Василий Дмитриевич Сысоев 9 страница

Все, ладно, надо завязывать. Завтра в школу, а сегодня надо навестить Пашку и Ольгу. Необязательно в этом же порядке. Сначала к Оле. Тем более что она как‑то намекала на возобновление отношений. Намекала? Да она прямо тебе сказала, что хочет тебя. Вот эти нереализованные планы Юрка и собирался реализовать в ближайшие часы. Лысая голова в микроволновке и обкуренный Курагин вылетели из головы, но ненадолго.

Он принял душ, побрился (это он проделывал с особым трепетом, вкладывая в этот процесс всю душу – из его одноклассников мало кто мог похвастаться тем, что бреется хотя бы раз в неделю) и приступил к подбору гардероба. Тут не было того трепета, как при вазюканье по раскрасневшимся щекам электробритвой, но это могло занять какой‑то отрезок времени. Какой именно, знал только отец. Чем, собственно, и не преминул поделиться со своим отпрыском.

– На облачение в штаны у тебя уходит чертова уйма времени. Обычные долбаные штаны! – кричал отец. – Ты что, их через голову надеваешь?

Ну как этому человеку объяснить, что время тратится не на одевание, а на выбор расцветки, фасона. Под эти кроссовки – джинсы, под эти – только спортивный костюм, а вот под туфли с острыми носами – брюки‑дудочки.

– Что может быть проще? Две ноги – две дырки в штанах. Ты знаешь, я даже подозреваю, что Бог создал брюки, когда хорошенько пересчитал все ноги у человека.

Любит пофилософствовать предок. Профессор, а не охранник. Поэтому‑то собираться куда‑нибудь в полном одиночестве для Юры было наслаждением. Счастливые минуты (кстати, не такие уж частые) были прерваны звонком в дверь. Похоже, это чудо техники было навязано людям вовсе не Богом, потому что редкому человеку приятно слышать дверной звонок.

Юра быстро впрыгнул в джинсы.

А? Можешь, когда хочешь?

Конечно, может. Трудно сосредоточиться на выборе, когда около двери стоит кто‑то очень настырный. Юрка открыл дверь. Перед ним стояли два незнакомых ему мужчины.

– Юрий Кулешов? – спросил тот, что повыше.

– Да, – очень неохотно ответил Кулешов. Для него каждый, кто звонил в его дверь и называл его имя, принадлежал к вражескому стану злобных людей из военкомата. Несмотря на то что до момента неудачного поступления (тьфу, тьфу, тьфу!) он был защищен от призыва в армию, встреча с представителями этого племени не доставляла никакого удовольствия.

– Оперуполномоченный Пришвин, – представился и показал удостоверение второй.

Высокий последовал его примеру:

– Детектив Савельев. Частное сыскное агентство.

Стало от этого легче Кулешову? Черта с два! Если от людей из военкомата была хоть какая‑нибудь защита, то от этих не защищен никто и никогда.

– Почему не в школе? – спросил Пришвин.

– А что, теперь за прогулы сажают?

Черт возьми! Юра сказал это раньше, чем подумал. Теперь он жалел не только о том, что открыл им дверь.

– Дерзишь, малый? Родители дома?

– Нет.

– Мы войдем? – Пришвин отодвинул Юрку и вошел в квартиру.

– Да, конечно.

Дрожь в коленях прошла, но общее недоумение осталось.

– Мы к тебе пришли по поводу твоих друзей: Шевченко, Стрельцовой и Курагина, – начал Пришвин, когда разместился в одном из кресел.

– А что с ними?

Савельев посмотрел на подростка и улыбнулся:

– Ты, малый, присядь.

Игорь положил руку на плечо парня и придавил. Юрка присел на диван. Савельев сел рядом.

– Пока с ними ничего. По крайней мере, я очень на это надеюсь.

Детектив достал из внутреннего кармана куртки белый прямоугольник и протянул Юре.

– Видел его? Или кого‑нибудь похожего.

Парень взял картонку. На фотографии был какой‑то лысый мужик. Юрка видел его впервые, но…

у меня в микроволновке лысая башка жарится

Он повернулся к детективу и отдал фото.

– Видеть не видел, но я вот вспомнил…

– Что? – Пришвин подался вперед.

– Около часа назад, – Юрка рассказывал Савельеву, даже ни разу не повернувшись к оперу, – мне звонил Курага.

– Кто? – не понял Савельев.

– Курагин Пашка, – пояснил Кулешов. – Плел про какую‑то лысую голову у себя в микров…

– Поехали к нему! – Савельев вскочил и направился к двери.

Пришвин встал.

– Дерзкий, ты с нами, – сказал опер. – Покажешь, где живет Курагин.

До дома, где жил Пашка, добрались за десять минут. Пока ехали, Кулешов почувствовал какую‑то тревогу. Странное беспокойное чувство за себя, за Курагу, за девчонок.

Мы к тебе пришли по поводу твоих друзей: Шевченко, Стрельцовой и Курагина…

«Шевченко, Стрельцова и Курагин, – прокручивал у себя в голове Юрка. – По поводу друзей… А как же Любимов и Колтун? Ну, положим, о Любимове они могли знать, что тот умер, но Колтун…»

– А как же Колтун? – вдруг спросил Кулешов.

– Мертва, – твердо сказал Пришвин.

Юрка замолчал и, только когда они подошли к железной двери квартиры Курагина, спросил:

– Как? Как она умерла?

– Малый, не забивай себе голову. – Пришвин подошел и вдавил кнопку звонка.

«Ну почему обязательно нужно быть такой гнидой? Они вообще умеют сострадать, переживать?»

– Она умерла от массажера, – сказал Савельев и обратился к Пришвину: – Выключи в щитке автомат.

Костя повернулся к другу и вопросительно поднял бровь.

– Может, человек не слышит. А так увидит, что свет потух, и выйдет посмотреть на щиток, – пояснил Игорь.

– Если его там убивают, ему будет наплевать, работает у него холодильник или нет, – произнес опер и со всей силы ударил в дверь.

Гулкие удары по железной двери разносились по всему подъезду. Савельев все‑таки подошел к щитку и выключил автомат.

* * *

Из‑за двери Пашка слышал, как снова включилась микроволновая печь. Гул и потрескивание (лопающейся кожи?) были такими сильными, что Курагину казалось, будто он из кухни и не выходил. Таймер звякнул, и все стихло. Только слышалось иногда, как что‑то шипит. Пашке вспомнились летние каникулы. Тогда они ездили на шашлыки. Вот там‑то он и слышал такой звук. Так шипел растопленный жир, капающий на раскаленные угли.

Кто‑то был в квартире и включал микроволновку. Будто в подтверждение его мыслей, печь снова включилась, и жир, стекающий из лопнувших ран на лысой голове, капал на горячую тарелку и шипел. Теперь Паша даже чувствовал запах шашлыка. Вкусный запах. Он вспомнил, что так и не поел. Черт бы с сосущим желудком! Поскорей бы незваный гость приготовил свое ужасное блюдо и убрался из квартиры. Но что‑то Паше подсказывало, что это всего лишь закуска. Основным блюдом может стать Павел Курагин под белым соусом.

Снова все стихло, даже запах жареного мяса исчез. Паша начал успокаиваться, когда таймер микроволновки сработал в его комнате. Курагин подпрыгнул, телефонная трубка отлетела к кровати. Теперь Павел, кроме собственного сердцебиения, ничего не слышал. Нет, он слышал слабое шипение, доносящееся из‑за двери. Шипение усилилось, и Курагин даже начал различать слова.

Тисэ, мысы, кот на крысэ…

Пашка затаил дыхание. Он надеялся, что убийца подумает, будто в квартире никого нет, и уйдет.

– Надели Пасэ, – раздалось за спиной, – галосы и гамасы.

Пашка повернулся и снова осел на пол. На стуле у компьютерного стола сидел лысый мужчина. Несмотря на то что на лице лысого не было ни следа от ожогов, Паша узнал его голову. Это именно она была в микроволновке.

Мужчина встал. И тут Паша увидел, что тело лысого как‑то странно колыхнулось, будто картинка в телевизоре при плохом приеме антенны. Он не настоящий, подумал Курагин. Но от этого почему‑то ему стало еще страшнее. Сразу вспомнился фильм «Звонок» – лысый даже передвигался, как Самара, как‑то рывками, будто кто‑то переключал каналы, а везде шел один и тот же жуткий фильм. Пашке очень хотелось прекратить эту дьявольскую трансляцию, но он не знал как. Ему нужна была помощь, очень нужна.

«Ну, где друзья, когда они нужны?! Где?!»

– Колтун защекотала шебя до шмерти, – произнес мужчина и склонился над обмочившимся подростком. – Кулесов шкоро догонит тебя, а Севченко и Штрельцова…

Лысый как‑то странно затрещал. По комнате разнесся запах озона. Точно. Так пахнет после грозы. Как говорил Курагин‑старший: если бы электричество пахло, то у него непременно был бы запах озона. Еще раз затрещал, картинка дернулась, и мужчина исчез.

* * *

Маша взбежала по лестнице на пятый этаж. Дверь Пашкиной квартиры была приоткрыта. Стрельцова вошла и постучала по обувной полке.

– Эй, есть кто дома?

– Это Маша, – услышала она подавленный голос Пашки. – Маш, проходи. Мы в гостиной.

Стрельцова разулась и сняла куртку. Что‑то ей мало нравилось происходящее. Несмотря на то что она уже разделась, ей не хотелось заходить в комнату. Но Маша взяла себя в руки. В комнате сидели четыре человека. Курагин и Кулешов на диване, а двое мужчин расположились в креслах.

– Ну‑с, друзья‑товарищи, – произнес опер, когда Маша уселась и мужчины представились, – скажу вам прямо, дело ваше хреновое. Кстати, а где ваши остальные друзья?

– Какие остальные?

Пришвин взял какую‑то бумажку у Савельева и начал читать:

– Курагин, Малышева, Деревянко, Масюк, Кулешов, Звягин, Монов, Любимов, Стрельцов и Шевченко.

– Стрельцова, – поправила Маша.

– Что? – не понял оперуполномоченный.

– Вы прочитали: Стрельцов, мужской род. А я Стрельцова. Девушка.

– А! Ну да, девушка. Ну, так что вы можете мне сказать об остальных?

– Можно? – спросил Паша и потянулся за списком. – Курагин – это я. Малышеву не знаю. Деревянко, Деревянко… Что‑то не припомню…

– Это подружка Паровоза, – вспомнила Маша. – Одна из рыжих подруг.

– Да, может быть, – сказал Паша и снова глянул в бумажку. – Масюк… Опять что‑то…

– А это вторая подруга. Тоже рыжая. Та, которая в гирлянду оделась.

Мужчин поразила осведомленность Стрельцовой, но они промолчали.

– Ну да, наверное, – кивнул Паша. – Кулешов – Юрка, Звягин – это Васька, Монов – Серега, Любимов – Стас, Стрельцов… Стрельцова Маша, Шевченко – это Оля. Что это за список такой? И почему моя фамилия зачеркнута?

– Это список фамилий людей, работавших десять лет назад в городской тюрьме.

– Да, мой отец, – хором произнесли ребята.

– Наши отцы работали в тюрьме, – закончила за них Маша.

– Почему моя фамилия зачеркнута? – настаивал на своем Паша.

– В списке зачеркнуты фамилии погибших людей, – произнес Савельев. – Твой отец.

– Тогда, – Маша потянулась к Паше и взяла список, – надо зачеркнуть Монова и Любимова. – Она еще раз просмотрела список. – Малышева, мы знаем ее?

– Колтун…

– Что‑то со Светкой? – Маша даже встала.

– Она мертва, – ответил Пришвин.

– Вы нам можете сказать, что происходит? – спросила Стрельцова.

– Именно для этого мы здесь и собрались, – сказал Савельев и забрал список.

Глава 9

– Вы хотите сказать, что нас убивает призрак маньяка? – Маша не могла поверить своим ушам. И ведь перед ней сидят не медиумы и не экстрасенсы. Перед ней, черт возьми, менты, которые уверены, что за ними охотится какой‑то Электрик.

– Я понимаю, что это звучит нелепо. Тем более из уст людей, ловящих реальных преступников. Но поверьте мне, что это так. Все ваши друзья погибали после использования электрических приборов.

– Маша, – вдруг произнес Курагин, – он был здесь.

Все повернулись к нему.

– Перед тем как вам войти, он был в моей спальне. Он шел на меня и был таким реальным… Я сначала и подумал, что лысый мужик настоящий, но потом он как‑то дернулся. Как Самара из фильма «Звонок».

Савельев и Пришвин не поняли.

– Ну как картинка в телевизоре, когда антенна не фурычит, – пояснил Юрка.

Детектив и опер кивнули.

– Но подойдя ко мне, он снова колыхнулся и исчез.

– Он исчез, когда мы начали стучать в дверь, – предположил Костя.

– Думаю, Электрик исчез не из‑за этого. – Савельев встал и прошелся по комнате. – Его подпитывает электрический ток, которого в городе хоть отбавляй.

– Ой, Игорек! Ну не начинай, а? – сказал Пришвин и состроил гримасу.

– Он находился в комнате, пока в ней было электричество. То есть до тех пор, пока я не выключил автомат.

– Ладно, допустим…

– Машенька, что значит допустим?! – взвизгнул Пашка. – Эта мразь чуть не убила меня. Он шел и шептал: «Надели Пасэ галосы и гамасы».

– Что?! Ты зачем так сказал?

– Маша, это не я. Это Электрик.

– Да, кстати. Это его отличительная черта. – Савельев снова сел в кресло. – После перенесенной в детстве электрической травмы у него появились дефекты в речи. Мансуров путал буквы «С» и «Ш».

– У Масы на кармаске маки и ромаски, – произнесла Маша.

– Да, примерно так.

– Нет же. Это мне приснилось сразу после того, как мы вызвали духа.

– Так, а об этом, если можно, поподробней, – Савельев подался вперед.

– Ну что тут рассказывать. На святки мы собрались у меня…

– Кто был? – включился в разговор Пришвин.

– Был Паровоз… Тутуев, две рыженьких – Деревянко и Масюк, Васька Звягин, Света Колтун, Сережка Монов, Стас Любимов и я.

– То есть вас двоих не было? – обратился Пришвин к парням.

Пашка мотнул головой.

– Да это и неважно, – вставил Савельев и, повернувшись к Маше, произнес: – Продолжай.

– Ну, мы вызывали духа. Он отвечал на вопросы… До тех пор, пока не погас свет. Электричество отрубили во всей общаге. Так бывает. Особенно зимой. Включит кто‑нибудь обогреватель и все такое.

Внезапная тишина поглотила помещение.

– Он не ушел, – произнесла Стрельцова.

– Что? – в унисон спросили Савельев и Пришвин.

– Ну, знаете, надо спрашивать в конце сеанса: дух, ты здесь? Он все время был там. Он даже продолжил двигать блюдце по кругу, обозначая буквы. Он с нами играл.

– И что он написал? – Пришвин заерзал на своем месте.

Маша подумала и сказала:

– Что‑то типа: «Тише, мыши»… Нет, не так. Он написал: «Тисэ, мысы, кот на крысэ!»

– Это вы впустили Электрика, – произнес Игорь.

* * *

Ольга так и не поняла, что произошло с подругой. Отсидела физику. Следующим уроком должна была быть литература. Шевченко вошла в класс. Ей вдруг стало так тоскливо, что очень захотелось домой. Когда вошла Галина Анатольевна, учитель русского‑литературы, Оля еще раз осмотрела учеников. Из двадцати шестеро отсутствовали. И все они были ее друзьями. Монов и Любимов больше никогда не войдут в этот класс. Черта с два, в этот класс! Они больше никуда не войдут.

– И Колтун не войдет, – услышала Оля за спиной незнакомый голос.

Она медленно повернулась. На месте, где раньше сидел Стас, теперь восседал лысый мужик в кожаном пиджаке. Шевченко подскочила с места, уронила учебник и начала пятиться к доске.

– Мало того, – лысый встал и пошел на девочку, – я шделаю так, что и ты, и твои друзья больше не войдут никуда.

– Шевченко! Шевченко, сядь на место! – Галина Анатольевна схватила девушку за руку и проследила за ее взглядом. – Ты там что, привидение увидела?

Оля очнулась. Мужик исчез, но опасность витала в воздухе, словно след от самолета. Ей еще больше захотелось домой.

– Галина Анатольевна, – обратилась она к учительнице, – можно я пойду домой?

– Конечно, иди, – произнесла женщина и отпустила руку ученицы. – Иди, а то что‑то на тебе лица нет.

– Галина Анатольна, – выкрикнул с места Федотов, – на мне тоже лица нет. Можно и я домой пойду?

Ребята засмеялись, тем самым разрядив обстановку.

– Мы сейчас найдем твое лицо. Да так, что его хватит, чтобы остаться после уроков.

Оля собрала вещи, поискала глазами упавший учебник. Он лежал между задней партой и ее стулом. Она наклонилась и замерла. Там, где должно было быть пусто, где должен был быть только грязный линолеум, стояли ноги, обутые в какие‑то странные калоши. Оля быстро подняла голову. За партой никого не было. Она снова взглянула на пол – грязь линолеума обрадовала ее. Видение исчезло, но Оля не собиралась оставаться, и домой она уже не хотела. Теперь ей было просто необходимо найти друзей. Оставшихся в живых друзей.

Едва она вышла на порог школы, к ней подбежала Маша:

– Олька, давай быстрей в машину!

* * *

Игорь открыл дом. Навесной замок проржавел, казалось, насквозь, но механизм сработал, и дужка с щелчком отскочила.

– Что ты скажешь их родителям? – произнес Костя, подойдя сзади.

– Еще не знаю.

– Ты б это… узнал, что ли, а то мне что‑то неохота чалиться потом с тобой за соучастие в похищении.

– В похищении детей, – подсказал Игорь.

– Очень смешно.

Действительно, что он скажет родителям ребят? Ваших детей хочет убить наэлектризованный призрак маньяка, погибшего десять лет назад. И пока они не опомнились, начать на них орать. Мол, а вы как хотели? Убили долбаного Электрика, отсидели на суде свидетелями, и всё?! Все у вас в порядке? Нет! Так не бывает.

Несмотря на свою фантазию с нравоучениями, он поддерживал этих людей. Они поступили так, как и должны были поступить. Кто же мог знать, что эта тварь вернется и начнет убивать их детей…

Игорь снова вернулся к мыслям о том, что сказать родителям ребят. Можно будет сказать об охоте на них, но умолчать о том, кто охотник. Но Савельев не мог этого сделать, полномочий не хватает. Пришвин должен это сделать. Он официальное лицо, да и чувствительности в нем ровно столько же, сколько в телеграфном столбе.

– Игорь! – к нему подошла Ольга. – Скажите, почему в этом списке нет Колтун, а она погибла?

– Малышева, – произнес Савельев, но, сообразив, что девушка не поняла его, добавил: – Она в списке значится как Малышева. Ее мать десять лет назад работала врачом при тюрьме. Кто его знает, почему она продолжала носить девичью фамилию, но происшествие в тюрьме заставило ее сменить Малышеву на Колтун.

– А почему вы решили, что если он убьет нас, то успокоится? – в разговор включилась Маша.

Этот же вопрос сам себе задавал и Игорь. Он не успокоится, даже если убьет всех виновников своей смерти и их родственников. Эта тварь вернулась, чтобы убивать.

– Что ты хочешь этим сказать? – сделал недоумевающий вид Савельев.

– Почему вы решили, что Электрик, убив Светку, не захочет поквитаться с ее матерью, отцом, братом, в конце концов?

– Стоп! – Савельев дернулся. – У Колтун есть брат?

– Да. Лоботряс Димка.

– Так, Костик, бери с собой Машу и дуйте за Димой. И заодно скажешь… Вот. Я тут слегка набросал… – Игорь передал Пришвину листок, на котором минуту назад писал речь для родителей.

Пришвин что‑то пробурчал. Никто не расслышал слов, но всем было ясно, что опер недоволен расстановкой сил.

Когда машина с Костей и Машей отъехала, ребята вошли в дом. В помещении было не намного теплее, чем на улице.

– Ничего, – подбодрил Игорь, – сейчас печь затопим, будет как на юге.

Савельев и Курагин принесли дров, а Кулешов сложил их в топку и поджег. Через пять минут поленья потрескивали в печи. Игорь поставил чайник. Он не был уверен, но предполагал, что где‑то были чай и сахар. Даже если и нет, то чайник на плите придавал уверенности, создавал уют. Начало теплеть, и ребята скинули с себя верхнюю одежду.

– Игорь! – снова Ольга. – Вы не могли бы вкратце разъяснить, что почем.

Савельев глянул на нее, а потом на парней. Кулешов был не в восторге от их общения. Он попросту ревновал Ольгу к Игорю. А девушка, в свою очередь, намеренно его доводила. Молодежь.

Игорь встал, подошел к ребятам и сел на диван рядом с Юркой.

– Значит, так. Пятнадцать‑двадцать лет тому назад объявился маньяк‑убийца. Точнее не скажешь, потому что по этому делу доказанных эпизодов всего тридцать…

Курагин присвистнул.

– Да. Сам Мансуров… Электрик брал на себя сто двадцать.

– Ну, брал и брал. Дали бы ему по полной, – сказал Юрка.

– Не так все просто. А тут еще его адвокат нашел детскую травму… В общем, признают эту тварь невменяемой.

– И что это значит?

– А значит это то, что Мансуров отправился бы в санаторий, а не на пожизненный срок.

– Ну не скажите, санаторий… Я слышал, их так залечивают, что они ссаться под себя начинают. Нет, я не за него. Просто, может, так оно лучше бы было.

– Может быть, – пожал плечами Игорь. – А может, его полечили бы лет пять, потом признали неизлечимым, да и выпустили на свободу как не несущего вреда обществу.

– Да ну, не может быть!

– Может, мой друг, может. Ваши родители прекрасно знали об этом. Уж не знаю, кто придумал эту казнь, но наверняка не доктор Малышева.

Неудачная шутка не только не развеселила, но и как‑то подействовала удручающе.

– Звягин, – продолжил Игорь, – он был начальником караула. Скорее всего, это он.

– И что? Что случилось с караулом? – спросила Оля.

Савельев увидел, что Юрка снова напрягся. Бедный пацан!

– У них было достаточно сочувствующих, чтобы замять дело. Они стали свидетелями в деле о несчастном случае.

– Ясно, – выдохнула Шевченко. – Ну, а как вы поняли, что это призрак убивает?

– На видеокамерах. Когда Тутуев сбежал…

– Паровоз сбежал? – с улыбкой переспросила Оля.

– Красавчик… – протянул Юрка.

– Вот отмороженный! – произнес Пашка, но в его словах Игорь не услышал ни тени упрека.

* * *

– Паровоз сбежал? – Маша попыталась скрыть радость, но ей это не удалось.

Пришвин посмотрел на девушку, потом снова на дорогу. Что за молодежь? Стрельцова, похоже, влюблена в этого потенциального преступника. Причем, даже если бы этот урод молился и соблюдал посты, его вид, действия, все говорило о том, что посадка Тутуева была делом времени. И это даже если в этот раз ему удастся соскочить.

– Кстати, он единственный выживший после встречи с Мансуром, – сказал Костя и посмотрел на реакцию девушки. Она была предсказуема. Если бы они ехали в кабриолете, то Маша от радости выскочила бы на ходу. Девчонка…

Потом вдруг девушка посерьезнела и повернулась к Косте:

– А вы уверены, что он выжил? Вы ж его после побега больше не видели.

А она дело говорит. Кто видел Тутуева после того, как он покинул здание отдела? Да никто! Может, он, как Коржунов, лежит где‑нибудь под забором с выжженными внутренностями.

– Он жив, – сначала прошептала девушка. – Он жив! – крикнула она. – Остановите!

Пришвин нажал на тормоз. Машину занесло, и она скатилась в кювет.

– Где он? – спросил Константин.

– Он вошел вон в то здание с каким‑то стариком… – Она осеклась и, опомнившись, спросила: – Его же не посадят?

– Нет.

«А хрен его знает… Я бы посадил только для того, чтобы он не натворил чего. Рожа бандитская».

Они подошли к заброшенному двухэтажному зданию. Дверь оказалась приоткрытой, и снег перед ней был вытоптан, будто здесь не Паровоз, а грузовой состав пронесся. Костя вошел первым, Маша за ним.

– Володя! – произнесла Стрельцова.

– Тихо ты, – цыкнул на нее Пришвин и достал пистолет. Мало ли что на уме у этого отморозка. – Давай сделаем ему сюрприз.

– Вы его не убьете?

Странная мысль пришла Маше в голову.

– Нет, – заверил ее Костя.

Они подошли к лестнице, ведущей на второй этаж. Пришвин осмотрел почти не уцелевшие ступени и пошел дальше. Маша не отставала. На всех помещениях первого этажа отсутствовали двери, кроме одной. И та была заперта. Огромный амбарный замок не открывали лет сорок. Костя сплюнул и убрал пистолет.

– Ты точно видела, что они вошли сюда?

Теперь и Маша сомневалась, что видела людей.

– Может, они на втором этаже? – предположила она.

– Ты лестницу видела? По ней не то что человек, крыса не поднимется, чтобы не сломать себе шею.

– А комната?

Костя понял, о чем говорит девушка, и подошел к запертой двери.

– Да нет, здесь замок. – Он стряхнул пыль и ржавчину. – Его, похоже, не открывали лет…

Тут дужка выскочила из паза и замок кособоко повис на проушинах.

– Интересно… – прошептал Костя и снова достал пистолет.

Снял замок и толкнул дверь. Она с жутким скрипом медленно открылась. Комната была без окон, и поэтому что‑либо рассмотреть не представлялось возможным.

– Эй, есть здесь кто‑нибудь? – спросил Пришвин и сделал шаг вперед.

Он похлопал по карманам. Похоже, зажигалка осталась в машине. Как бы она пригодилась! Сейчас бы хоть спички, на худой конец…

– Маш, у тебя зажигалки нет?

– Я не курю, – ответила Стрельцова.

Костя начал различать предметы, когда тусклый лучик света выхватил из темноты странное кресло. Он оглянулся и увидел, что Маша держит в руках что‑то, похожее на фонарь.

– Телефон, – объяснила Стрельцова.

Костя подошел к креслу. Теперь, вблизи, оно было вполне обычным. Сделанным кустарным способом, но обычным. Подлокотники были от разных кресел, ножки, похоже, тоже. Но они хотя бы были подогнаны под один размер.

– Посвети‑ка сюда, – попросил Пришвин девушку.

Она послушно направила луч телефона в указанном направлении. На подлокотниках Костя увидел два ремня, а над спинкой кресла свисал колпак наподобие сушки для волос в парикмахерских.

– Что это? – спросила Маша.

– Не знаю. Похоже на электрический стул.

– Откуда он здесь?

– Не знаю. – Костя подошел и взял в руку кабель, идущий к колпаку. Толщина электрического кабеля впечатляла. Пришвин не был электриком (да что там – он был до сих пор уверен, что щиток у двери квартиры и есть источник света и тепла), но понимал, что чем толще кабель, тем больше значение тока.

– Пойдем отсюда, – предложила Стрельцова.

– Да‑да. Пойдем.

Пришвин не мог оторваться от изделия. Он понимал, что оно сделано, скорее всего, чтобы убивать, но именно этим кресло и завораживало. Косте захотелось в него сесть, пристегнуть ремни, надеть колпак и пропустить через себя миллионы электронов.

– Эй, вы в порядке? – Маша дернула опера за рукав.

– Все, уходим, – произнес Костя и вышел из комнаты. Он знал, что обязательно сюда вернется.

* * *

Паровоз свесился со второго этажа. Мент и Маша ушли. Вовка спрыгнул и пошел за Добряком. В комнате сразу за лестницей откинул кусок линолеума и открыл люк.

– Ну, наконец‑то! – произнес старик. – Неужели и вправду они пришли по твою душу?

– Да, – кивнул Паровоз.

– Так что, ты правда из тюрьмы сбежал? – бомж продолжал задавать вопросы, пока вылезал из погребка.

– Я же рассказывал! – возмутился Вова. – Ты, старичок, меня плохо слушал?

– Слушал‑то я тебя хорошо, но не всему верил.

– Это почему же?

– Понимаешь, каждый из нас… ну, кто попадает на дно, старается выдумать историю. Да такую, чтоб за душу взяло. Это срабатывает, своего рода защитный механизм. Оправдание своих действий, что ли. Ведь просто так сюда не попадают. Всегда виной вот она, – старик достал из‑за пазухи бутылку с мутной жидкостью и показал Володе. – Она, паскуда. Малый, а где у нас стаканчики?

Вовка вышел из комнаты и практически сразу же вернулся с двумя пластиковыми стаканами. Старик налил в каждый по половине.

– Ну, давай за нас, – сказал он и выпил.

Что‑то после услышанного совесть Тутуева противилась принятию спиртного, но Володя ее уговорил. Мол, в последний раз, здоровья ради и так далее и тому подобное.

– Так, значит, ты меня обманул? – спросил Вова, когда самогонка осела и растеклась теплом по желудку.

– Почему сразу обманул? Приукрасил. Скажи я тебе, что запил, от меня ушла жена и меня просто кинули с квартирой, стал бы ты сопереживать мне? Во‑о‑от. К тому же, несмотря на правдивость, эти серые истории похожи между собой, как сиамские близнецы. Вот я добавляю смерть жены, кто‑то – изнасилование дочери, кто‑то – убийство сына, неизлечимую болезнь любимой тещи, и еще, и еще… Противно? Очень, но иначе нам не выжить. Мы рассказываем заученную историю каждому новенькому, а то и по пьянке тем, кто уже слышал ее не раз, на протяжении нескольких лет, и сами начинаем верить в нее. А знаешь, для чего? Для того, чтобы вместо чувства отвращения у людей, слышащих наши истории, появлялось чувство жалости. Что в моем случае? Я думаю, это я умер, а не жена. Она меня убила.

Володя сначала подумал, что старик говорит о жене‑убийце, но потом понял: Добряк обвинял бутылку с пойлом бабки Зины. Паровоз даже подумал, что бомж возьмет и выкинет ее, но старик печально вздохнул и налил еще по полстакана.

– Тогда она меня убила, а сейчас не дает сгинуть совсем, – торжественно произнес старик и выпил.

Володя сделал глоток и отставил стакан.

– Послушай, Добряк, а насчет придурка, собравшего электрический стул, ты тоже наврал?

– Я же сказал, мы придумываем собственные истории. А это чужая история.

«Ясно, если ее до тебя никто не придумал, то ты говоришь чистую правду».

Дата добавления: 2015-05-06