РАЗДАВЛЕН 2 страница

– У тебя все хорошо, Трэв? – спросила она.

– У меня? Да. А что? – спросил я, пытаясь стряхнуть тяжесть, которая сковала мне лицо.

– Просто ты все время молчишь…

К столу подошли несколько парней из футбольной команды. Уселись, гогоча во всю глотку. Захотелось садануть кулаком о стену.

Крис Дженкс бросил мне на тарелку ломтик картошки фри:

– Как дела, Трэв? Говорят, ты трахнул Тину Мартин? Сегодня она весь день поливает тебя грязью.

– Заткнись, Дженкс, – сказал я, не отрывая взгляда от своего подноса.

Если бы я только взглянул на тупую физиономию этого придурка, я мог бы не сдержаться и сбить его со стула. Эбби наклонилась вперед и посмотрела на нас:

– Перестань, Крис.

Я поднял на нее глаза и почему‑то вдруг вышел из себя. Какого хрена она меня защищает, если соберется и уедет в ту же секунду, когда ей скажут про водонагреватель? Даже говорить со мной больше не станет! Это было нелепо, но я чувствовал себя преданным.

– Эбби, я сам могу за себя постоять.

– Извини, я просто…

– Не нужны мне твои извинения! И вообще ничего мне от тебя не нужно! – выпалил я.

Она изменилась в лице, и это меня добило. Ясное дело, она не хотела быть со мной. На кой ей инфантильный идиот, который владеет своими эмоциями не лучше, чем трехлетний пацан? Я шумно встал из‑за стола и пулей выскочил на улицу.

Только усевшись на свой мотоцикл, я наконец‑то перевел дух. Резиновые рукоятки руля заскрипели под моими ладонями, мотор зарычал, я пинком убрал подножку и как черт из пекла вылетел на дорогу.

Я колесил с час, и мне немного полегчало. Когда я бывал в таком состоянии, все улицы рано или поздно приводили меня в одно и то же место. Некоторое время я боролся с собой, но в конце концов все‑таки затормозил возле отцовского дома.

Папа вышел на крыльцо и махнул мне рукой. Я разом перескочил через обе ступеньки, остановившись в шаге от него. Он прижал меня к своему мягкому округлившемуся боку и провел внутрь.

– А я как раз подумал, что ты давненько не заезжал, – устало сказал отец.

Лицо у него было одутловатое, верхние веки набрякли, под глазами мешки. После маминой смерти он несколько лет пил. Поэтому на Томаса свалилось гораздо больше забот, чем обычно бывает у детей. Но мы худо‑бедно справлялись, а отец постепенно пришел в себя. Папа ни разу с нами об этом не говорил, но мы чувствовали, что он при каждом удобном случае пытается загладить свою вину перед нами.

Хотя большую часть моего детства он пребывал в унынии или в ярости, я никогда не считал его плохим отцом. Просто смерть жены его подкосила. И теперь я представил себе, каково это. Возможно, я испытывал к Эбби крошечную долю того, что он чувствовал к маме, и все равно разлука с Голубкой выбила меня из колеи.

Папа опустился на диван и указал мне на старое кресло:

– Чего стоишь? Садись.

Я сел и принялся ерзать, не зная, как начать разговор.

– У тебя что‑то случилось, сынок?

– Понимаешь, пап, есть одна девушка…

– Девушка… – повторил он с легкой улыбкой.

– Она меня вроде как ненавидит, а я ее вроде как…

– Любишь?

– Да нет… Не то чтобы… Просто… А почему ты так решил?

Он снова улыбнулся – теперь уже широко:

– Ну раз ты не знаешь, что делать, и приехал поговорить о ней со своим стариком, значит дело серьезное.

Я вздохнул:

– Мы познакомились совсем недавно. С месяц назад. Вряд ли это любовь.

– Ладно.

– Что – ладно?

– Поверю тебе на слово, – сказал папа.

– Понимаешь, по‑моему, я ей не подхожу.

Отец подался вперед и поднес пальцы к подбородку. Я продолжал:

– Мне кажется, ее кто‑то обидел. Кто‑то вроде меня.

– Вроде тебя?

– Да, – кивнул я и вздохнул: меньше всего хотелось признаваться отцу в том, что я замышлял.

Хлопнула входная дверь.

– Посмотрите, кто пожаловал! – Трентон расплылся в улыбке.

К груди он прижимал два коричневых бумажных пакета.

– Привет, Трент. – Встав с дивана, я прошел на кухню, чтобы помочь разложить покупки.

Мы обменялись приветственными ударами локтем и толчками в плечо. В детстве, когда ссорились, мне доставалось от Трентона больше, чем от других братьев, но, несмотря на это, именно с ним у меня были самые близкие отношения.

– Кэми передает тебе привет. Жалуется, что ты стал редко заглядывать в «Ред».

– Занят.

– Той девчонкой, с которой тебя видели вчера?

– Да, – буркнул я, вынимая из холодильника бутылку из‑под кетчупа и какой‑то полуразложившийся фрукт.

Выбросив все это в мусорное ведро, я вслед за братом вернулся в гостиную. Трентон с размаху плюхнулся на диван, несколько раз подскочив на подушке, и хлопнул себя по коленкам:

– Ну колись, что ты там задумал, неудачник!

– Ничего, – ответил я, взглянув на отца.

Трентон тоже посмотрел на папу, потом опять на меня:

– Я помешал?

– Нет. – Я покачал головой.

Отец махнул рукой:

– Нет, сынок. Как дела на работе?

– Фигово. Я выписал чек на оплату аренды и оставил его у тебя на тумбочке. Видел?

Папа кивнул, слегка улыбнувшись. Трентон кивнул в ответ и спросил:

– Ты обедаешь с нами, Трэв?

– Нет, – сказал я, вставая, – мне уже пора ехать.

– Может, все‑таки останешься, сынок?

– Нет, я правда не могу. Спасибо. И… я рад, что мы поговорили, папа.

– О чем поговорили? – спросил Трент, поворачивая голову то ко мне, то к отцу, как если бы мы играли в теннис. – По‑моему, я что‑то пропустил.

Я посмотрел на папу:

– Она совсем как голубка.

– Правда? – Его глаза немного ожили.

– Кто? Та девчонка?

– Да. Но… э‑э‑э… я вел себя с ней как идиот. Я из‑за нее вроде как тронулся…

Лукавая улыбка на физиономии Трентона расползлась до ушей:

– Ну ты попал, мелкий!

– Перестань, – нахмурился я.

Отец шлепнул его по затылку.

– Что? – возмутился Трент. – Что я такого сказал?

Папа проводил меня до двери и похлопал по плечу:

– Все образуется. Я уверен. И наверное, она чего‑то стоит. Потому что я в первый раз вижу тебя таким.

– Спасибо, пап.

Я шагнул к нему и обеими руками обхватил его массивное туловище. Потом побежал к своему «харлею».

Дорога домой показалась мне бесконечной. В воздухе еще чувствовалось летнее тепло – приятный каприз природы, довольно нетипичный для этого времени года. На небе не было звезд, и от кромешной темноты на душе стало еще тяжелее. Увидев машину Америки, припаркованную на обычном месте, я занервничал. Казалось, будто я с каждым шагом приближаюсь к эшафоту.

Дверь открылась, прежде чем я успел дотянуться до ручки. Мерик стояла на пороге, спокойно глядя на меня.

– Она тут?

Америка кивнула и мягко ответила:

– Спит в твоей комнате.

Я прошел в гостиную. Шепли сидел на двухместном диванчике. Я приземлился на большой диван.

– Она в порядке, – спокойно и ласково сказала Мерик, подсаживаясь ко мне.

– Я не должен был с ней так разговаривать. Сначала я сам ее отталкиваю, как будто нарочно разозлить хочу, а потом начинаю бояться, что она одумается и пошлет меня подальше.

– Поверь, она догадывается, в чем дело. Ты у нее не первый такой ковбой.

– Вот именно. И она заслуживает лучшего. Я это вижу, но отстраниться не могу. Не знаю почему. – Вздохнув, я потер виски. – Все бессмысленно. Совершенно бессмысленно.

– Эбби тебя понимает, Трэв. Зря ты так терзаешься, – сказал Шепли.

Америка пихнула меня локтем:

– Почему бы тебе не пригласить ее куда‑нибудь? Она ведь согласилась пойти с тобой на вечеринку для пар…

– Она… особенная. И я не хочу встречаться с ней. Я просто хочу быть рядом, и все.

Я сказал неправду. Америка это знала, я тоже. А правда заключалась в том, что если я действительно желал Эбби счастья, то должен был оставить ее в покое.

– Чем же это она такая особенная? – спросила Мерик, начиная раздражаться.

– Она не пожелала мириться с моими свинскими замашками. Это заставило меня встряхнуться. Ты же сама говорила, Мерик: я не в ее вкусе. Так что… между нами ничего нет.

Точнее, может, и есть, но не должно быть.

– Ты гораздо больше в ее вкусе, чем тебе кажется, – сказала Америка.

Я посмотрел ей в глаза: она говорила совершенно серьезно. А ведь Мерик была Эбби как сестра. И защищала ее, как медведица медвежонка. Если бы думала, что я могу навредить Голубке, то никогда не затеяла бы этот разговор. Тут я впервые почувствовал слабую надежду.

В коридоре скрипнули половицы. Мы все замерли. Потом хлопнула дверь моей спальни, и послышались шаги Эбби.

– Привет, – сказала Америка, глуповато улыбнувшись. – Как спалось?

– На пять часов вырубилась. Будто в кому впала, а не вздремнуть прилегла.

Волосы спутались, под глазами расплылась тушь… Голубка была потрясающе красива. Посмотрев на меня, она улыбнулась. Тогда я встал, взял ее за руку и повел к себе. Она не знала, что у меня на уме, и немного нервничала. От этого мне еще сильнее захотелось все исправить.

– Прости меня, Голубка. Я вел себя как последний засранец.

Эбби вздохнула:

– Я не знала, что ты на меня сердишься.

– Я не сердился на тебя. Просто был не в духе, а у меня идиотская привычка срываться на тех, кто мне дорог. Знаю, это не оправдание. Но мне действительно очень жаль, – сказал я, сжимая ее руку в своих.

– А почему ты был не в духе? – спросила она, прикладываясь щекой к моей груди.

Черт, до чего же это приятно! Конечно, надо бы ей во всем признаться: в «Моргане» починили водонагреватель и я до смерти испугался, что она вернется туда и станет больше времени проводить с Паркером. Но я не смог этого сказать. Слишком мне было хорошо сейчас.

– Уже не важно. Главное, что ты меня простила.

Эбби подняла голову и улыбнулась:

– Я сумею обуздать твой темперамент.

Несколько секунд я изучал ее лицо. Уголки моего рта поползли вверх.

– Не знаю, почему ты меня терпишь. И не знаю, что бы я делал, если бы ты не стала меня терпеть.

Эбби посмотрела мне в глаза, а потом медленно перевела взгляд на губы. Она затаила дыхание. У меня по всему телу забегали мурашки. Я вообще не знал, дышу я или нет. Я приблизился к ней на каких‑нибудь несколько миллиметров, чтобы понять, позволит ли она мне наклониться ниже, но тут зазвонил долбаный телефон. Мы оба подпрыгнули.

– Да? – нетерпеливо сказал я.

– Слушай внимательно, Бешеный Пес. Брэди будет в «Джефферсоне» через полтора часа.

– Хоффман? Вот это да! Ну ладно… Я его запросто сделаю. В «Джефферсоне», говоришь?

– Да, – сказал Адам. – Значит, приедешь?

Я посмотрел на Голубку и подмигнул:

– Мы скоро будем.

Я нажал отбой, сунул телефон в карман и схватил Эбби за руку:

– Пойдем со мной. – Мы вернулись в гостиную. – Звонил Адам, – сказал я Шепу. – Брэди Хоффман будет в «Джефферсоне» через полтора часа.

ГЛАВА 9

Шепли сразу посерьезнел, как бывало с ним всякий раз, когда Адам назначал время и место боя. Пальцы Шепа защелкали по клавишам телефона: он рассылал эсэмэски нужным людям из своего списка. Как только он вышел за дверь, Америка оглядела нас широко раскрытыми глазами и радостно воскликнула:

– Зд о рово! Нам как раз пора развеяться!

Прежде чем я успел что‑нибудь сказать, Мерик утащила Эбби из гостиной. Суетиться ни к чему. Я надеру задницу этому Брэди, срублю зелени на оплату аренды и всех счетов за ближайшие несколько месяцев, и все пойдет как раньше. Ну или почти как раньше. Эбби вернется в «Морган‑холл», а я буду стараться лишний раз не высовываться из дому, чтобы случайно не убить Паркера.

Америка громко спорила с Эбби о том, что лучше надеть, а Шепли уже спрятал телефон и теперь позвякивал ключами от машины.

– Эй, вы с нами или как? – крикнул он в сторону моей спальни, где прихорашивались девчонки.

Мерик выбежала в холл, но, вместо того чтобы направиться к выходу, шмыгнула в комнату Шепа. Он улыбнулся и закатил глаза.

Через несколько минут Америка снова предстала перед нами: на ней было короткое зеленое платье. Эбби вышла в обтягивающих джинсах и желтом топе, который так здорово подчеркивал груди. И они подпрыгивали при каждом ее шаге.

– Черт возьми, Голубка! Ты смерти моей хочешь? Иди переоденься!

– Почему? – удивилась она, оглядывая свои джинсы, хотя проблема была не в них.

Америка вступилась за подругу:

– Она классно выглядит, Трэв, не придирайся!

– Надень что‑нибудь удобное. Например, футболку и кеды, – сказал я, подводя Эбби к своей комнате.

– Что? – озадаченно спросила она. – Зачем?

Мы остановились у двери спальни.

– Затем, – объяснил я, – что, если ты пойдешь так, я буду думать не о Хоффмане, а о том, кто там пялится на твою грудь.

Может, это прозвучало не слишком хорошо, но я не преувеличивал: явись Эбби в таком виде, я действительно не смог бы сосредоточиться. А проиграть бой мне не хотелось.

– Раньше ты говорил, тебе наплевать, кто что подумает! – парировала она, начиная дымиться.

Кажется, она меня не понимала.

– Тут совсем другое, Голубка. – Я бросил взгляд на ее гордо выпяченные груди: может, отменить все на фиг и потратить остаток вечера на то, чтобы избавить их от белого кружевного лифчика и попробовать на ощупь? Я встряхнулся и снова посмотрел Эбби в глаза. – В этом тебе нельзя идти на бой. Поэтому… пожалуйста, просто… просто переоденься, пожалуйста.

Я захлопнул дверь, втолкнув Голубку в комнату, прежде чем успел бы послать все к черту и поцеловать ее.

– Трэвис! – крикнула она из спальни.

Послышалась беготня. Потом мне показалось, что через всю комнату пролетели туфли и шлепнулись на пол. Наконец дверь открылась. Эбби была в футболке и кедах. Она по‑прежнему выглядела сексуально, и все‑таки теперь я мог бить Хоффмана и не думать каждую минуту о том, не лапает ли ее кто‑нибудь.

– Так лучше? – фыркнула она.

– Да! Побежали!

Шепли с Америкой были уже в машине и, едва завидев нас, рванули со стоянки. Я надел очки, подождал, пока Эбби не усядется позади меня на «харлей», и мы выехали на темную улицу.

На подъезде к «Джефферсону» я сбавил скорость до минимума, выключил фары. Припарковался на задворках и подвел Эбби к черному ходу. Она вытаращила глаза и нервно усмехнулась:

– Ты же это не всерьез, да?

– Это еще парадный подъезд. Ты бы видела, как сюда заползают остальные.

Я проскочил в окошко полуподвального этажа и, стоя в темноте, принялся звать Эбби.

– Трэвис! – не то вскрикнула, не то прошептала она.

– Давай, Голубка! Свешивай ноги и прыгай. Я поймаю.

– Совсем спятил! Не буду я прыгать не пойми куда!

– Говорю же, я тебя поймаю. Обещаю. Пошевеливай задницей!

– Это бред! – зашипела Эбби.

Передо мной в тусклом свете появились ее ноги: она осторожно просунула их в окно, но в итоге, как ни примерялась, все равно не спрыгнула, а упала. Прямо мне в руки. Даже ловить не пришлось. Ее слабый крик разнесся по пустой бетонной коробке и отдался эхом.

– Прыжочек так себе. Но что с вас, девчонок, возьмешь? – сказал я, ставя ее на пол.

Через темный полуподвал мы прошли в комнату, примыкающую к той, где должен был происходить поединок. Адам уже вооружился мегафоном, и его выкрики выделялись в общем шуме. Море зрителей ощетинилось руками, сжимающими купюры.

– Что будем делать теперь? – спросила Эбби, крепко хватаясь пальчиками за мой бицепс.

– Ждать. Адам примет ставки, а потом я выйду.

– Мне здесь остаться или идти туда? Откуда я буду смотреть? Где Шеп и Мерик?

Она ужасно нервничала, и мне не хотелось бросать ее без присмотра.

– Зашли через другой вход, а ты выйдешь вместе со мной. Не пущу тебя одну к этим акулам. Стой возле Адама: он проследит, чтобы тебя не задели. Я не могу одновременно молотить Брэди и смотреть за тобой.

– Что значит «не задели»?

– Сегодня здесь больше народу, чем обычно. Хоффман из другого университета. У них там свои бои. Их ребята могут схлестнуться с нашими, тогда начнется свалка.

– Волнуешься?

Я улыбнулся: она становилась еще красивее, когда беспокоилась за меня.

– Я – нет, а вот ты, по‑моему, да.

– Есть немножко, – призналась она.

Захотелось наклониться и поцеловать ее, чтобы перестала трястись. Интересно, а в тот вечер, когда мы в первый раз увиделись, она тоже за меня волновалась? Или стала волноваться только сейчас, потому что познакомилась со мной ближе и я ей не совсем безразличен?

– Если тебе от этого полегчает, могу пообещать, что он ко мне ни разу не притронется. Даже ради его фанатов не пропущу ни одного удара.

– Как это так?

Я пожал плечами:

– Обычно я позволяю сопернику хотя бы раз меня ударить. Чтобы интереснее было смотреть.

– Ты… специально подставляешься под удар?

– А кто захочет глядеть, как я делаю из человека котлету, когда он даже не защищается? Это нам невыгодно, никто не поставит против меня.

– Ой, дай‑ка мне что‑нибудь, лапшу с ушей стряхнуть!

Я повел бровью:

– Не веришь?

– Трудновато поверить в то, что тебя бьют, только когда ты позволяешь.

– В таком случае, Эбби Эбернати, давай поспорим.

Я улыбнулся. Вообще‑то, я так сказал без всякой задней мысли, но увидел ответную улыбку Голубки, и меня осенило. Это была самая офигенная идея из всех, что когда‑либо посещали мой мозг.

– Я готова с тобой поспорить. Наверняка он хотя бы раз тебе врежет, – лукаво сказала Эбби.

– А если не врежет? Если я выиграю? – спросил я.

Она пожала плечами. Рев толпы нарастал: Адам в своей обычной дебильной манере объяснял правила.

– Если выиграешь ты, – сказал я, подавляя дурацкую ухмылку, – я месяц буду обходиться без секса. А если выиграю я, ты на месяц останешься у меня.

– Что? Но я ведь и так у тебя живу! В чем тогда смысл спора? – подняла голос Голубка, перекрикивая толпу.

Она еще ни о чем не знала. Ей не сказали. Я улыбнулся и подмигнул:

– Сегодня в «Моргане» починили водонагреватель.

Эбби приподняла уголок рта. Похоже, новость ее не особенно удивила.

– Согласна на все, лишь бы посмотреть, как ты страдаешь от воздержания.

Услышав эти слова, я ощутил мощный выброс адреналина в кровь. Такое бывало со мной только во время боя. Я поцеловал Голубку в щеку, на секунду задержав губы у нее на коже, и вышел в зал. Чувствовал себя как король. Ни за что этому отморозку меня не ударить!

Как я и ожидал, все зрители стояли: сидячих мест не предполагалось. С нашим появлением толкотня и крики усилились. Я кивком указал Адаму на Эбби, чтобы он за ней присмотрел. Он сразу же меня понял. Это была та еще жадная скотина, но здесь, на арене, он пользовался железобетонным авторитетом. Так что я мог спокойно заниматься своим делом и не волноваться за Эбби. Адам все сделает, если это как‑то связано с его выручкой.

Толпа расступилась, и я вышел на ринг. Кольцо зрителей тут же снова сомкнулось. Брэди стоял прямо передо мной, нос к носу. Он тяжело дышал и трясся, как будто накачался энергетиком.

Обычно я начинал с того, что дразнил противника, пытался вывести его из себя, но сегодня это было слишком рискованно. Поэтому я сразу настроился на серьезную игру.

Адам подал сигнал к началу боя. Я сделал несколько шагов назад и стал ждать, когда Брэди допустит первую ошибку. Он попытался нанести удар, я увернулся. Потом еще раз. Адам что‑то рявкнул у меня за спиной: как я и предполагал, ему не понравилось такое начало. Он любил красивые бои, которые привлекали бы новых и новых зрителей. Чем больше зрителей, тем больше денег.

Я согнул локоть и ударил Брэди кулаком в нос, быстро и с силой. Обычно после этого я притормаживал, но сегодня мне хотелось побыстрее выиграть и провести остаток ночи, празднуя победу вместе с Эбби.

Продолжая молотить Хоффмана и уклоняться от его ударов, я старался не слишком заводиться. А то он мог бы этим воспользоваться, и тогда бы все пошло к черту. У Брэди открылось второе дыхание, и он снова на меня попер, но махание кулаками впустую быстро его вымотало. Увертываться было не так уж трудно: Трентон заставлял меня крутиться и побыстрее.

Наконец мое терпение лопнуло: я подманил Хоффмана к бетонной колонне, стоявшей посреди зала, и повернулся к ней спиной. Брэди, конечно же, решил, что ему представилась блестящая возможность размазать мою физиономию по столбу, и замахнулся, вложив в этот последний удар все свои оставшиеся силы. Тут я вильнул в сторону. Кулак Брэди врезался в бетон. В глазах у Хоффмана мелькнуло удивление, а через долю секунды боль согнула его пополам.

Этим‑то я и воспользовался для нападения. Брэди тяжело рухнул на пол, и после секундного затишья зрители взревели. Адам бросил Хоффману на лицо красную тряпку. Все подскочили ко мне.

Обычно я радовался, когда болельщики с громкими воплями кидались меня поздравлять, но сегодня было не до них. Я принялся искать взглядом то место, где оставил Эбби. Нашел и похолодел: она исчезла. Я стал распихивать людей, видя, как восторг на их физиономиях сменяется шоком.

– Разойдись! Мать вашу! С дороги! – вопил я, начиная паниковать и от этого толкаясь все сильнее. Наконец я выбрался в соседнюю комнату и принялся шарить в темноте. – Голубка!

– Я тут!

Тельце Эбби врезалось в меня, и я обхватил ее обеими руками. Сначала почувствовал облегчение, а потом раздражение:

– Ну ты меня и напугала! Пробираюсь к тебе, а тебя нет! Чуть новую драку не затеял!

– Хорошо, что ты меня нашел. А то мне не очень‑то хотелось выбираться отсюда одной в потемках.

Эбби радостно улыбнулась мне, и я сразу же забыл обо всем, кроме того, что теперь она моя. По крайней мере, на ближайший месяц.

– Кажется, ты проспорила.

Адам, топоча, вошел в комнату, взглянул на Эбби, потом уставился на меня:

– Надо поговорить.

– Никуда не уходи, я сейчас, – подмигнул я Голубке и повернулся к Адаму. – Знаю, что ты скажешь…

– Нет, не знаешь! – рявкнул он. – Со своей девчонкой можешь делать что захочешь, но не вздумай протрахать мои деньги!

Я усмехнулся:

– Я же, кажется, сделал сегодня неплохой сбор! Расслабься, ты и дальше будешь не внакладе.

– Это в твоих интересах, черт тебя подери! Чтобы больше никаких выкрутасов!

Адам сунул мне в руку пачку денег и, зацепив меня плечом, вышел вон. Я спрятал выигрыш в карман и улыбнулся Эбби:

– Заскочим в «Морган», заберем твою одежду.

– Ты серьезно собираешься месяц держать меня у себя?

– А ты про месячное воздержание разве шутила?

Она рассмеялась:

– Ладно, пойдем за вещами.

– Как интересно! – сказал я, безуспешно пытаясь скрыть ликование.

Перед тем как вернуться к зрителям, которые уже начали расходиться, Адам вручил Эбби какие‑то деньги.

– Ты ставила? – удивленно спросил я.

– Ну да, для полноты ощущений, – ответила Голубка, пожав плечами.

Я взял ее за руку, подвел к окну, подпрыгнул и, ухватившись за подоконник, подтянулся. Ступив на траву, развернулся и вытащил Эбби.

Прогулка до «Моргана» была приятной. Ночь стояла на редкость теплая, и воздух казался наэлектризованным, совсем как летом. Всю дорогу я пытался прятать идиотскую улыбку, но это было довольно трудно.

– А зачем тебе вообще нужно, чтобы я у тебя жила? – спросила Эбби.

Я пожал плечами:

– Не знаю. Просто мне становится лучше, когда ты рядом.

Шепли с Америкой сидели в машине и ждали, когда мы вынесем из общаги Голубкино барахло. Как только мы вышли, они отъехали от парковки. Я сел на мотоцикл, Эбби – за мной. Она обхватила меня сзади, и я одной ладонью придержал ее руки у себя на груди.

– Рад, что сегодня ты была со мной, Голубка, – сказал я, набрав в легкие побольше воздуха. – Я еще никогда не испытывал во время боя такого азарта.

Эбби молчала целую вечность. Наконец она ответила, положив подбородок на мое плечо:

– Все потому, что тебе очень хотелось выиграть наш спор.

Я обернулся и посмотрел ей в глаза:

– Еще как, черт возьми!

Она приподняла брови. Ее осенила внезапная догадка.

– Так вот почему ты сегодня был в таком паршивом настроении? В общаге дали горячую воду, ты об этом знал и не хотел, чтобы я уезжала?

Я решил, что наговорил уже вполне достаточно, и, с трудом оторвав взгляд от Эбби, завел мотор. Мы поехали домой так медленно, как я еще никогда не ездил. Когда приходилось останавливаться на светофоре, я с непривычным удовольствием клал руку ей на колено или накрывал ладонью ее пальцы. Она не возражала, а я просто улетал.

Возле дома Голубка, как заправский байкер, соскочила с мотоцикла, и мы пошли к лестнице.

– Терпеть не могу заходить в квартиру, когда Шепли с Америкой там вдвоем. Мне вечно кажется, что я не вовремя.

– Привыкай, осваивайся. На ближайшие четыре недели это и твой дом. Запрыгивай, – сказал я, поворачиваясь к Голубке спиной.

– Чего?

– Давай! Я отнесу тебя наверх!

Она, хихикнув, вскочила на меня верхом, я подхватил ее за бедра и взбежал по ступенькам. Не успели мы добраться до верха, Америка уже открыла нам дверь.

– Вы только посмотрите на себя! – сказала она с улыбкой. – Если бы не знала, точно бы…

Тут Шепли подал голос с дивана:

– Не надо, Мерик!

Отлично! Теперь мой двоюродный братец почему‑то не в духе. Америка улыбнулась так, будто сболтнула лишнее, и пошире открыла дверь. Все еще удерживая Эбби на спине, я упал в кресло и шутя ее придавил. Она взвизгнула:

– Ты сегодня ужасно веселый, Трэв! Что такое?

– Мерик, я выиграл чертову уйму денег! В два раза больше, чем рассчитывал! Разве это не повод?

Америка состроила хитрую мордашку.

– Повод, конечно, но, по‑моему, есть что‑то еще! – сказала она, глядя, как я похлопываю Голубку по бедру.

– Мерик! – предостерегающе окликнул ее Шеп.

– Ладно, поговорим о чем‑нибудь другом. Кажется, Паркер пригласил тебя в эти выходные на вечеринку в «Сигме Тау», да, Эбби?

Ощущение легкости тут же куда‑то улетучилось. Я повернулся к Эбби.

– Э‑э‑э… Ну да… А разве мы не все туда идем? – замялась она.

– Я иду, – сказал Шепли, не отрываясь от телевизора.

– А значит, и я, – сказала Америка и вопросительно воззрилась на меня.

Она думала, что я проглочу наживку и тоже изъявлю желание пойти. Но я должен был сначала разобраться с Эбби и Паркером.

– Ты будешь там с ним или как? – спросил я у Голубки.

– Да нет, он просто сказал мне про эту вечеринку.

Мерик лукаво ухмыльнулась. Она чуть ли не подпрыгивала от нетерпения:

– Но Паркер сказал, что будет тебя ждать. Он такой симпатяга!

Я раздраженно взглянул на Америку, потом посмотрел на Эбби:

– Так ты пойдешь?

Она пожала плечами:

– Обещала прийти. А ты?

– Да, – отрезал я не раздумывая.

Это ведь, в конце концов, даже не вечеринка для пар, а обычная тусовка. Невелика важность. Главное, чтобы Паркер не терся всю ночь возле Эбби. А то… Уф! Не хотелось даже думать об этом: потащит ее в папин ресторан, чтобы она заценила, какой он богатенький, начнет сверкать голливудской улыбкой или еще что‑нибудь придумает, чтобы заползти к ней в трусы.

Шепли посмотрел на меня:

– А на прошлой неделе ты сказал, что не пойдешь…

– Передумал, Шеп. В чем проблема?

– Ни в чем, – пробормотал он, удаляясь к себе в спальню.

Америка нахмурилась:

– Сам знаешь, в чем проблема. Перестал бы действовать ему на нервы, а?

Она ушла в комнату вслед за Шепли, и они продолжили дискуссию за закрытой дверью. Слов было не разобрать.

– Я рада, что всем все ясно. Может, кто‑нибудь и мне объяснит, в чем дело? – сказала Эбби.

Метаморфоза, происшедшая с моим родственничком, озадачила не одну Голубку. Сначала он меня дразнил, а сейчас явно нервничал. С чего он так перепугался? Может, успокоится, когда увидит, что я завязал с другими девчонками и мне нужна только Эбби. А может, и нет. Не случайно же он так задергался именно теперь – после того, как я признался, что мне на Голубку не наплевать. Я действительно не очень подхожу на роль бойфренда и могу все просрать. Да, наверное, дело в этом.

Я встал:

– Я ненадолго в душ.

– Что с ними такое? – спросила Эбби.

– Ничего. Просто паранойя.

– Это из‑за нас?

Голубка сказала «нас», и на меня нахлынуло какое‑то странное чувство.

– В чем дело? – допытывалась она, с подозрением глядя на меня.

– Ты права. Это из‑за нас. Не засыпай, ладно? Поговорим, когда я выйду.

На то, чтобы помыться, у меня ушло меньше пяти минут. Еще пять минут я простоял под водой, решая, что сказать Эбби. Напускать туман было бессмысленно. Месяц, который Голубка мне проспорила, начинался уже сейчас, и я хотел потратить это время с пользой: доказать ей, что я лучше, чем она обо мне думает. По крайней мере, с ней я не такой, как со всеми, и за ближайшие четыре недели ее подозрения на мой счет могли бы рассеяться.

Я вылез из душа и вытерся. Было неспокойно: от предстоящего разговора многое зависело. Я собрался с духом и уже хотел выйти, но в холле снова разгорелся спор. Америка что‑то сказала с отчаянием в голосе. Я слегка приоткрыл дверь и стал слушать.

Дата добавления: 2015-05-06