Историография истории первобытного общества. 2 страница

Сколько в этом преувеличенном внимании подлинных интересов, отражающих реальную действительность, и что в нем есть дань моде или времени? Сразу же необходимо отметить, что вне зависимости от оценок Моргана специалистами разных идеологических лагерей вклад его в науку громаден, и это практически безоговорочно признается во всем мире. Достаточно абстрактную схему Бахофена он перевел на язык реальных фактов, увязав ее с материальными силами жизни общества. У него не было четкого представления о производительных силах общества, он писал об изобретениях и открытиях, но подразумевал под ними хозяйственную деятельность первобытных человеческих коллек­тивов и ее динамику во времени, а также влияние этой деятельности на все другие функциональные отправления общества. Поэтому Мор­ган был материалистически мыслящим ученым, мыслил материалисти­чески сознательно, а не стихийно, и лишь распространенной в советской историографии дурной традицией можно объяснить, что на него налепили ярлык стихийного материалиста. Естественно, не мате­риализм Моргана предопределил его крупное место в истории изучения первобытного общества — в его эпоху было уже немало материалисти­чески мыслящих ученых, но его конкретная работа, во многом по-но­вому заставившая взглянуть на общественную организацию первобытного общества. Хотя не только его современники, но и его предшественники писали о кланах* и племенах, все они рассматривали жизненные проявления этих кланов и племен сквозь призму семьи и именно семью трактовали как основной механизм в системе обще­ственных отношений и в производстве. Морган собрал очень значи­тельный материал о конкретных обществах, использовав не только существовавшую литературу, но и письма работавших в этих обществах корреспондентов и миссионеров, и с помощью этого материала убе­дительно показал, что в центре общественных отношений у первобыт­ных народов стоит не семья, а коллектив, который он считал родом. Род—группа кровных родственников, осознающих свое родство и происхождение от общего предка. Род всегда экзогамен, т. е. предста­вители рода берут жен в другом роде. Было отчетливо продемонстри­ровано, что во многих случаях имеет место не перекрестное взаимобрачие родов, а система брачных отношений между родами, т. е. система родов. Сам род, считал Морган, изначально матрилинеен, т. е. счет родства происходит по материнской линии вплоть до родоначаль­ника.

Исследование родовой организации первобытного общества не исчерпали вклада Моргана в историю первобытности. Он первым обратил внимание на характер собственности и выявил ее обществен­ную коллективную принадлежность, чем она отличалась от частной собственности в классовых обществах. Именно развитие отношений собственности привело, по его мнению, к перестройке материнского рода в отцовский: при изменении счета родства и переходе к патрилокальному браку родовое имущество начинает передаваться от отца к детям. Таким образом, и здесь Морган остался в рамках материалистического понимания истории, сугубо материальными причинами в отличие от своих предшественников объясняя динамику социальных институтов. Большое место в его трудах «Древнее общество» и «Сис­темы родства и свойства человеческой семьи» уделено еще одной важной характеристике первобытных институтов —системе семейно-брачных отношений. Морган охарактеризовал несколько восстанов­ленных им на основе этнологических данных брачных систем, в чем состоит еще один его вклад в науку о первобытном обществе, но построенная им схема динамики этих систем оказалась, ошибочной и не получила в дальнейшем подтверждения.

Разбор творчества выдающегося представителя этнологической науки, построившего в результате анализа и группировки практически только этнологических данных целостную картину истории первобыт­ного общества, симпатичен в том отношении, что он показал нам высокий уровень, достигнутый этнологической наукой на протяжении XIX в., и исключительные возможности этнологии в реконструкции прошлого. Но одно негативное обстоятельство в этнологических ре­конструкциях очевидно, и оно не может быть до сих пор преодолено средствами только самой этнологии —речь идет об отсутствии в этнологических данных точно фиксируемой хронологической глубины, той хронологической ретроспективы, с помощью которой любая про­цедура реконструкции могла бы быть ограничена определенными хронологическими рамками. Здесь мы опять должны перейти к разви­тию археологии, так как после упомянутых выше классификаций археологических материалов все усилия археологов были направлены на изучение древности человека, восстановление основных этапов изменений его хозяйственной жизни и материальной культуры, соот­несение этих этапов с этнологически реконструируемыми этапами в усложнении социальных отношений. Значительное место в середине 19 в. заняла дискуссия именно о древности человека и его орудий труда, имевшая не только принципиальный научный, но и большой идеологический смысл, так как она способствовала отказу от церков­ной догмы о сотворении человека примерно шесть тысяч лет тому назад и укрепляла материалистический подход к историческому процессу.

Трем исследователям удалось сделать открытия каменных орудий и древних людей вместе с костями вымерших животных: Джорджу Мак-Инери на юге Англии и французам П. Шмерлингу и Жану Буше де Перту в Бельгии и Франции. При раскопках в Бельгии близ Льежа Шмерлинг обнаружил костные остатки самого человека. Все это сначала осталось незамеченным, но затем благодаря энергии Буше де Перта стало предметом страстных научных дебатов, на первых порах выражавших последовательно негативное отношение к самим откры­тиям. Однако геологическая непотревоженность слоев, в которых были обнаружены каменные орудия, подтвержденная многими авторитетными геологами того времени, сыграла решающую роль в постепенном утверждении позитивной точки зрения и признании древнего геоло­гического возраста и каменных орудий, и костей человека. Книга Буше де Перта с описанием его находок вышла в 1860 г. Почти одновременно с коренным переломом во взглядах на происхождение человека (о чем речь идет дальше) и заложила основы научного археологического подхода к изучению древнейших следов человеческой деятельности. Некоторые историографы считают даже, что Буше де Перту принад­лежит первая формулировка целостного понимания предмета истории первобытного общества, естественно, умозрительная. Он писал, что изготовление орудий невозможно без общения, а последнее невозмож­но без языка, язык провоцирует организацию социальных связей, которые приводят к семье и возникновению общества. Уже в этой общей формулировке одного из пионеров археологических исследова­ний видна глубокая вера в неразрывность археологического и этноло­гического знания, что в общем, за исключением отдельных отклонений, и нашло полное отражение в истории этих наук. Резуль­таты Буше де Перта, как уже говорилось, были поддержаны многими авторитетными геологами его времени, но их официальная канониза­ция, если можно так выразиться, произошла в книге известного английского геолога Чарлза Лайелла «Геологические доказательства древности человека с замечаниями о происхождении видов на основе вариаций», вышедшей в 1863 г. Лайелл был действительно выдающимся геологом своего времени, собравшим массу фактов, создавшим теорию геологических изменений на основе актуальных поныне действующих причин. В своей книге он проанализировал и обобщил всю тогда накопленную информацию о древнем человеке, включая и его костные остатки, доказал их совмещенность с древними геологическими слоями и вымершей фауной.

В рамках истории первобытности наиболее значимыми и эффек­тивными всегда были исследования в области каменного века. Здесь в первую очередь нужно сказать о выделении двух этапов в технике обработки камня, связанных с двумя хронологическими этапами в истории ранней технологии,— палеолита и неолита. Оно было произ­ведено английским археологом Джоном Леббоком в 60-е годы 19 в. и сразу же получило широкое распространение ввиду своей очевидной продуктивности и легкой фиксации технологического своеобразия более ранних палеолитических и более поздних неолитических орудий труда. Еще более детальную схему хронологической динамики камен­ного века разработал в последней четверти 19 в. француз Габриель де Мортилье, предложивший для отдельных периодов в истории ка­менной индустрии наименования по наиболее известным местонахож­дениям, сохранившиеся до настоящего времени: шелль, ашель, мустье, солютре, мадлен —для палеолита; азиль и тарденуаз —для мезолита как промежуточного звена между палеолитом и неолитом. Первые три периода обозначались как нижний палеолит, четвертый и пятый — как верхний палеолит. На рубеже 19—20 столетий другой французский археолог Анри Брейль предложил выделить еще один начальный период для верхнего палеолита — ориньяк. В таком виде периодизация перешла в 20 в. и широко использовалась в археологии до 30-х годов. Однако ее почти одинаковая форма у Мортилье и Брейля скрывала разное содержание. У Мортилье она носила традиционно эволюцио­нистский характер, и отдельные периоды вырастали один из другого; Брейль ввел принцип миграции, и в его схеме отдельные периоды ставились в зависимость от появления новых групп людей. Вопрос о месте формирования этих групп людей и их культуры, казалось бы, естественный при таком взгляде на вещи, либо совсем не ставился, либо ставился лишь в самой общей форме: технологические традиции, характерные для каждого периода, приносились в Европу откуда-то извне.

Легко понять, что параллельно с разработкой общих вопросов археологической науки шло непрерывное накопление фактического материала, поиски следов каменного века шли во всех странах, раска­пывались пещерные стоянки, раскапывались случайно обнаруженные открытые стоянки; после длительной дискуссии на рубеже 19—20 вв. было признано подлинным ранее открытое палеолитическое искусство и началось его интенсивное исследование; следы деятельности палео­литического человека были обнаружены в удаленных районах Старого Света; складывались национальные кадры археологов. Одним словом, первобытная археология стала самостоятельной научной дисциплиной, пытавшейся в соответствии с заветами Буше де Перта не только решать свои собственные профессиональные задачи классификации и типо­логии археологических материалов, но и реконструировать социальную среду и духовную жизнь древних коллективов, т. е. решать те же задачи, которые решала и этнология. Но если последней не хватало, как уже упоминалось, хронологической ретроспективы и глубины, то первая была очень не уверена в своих реконструкциях общества в целом и не могла обойтись без этнологии. Но обе эти науки, изучая человеческую деятельность и культуру, а также ее следы в прошлом и пытаясь реконструировать по ним целостное общество в эпоху первобытности, не включали в круг своих занятий самого человека, его биологию и изменения его биологического типа во времени. Между тем в этой области были сделаны многие открытия, чрезвычайно важные для первобытной истории, и самое главное — система мышления, впервые в достаточно полном виде созданная в сфере познания органического мира, оказала огромное влияние на другие области знания, в том числе и на ту область гуманитарного знания, какой является история перво­бытного общества.

Создатель эволюционной теории англичанин Чарлз Дарвин, изло­живший ее в печати в 1859 г., в силу ряда исторических и личных причин не коснулся в своем основном труде «Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение избранных пород в борьбе за жизнь» проблемы происхождения человека, но основная направлен­ность его книги была ясна любому непредубежденному читателю: человек должен был произойти в силу тех же естественных закономер­ностей, в силу которых произошли и все другие живые организмы. Швейцарец Карл Фогт в 1862 г. и англичанин Томас Гексли, бывший большим другом и верным соратником Дарвина в борьбе за эволюци­онную теорию, в 1863 г. выступили с обоснованием эколюционной теории происхождения человека, показав его анатомическое сходство с человекообразными обезьянами и распространив на него эволюци­онный принцип формирования на основе более низкоорганизованных форм. К этому времени уже были сделаны две первые находки неан­дертальского человека, их примитивность по сравнению с черепами современных людей бросалась в глаза уже первым исследователям, они справедливо рассматривались как промежуточное звено, как доказа­тельство того, что современному развитому человеку предшествовал человек, морфологически более примитивный. Сам Дарвин обратился к теме происхождения человека лишь в 1871 г. и посвятил ей книгу «Происхождение человека и половой отбор», в которой значительно расширил и обогатил аргументацию своих предшественников; но опубликованные уже в наше время его «Записные книжки» показыва­ют, что проблему эту он начал разрабатывать еще в конце 30-х годов, и вся система его взглядов на происхождение человека сложилась в то время.

Большой резонанс в понимании начальных шагов лревращения человека из обезьянообразных форм имела теоретическая деятельность немецкого зоолога и морфолога Эрнста Геккеля, предсказавшего, что в начале антропогенеза стояла какая-то промежуточная очень прими­тивная форма, и попытавшегося реконструировать ее основные мор­фологические особенности. Данное ей название «питекантроп — обезьяночеловек» привилось в науке и используется до сих пор. Однако само по себе теоретическое прозрение Геккеля осталось бы малозна­чащим эпизодом, если бы оно не нашло фактического подтверждения в самом конце 19 в., когда остатки такой формы были найдены на Яве голландским врачом Евгением Дюбуа. При всех дискуссиях, которые возникли вокруг этой находки, уже через несколько лет после ее открытия было осознано ее исключительное эволюционное значение как промежуточного звена, демонстрирующего наиболее ранний этап антропогенеза, предшествующий времени существования неандерталь­ского человека. В полном соответствии с эволюционной теорией процесс антропогенеза также развивался в направлении замещения морфологически примитивных форм более прогрессивными, т. е. в направлении утери обезьяньих признаков и накоплении человеческих.

Однако, пожалуй, наиболее сильное влияние эволюционное учение Дарвина оказало именно на стиль мышления и характер интерпретации материалов, истолкование общественных структур и характера проте­кания исторического процесса в первобытную эпоху. В истории ее изучения немалую роль сыграла так называемая эволюционная школа, созданная, по преимуществу, английским этнологом Эдуардом Тайло-ром и имевшая многочисленных последователей. Традиционно она считается эволюционной школой в этнологии, но на деле все или почти все исследования самого Тайлора были сконцентрированы в области историко-первобытных реконструкций. В известной мере эволюцио­нистские представления явились синтезом всего того, что было достиг­нуто наукой 19 в. в рамках позитивистского материалистического мировоззрения, и, прежде чем закончить изложение истории изучения первобытного общества, необходимо на них остановиться.

Что было характерно для этих взглядов? Исключительная вера в прогресс, рассмотрение исторического процесса как процесса после­довательного перехода от простого к сложному. При подобном взгляде на историю логично отказаться от взгляда на современные отсталые народы как на выродившихся «дикарей», вера в прогрессивное развитие человечества автоматически исключает такую точку зрения. Безуслов­но, в этом проявился гуманизм сторонников эволюционного подхода, хотя позже вульгарное истолкование теории Дарвина в социал-дарви­нистском духе, т. е. перенесение естественнонаучных закономерностей на исторический процесс, принесло большой вред исторической науке. Но эволюционная школа, прежде всего сам Тайлор, навязывали исто­рии хозяйственной деятельности человечества и динамике обществен­ных форм прямолинейность, последовательный переход от простого к сложному в качестве единственной формы развития превращал реально существующую многолинейную эволюцию с тупиками развития и попятным движением в однолинейную и монотонную с движением лишь по восходящей линии. Здесь сказались мировоззренческая огра­ниченность и недостаточная методическая эффективность. В то же время было бы несправедливо забыть, что Тайлор ввел в науку новый методический принцип — метод пережитков, т. е. изучение явлений в культуре, которые ретроспективно могут быть связаны с предшеству­ющим историческим состоянием человечества, в интересующем нас случае — с первобытным обществом. На основе пережитков в совре­менных обществах можно реконструировать социальные структуры и отношения в первобытном обществе, и Тайлор сам неоднократно показал удачные примеры таких реконструкций.

Как все это выглядело в практическом изложении, можно увидеть в крупнейшем труде Тайлора «Первобытная культура» (1871). Материальная культура, общественные институты и народные верования подразделены в ней на составляющие элементы (например, лук, пле­тение, керамика— в первом случае, жертвоприношения, мифы о явлениях природы —в последнем), и история каждого элемента рас­смотрена независимо от всех остальных; в начале располагаются наиболее простые по форме и проявлению ряды этих элементов, в конце — наиболее сложные. Был использован колоссальный этноло­гический материал, представлявший народы всех континентов, но независимые ряды отдельных явлений и элементов культуры, которые построил Тайлор, выглядели все же достаточно безжизненными, так как, во-первых, они были очень геометричны, слишком стройны, чтобы в них можно было поверить, во-вторых, они даже многими современниками Тайлора воспринимались как малоисторичные или даже внеисторичные, не отражающие реальной динамики явлений. С точки зрения психологии научного творчества любопытно, что Тайлор, видимо, сам увидел ограниченность эволюционного подхода: после этой книги и изданной в 1881 г. «Антропологии» (ныне устаревшей) он практически ничего больше не напечатал, хотя и прожил еще почти 40 лет (последнее десятилетие душевнобольным). Но эволюционная школа имела отдельных крупных последователей и позже и перешла в 20 столетие. Однако все эти последователи вошли в историю изучения первобытного общества многими своими конкретными исследовани­ями, а не теоретическими разработками — их теоретические взгляды носили традиционный характер и, безусловно, пережили свое время.

История первобытного общества н основоположники марксизма. Эволюционизм в первобытной истории и в особенности взгляды такого его выдающегося представителя, как Л.Г. Морган, оказали сильнейшее воздействие на мировоззренческие взгляды К. Маркса и Ф. Энгельса. Мадкс составил снабженный примечаниями конспект «Древнего об­щества», Энгельс по завету своего старшего соратника за короткое время написал книгу «Происхождение семьи, частной собственности и государства. В связи с исследованиями Льюиса Г. Моргана». В исследовании Моргана оба они усмотрели научное подтверждение своих философских идей. Частная собственность, классовое неравен­ство и отделенная от народа государственная власть не изначальны, не имманентны природе человека—значит, они не вечны. Существует некая триада больших формаций: доклассовое первобытное общество, череда классовых обществ и снова бесклассовое, безгосударственное общество. Оставим в стороне нестрогость этого рассуждения: совсем не обязательно, чтобы былое на каком бы то ни было уровне повто­рилось вновь. Для нас в данном случае важно то, что труд Моргана был использован основоположниками марксизма как важнейшее прак­тическое доказательство их умозрительных идей.

Другое дело, что разработка Энгельсом первобытно-исторической проблематики не была совсем бесплодной. Ему удалось внести опре­деленный вклад в две группы вопросов. Одна из них — факторы очеловечивания в процессе антропогенеза, другая —периодизация истории первобытного общества.

В его «Диалектике природы» имеется подготовительная глава «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», представляющая собой нечастый пример небольшой по объему теоретической разработ­ки, сохраняющей актуальность более чем через столетие. После своей публикации она во многом предопределила характер интерпретации в первобытной археологии и палеоантропологии и получила развитие в ряде фундаментальных исследований. Преимущественно они написа­ны отечественными специалистами и учеными бывшей ГДР, но в последние десятилетия фактор, положенный Энгельсом в основу раз­вития в антропогенезе,— фактор труда в западноевропейской и осо­бенно американской литературе все более осознается как ведущий с самых первых шагов формирования древнейших людей. Принципи­ально новым в концепции Энгельса было то обстоятельство, что в противовес фигурировавшим ранее естественно-историческим факто­рам происхождения человека, эвристическая сила которых была явно недостаточна, так как многие крупные ученые и мыслители прошлого века интуитивно понимали своеобразие процессов антропогенеза и становления общества и их отличие от процессов в органическом мире, был открыт и аргументирован в своем действии социально-историче­ский фактор и этим продемонстрирован с самого начала социальный характер человеческой истории, а следовательно, и ее начала—пер­вобытной истории. Интегрирующее влияние социально-исторического фактора, составляющего краеугольный камень человеческой деятель­ности вообще, предопределило все стороны развития как биологиче­ских особенностей древнейших и древних людей, так и их социальных отношений.

Разработка периодизации, предложенной в книге Энгельса «Про­исхождение семьи, частной собственности и государства», изданной в 1884 г., неоднократно служила предметом рассмотрения и вызывала серьезные дискуссии. С одной стороны, было опубликовано немало сугубо апологетических работ, в которых эта периодизация объявлялась принципиально новым вкладом в науку, и с нее начался якобы подлинно научный период в первобытной историографии. С другой стороны, нельзя не видеть, что Энгельс, в сущности говоря, повторил периодизацию, предложенную еще Ферпоссоном и обогащенную кон­кретными историческими и этнологическими материалами Морганом, т. е. принял их деление первобытной истории на эпохи дикости, варварства и цивилизации. Энгельс полнее и глубже, чем Морган, охарактеризовал социально-экономические и хозяйственные аспекты динамики первобытных коллективов, но принципиальная схема осталась без изменений. Принял он и введенную Морганом стадию военной демократии на рубеже эпох варварства и цивилизации, подразумевав­шую политическое господство племенных вождей, хотя и высказал по поводу этой идеи несколько критических замечаний. Морган предло­жил эту стадию как всеобщую, экстраполируя на мировой историче­ский процесс в основном свои собственные наблюдения над североамериканскими индейцами, Энгельс признавал ее более огра­ниченное значение. Так или иначе периодизация Энгельса углубляла и фундировала схему Ферпоссона — Моргана, но она продолжала, а не принципиально изменяла ее.

Заметим попутно, что в 19 в. идеи Маркса и Энгельса нашли наибольшее отражение в русской науке о первобытности, выдвинув двух выдающихся ее представителей, объединенных до некоторой степени общностью подхода к трактовке динамики первобытного общества. Он заключался в выдвижении на первый план сугубо мате­риальных и производственных факторов этой динамики. Первый из них — Николай Иванович Зибер, автор замечательной для своего времени книги «Очерки первобытной экономической культуры», вы­шедшей в 1883 г. В ней сделана, пожалуй, первая в истории изучения первобытности попытка реконструкции производственных отношений в первобытном обществе. Отношения эти рассмотрены в динамике, на основе обобщения широкого по географии и хронологии этнологиче­ского материала продемонстрирован коллективный характер производ­ственных отношений и хозяйственной деятельности в целом. Зибер писал о стадном характере отношений у древнейших людей, развитие общины подразделял на два этапа—родовой общины и территори­альной, этим он во многом предвосхитил последующие попытки периодизации истории первобытного общества. Другим пропаганди­стом марксизма в области истории первобытного общества был Мак­сим Максимович Ковалевский, который, правда, принадлежит не только русской науке— он долго жил в Европе, и многие его работы были впервые изданы за рубежом. Если Зибер практически всю жизнь разрабатывал комплекс вопросов, нашедших отражение в его основном труде, то Ковалевский был исключительно плодовитым и разносто­ронним автором — ему принадлежат фундаментальные исследования родовых и семейных отношений на Кавказе, общинного землевладе­ния, общественных институтов средневековой Европы, отношений собственности и многих других социально-экономических и обще­ственно-политических явлений. В сфере первобытности его больше всего интересовала историческая смена общинных норм, в частности, он показал универсальное распространение семейной общины.

В целом первобытно-историческое наследие Маркса и Энгельса не следует ни недооценивать, ни переоценивать. Оба они, по уже извест­ным нам причинам, следили за достижениями в изучении древнейшего общества, оба стояли на уровне основных достижений в его исследо­вании, оба оставили в нем след. Не их вина, что закономерные для их времени обобщения и после того, как они оказались ошибочными, были надолго канонизированы в бывших СССР и других социалисти­ческих странах и тем самым принесли немалый вред развитию науки.

Развитие первобытной археологии и палеоантропологии в 20 в. Нетрудно заметить, что на протяжении предшествующего столетия было исключительно много сделано в области реконструкции соци­альных норм первобытного общества с помощью разнообразного сопоставления и анализа этнологических данных. Сравнительно-типо­логический метод продемонстрировал при этом все свои сильные стороны, но и показал свою органическую слабость — отсутствие хронологической ретроспективы. Эта слабость могла бы быть откор­ректирована-с помощью сравнительно-исторического метода, но как раз для его применения и не было накоплено достаточно фактических оснований: таким основанием являются результаты археологических исследований, а они, как мы убедились, были более чем скромны на протяжении 19 в. От успехов археологии зависят и палеоантрополо-гические открытия, также немногочисленные и фрагментарные в то время. Кроме того, прогресс изучения, скажем, каменного века тесно связан с уточнением палеогеографической обстановки, в которой жили древнейшие люди, а это, в свою очередь, требует развития четвертичной геологии, палеонтологии и палеоботаники четвертичного периода, палеоклиматологии, одним словом, интенсификации исследователь­ской работы по всему комплексу естественнонаучных дисциплин, на основе которых производится палеогеографическая реконструкция. По сути дела, переход от 19 столетия к 20 и состоял в полном осознании этого факта и вытекающем из него стремлении расширить базу фактов, опираясь на которые, можно было бы садить о первобытном прошлом не умозрительно, а конкретно-исторически.

После того как стало очевидным, что первобытные люди широко использовали пещеры как места обитания, начался интенсивный поиск пещерных стоянок палеолитических людей в Европе, и особенно во Франции, где они действительно были обнаружены в большом коли­честве и где в них были найдены не только погребения, но и огромный по разнообразию и количеству каменный материал, предметы из кости, образцы искусства. Все это значительно расширяло исследовательский кругозор и позволяло с помощью археологических материалов подойти к рассмотрению таких конкретных вопросов, о которых археологи и историки первобытного общества в прошлом веке не могли и мечтать. Симптоматичен в этом отношении труд испанского археолога Гуго Обермайера «Доисторический человек», вышедший в 1907 г. и переве­денный затем на основные европейские языки, в том числе и на русский. Обермайер обобщил и критически проанализировал все находившиеся в распоряжении науки данные по археологии и палеоан­тропологии палеолитического и мезолитического времени, и из его книги видно, как уже много накопилось этих данных в итоге раскопок, проводившихся во многих европейских странах, как разнообразны формы культуры, оставленные древними людьми, и какого высокого технологического и культурного уровня достигло развитие человечества уже к концу палеолитической эпохи. Возможно, книга Обермайера и была переведена на разные языки не только потому, что она была полной сводкой информации для своего времени, но и демонстриро­вала внушительные успехи доисторической археологии. Вместе с Обер-майером кроме ряда более мелких фигур работал упомянутый выше Брейль, посвятивший основные свои усилия изучению наскальной живописи и мелкой костяной пластики эпохи палеолита и значительно расширивший наши знания в этой области.

Не отставали от накопления знаний о палеолите и исследования эпохи неолита и ее значения в истории человечества. В отличие от довольно монотонных памятников эпохи палеолита, которые говорили о более или менее однородной технике обработки камня палеолити­ческими людьми, неолитические памятники разных территорий де­монстрировали с самого начала поражающее разнообразие культурных традиций, выражавшееся и в типе жилых строений, и в характере поселений, и в формах хозяйственного и бытового инвентаря. Стало очевидно, что неолитический человек изобрел керамику и приручил мелкий рогатый скот, овладел навыками земледелия Все это знамено­вало большой прогресс в развитии производительных сил, и само разнообразие неолитических памятников позволяло истолковывать его как свидетельство того, что первобытное человечество поднялось на тот уровень технологического и духовного прогресса, на котором культурные изменения приобрели многолинейный характер. В описа­нии общего прогресса археологического знания нет нужды останавли­ваться на первых очень несовершенных попытках интерпретировать те или иные выделенные неолитические культуры в этническом плане, на желании увидеть в носителях этих культур, скажем, древних гер­манцев или древних семитов; мы будем говорить лишь о крупных достижениях, оставшихся в истории науки. К их числу относится концепция неолитической революции, сформулированная в конце 1930-х годов английским археологом Гордоном Чайлдом. Крупные его работы, посвященные описанию неолитических памятников разных районов, стали появляться еще с конца 20-х годов, но Чайлд опирался не только на них, он обобщил огромный материал, собранный его предшественниками и современниками. Неолитическая революция рассматривалась им как первый значительный скачок в развитии производительных сил общества, при котором произошло оснащение человечества многими технологическими достижениями и который повлиял на все стороны жизни неолитических популяций, включая рост их численности и духовный прогресс. Эта концепция получила практически повсеместное распространение, обсуждалась и развива­лась почти всеми крупными специалистами в области археологии неолита и до сих пор сохраняет значение действенной системы взгля­дов, тем более что она получила многостороннее подтверждение в предшествующих исследованиях.

Дата добавления: 2015-03-29