Генри Чарлз Ли Возникновение и устройство инквизиции 13 страница

Если, однако, по той или другой причине светские власти не решались предать казни еретика, то тотчас в дело вмешивалась церковь. Так, например, в 1237 году во Франции инквизиторы осудили как еретиков десять мужчин и женщин, но чиновники отказались «принять» осужденных, конфисковать их имущество и «поступить с ними, как принято поступать с еретиками», другими словами — отказались сжечь их живыми. Инквизиторы немедленно отлучили этих чиновников от церкви. В 1288 году Николай IV отлучил от церкви и повелел отстранить от должности светские власти многих городов, которые уклонялись от приведения в исполнение приговоров инквизиции, а также наложил интердикт на сами городские общины. В 1458 году в Страсбурге бургомистр и его товарищи отказались было сжечь гуситского миссионера и его служанку, но церковь заставила их исполнить приговор. В 1486 году городские власти Брешии сделали попытку подарить, в обход приговора инквизиции, жизнь нескольким колдунам и колдуньям; более того, они пожелали ознакомиться с делом. Но папа Иннокентий VIII не замедлил объявить, что это желание оскорбительно для веры, и приказал отлучить их от церкви, если они в шестидневный срок не казнят осужденных; муниципальные законы, противоречившие этому требованию, были объявлены недействительными и не имеющими силы. В 1521 году папа Лев X в энергичных выражениях подтвердил инквизитору и епископским судьям Венеции, что их приговоры должны исполняться без всяких пересмотров и дополнительных расследований и что в противном случае они могут налагать на чиновников любые духовные наказания. В общем, светские власти, как правило, были обязаны отправлять людей на костер, иначе они сами могли быть обвинены в ереси.

Постоянно повторяемое учение церкви глубоко убедило лучших ее представителей, что сожжение еретика — это акт величайшей справедливости, а снисходительное отношение к еретикам — ересь, достойная самого строгого осуждения. Таким образом, все были согласны, что еретиков следует сжигать; это мнение было плодом воспитания, которому подвергались в Средние века поколения за поколениями. Еретиком считался всякий, кто не исповедовал католическую веру, защищал иные верования и отказывался отречься от них; для самых упорствующих и закоренелых было одно только наказание — костер.

Но инквизитор далеко не всегда торопился осудить еретика на смерть. И дело тут не в заботе о возможном спасении души; обращенный в католичество бывший еретик, выдающий своих соумышленников, был куда полезнее для церкви, чем обугленный труп; поэтому не жалели усилий, чтобы добиться отречения. К тому же накопленный с годами опыт инквизиции показал, что фанатически настроенные люди часто жаждали мучений и сами желали смерти на костре; следовательно, инквизитор не должен был являться исполнителем их желаний. Инквизиция знала, что первый пыл часто уступал действию времени; поэтому она предпочитала держать упорствующего еретика, одинокого и закованного, в тюрьме в течение года, а то и более. К нему допускались лишь богословы и законоведы, в задачу которых входило воздействовать на его ум, и его жена и дети, которые могли размягчить его волю. И только тогда, когда все усилия не приводили ни к чему, еретика «выпускали на волю»; но даже и после этого казнь откладывалась на день, чтобы он мог отречься, что, впрочем, случалось редко, так как не уступившие до этого времени обыкновенно не поддавались никаким убеждениям.

Если в последнюю минуту упорство еретика оказывалось сломлено и он выражал желание раскаяться, то признавалось, что его обращение было вызвано страхом, и его оставляли в тюрьме пожизненно. Иногда отречение от ереси принимали прямо на костре, хотя относительно этого не существовало определенных правил. Инквизитор Эмерик рассказывает о бывшем в Барселоне случае при сожжении трех еретиков; один из них, священник, сломленный ужасным страданием, когда часть его тела уже подвергалась нестерпимому жару, закричал, что желает отречься; беднягу сняли с костра и приняли от него отречение, однако спустя четырнадцать лет узнали, что он продолжает исповедовать ересь и даже совращает других; тогда его без долгих проволочек сожгли.

Еще в 1184 году Веронский декрет папы Луция III предписывал, что всякий еретик-рецидивист, впавший после отречения в ту же ересь, должен выдаваться светским судам без нового допроса. Согласно Равеннскому эдикту Фридриха II от 1232 года, следовало предавать смерти всех, кто снова впал в ересь, — причем особое внимание обращалось на тех, кто отрекся от ереси, имея лишь одну цель — избежать наказания. В 1244 году Нарбоннский собор упоминает о большом числе подобных случаев и еще раз подтверждает передачу виновных в руки светской власти без нового суда. Об этом же говорит в свой булле в 1258 году папа Александр IV. Характерно сделанное при этом замечание, что церковь нисколько не закрыта для покаявшихся во второй раз рецидивистов, так как они могут получить святое причастие даже и на костре, но даже раскаяние не может избавить их от смерти. Мотивированное таким образом папское решение было внесено в канонические законы. В подобных случаях обещание дать причастие в последнюю минуту вносилось в приговор и жертву всегда сопровождали на костер священнослужители, старавшиеся «спасти ее душу».

Мнимое или действительное возвращение в ересь стало с середины XIII века наиболее частым поводом к смертной казни. Еретики-герои, жаждавшие мученического венца, были сравнительно редки, но было много людей, которые не желали отречься от своей веры и, избежав первый раз смерти, надеялись, что в будущем сумеют лучше скрывать свои взгляды. Все это придало новое значение желанию церкви строго определить понятие возврата к ереси и вызвало множество споров. Там, где сама виновность почти неуловима, задача измерить и определить ее, конечно, не из легких.

Бывали случаи, когда первый суд заканчивался оправданием обвиняемого, но он оставался под подозрением без всяких на то улик, и выглядело странным осуждать его на смерть по совокупности двух преступлений, когда он не был уличен в первом. Недоумевая над разрешением этого вопроса, инквизиторы обратились к папе Александру IV, который дал им вполне определенный ответ. Если подозрение по первому делу было тяжелое, ответил он, то следует, «допуская своего рода законную фикцию», рассматривать его как доказательство виновности человека, и поэтому он должен быть осужден. Если же подозрение было легкое, то обвиняемого следует наказать более строго, чем наказываются за преступление в первый раз, но не применять к нему полностью наказаний, положенных для рецидивистов. Кроме того, для установления вторичного преступления достаточно было слабых доказательств: хватало уже того, что обвиняемый вступил в сношения с еретиком или выказал ему дружеское расположение. Это разъяснение неоднократно подтверждалось Александром и его преемниками — с настойчивостью, которая показывает, как много возникало недоразумений на этой почве; но в конце концов осуждение рецидивистов было внесено в каноническое право и стало нерушимым законом.

Существовал еще один разряд преступников: те, кто убегал из тюрьмы или небрежно выполнял наложенную на него епитимию. По теории, чистосердечно обратившимися считались кающиеся, «с радостью принявшие епитимию», но, если кто-то из них выполнял ее недостаточно ревностно, считалось, что обращение было неискренним, и это влекло серьезные санкции. На тех, кто был замечен в невыполнении епитимии, смотрели как на рецидивистов. Решительный же отказ выполнить епитимию считался признаком злостной ереси и вел прямо на костер. Валансьенский собор 1248 года постановил, чтобы сначала еретиков усовещивали, но, если и после этого они продолжали упорствовать в своих заблуждениях, с ними следовало поступать самым строгим образом; факт невыполнения епитимии иногда даже вносился в приговор, а нарушители порой приравнивались к клятвопреступникам и нераскаявшимся еретикам. Что же до совершивших побег из тюрьмы, то они считались еретиками-рецидивистами, и их без всякого суда передавали светским властям как первых кандидатов на костер. К рецидивистам причисляли и еретиков, которые обратились в католичество и поклялись выдать всех известных им соумышленников, но не сделали этого.

Сжигание человека только за то, что он верит иначе, чем другие, представляется ныне такой драматической жестокостью и так поражает, что в конце концов в нем стали видеть существенную черту деятельности инквизиции. Но необходимо помнить, что среди других наказаний, налагаемых ее приговорами, костер был сравнительно менее употребителен. Инквизитор Бернар Ги за время своей деятельности в Тулузе (1308–1323 годы) отправил на костер шестьсот тридцать семь еретиков и вынес шестьдесят семь приговоров, по которым сожгли останки умерших. При этом тысячи еретиков были обращены в католичество. Дело в том, что инквизиторы более добивались обращений, разоблачений и конфискаций, чем увеличения числа мучеников. Костры поддерживали в населении ужас, который считали спасительным. Главными же наказаниями инквизиции были тюрьмы, массовые конфискации и унизительные епитимии. Да и само существование невидимой, но всезнающей полиции было сущим адом для пребывающих в постоянном страхе обывателей.

Во время казни, когда собиралась толпа смотреть предсмертную агонию мучеников, инквизиторы, чтобы не смягчить фанатизма зрителей, старались не выказывать к несчастным даже малейшей жалости. Виновного не удушали раньше, чем поджигали дрова, как это практиковалось в позднейшей испанской инквизиции; порох еще не был изобретен, и поэтому еще не обвязывали шею жертвы мешком с порохом, чтобы сократить ее мучения, когда пламя охватит ее. Обычно казнимого еретика привязывали к столбу, возвышавшемуся над грудой дров настолько высоко, чтобы зрители могли видеть все его мучения. Священники сопровождали свою жертву до последней минуты в надежде вырвать, если возможно, заблудшую душу из когтей дьявола; если бедняга не был рецидивистом, он мог еще в последнюю минуту отречься и спасти свое тело. Участникам церемонии строго запрещалось убеждать несчастную жертву умереть без сопротивления, или взойти твердым шагом на эшафот, или мужественно отдать себя в руки палача, ибо, давая подобные советы, они могли ускорить ее конец и тем самым допустить «неправильность». Обыкновенно казнь совершалась в праздничный день, чтобы могло собраться больше народа и зрелище выполнило свою воспитательную функцию, ради которой все и затевалось; из боязни, что жертва вызовет в собравшихся чувства жалости или симпатии, ей часто затыкали рот.

Второстепенные подробности известны нам из отчета одного свидетеля казни Яна Гуса в Констанце в 1415 году. Еретик стоял между двух вязанок хвороста; его крепко привязали к толстому столбу, причем веревки охватывали его лодыжки, колени, талию, их продели между ногами и под мышками; на шею ему надели цепь. Затем заметили, что он повернулся лицом к востоку, а так как это сочли неприличным для еретика, то его повернули лицом к западу. Он был обложен до самого подбородка связками хвороста и соломы. После этого граф-палатин Людовик, наблюдавший за исполнением казни, подошел к эшафоту вместе с констанцским прево и в последний раз предложил Гусу отречься. Когда тот отказался, они отошли и ударили в ладоши, что было знаком поджечь костер. Когда огонь пожрал все, то приступили к окончательного уничтожению обуглившегося трупа; его разорвали на части и перебили кости, а затем останки и внутренности снова бросили в огонь.

Когда опасались, что присутствующие сохранят для поклонения останки мученика, то после того, как огонь гас, тщательно собирали пепел и бросали его в проточную воду.

Сохранились отчеты с указанием расходов, которые потребовались на казнь еретиков. Вот, скажем, подробная запись трат на сожжение четырех еретиков в Каркассоне 24 апреля 1323 года: «Дрова — 55 су 6 денье; хворост — 21 су 3 денье; солома — 2 су 6 денье; 4 столба — 10 су 9 денье; веревки — 4 су 7 денье; палачу по 20 су с головы — итого 80 су…» Немного более двух ливров на каждого казненного еретика.

В 1237 году в Тулузе из могил вырыли множество людей, признанных еретиками после смерти. Их полуразложившиеся трупы протащили по улицам, впереди шел глашатай и кричал: «Всякий, кто поступит так, так вот и погибнет»; затем их сожгли на кострах «во славу Бога, Блаженной Девы Марии, Его Матери, и блаженного Доминика, их служителя». Эта процедура, несмотря на то что была довольно дорога, вошла в традицию и сохранялась все время существования инквизиции, причем на нее тратились немалые деньги.

Костер служил инквизиции еще и для того, чтобы очищать страну от «заразительных и еретических сочинений»; это было начало цензуры, занявшей впоследствии видное месте в деятельности инквизиции. В 1210 году был издан приказ сжечь еретические сочинения Давида де Динана, а также «Физику» и «Метафизику» Аристотеля. По приказу Якова I Арагонского сожгли неканонические переводы Святого Писания. Сожгли сочинение Вильгельма из Сент-Амура «Опыты».

Особую ненависть вызывали книги евреев — прежде всего Талмуд; церковь не щадила усилий, чтобы уничтожить их. Эти гонения инициировал обращенный в христианство еврей Никола де Рупелла, который около 1236 года обратил внимание Григория IX на богохульство, заключающееся в еврейских книгах, в особенности в Талмуде. В июне 1239 года Григорий потребовал от королей Англии, Франции, Наварры, Арагона, Кастилии и Португалии, а также прелатов этих королевств, чтобы в субботу грядущего поста, когда все евреи будут в своих синагогах, все книги их были схвачены и выданы монахам нищенствующих орденов. В мае 1248 года в Париже было сожжено четырнадцать возов книг, а затем еще шесть. В 1255 году Людовик Святой приказал сенешалям Нарбоннской провинции уничтожить все экземпляры Талмуда, а также все другие книги, «содержащие богохульства». В 1267 году Климент IV предписал арагонскому архиепископу заставить короля Арагона и его сеньоров под страхом отлучения от церкви распорядиться, чтобы евреи выдали инквизиторам Талмуд и другие книги. Книги, в которых не обнаружится богохульство, следовало возвратить, а остальные опечатать и спрятать в надежное место. В 1299 году Филипп Красивый приказал своим судьям помогать инквизиторам в уничтожении Талмуда. В 1309 году в Париже были публично сожжены четыре воза еврейских книг. В 1319 году понадобились две телеги, чтобы свезти еврейские книги, осужденные на аутодафе в Тулузе. В 1554 году папа Юлий III подтвердил требование инквизиции, обращенное к евреям: им было приказано под страхом смерти выдать все книги, где встречаются богохульственные отзывы о Христе; это папское предписание было внесено в каноническое право.

Заключение

Методы, изобретенные инквизицией, произвели на церковь самое печальное действие. Епископские суды сначала применяли эти методы только к еретикам, но затем нашли, что насилие и произвол дают блестящие результаты, и распространили их абсолютно на все дела, подсудные епископским судам. Уже в 1317 году инквизитор Бернар Ги говорит о пытке как о явлении, обычном в духовных судах, и задается вопросом, почему надо стеснять епископов в ее применении к еретикам, тогда как пытка свободно применяется к другим обвиняемым?

Привыкнув, таким образом, к безжалостному суду, церковь становилась все более и более жестокой и грубой, все менее и менее христианской. Самые худшие папы XII и XIII столетий не решились бы опозорить мир поступком, подобным тому, в котором Иоанн XXII проявил свою ненависть к Гуго Герольду, епископу Кагора. Иоанн был сыном простого работника из этого города, и весьма возможно, что он питал к Гуго старинную ненависть; во всяком случае, сделавшись папой, он яростно обрушился на епископа. В 1317 году несчастный прелат был лишен звания и осужден на пожизненное заключение в тюрьму. Но этого Иоанну было мало.

Под предлогом того, что Гуго готовил покушение на жизнь папы, его выдали в руки светской власти, которая уготовила ему страшную казнь: в июле того же года с него содрали кожу, затем протащили по улицам и уже полумертвого сожгли на костре.

Привычка к зверскому насилию настолько укоренилась, что некоторые высокопоставленные прелаты стали сводить счеты со своими врагами с такой невероятной жестокостью, какой устыдились бы отпетые разбойники. В 1385 году шесть кардиналов были обвинены в заговоре против Урбана VI; взбешенный папа велел схватить их и поместить вместо тюрьмы в заброшенном подвале в замке Ночера, где находилась его резиденция. Несчастные прелаты находились по пояс в воде; этот подвал, более похожий на канаву, был так узок, что грузный кардинал ди Сангро не мог там даже повернуться. К несчастным были применены методы, введенные в употребления инквизицией. Их мучили голодом, холодом, бросали в воду червей и постоянно допрашивали, побуждая к признанию. Когда они ответили отказом, их подвергли пыткам, и один из них, епископ Аквилы, не вынес страданий и оговорил остальных. Другие продолжали отрицать свою вину, и тогда пытки усилились. От кардинала ди Сангро удалось услышать лишь то, что он страдает заслуженно за зло, которое причинил, по приказанию папы Урбана, архиепископам, епископам и другим прелатам. Когда пытали кардинала Венеции, папа прогуливался по саду мимо окон застенка и громко читал молитвенник, так что звуки его голоса напоминали палачу о приказании мучить жертву. Но тщетно мучители прибегали и к дыбе и к кобыле — признания у кардинала вырвать не удалось. Прелаты сидели в своей ужасной тюрьме до тех пор, пока замок не был осажден одним из противников папы — Карлом Неаполитанским; освобождение было близко, но, на их несчастье, папе удалось бежать, захватив их с собой. Причем во время бегства Урбан приказал убить ослабленного пыткой епископа Аквилы, который был не в силах двигаться в том же темпе, что и остальные; его труп был брошен на дороге без всякого погребения. Другие кардиналы были доставлены в Геную и заключены в тамошнюю тюрьму. Впоследствии один из них, англичанин Адам Астон, был выпушен на свободу благодаря энергичному вмешательству короля Ричарда II, а остальные загадочно исчезли. По одним сведениям, папа велел их казнить, подругам — их повезли морем в Сицилию и по дороге утопили; а третья версия передает, что их зарыли живыми во рву, выкопанном в папской конюшне.

Соперник Урбана, известный под именем антипапы Климента VII, был не менее кровожаден. Когда он был еще легатом Григория XI и назывался кардиналом Робертом Женевским, то из политических соображений поощрял к действию дорожных грабителей. Самым крупным его подвигом была ужасная резня в Чезене; для его характеристики можно вспомнить угрозу, с которой он обратился к жителям Болоньи, обещая «омыть руки и ноги в их крови».

Еще более гибельно повлияла инквизиция на светское судопроизводство. Это влияние пришлось на период, когда выходили из употребления старые варварские обычаи: ордалии, судебные поединки и т. п. — и начало вырабатываться новое право. Судебные системы европейских государств вступили на путь полного изменения, и счастье будущих поколений зависело от характера новых учреждений. И если при этой реформе были почти исключительно избраны худшие образцы, а именно инквизиционный процесс и пытка, которые в течение пяти столетий оставались отличительной европейской чертой уголовного судопроизводства, то мы без всякого колебания можем объяснить это санкцией церкви. Эти приемы проникли всюду, куда проникла инквизиция. Наоборот, большинство народностей, не испытавших инквизиции, сохранило свои прадедовские традиции и самостоятельно развило их, вводя, таким образом, новые обычаи, которые нам кажутся, конечно, очень суровыми, но где мы, по крайней мере, не встречаем инквизиционных жестокостей.

До конца XVIII века в большей части Европы инквизиционное судопроизводство, развившееся в целях уничтожения ереси, было обычным методом, применявшимся в отношении всех обвиняемых. В глазах светского судьи обвиняемый был человеком, стоящим вне закона, виновность его всегда предполагалась, и из него надо было во что бы то ни стало, хитростью или силой, вырвать признание. Так же относились и к свидетелям. Узник, сознавшийся под пыткой, подвергался новым пыткам, чтобы он выдал «других преступников», которых мог знать. Равным образом инквизиция ввела в судебную практику понятие «подозрение в преступлении»; если не удавалось обличить обвиняемого в преступлении, то его можно было наказать как подозреваемого, причем наказание предоставлялось усмотрению судьи и часто равнялось наказанию за преступление. Как назвать всю эту порожденную инквизицией систему, вершившую судьбы беззащитных людей? Она кажется настоящим изобретением дьявола, и недаром знаменитый английский юрист XV века сэр Джон Фортескью назвал ее «дорогой ада».

Оглавление

· Генри Чарлз Ли Возникновение и устройство инквизиции

· Глава I Церковь

· Глава II Ересь

· Глава III Катары

· Глава IV Крестовые походы против альбигойцев

· Глава V Гонения

· Глава VI Нищенствующие монахи

· Глава VII Установление инквизиции

· Глава VIII Устройство инквизиции

· Глава IX Судопроизводство инквизиции

· Глава X Свидетельские показания

· Глава XI Защита

· Глава XII Приговор

· Глава XIII Конфискация

· Глава XIV Костер

· Заключение

Дата добавления: 2015-03-29