ЛЕКЦИЯ 1, читанная в Минском Епархиальном Управлении 2 страница

Вот то, чем я хотел с вами поделиться из опыта нашего Православия в Западном секулярном мире в Америке. Благодарю вас за внимание.

Отвечая на вопросы, Его Высокопреподобие продолжил обсуждение затронутых во время лекции тем:

— Как вы знаете, Америка — страна иммигрантов. Настоящих американцев очень мало — индейцы, эскимосы… Интересно, что православное свидетельство в Америке началась с миссии именно к этим коренным американцам на Аляске: в 1994 году мы будем праздновать 200–летие создания Православной Церкви на Аляске валаамскими монахами, которые проповедовали на местном языке, с чего и началась православная миссия. Но в дальнейшем основной состав православной иммиграции состоял из выходцев из Восточной Европы, включая Беларусь. В Америку православные ехали в XIX — XX веке из Австро–Венгрии, Западной Украины. Многие из них, когда приезжали, были униатами, но затем сотнями тысяч переходили в Православие.

Затем, Православие в Америке составляют греки, сирийцы, сербы, балканские славяне, — и первоначально там была единая Православная Церковь, возглавляемая русским архиереем из России: в частности, 9 лет — с 1898 по 1907 год — архиепископом Американским был святитель Тихон, будущий Патриарх Московский и всея Руси.

Большинство иммигрантов были простыми необразованными людьми, которые могли сохранить только разговорный родной язык. Их дети, внуки и правнуки говорят в большинстве только по–английски. Поэтому Православная Церковь в Америке стала вполне англоязычной, и основная группа из 10 епархий, восходящая к этой первоначальной Церкви конца XIX века, и является Автокефальной Православной Церковью в Америке.

Но в Америке есть и другие Православные Церкви, которые зависят от своих Патриархов, и кроме того, в них бывают свои разделения, — поэтому зачастую очень сложно разобраться, кто же к кому канонически принадлежит и подчиняется. Именно в этом и состоит наша слабость!

Но за последнее время, особенно в последние годы многие неправославные американцы семьями переходят в Православие; в нашей Академии к таким принадлежат более половины студентов. При этом переход осуществляется без всякого с нашей стороны нажима: у нас просто нет ни желания, ни средств вести прозелитскую пропаганду; своей пассивностью мы их, скорее, отталкиваем, нежели привлекаем.

И в этом я вижу интересную особенность нашего века. Историческое будущее Православия зависит от его судьбы здесь, в российско–славянских землях — во Святой Руси. В отношении Церкви Бог творит такие чудеса, что и помыслить нельзя было. Но будущее Православия во многом зависит и от того, какова будет его судьба вне традиционной православной почвы: будет ли оно иметь на чужих землях свое историческое будущее? И каждый из нас призван работать во имя святого Православия в разных условиях, и теперь мы можем работать вместе, — и в этом великий дар того периода истории, в который мы живем.

— Все знают, кто такие «карловчане»: численно это весьма небольшая группа, около 50 приходов из 2300 православных общин Америки. Карловчане — наследники так называемого Зарубежного Синода, который прошел в Югославии в Сербских Карловцах, после войны переехал в Америку и утверждает, что он единственный наследник и традиционный преемник дореволюционной канонической Русской Православной Церкви. Карловчане не состоят в церковном общении ни с кем, и хотя делают множество добрых дел, например, издают литературу в Джорданвилле, но идеологию они имеют, я бы сказал, сектантскую; своего рода современное старообрядчество, с той лишь разницей, что настоящие старообрядцы жгли себя на кострах, исповедовали веру, тысячами уходили в леса, а карловчан никто не жег, и расстреливали не их, так что нужен ли такой суд и осуждение, которые они вершат? В этом заключается их самая большая неприятность. Руки своей батюшке из России публично не подают, а потихонечку, в тайне — подают, и здесь уже есть надежда.

— Полной гражданской аполитичности в Америке не существует. Даже уклоняющиеся от голосования выражают тем самым, пусть косвенно, какую–то определенную позицию. В основном Американская Православная Церковь как таковая никакой политической позиции не занимает хотя бы в силу своей малочисленности. Но американские протестанты имеют тенденцию весьма широко участвовать в политической деятельности. Так как у них понятие о Церкви как о Доме Божием, о месте богослужения весьма ограничено, то Церковь как религиозное образование очень часто понимается как средство политической деятельности. В некоторых отношениях эта деятельность очень положительна; например, негритянские Церкви сыграли колоссальную роль в прекращении рабства, и Мартин Лютер Кинг был настоящим христианином, сыгравшим немалую политическую роль в этом отношении. В основном иммигранты, скажем, славянские, обыкновенно голосуют за Демократическую партию, а не за Республиканскую, потому что Республиканская — партия бизнеса и капитала, тогда как Демократическая — это партия профсоюзов и так далее, и поэтому рабочие иммигранты отождествляются именно с ней. Впрочем, между этими двумя партиями в Америке нет большой радикальной разницы, а различий вообще становится все меньше. Это — две группы, которые формируют политических деятелей. Но это не означает, что в Америке нет политических проблем: они во множестве возникают главным образом из–за многоликости и необычайной гетерогенности различий в американском обществе.

— В начале века в Миннеаполисе была создана Духовная Семинария для формирования будущих священников, но все было закрыто в 1923 году, ибо Семинария действовала с финансовой помощью дореволюционной России. В течение пятнадцати лет вообще не было никакой богословской школы, а в 1938 году создали школу сознательно в плане американской учебной системы. Понятие Семинарии — seminary — в Америке определяет школу, по окончании которой студенты имеют диплом высшего учебного заведения. И католики, и протестанты имеют такую же систему, и существует взаимопризнание академических степеней не государством, а другими учебными заведениями. Чтобы включиться в эту систему, была создана соответствующая школа, получившая название Академии. Но при этом Церковь создала свою Семинарию классического типа в одном из монастырей.

В начале преподавательский персонал нашей Академии состоял из русских профессоров–эмигрантов, среди которых были Георгий Петрович Федотов, Спекторский — бывший ректор Киевского университета, Боголепов — последний проректор Петроградского университета, высланный в 1922 году, и другие фундаментальные ученые старой России. Потом после войны приехал отец Георгий Флоровский из Парижа, отличавшийся своей активностью, — он как раз перевел преподавание на английский язык, хотя приехал из Европы и сам говорил с очень сильным русским акцентом, и другие. В настоящий момент эти профессора отошли в мир иной, а наш состав стал очень международным. Ваш покорный слуга — единственный русскоязычный, а остальные — американцы, которые получили образование в Америке, но очень интересующиеся Россией, часто приезжающие сюда.

Потом, у нас есть другие православные школы: Греческая Семинария в Бостоне, с которой у нас очень хорошие отношения, Семинария на Аляске только для здешних туземцев, где преподавание ведется на их языках.

В материальном отношении государство в Америке не дает ни одного цента никаким церковным учреждениям. Полное разделение Церкви и государства основано не на враждебном отношении, а на том факте, что либо следует содержать все огромное число религий в Америке, либо никого. Решили — никого, делайте сами, что хотите. Основные средства в помощь Церкви формируются из частных пожертвований.

— Когда я был молодым студентом в Париже или в Америке, еще были живы старые богословы, философы и историки — Федотов, Бердяев, Сергий Булгаков… Например, Георгия Петровича Федотова я лично никогда не знал, но издал его второй том его «Истории русской религиозной мысли». То, что писал Федотов и что сейчас переиздается, полезно до такой степени в отношении происходящего, что это даже удивительно. Русское богословие необходимо возрождать, но я думаю, что возрождение скорее состоится здесь, чем там, у нас.

Даже в американских университетах, к несчастью, период холодной войны понизил интерес ко всему русскому. Теперь он так спектакулярно и внезапно возродился, но некому стало преподавать… Поэтому можно скорее расчитывать на Россию в надежде, что в мире железных занавесов больше не будет и станет легче общаться. Задача же нашей Духовной Академии в том, чтобы создать школу православного богословия в Западной исторической обстановке.

— Американская церковь Христа — как раз одна из таких фундаменталистских церквей Америки; Она и ей подобные церкви очень многочисленны, обладают огромными средствами и являются активно сектантскими, считающими православных чем–то вроде идолопоклонников. Их проповедь в России — сомнительное дело. Некоторые из американских сектантских церквей способны с уважением относиться к Православной Церкви, и в этом смысле их надо поощрять, другие же — неспособны. Но те, которые способны к общению с православными, должны его получать: в конце концов, они распространяют Священное Писание, проповедуют христианство. Они делают это очень наивно, учат русских людей петь американские гимны в переводе, и это просто не имеет корней.

— Американская Православная Церковь использует русскую духовную музыку, и в каком–то смысле это даже провиденциально, потому что новая русская церковная музыка, в отличие, скажем, от греческой, — более западна и в этом смысле очень для нас удобна. Новая русская церковная музыка отличается от старообрядческой, и если исключить ее крайние западнические формы, которые даже в России получили название «итальянщины», то она весьма хороша. И старинными знаменными распевами, и современными формами духовной церковной музыки надо пользоваться умеренно. Что касается Америки, то, в конце концов, западный человек, приходящий в Православие, русскую музыку сразу же понимает, тогда как греческую — нет.

В отношении церковного искусства и иконописи: оно имеет громадную популярность; иконопись даже, я бы сказал, слишком популярна, потому что поползновение на написание икон является как бы критерием Православия среди новообращенных, и лучше бы найти какой–то другой критерий, потому что такая продукция — не всегда первого качества. Но в основном, я думаю, традиционная русская православная и вообще византийская иконопись является для многих в Америке очень сильным свидетельством Православия, и в том, что она продолжается как живое искусство, существующее в продолжение древних образцов — это для нас большая помощь в деле Православного свидетельства.

— Возникший вопрос об автокефалии всей Украинской Православной Церкви нас очень волнует, потому что в Америке есть и украинские униаты в большом количестве, и украинские православные автокефалисты во главе с «патриархом» Мстиславом… Вообще славянская иммиграция в Америке преимущественно состоит из украинцев и частично — из белорусов и их потомков. С богословской точки зрения Церковь не может отождествляться ни с какой национальностью: этот принцип заложен в самом Новозаветном учении о Церкви. Со времен святых Кирилла и Мефодия существовал принцип перевода Священного Писания на понятный народу язык, скажем, с греческого. Тем самым неизбежно создавались национальные культуры. Западный христианин молился только на латыни, и поэтому должен был изучать латинский язык; православный (после трудов Святых Солунских братьев) — по–церковнославянски. В результате Церковь для каждого народа делалась как бы «своей». Знаете, говорят, одного русского мужичка спросили, что такое Бог–Троица, а он ответил: это Иисус Христос, Божия Матерь и Святитель Николай. Во всяком случае, и он, и многие русские простецы бывают очень удивлены, узнав, что Николай–Угодник — не русский. Но в этом — сила Православия, когда другая Поместная Церковь — не чужая, а тоже «своя».

Но в «свойскости» Церкви — и опасность, особенно когда секуляризм приобретает национальный характер.

Понятие национализма радикально изменилось после Французской революции, когда нация стала основной ценностью и критерием социального устройства. В отношении Украины трудно сказать, что украинский национализм — это нечто совсем новое. Он просто очень обострен сегодня. Так, у нас есть иммигранты из одной деревни, и один из них говорит, что он русский, другой — что он карпато–русс, а третий — что он украинец. Получается, что это, в общем, вопрос убеждений, достаточно искусственный.

Что такое автокефалия? В каноническом отношении, это способ управления провинцией; это церковная территория, на которой существует Синод, имеющий последнее слово в управлении, назначении новых епископов, в административной независимости. Он ограничен какой–то территорией, но не является некоей национальной Церковью. В данном случае, в украинском вопросе трудность еще та, что не все украинцы понимают свою национальность одинаково. Некоторые очень заостренно, анти–московски, другие — просто и спокойно осознают, что они украинцы. В этом вся трудность, и мы в Америке также страдаем от этого.украинского нестроения. Те из украинцев, которые переходили из унии в Православие, были более толерантными к русским, те, кто оставался в унии — считали себя более «щирыми».

— О Византийской традиции в современном церковном искусстве: мне кажется, что Византийская культура является исключительной в том смысле, что в этой исторической обстановке произошло в–III–IX веке иконоборчество, а также православная реакция на него — то есть осмысление иконопочитания. На Западе ничего этого не было: не было богословской принципиальной связи между богословием, духовной жизнью — и искусством. Тогда как в Византии, в Православии эта духовная связь была догматически утверждена: икона стала исповеданием веры, особенно икона Спасителя, икона Христа, которая есть икона Воплощенного Бога, Бога Видимого. Задача иконописца — отобразить духовную реальность, духовную жизнь и присутствие в ней Благодати Божией. Эта задача воодушевляет всякого православного иконописца и в этом — сила Византийского предания; этим объясняется то, что оно так популярно даже на Западе.

Церковь, утверждая духовный принцип иконописи, не канонизировала стиля как такового. В иконописи нет догмата об определенном стиле: есть содержание, духовная задача, но сохранена свобода искусства. Существуют лишь отдельные иконописцы, которые являются одновременно ревнителями Византийской традиции и людьми творческими. В основном, возрождение любви к древней иконописи носит подражательный, характер, и иногда произведения получаются мертвыми. Но вместе с тем, копии с хороших оригиналов лучше, чем плохое творчество. Вообще же иконопись после X–III века пришла в некоторый упадок.

— Большинство выпускников нашей Академии становятся пастырями. Хотя в последние 10 лет набор студентов несколько расширился: мы принимаем женщин, для которых невозможно рукоположение, но которые могут быть учительницами в школе, регентами хоров и способны играть большую роль в приходской жизни. Для них богословское образование очень полезно, хотя они составляют меньшинство. Основная же цель школы — формирование будущих пастырей и богословов. Но, как всегда в Православии, вопрос о их рукоположении не решается автоматически после окончания Академии, — они рукополагаются при достаточных для этого обстоятельствах. Проблемы у нас те же самые, что и в любой другой богословской школе России. Школа наша небольшая: у нас только сто студентов, что не так уж много. Но причина этому — меньшинство православных в религиозной жизни Америки.

2300 православных приходов составляют две большие Церкви — нашу Американскую Автокефальную Православную Церковь и Греческую архиепископию, а также мелкие образования. Конечно, было бы лучше, если бы мы составляли одно единое целое. Впрочем, все другие иммигранты начинали с того, что создавали в Америке национальную Церковь, что вполне естественно. Они американизовались в своей общественной жизни, но Церковь — сохранили такой, какой она была дома. Это характерно для всех — и православных, и протестантов, и католиков. Но католики имеют каноническую власть и все быстро организовали, хотя очень долго в католической среде в Америке было владычество ирландцев, — весь епископат был ирландским. Теперь при нынешнем папе поляки тоже иногда попадают в кардиналы — чаще, чем раньше. Внешне дисциплина регулируется весьма строго, хотя внизу существуют всевозможные тенденции.

Парадоксально: в Православии Господь Бог и наше Предание Церкви относится к православным как к взрослым людям, ответственным, знающим и свободным и… поэтому у нас такой хаос. Тогда как католики обращаются к людям, как к детям, и устанавливают внешний авторитет, наводят внешний порядок, но этот порядок — только внешний, а внутри… Главное в католичестве — абсолютный разрыв между учением Церкви и тем, что люди практикуют и думают. Я знаю сколько угодно примеров и сталкиваюсь с этим постоянно: «Я католик, но не верю тому, что папа говорит». Один из американских заложников в Ливане — Андерсон, который сидел в плену восемь лет, — говорил, что единственное, что ему позволило выжить все эти восемь лет с завязанными глазами, в каком–то подвале, — это возможность молиться. Он даже стал еще более верующим католиком. Но, рассказывая об этом, он тут же сказал, что все равно не верит тому, что говорит папа. Это нездоровое для Римско–Католической Церкви состояние. Впрочем, у нас — свое нездоровье.

— Наиболее антихристианское явление на Западе — это секуляризм, неверие и равнодушие. Церковь сатаны и прочее — это спектакулярно, просто сумасшедшие, тронутые люди, которые везде есть. Это ужасно и требует экзорцизма, но все же самое ужасное — это полная религиозная индифферентность и безразличие, которое выражется очень часто у молодежи в крайней распущенности, которая всем очевидна. В Америке большая популярность у всяких восточных религий, что начинается, к сожалению, и здесь, но это все равно касается каких–то тысяч. А миллионы и миллионы, сотни миллионов–это индифферентный Запад… Это не то, что можно, мол, прожить и так. Дело в том, что так жить нельзя! Эта индифферентность и секуляризм сразу выражаются в болезненных формах; как Достоевский писал, если Бога нет, то все позволено! Ну, а если все позволено, где же ты остановишься?

Грех Западных христиан — это религиозная поверхностность (конечно, не у всех). Скажем, та же католическая внешняя дисциплина: она ведь тоже поверхностна и сводит христианство к каким–то облигациям — то, то, и то делай, а что ты думаешь, это не так уж важно. Это же есть и в Протестантизме.

Православные народы этой поверхностности не имеют: индифферентизм есть, атеизм есть, но люди как–то волнуются о том, где же Бог? В них есть религиозная неуспокоенность. Об этом говорил и Бердяев в книге о духовной буржуазности, направленной против Запада. Духовной буржуазности у русских нет. Может быть, появится, но лучше бы не появлялась.

— О белорусских униатах: в Америке я их не знаю, я не слышал о белорусском униатстве в США. Основное униатство составляют украинцы, а какого–то специфического белорусского униатства я не встречал. Может быть, в Кливленде оно и есть. Вот украинских униатов очень много, они весьма активны и даже привозят учиться в свою семинарию Иосафата Кунцевича в Вашингтоне молодых людей с Украины.

— Попытки просветить секуляризованное общество Запада есть, но слабые. Даже попытки отца Серафима Роуза я нахожу несколько странными. Просвещение индифферентной массы — это наиболее слабый наш пункт. Я думаю, что возрождающаяся Русская Православная Церковь должна в течение ближайших десятилетий дать таких людей — православных философов, богословов и просветителей. У нас есть, конечно, крупные специалисты, но нет пока мыслителя и богослова мирового масштаба. Но заметьте, за двадцать лет до революции в России произошло массовое возвращение интеллигенции в Церковь. Это был исключительный, единственный порыв. Он был искусственно упразднен и невостребован. Есть апологетика, нравственное и догматическое богословие, но православных богословов большая общественность американская не очень–то слушает, ибо православные — периферичны к американской культуре. Тогда как Православие в России не периферично, оно центрально и имеет больше соков, которые могут воспитать новое поколение великих религиозных мыслителей. И в этом — одна из надежд, питаемых миром к Русской Православной Церкви. Важно только наладить связь с прошлым и снова напомнить русскому богословию о Вселенскости Православия, ибо есть опасность у русских, у русской мысли ограничиваться только своей страной. Я говорю как русский: все–таки страна травмирована всем тем, что было в XX веке, и надо как–то вздохнуть спокойно и начать мыслить здраво. Когда русские начнут мыслить здраво, — пока еще как–то не особенно начали, но когда начнут — то дай Бог, Россия и все мировое Православие войдут в новый этап развития христианства.

Дата добавления: 2015-05-06