых, то, что мы почти перекрыли канал снабжения нашего рынка интеллектуальными кадрами. Если правда, что у нас самые лучшие в мире университеты и самые благоприятные карьерные возможности, это вещи, которые работают на мозговом топливе. Мы стремимся создать систему защиты страны от проникновения «нежелательного элемента», но пока правительство значительно больше преуспело в том, чтобы не пустить в нее всех желательных. Довольно солидный процент наших лучших выпускников в научно–инженерных дисциплинах родился в других странах, но остался здесь. Эти люди открывают компании, преподают в университетах, двигают наш экономический рост, мы нуждаемся в них. В мире, где интеллект — один из самых важных товаров, чем больше умных людей ты имеешь, тем лучше для тебя. Во–вторых, — сказал Рашид, — мы из рук вон плохо справляемся с тем, чтобы донести до подрастающего поколения роль научно–технических профессий в улучшении жизни на планете. Ведь благодаря инженерам и ученым в нашей жизни появилось столько хорошего. Но вы говорите со школьниками о том, чтобы изменить мир к лучшему и карьера компьютерщика в этом плане их совсем не прельщает. Поразительно, но сегодня практически невозможно увлечь программированием слабый пол — чем дальше, тем меньше. В средней школе девочкам внушают представление, что с такой профессией ничего хорошего их в жизни не ждет. В результате наша система не выпускает достаточно людей, желающих обучаться на программистов и инженеров, и если мы перекрываем канал из–за границы, сочетание этих двух факторов в пятнадцати–двадцати летней перспективе способно поставить нас перед серьезной потенциальной проблемой. Вы обнаружите, что остались без подготовленных кадров, исчерпали человеческую энергию в тех областях, в которых она вам будет всего нужнее». Ричард Рашид из «Майкрософт» на Северо–Западе, Трейск Кун из «Интел» в Силиконовой долине, Ширли Энн Джексон из Ренсселэра на Восточном побережье — из тех, кто понимает эти проблемы лучше прочих, потому что ближе всего сталкивается с ними, хотят донести до нас одно и то же: поскольку на созревание ученого или квалифицированного инженера требуется пятнадцать лет, начиная с того момента, когда он впервые увлекается наукой в начальной школе, мы должны принять самые срочные меры, требующие участия всех заинтересованных лиц, устранения всех препятствий и безотказного финансирования, чтобы реформировать нашу систему научно–технического образования. То, что мы не делаем этого в настоящий момент, и есть наш тихий кризис. Потому что учеными и инженерами не родятся, их подготовка и образование представляют собой длительный и сложный процесс. Потому что, леди и джентльмены, наука и впрямь не так проста, как кажется. ГЛАВА 8
ЭТО НЕ ПРОВЕРКА

У нас есть силы придать цивилизации ту форму, какую мы захотим. Но чтобы построить такое общество, нам нужна ваша воля, ваш труд, ваши сердца. Люди, когда–то прибывшие на эту землю, не просто хотели создать новую страну. Они мечтали создать новый мир. И сегодня я приехал в ваш университет, чтобы сказать: вы можете сделать их мечту нашей реальностью. Поэтому возьмемся прямо сейчас, не откладывая, за нашу общую работу — чтобы в будущем люди могли оглянуться назад и сказать: «В ту эпоху, после долгого и трудного пути, человечество наконец обратило достижения своего гения к обогащению своей жизни. Линдон Б. Джонсон, речь «Великое общество», 1964 Как человек, выросший в эпоху «холодной войны», я всегда буду помнить те моменты, когда во время езды по безлюдной трассе радио–музыка внезапно прерывалась и сменивший ее в эфире зловещий голос объявлял: «Внимание, проверка экстренной системы вещания» — после чего следовали тридцать секунд пронзительного завывания сирены. К счастью, во время «холодной войны» мы так и не дождались, когда диктор скажет: «Внимание, это не проверка». Но именно такое объявление я намерен сделать теперь: «Это не проверка». Долгосрочные перспективы, которые выравнивание мира открывает перед Соединенными Штатами, и благоприятные, и неблагоприятные, имеют чрезвычайно важное значение. Следовательно, способность выживать, ведя себя так, как мы привыкли, — то есть не всегда заботясь о сохранении и обогащении секретов нашего сиропа, — перестанет быть самодостаточной. «При таком богатстве, какое есть у нас, просто поразительно, как мало мы делаем для развития своих соревновательных преимуществ, — сказал Динакар Сингх, американец индийского происхождения, управляющий хедж–фондами. — Мы живем в мире, который теперь обладает системой, позволяющей объединиться нескольким миллиардам человек. Пора бы на секунду остановиться и подумать, что это значит. Было бы такой удачей, если бы все, что мы знали раньше, осталось на своих местах, — но теперь кое–что, мягко говоря, нужно учиться делать по–другому. Нам требуется гораздо более осмысленная политическая дискуссия внутри страны. Плоский мир, — заявил Сингх, — теперь как тот слон, которого сложно не заметить, и в связи с ним есть только два вопроса: что он сделает с нами? и что мы будем делать с ним?» Если данный этап американской истории имеет какой–то аналог в прошлом, то это самый разгар «холодной войны», 1957 год, когда Советский Союз вырвался вперед Америки в космической гонке и запустил свой спутник. Да, многое разделяет ту эпоху и нынешнюю. Главный вызов того времени исходил от стремившихся повсюду воздвигать стены; сегодня главным вызовом Америке является то обстоятельство, что стены рушатся одна за другой и все остальные государства получают возможность соревноваться с нами лицом к лицу. Главный вызов прошлого исходил от стран, исповедовавших крайний коммунизм: России, Китая, Северной Кореи. Главный вызов текущего момента исходит от тех, кто исповедует экстремальный капитализм: Китая, Индии, Южной Кореи. Главной целью в те годы являлось построение сильного государства; главной целью нашей эпохи является формирование сильной личности. Но у нашей эпохи с «холодной войной» есть и общее: чтобы ответить на вызов выравнивания, от нас требуются столь же масштабные, энергичные и сконцентрированные усилия, как и для отпора коммунизму. Нам требуется создать свой вариант кеннедиевских «Новых рубежей» и джонсоновского «Великого общества», который придется впору веку плоскости. Нам требуется президент, который способен призвать нацию к интеллектуальному развитию и упорному труду на ниве естественных наук, математики, инженерного дела — ради достижения новых рубежей знания, которые в плоском море стремительно отодвигаются все дальше в будущее. И нам требуется великое общество, которое будет подстегивать правительство к,созданию инфраструктуры, страховочной системы, институциональной сети, дающей каждому американцу шанс повысить свою трудоустраиваемость в эпоху, когда больше никто не может рассчитывать на гарантии пожизненного трудоустройства. Собственное видение этой политики я называю сострадательным выравниванием. Побудить американцев сплотиться под лозунгом сострадательного выравнивания гораздо труднее, чем объединить их угрозой антикоммунизма. «Транслировать чувство опасности национального масштаба намного проще, чем чувство опасности уровня отдельного человека», — сказал эксперт по вопросам внешней политики из Университета Джонса Хопкинса Майкл Мандельбаум. Экономическое состязание, уже не раз говорилось, не похоже на военное — оно всегда может быть обоюдовыигрышным. Но иногда я жалею, что экономика так отличается от войны. Во время «холодной войны» мы собственными глазами видели парады ракет на Красной площади. Мы все, от одного края страны до другого, были преисполнены страха, и нашим политикам приходилось всерьез заботиться о том, чтобы нужным образом распределять ресурсы и образовательные программы: Америке ни в коем случае нельзя было отставать. Увы, сегодня Индия не грозит нам ракетами. На смену «горячей линии», соединявшей Кремль и Белый дом, пришла «линия поддержки», соединяющая каждого американца с колл–Центром в Бангалоре. Если на другом конце горячей линии Леонид Брежнев угрожал нам ядерной войной, то на другом конце линии поддержки тихий голос предлагает нам разобраться со счетом от «Америка онлайн» или никакие запускающейся компьютерной программой. В этом голосе нет ни малейшего отзвука слов, когда–то произнесенных Никитой Хрущевым под стук ботинка о трибуну ООН, или зловещих реплик офицеров спецслужб из фильма «Из России с любовью». Борис или Наташа с их грубым русским акцентом больше не грозят нам: «Мы вас похороним». Нет, теперь мы слышим приветливый голос с едва уловимой индийской интонацией, и он просто не вяжется ни с каким предчувствием опасности. Он лишь произносит: «Добрый день, меня зовут Раджив. Чем я могу вам помочь?» К сожалению, Раджив, ничем. Когда речь идет о том, чтобы дать достойный ответ на вызов плоского мира, ни одна линия поддержки нас не спасет — придется поглубже покопаться в себе самих. Как я утверждал в шестой главе, у нас, американцев, есть для этого все необходимые инструменты. Но, как я утверждал в седьмой, мы в должной мере не заботимся о поддержании их в работоспособном состоянии. Отсюда наш тихий кризис. Исходное допущение, что более чем столетнее мировое господство американской экономики будет, даже с необходимостью, продолжаться впредь, сегодня является иллюзией, по опасности сопоставимой с иллюзией 1950–х о гарантированном американском первенстве в научно–технической сфере. Само собой ничего не произойдет. Открыть нашему обществу глаза на плоский мир, расшевелить его будет крайне трудной задачей. Нам предстоит научиться делать многие вещи иначе, чем мы привыкли. Это потребует от общества той же волевой концентрации, к которой призывал Джон Кеннеди в своем знаменитом обращении к Конгрессу 25 мая 1961 года — в речи о «насущных потребностях нации». В тот момент Америка оправлялась от двойного шока: запуска первого спутника и запуска первого космонавта, Юрия Гагарина, случившегося за пару месяцев до президентского выступления. Кеннеди прекрасно понимал, что, несмотря на свой огромный человеческий и структурный потенциал — гораздо больший, чем тот, которым располагал Советский Союз, — Америка не задействовала его в полной мере. «Я убежден, что мы обладаем всеми необходимыми ресурсами и способностями, — говорил президент Кеннеди. — Но по сути дела мы все еще не приняли тех государственных решений, не обеспечили ресурсами те сферы, которые принципиально важны для нашего будущего лидерства. Мы не определили долгосрочные цели в нашем графике неотложных дел, им не начали распределять ресурсы и время для скорейшего их выполнения». Изложив затем всю свою десятилетнюю программу высадки человека на Луну, президент Кеннеди добавил: «Должно быть абсолютно ясно, что я прошу у Конгресса и у страны твердой приверженности новому курсу, который потребует многих лет и серьезных издержек для своего осуществления. Это решение требует привлечения основного Массива научных и технических кадров нации, ее материальных и производственных ресурсов, возможности переключения их с других важных направлений деятельности, между которыми они в данный момент равномерно распределены. НО подразумевает такую преданность поставленной задаче, такую степень организации и дисциплины, которая прежде не отличала наши исследовательские проекты». В той речи Кеннеди принял на себя обязательство, которое удивительным образом резонирует с нашей собственной повесткой дня: «В связи со всем вышесказанным я передаю на рассмотрение Конгресса новую Программу подготовки и обучения людских ресурсов. Эта программа подразумевает подготовку и переквалификацию в четырехлетний период нескольких сотен тысяч работников, главным образом в областях, которые страдают от хронической безработицы, вызванной технологическими факторами. Ибо профессиональные навыки, которые уходят в прошлое в связи с автоматизацией и перестройкой промышленности, должны быть заменены новыми навыками, вызванными к жизни новыми производственными процессами». Воистину. Ведь и нам необходимо научиться делать многие вещи по–новому. И нам предстоит разобраться в том, что следует оставить и что отбросить, что подстроить под себя и к чему подстроиться самим, где удвоить наши усилия и куда их перенаправить. Именно этим вопросам посвящена настоящая глава. Это лишь моя интуитивная убежденность, но выравнивание мира, скорее всего губительно скажется на укладе и традиционных, и развитых обществ. Слабые будут отставать быстрее и с большим отрывом. Традиционный уклад будет чувствовать влияние модернизации куда острее, чем раньше, новое начнет превращаться в отжившее с невиданной прежде скоростью. Но и развитые страны будут куда острее чувствовать вызов развивающихся. Меня это беспокоит, потому что в очень значительной степени политическая стабильность зиждется на стабильности экономической, а об экономической стабильности в плоском мире можно будет забыть. Сложите эти факторы и вы увидите, что дезинтеграционные процессы начнут разворачиваться гораздо стремительнее и проникать гораздо глубже. Только подумайте о компании «Майкрософт» и ее попытках совладать с глобальной армией добровольцев–компьютерщиков, обеспечивающих мир бесплатными программами! Мы вступаем в эпоху созидательного разрушения на стероидах. Даже если ваша страна обладает всесторонней стратегией в век выравнивания, ей все равно придется столкнуться с вызовом абсолютно нового измерения. Но если такой стратегии у вас нет вообще. Что ж, предупреждаю вас еще раз: Это не проверка. Как американца меня больше всего волнуют проблемы моей собственной страны. Как нам выжать свой максимум из перспективы, которую открывает плоский мир, и одновременно обеспечить защиту для не сумевших вписаться в переходный период, как избежать крайностей протекционизма и бесконтрольного капитализма? Кто–то отреагирует на новый вызов в традиционно консервативном ключе, кто–то — в традиционно либеральном. Мое предложение — политика сострадательного выравнивания, пять основных направлений деятельности в Эпоху Плоскости: совершенствование руководства, наращивание мускулов, социальные гарантии, социально ответственная деятельность и воспитание подрастающего поколения. Одна из основных задач американского политика любого уровня — страны, штата, муниципалитета — помочь людям понять, в каком мире они живут и что им необходимо предпринять, если они хотят жить в нем благополучно. Но проблема в том, что слишком много нынешних политиков в Америке сами не имеют ни малейшего представления о плоском мире. Финансист Джон Доэрр однажды сказал мне: «Когда говоришь с китайским руководством, видишь, что они все инженеры по образованию, и они схватывают происходящее на лету. Американские лидеры этим не отличаются, потому что все они профессиональные юристы». На ту же тему высказался и Билл Гейтс: «У китайцев в активе есть опыт риска, ответственности, упорной работы, образования, и когда встречаешься с китайскими политиками, все они имеют научные степени. С ними можно разговаривать на языке цифр — от них не услышишь: Дайте мне какой–нибудь лозунг, чтобы я загнал им в угол своего оппонента». Это интеллектуальная бюрократия». Я не хочу, чтобы все наши политики имели инженерную степень в послужном списке, но было бы совсем неплохо, если бы они в общих чертах понимали движущие силы глобального выравнивания, были бы способны объяснить все это своим избирателям и вызвать у них заинтересованную реакцию. У нас сегодня слишком много общественных деятелей, которые заняты ровно противоположным: складывается впечатление, что они изо всех сил стараются оболванить своих избирателей — укрепляя их иллюзорную веру в то, что некоторые рабочие места «принадлежат» американцам и должны быть изолированы от иностранной конкуренции, или в то, что американское экономическое господство на протяжении последних поколений гарантирует нам господство и в дальнейшем, или что небезразличие к проблемам других людей равнозначно государственному протекционизму. Будет сложно выработать национальную стратегию в Эпоху Плоскости, если общество даже не осознало свое растущее образовательное отставание, недостаток целеустремленности, если оно не отдает себе отчета в том, что пребывает в тихом кризисе. Например, что, кроме недальновидности, могло заставить Конгресс, ведомый республиканцами, решиться при принятии бюджета на 2005 год сократить финансирование Национального научного фонда больше чем на 100 млн. долларов? Нам нужны умелые политики, готовые объяснять происходящее избирателям и воодушевлять их на решение проблем. Они должны суметь втолковать американцам приблизительно то же самое, что Лу Терстнер внушил сотрудникам «Ай–Би–Эм» в 1993 году, когда занял пост председателя совета директоров компании. «Ай–Би–Эм» тогда теряла миллиарды долларов и была на грани банкротства из–за неспособности предыдущего руководства приспособиться к новым условиям, найти свою нишу на рынке бизнес–компьютеров, который компания сама же и породила. «Ай–Би–Эм» стала слишком высокомерной. Построив свою империю на том, чтобы помогать клиентам решать их индивидуальные проблемы, спустя какое–то время она перестала прислушиваться к ним, перестала создавать то, что было ценным для клиентов и что составляло ее главную экономическую силу. Мой приятель, который работал в «Ай–Би–Эм» в тот период, рассказал, как, проходя вводный курс на первом году работы, он часто слышал от инструкторов: качество «Ай–Би–Эм» как компании позволяет ей делать «незаурядные вещи, имея самых обычных людей». Когда мир начал выравниваться, «Ай–Би–Эм» обнаружила, что избыточный балласт «самых обычных людей» больше не способен обеспечить нормальное развитие компании, которая перестала прислушиваться к нуждам клиентов. Если компания — первопроходец в своей области, если она привыкла находиться во главе движения, воспринимать себя лучшей из лучших, ей трудно посмотреть в зеркало и признаться себе, что для нее настали времена не очень–то тихого кризиса, что придется либо сделать рывок в будущее, либо навсегда остаться в прошлом. Герстнер решил, что он станет таким зеркалом для «Ай–Би–Эм». Он показал компании ее уродливые черты и объяснил, что бизнес–стратегия, главным образом опирающаяся на разработку и продажу компьютеров — забывающая об обслуживании клиента, не помогающая ему извлечь максимум из приобретенного компьютерного продукта, лишена будущего. Разумеется, для сотрудников компании услышать все это было настоящим потрясением. «Реформа предприятия начинается с осознания критичности и чрезвычайности текущего положения дел, — говорил Рерстнер в своем выступлении перед студентами Гарвардской бизнес–школы 9 декабря 2002 года. — Ни одна организация не отважится на фундаментальные преобразования, пока не почувствует, что она находится в тупике и что ради выживания ей необходимо изменить какие–то принципы своего функционирования». Невозможно не заметить, что описанная Герстнером ситуация во многом перекликается с той, в которой оказалась Америка, ступив на порог XXI столетия. Одним из первых шагов, которые предпринял Лу Герстнер, заняв свой пост, стала замена принципа пожизненного трудоустройства на принцип пожизненной трудоустраиваемость. Мой знакомый Алекс Атталь, француз по рождению и программист по образованию, в то время работавший на «Ай–Би–Эм», объяснил мне эту смену акцентов таким образом: «Вместо гарантий продления контракта «со стороны " вы сами должны.были гарантировать компании, что не подведете ее, если она захочет оставить вас в штате. Компания давала исходные условия, но вы должны были их использовать. Способность к адаптации — вот о чем шла речь. Тогда, в середине девяностых, я был начальником отдела продаж «Ай–Би–Эм Франсе», и мне пришлось объяснять подчиненным, что в прежние вре — мена пожизненное трудоустройство было ответственностью компании, а не личной ответственностью каждого из них. Но после того, как мы взяли на вооружение понятие трудоустраиваемости работника, ответственность стала общей. Компания дает доступ к знаниям, говорил я, но они не должны упустить этот шанс. Им нужно совершенствоваться в профессии, осваивать новые навыки, потому что, в конечном счете, встанет вопрос о выборе между ими и множеством других людей, желающих занять ваше место». Начав реформировать модель работы «Ай–Би–Эм», Герст–нер не переставал подчеркивать, насколько принципиальной является личная инициатива. По словам Атталя, «он понимал, что незаурядная компания может функционировать только при наличии критической массы незаурядных сотрудников». Что верно для «Ай–Би–Эм», то верно и для Америки. Среднестатистический американец должен стать особенным американцем, американцем–специалистом или гибким американцем. Задача правительства и частного бизнеса не в том, чтобы дать людям гарантии пожизненного найма — такого больше не будет. Этот тип общественного договора был разорван вместе с началом глобального выравнивания. Правительство может и должно гарантировать людям другое: возможности для повышения своей наймоспособности. Мы не хотим, чтобы Америка превратилась для мира в то же, во что медленно превращалась «Ай–Би–Эм» в 1980–е для компьютерной отрасли: в игрока, первым вышедшего на поле, но затем ставшего слишком самоуспокоенным, ленивым и заурядным, чтобы продолжать на нем играть. Мы хотим, чтобы Америка превратилась в обновленную корпорацию «Ай–Би–Эм». Политики не только должны рассказывать избирателям о специфических проблемах плоского мира, они должны уметь вдохновить их на позитивную ответную реакцию. Политическое лидерство — это нечто большее, чем завоевание электората щедрыми посулами оградить его от всевозможных рисков современности. Да, мы не должны прятаться от людских страхов, но мы должны и вдохновлять их воображение. Политики способны подпитывать наши страхи, тем самым, разоружая нас перед будущим, но они способны и вооружить нас — подпитывая нашу целеустремленность. Ни для кого не секрет, что вдохновить людей на свершения, которых ждет от нас плоский мир, — задача не из легких. Такая задача требует лидера с творческим подходом. Президент Кеннеди понимал, что соревнование с Советским Союзом было не гонкой за первенство в космосе, а гонкой за первенство в науке, а на базовом уровне — в сфере образования. Тем не менее он выбрал особый путь, чтобы призвать американцев к самопожертвованию и упорной работе ради победы в «холодной дайне» — цели, требующей масштабного ускорения развития научно–технической отрасли: он изложил народу свою программу запуска ракеты с человеком на Луну, а не запуска ракеты с (боеголовкой на Москву. Если президент Буш пока не решил, какое наследство он оставит в истории, один национальный проект давно дожидается его внимания — научно–техническая инициатива, которая могла бы стать лунным запуском нашего поколения. Я говорю о программе срочных мер по консервации разработке альтернативных источников энергии, имеющей цель достичь полной энергонезависимости США в десятилетний срок. Если бы президент Буш сделал энергонезависимость своей лунной программой, он бы одним махом перекрыл финансовое снабжение терроризма, вынудил Иран, Россию, Венесуэлу и Саудовскую Аравию встать на путь реформ — при 50 долларов за баррель нефти об этом не стоит и мечтать, — укрепил доллар и заработал авторитет у европейцев, совершив по–настоящему серьезный поступок для предотвращения глобально — потепления. Вместе с тем он создал бы мощный источник — притяжения для честолюбивых устремлений американской молодежи, желающей сыграть важную роль в войне с терроризмом и в укреплении будущего собственной родины, — на поприще науки. По выражению Майкла Мандельбаума, «это просто значит убить одним выстрелом двух зайцев — это значит убить целый выводок». Меня не перестает удивлять, что все те годы, которые я пишу колонки в мою газету, самый позитивный отклик, особенно от молодежи, получают те из них, в которых я призываю руководство страны поставить перед нацией именно эту задачу. Сосредоточить всю нашу энергию и способности на решении проблемы топлива XXI века — вот что дает президенту Джорджу Бушу–младшему исторический шанс одновременно сыграть «китайскую» роль Никсона и «космическую» роль Кеннеди. К несчастью для страны, скорее я сам полечу на Луну, чем президент Буш последует моему совету. МУСКУЛЫ Поскольку пожизненное трудоустройство — форма социального жира, подпитывать которую в плоском мире никто не сможет себе позволить, сострадательное выравнивание стремится сфокусировать энергию государства и бизнеса на том, чтобы создать условия для пожизненной трудоустраиваемое каждого работника. Пожизненный наем опирается на наличие толстой прослойки жира в обществе. Пожизненная наймоспособность требует вытеснить этот жир мышечной массой. Общественный договор, который прогрессивные политики должны пытаться навязать государству и гражданам, компаниям и работникам, со стороны правительства и бизнеса должен гласить: «Мы не можем гарантировать вам рабочее место на всю жизнь. Но мы берем обязательство сделать все, чтобы дать вам в руки инструменты, с помощью которых вы при желании сможете всю жизнь соответствовать своему рабочему месту». Психологическая установка плоского мира будет нацеливать индивидуума на то, чтобы принимать все больше ответственности за выбор личной перспективы развития, за свои карьерные риски и экономическую безопасность, и задачей правительства и бизнеса будет помочь работнику нарастить для этого соответствующую мускулатуру. «Мускулатура», которая требуется человеку труда в первую очередь, это переходящие компенсации и широкие возможности непрерывного обучения. Почему именно эти две вещи? Потому что это наиболее важные активы работника, которые позволяют ему оставаться мобильным и гибким. Как отмечает гарвардский экономист Роберт Лоуренс, наиглавнейшей чертой, присущей американской экономике, всегда оставалась подвижность и гибкость ее рабочей силы и трудового законодательства. Эта черта окажется еще более важным преимуществом в плоском мире, где процесс появления и исчезновения рабочих мест будет происходить в скоростном режиме. В подобных условиях, утверждает Лоуренс, для общества становится все важнее наладить компенсации и профессиональное обучение — два ключевых ингредиента наймоспособности — максимальной гибкостью. Вам не нужно, чтобы над работниками тяготела необходимость оставаться в одной компании лишь потому, что иначе они лишатся пенсии и медицинского страхования. Чем сильнее кадры ощущают свою мобильность — в плане медицинской помощи, пенсионных отчислений, возможностей для обучения, — тем с большей готовностью они будут мигрировать в новые отрасли, занимать вновь возникающие в плоском мире рыночные ниши, переходить из умирающих компаний в процветающие. Создание, правовой и институциональной системы универсального транзита пенсионных и медицинских накоплений — в дополнение к социальному страхованию, программам «Меди–кэр» и «Медикэйд» — поможет людям нарастить необходимые мускулы. Сегодня примерно половина американцев не имеет пенсионного плана, спонсируемого работодателем, обходясь лишь тем, что предлагает социальное страхование. Те же, кому довезло, не могут беспрепятственно переводить свои сбережения с одного рабочего место на другое. Нам необходима «длинная всеамериканская схема транзита пенсий, приблизительно такая, какая была предложена Институтом прогрессивной политики, — она должна покончить с неразберихой шестнадцати льготных налоговых планов, предлагаемых сегодня правительством, и слить их в один консолидированный инструмент. Этот универсальный счет, который будет открываться на вашем первом рабочем месте, подтолкнет работников к переходу на сберегательную программу с налоговой отсрочкой во типу 401(k) — когда пенсионные начисления изымаются до уплаты подоходного налога и до вашей отставки хранятся в специальном фонде. Каждый работник и его работодатель сможет переводить средства на этот счет всевозможными способами: в виде наличных, дополнительных выплат, долей от прибыли или как угодно еще. Эти активы будут расти, не включаясь в налогооблагаемую базу, в виде тех или иных сберегательных или Инвестиционных инструментов — по выбору работника. Но если для него настанет пора сменить место, он сможет забрать свой финансовый портфель с собой и не будет вынужден либо обналичивать его, либо оставлять в управлении прежнего работодателя. Возможность такого транзита предусмотрена и сегодня, но существующая система чрезвычайно запутана, и по этой причине многие ею не пользуются. Универсальный формат транзита накоплений сделает его простым и общеприменимым, и поэтому пенсия как таковая перестанет быть фактором, удерживающим человека на одном рабочем месте. Любой работодатель может по–прежнему предлагать сотрудникам свою версию плана 401 (к) в качестве привлекающего стимула. Но как только сотрудник оставляет свое место, его накопленный финансовый багаж должен быть автоматически переведен наличный пенсионный счет. На каждом новом месте, возможно открывать новый план типа 401 (k), но с каждым новым перемещением отчисления будут депонироваться на его едином универсальном счету. В дополнение к этой простой и общеприменимой транзитной программе Уилл Маршалл, президент Института прогрессивной политики, предлагает внедрить законодательные инициативы, которые значительно упростят приобретение работниками долей акционерного капитала их предприятий. Такое законодательство должно обеспечить положительные налоговые стимулы для компаний, которые предоставляют сотрудникам более широкие возможности участия в капитале на более раннем этапе, и отрицательные стимулы для компаний, которые этого не делают. Повышение мобильности рабочей силы зависит, в том числе и от того, как много перспектив стать собственниками финансовых активов — а не только своего труда — существует для максимально широкого слоя населения. «Нам нужно общество, которое видит себя заинтересованным участником капиталосозидающей стороны плоского мира, а не только участником конкуренции на глобальном рынке труда, — сказал Маршалл. — Мы все должны не только зарабатывать, но и владеть. Вот чему должна быть посвящена государственная политика — сделать так, чтобы у людей, вступающих в XXI век, появились денежнопроизводящие активы, то есть произвести операцию, аналогичную той, которая была проделана в XX веке с домовладением». Почему? Потому что солидный объем накопившейся специальной литературы показывает: люди, имеющие интерес в бизнесе, имеющие свой кусок пирога, «более глубоко вовлечены в нашу систему демократического капитализма и в процессы, поддерживающие его динамическое развитие», — сказал Маршалл. Вместе с массовым характером собственности на недвижимость это еще один способ укрепления легитимности демократическо–капиталистического общественного устройства. И это еще один способ вдохнуть в него новую жизнь, поскольку люди, являющиеся собственниками, более производительны на своем рабочем месте. Мало того, в плоском мире, где каждый работник ощутит на себе ужесточение конкуренции, чем больше будет у него шансов наращивать свой капитал благодаря функционированию фондового рынка и его разнообразным процентным ставкам, тем вернее он сможет рассчитывать на свою самодостаточность. Мы должны дать работнику все возможные средства финансовой стабильности и уравнять его права доступа к фондовым активам с теми, что имеются у крупных денежных воротил. Вместо того чтобы с пеной у рта отстаивать нынешних капиталовладельцев — чем, кажется, только «занимаются консерваторы, — гораздо перспективнее сосредоточиться на максимальном расширении их круга. С точки зрения проблем здравоохранения, которые я не могу осветить здесь во всей полноте, поскольку это потребовало бы отдельной книги, для нас принципиально важно разработать транзитную схему медицинского страхования, которая сняла бы с работодателей часть груза по обеспечению его покрытия. Практически все предприниматели, с которыми я общался в процессе написания этой книги, приводили бесконтрольный рост издержек на медицинское обслуживание в Америке как одну из главных причин перевода мощностей в страны, где–либо существуют минимальные обязательства в этой сфере (а иногда не существуют вовсе), либо здравоохранение является целиком государственным. И снова я выступаю за транзитную медицинскую программу, предложенную PPI. Ее суть заключается в поэтапном учреждении на уровне штатов коллективных закупочных фондов — того типа, который используется сегодня для этой цели сотрудниками Конгресса и служащими федерального правительства. Эти фонды установят свои правила в сфере медицинского страхования и создадут рынок, на который страховые компании могли бы выносить свои диверсифицированные программы. В таком случае каждый работодатель обязывался бы предложить это меню программ каждому вновь нанятому работнику. Последние, в свою очередь, могли бы выбирать между дорогими, средними и дешевыми полисами, но какое–то покрытие должно было бы быть у каждого. Разные работодатели могли бы брать на себя все или только часть взносов, а остаток вычитался бы из зарплаты работника. Но работодатели, по отдельности не способные сколько–нибудь существенно влиять на страховые компании, перестали бы нести ответственность за выбивание из них максимально выгодных для себя цен. Эту функцию взяли бы на себя фонды федерального или регионального уровня. В таком случае работники, беспрепятственно переводящие свой медицинский полис на любое новое место, могли бы достичь полной мобильности. Если подобный план сработал чудеснейшим образом для членов конгресса, почему бы не сделать его достоянием широкой публики? Нуждающиеся и малообеспеченные, не способные самостоятельно принять в нем участие, получали бы на это правительственную субсидию. Но главная идея в том, чтобы сформировать подконтрольный правительству, регламентируемый и субсидируемый им рынок частного страхования, в котором власти устанавливают основные правила, исключающие избирательный подход: преференции для здоровых сотрудников или произвольный отказ от обслуживания. Медицинские услуги оказываются частным сектором, а задача работодателей в том, чтобы помочь своему работнику присоединиться к одному из государственных фондов и в идеале взять на себя целиком или частично выплату его взносов, — но не в том, чтобы брать на себя ответственность за само обслуживание. В переходный период работодатели могут в качестве дополнительного стимула продолжать предлагать работнику собственные программы, и тот будет иметь выбор между подобной программой своей компании и набором программ, доступных через государственный закупочный фонд. (Подробности смотрите на ppionline.org.).Можно не соглашаться с тем или иным пунктом описанных инициатив, однако их базовый подход кажется мне абсолютно правильным: в выравнивающемся мире, где гарантии полного пенсионного и медицинского страхования не может себе позволить ни одна компания из списка 500 «самых» журнала «Форчун», нам нужны решения, опирающиеся на сотрудничество между государством, трудом и капиталом, — они будут подталкивать людей к самодостаточности, в то же время не оставляя их наедине со своими насущными проблемами. В том, что касается наращивания мускулов работоспособности, у государства есть еще одна принципиально важная роль. С каждым столетием завоевания человеком новых познавательных территорий усложнялся и характер любого вида его занятий — они все больше требовали от него навыков самостоятельного суждения и решения задач. В доиндустриальную эпоху грубая физическая сила значила очень много. Это был действительно стоящий товар, множество людей могли реализовать его на поле или в мастерской. Однако с изобретением электрического и парового двигателей сила утратила прежнюю ценность. Хрупкие женщины смогли сесть за руль огромных грузовиков. Статус основного ходового товара все активнее перенимала другая способность: умение разбираться с возникающими проблемами и решать их. Сейчас это верно даже для фермы в дикой глуши. Сельское хозяйство стало наукоемким как никогда — движения сеялки сегодня управляются спутниками GPS, которые призваны следить за геометрической правильностью пройденных ею борозд. Итак, техническая модернизация аграрной отрасли вместе с популяризацией удобрений оставила многих людей без работы или как минимум без тех денег, которые они привыкли зарабатывать в сельском хозяйстве. Общество в целом относилось к этому переходу от традиционного хозяйства к индустриальному с энтузиазмом. Оно говорило: «Прекрасно! У нас появится больше пищи лучшего качества за меньшие деньги, к тому же больше людей будет высвобождено для работы на заводах и фабриках». Но те, кто раньше зарабатывал хлеб физическим трудом, говорили: «Это настоящее горе! На какую работу я могу надеяться в городе, если у меня нет ничего, кроме мускулов и шести классов образования? Пищевое изобилие, которое производится на современных фермах, будет мне не по карману. Индустриализацию необходимо остановить!» Так или иначе, мы миновали этот переход от сельскохозяйственного общества столетней давности к промышленно развитому — и вопреки опасениям подавляющее большинство американцев пришло к финишу с повысившимся уровнем жизни. Как нам это удалось? «Мы решили, что каждый гражданин нашей страны должен иметь образование выше начального, — разъяснил экономист из Стэнфорда Пол Ромер. — Именно эту цель преследовало движение за среднюю школу в начале XX века». Как показали многочисленные исследования историков экономики (в первую очередь речь идет о работах гарвардских экономистов Клаудии Голдин и Ларри Каца), развитие техники и торговли заставляет расти общий пирог, но оно же перераспределяет его в пользу высококвалифицированных кадров. Американское общество, сделав среднее образование обязательным, чтобы производить больше высококвалифицированной рабочей силы, подарило шанс большему количеству людей рассчитывать на больший кусок растущего и усложняющегося экономического пирога. Историческими дополнениями к введению обязательной средней школы в XX веке стали гарантии бесплатного образования для военнослужащих в «Солдатском билле о правах» и развитие современной университетской системы. «На фоне этих серьезных идеологических достижений, — отметил Ромер, — у наших нынешних политических лидеров просто не хватает воображения — они не знают, как добиться столь же важных и масштабных перемен в начале XXI века, каких мы смогли добиться в XIX и XX веках». Наша очевидная задача, добавил Ромер, это сделать образование третьей ступени если не обязательным, то хотя бы субсидируемым государством на двухлетний период — будь то университет штата, окружной колледж или техникум. Важность образования третьей ступени напрямую зависит от степени глобального выравнивания, потому что развитие технологий будет уничтожать старые профессии и порождать усложнившиеся новые гораздо большей скоростью, чем это происходило при переходе от аграрной экономики к индустриальной. Увеличение доли населения, охваченной образованием третьей ступени, имеет два последствия. Во–первых, это приводит к увеличению числа людей, чьи профессиональные навыки позволяют претендовать на высокостоимостные рабочие кеста в новых рыночных нишах. Во–вторых, это приводит к уменьшению числа людей, способных выполнять низкоквалифицированную работу, — от содержания дорог до ремонта жилища и обслуживания посетителей в сетевых ресторанах. Сокращение низкоквалифицированного контингента способствует стабилизации уровня заработков в этой сфере (в условиях контролируемой иммиграции), потому что спрос на их услуги вынужден иметь дело с ограниченным предложением. То, что водопроводчики в мегаполисах могут брать за свою работу 75 долларов в час или что не так просто найти хорошую прислугу по дому или хорошего повара, явление вполне закономерное. Способность США с середины XIX столетия до середины XX века давать своему населению надлежащую профессиональную подготовку, ограничивать приток иммиграции, удерживать объем низкоквалифицированной рабочей силы на уровне, обеспечивающем ей достойное вознаграждение, была ведущим фактором создания в стране широкого среднего класса без серьезных перепадов в распределении доходов. «Фактически, — заметил Ромер, — с середины XIX до середины XX века у нас наблюдалось сокращение разрыва между уровнями доходов. Наше поколение в последние двадцать–тридцать лет стало свидетелем обратной тенденции. Вывод отсюда только один: чтобы остаться на одном месте, следует бежать все быстрее и быстрее». С каждым шагом технического прогресса и усложнением рынка услуг вам требуется еще активнее совершенствовать профессиональные навыки, иначе новая работа оставит вас в прошлом. Переход от «специализации» поденного полевого рабочего к профессии телефонного оператора, от которого требуется вежливость и умение говорить на правильном английском, это одно. Но переход от профессии телефонного оператора, которую теперь выполняет кто–то в Индии, к умению устанавливать и ремонтировать телефонно–почтовые системы — или писать под них пользовательские программы, — это совсем другое, здесь необходим настоящий скачок. Хотя развивать систему университетских исследований на высших уровнях образовательной иерархии — вещь, без сомнения, важная, для нас не менее важно развивать систему общедоступных техникумов и окружных колледжей. Каждый должен иметь шанс получить образование, выходящее за пределы средней школы. В ином случае дети из семей с высоким уровнем дохода получат свою квалификацию и свой кусок общего пирога, а дети из малообеспеченных семей лишатся каких–либо серьезных перспектив. Мы должны увеличить государственные субсидии на программы, которые будут позволять все большему числу подростков учиться в колледжах и все большему числу работников пройти необходимую переподготовку. Если Кеннеди хотел отправить человека на Луну, то моя мечта — отправить каждого американца учиться в вуз. Работодатели могут и должны сыграть ключевую роль в гарантиях непрерывного обучения и поддержания надлежащего уровня наймоспособности американских работников — в противовес гарантиям пожизненного найма. Возьмите пример «Кэ–питал Уан», глобальной компании кредитного обслуживания, которая за последние год

Дата добавления: 2015-03-29