ЧАСТЬ II 1 страница. – Шляпная мастерица? – скептически переспросил лорд Маунтджой

Глава 18

– Шляпная мастерица? – скептически переспросил лорд Маунтджой. – Вы хотите сказать, что она женщина, которая делает шляпы?

Суэйн стоял перед письменным столом его светлости в библиотеке его лондонского дома, куда пришел с докладом о потомках Джорджа Маунтджоя. Дворецкий принял у него плащ и коричневую фетровую шляпу и сейчас стоял, скрестив за спиной руки, слушая, как лорд Маунтджой выражает свое удивление по поводу того, что кто-то из его родственников зарабатывает себе на жизнь изготовлением шляп.

– Мадам Сюзетта – исключительный шляпный мастер, милорд. Она имеет дело только со сливками общества. У нее весьма респектабельный магазин.

– Как может быть респектабельным шляпный магазин? – с раздражением спросил лорд Маунтджой. – Ответьте мне на этот вопрос, Суэйн, раз уж вы так хорошо осведомлены о модистках.

Прикрыв рот рукой, Суэйн нервно кашлянул. Он-то думал, что лорд Маунтджой будет доволен результатом.

– Мадам Сюзетта к тому же графиня, сэр. Она сказала, что вам будет приятно это услышать.

– Французская графиня, – с презрением заметил лорд Маунтджой. – Кроме того, этот титул перешел к ней после брака. А сейчас расскажите мне о ее ребенке. – Лорд выжидательно посмотрел на Суэйна.

– У графини есть дочь, сэр.

– Женщина? – удивился лорд Маунтджой. Ему и в голову не могло прийти, что возможные потомки Джорджа могут быть не мужского пола.

– По имени Анжу, сэр. Ей почти двадцать лет, и она учится вдали от дома, в пригороде Парижа. Это очень хорошая школа, как вы сами можете видеть из моего доклада. Похоже, она умная девочка, так как считается лучшей ученицей. Дисциплинированная, как мне доложили.

– «Синий чулок», – мрачно заметил лорд Маунтджой. Дела обстояли все хуже и хуже.

Детектив рассказал мистеру Маунтджою историю Мари и Джорджа, и тот с трудом сдержал вздох разочарования.

– Это все, что вам удалось выяснить? Только о французской женщине?

– Гораздо труднее было в Италии, сэр. Маленький «эпизод» был замят семьей Фиоралди. Очень аристократичный род, если вы позволите мне выразить свое мнение, милорд. Он уходит корнями глубоко в века. Конечно, не так глубоко, как ваш, но среди них есть несколько папских рыцарей.

– Гмм, – хмыкнул Маунтджой, явно заинтересовавшись.

– Семейные слуги очень преданы им, сэр. Они наотрез отказались отвечать на мои вопросы, несмотря на то что я предлагал им хорошие деньги.

– Слуг всегда можно подкупить, – заметил лорд Маунтджой, с недоверием глядя на Суэйна. – Особенно в Италии.

– Только не этих, сэр. Однако моему коллеге удалось разузнать, что, когда Джордж Маунтджой встретил Адриану Фиоралди, она была помолвлена с Паоло Торлони, богатым молодым человеком, владельцем обширных владений в Венеции. Его выбрал для Адрианы отец, и она не осмелилась отказаться.

– Приятно это слышать, – одобрительно заметил лорд Маунтджой. – Продолжайте, продолжайте.

Он с интересом выслушал историю Адрианы и Джорджа, которую поведал ему детектив, и информацию о Джинни Суинберн.

– Йоркшир, – мрачно заметил Маунтджой. – Край света. Однако нет созданий более упорных, чем мужчины-йоркширцы. То же самое можно сказать и о женщинах. Продолжайте, Суэйн, назовите мне его имя.

– Ее, сэр. Лаура Лавиния Суинберн, тоже в возрасте двадцати лет.

Лорд Маунтджой лишился дара речи. Несколько минут он молча взирал на Суэйна, а тот стоял, переминаясь с ноги на ногу, испуганно думая о том, что лорд Маунтджой может лишить его обещанных двадцати пяти процентов, так как все внуки Джорджа оказались девочками.

– Что было дальше с Адрианой Фиоралди? – спросил наконец Маунтджой.

– Она вышла замуж за Паоло Торлони, сэр. Они обвенчались во Флоренции сразу после ее возвращения. Насколько мне известно, это была грандиозная церемония, на которой присутствовали самые известные семьи Италии. Похоже, их брак был счастливым, хотя детей у них не было. Они прожили в браке больше тридцати лет и умерли почти вместе с разницей в несколько месяцев. Они были преданы друг другу.

– Гмм, преданы, – фыркнул лорд Маунтджой, намекая на то, что если человек чего-то не знает, то уж не узнает никогда. – Что еще? – спросил он, надеясь на удачу.

– Хорошие новости, ваша светлость, – сказал Суэйн, позволив себе победоносно улыбнуться. – Мне также удалось разыскать потомков Джорджа Маунтджоя в Техасе, Соединенные Штаты Америки.

– Послушайте, черт побери, всем хорошо известно, где находится Техас. Ближе к делу. – Маунтджой с раздражением посмотрел на Суэйна.

– Боюсь, что и здесь тоже молодая женщина, сэр. – Суэйн сделал паузу и добавил: – По имени Ханичайл.

Маунтджой был просто шокирован. Он тяжело сглотнул.

– Ханичайл, – повторил он, качая головой. – Наверняка это шутка. – Его надежды найти наследника-мужчину рассеялись, как дым в ночи. – Какого черта они рожали только девочек? – сердито проворчал лорд Маунтджой. – В роду Маунтджоев были только сыновья. И это длилось на протяжении веков.

– Возможно, дело в том, что все женщины мужчин Маунтджоев были иностранками, – заметил Суэйн.

– Не могу с вами не согласиться, – охотно ухватился за эту мысль Маунтджой.

Суэйн рассказал ему о Дэвиде и Роузи и об их ужасных смертях.

– Ханичайл все еще живет на ранчо Маунтджой вместе с женщиной, которая вырастила ее, Элизой Джефферсон.

– Вы хотите сказать – ее няней.

– Что-то в этом роде, сэр.

Лорд Маунтджой вздохнул. Он начал думать, что в качестве подарка на свой день рождения преподнес себе ящик Пандоры, источник всяческих бед. Вместо того чтобы найти наследника, на которого он так надеялся: бедного, приличного, податливого молодого человека, который мог бы унаследовать традиции Маунтджоев, он обнаружил трех женщин, каждая из которых, казалось, была хуже другой. Маунтджой смотрел на детектива так, словно он был во всем виноват.

Суэйн же продолжал нервно переминаться с ноги на ногу. Его черные ботинки громко скрипели, что заставило лорда Маунтджоя нахмуриться.

– Еще одна вещь, сэр, – поспешил добавить Суэйн. – Ханичайл бедна. Очень бедна, сэр. Ранчо Маунтджой сильно пострадало от засухи, которая длится вот уже несколько лет. Им приходится вести борьбу за выживание. Мне сказали, что Ханичайл работает за двоих мужчин. Она предана своей земле и ни о чем другом и не помышляет.

Маунтджой на какое-то время задумался; ему нравилось, когда молодые люди так упорно работали.

– Если бы они были мужчинами, – мрачно заметил он, – тогда можно было бы вести разговор. Но французский «синий чулок», йоркширская лошадница и техасская женщина, работающая на земле? Что мне с ними делать, Суэйн, спрашиваю я вас?

Суэйн терпеливо ждал, пока лорд Маунтджой, глядя в пространство, размышлял о дочерях и внучках.

– Это все, Суэйн? – наконец спросил он.

– Да, сэр. У вас мой письменный доклад о всех девочках. Разрешите мне указать вам на странное совпадение, сэр: все они были рождены в одном и том же году.

Лорд Маунтджой перелистал страницы доклада, ища подтверждения словам Суэйна.

– Удивительно, – сказал он. – Совершенно необычно.

– Словно они тройняшки, – сказал, усмехнувшись, Суэйн.

– Они все Маунтджой, – заметил твердым голосом старый лорд. – Девушки Маунтджой.

Суэйн, по-прежнему переминаясь с ноги на ногу, думал про себя, уместно ли ему сейчас, когда проделана такая большая работа, напомнить лорду Маунтджою о гонораре.

– Хочу надеяться, что моя работа удовлетворила вас, милорд, – осторожно заметил он.

– Что... что? Ах да, конечно. Очень хорошая работа, Суэйн. Конечно, я перешлю вам ваш гонорар.

Суэйн широко улыбнулся. Никогда не знаешь, что можешь ожидать от этих аристократов.

– Еще одна вещь, сэр, пока я не забыл, – добавил детектив. – О юной американке. Ее настоящее имя – Элоиз Джорджия Маунтджой Хеннесси.

– Но вы сказали Ханичайл! – недоуменно воскликнул Маунтджой.

– Это ее прозвище. – Суэйн позволил себе улыбнуться, видя состояние Маунтджоя. – Всего лишь прозвище. – Он счел ненужным уточнять, что никто никогда в жизни не называл Ханичайл Элоиз.

После того как детектив ушел, лорд Маунтджой долгое время читал и перечитывал его отчеты и сердито думал о том, что его брат Джордж с преступной халатностью далеко и широко разбросал свое семя. Было бы понятно, если бы он вовлек в беду одну девушку. Но троих! Вспомнив Роузи, самую сексуальную стриптизершу, он застонал.

Оттолкнув кресло, он встал из-за стола и начал расхаживать по ковру в красно-зеленую клетку, заложив руки за спину и поигрывая большими пальцами рук, как он всегда это делал, когда был раздражен.

– Анжу д'Аранвиль, – громко произнес он. – Лаура Суинберн. Элоиз Хеннесси.

Продолжая ходить по комнате, старый лорд размышлял об этих трех девушках. Он подошел к окну и стал смотреть на падающий снег. Снежная буря, налетевшая неизвестно откуда, застопорила все движение. На улицах не было ни единой души.

– Лаура Маунтджой, – снова повторил Маунтджой. – Анжу Маунтджой. Элоиз Маунтджой.

Он продолжал мерить шагами комнату. Задержавшись у камина, где на полке лежали приглашения на сегодняшний вечер – приглашение было всего лишь одно, на обед в «Бел-грейв-сквер», – он как завороженный стал смотреть на белую почтовую открытку. Внезапно его осенило: приглашение на бал, который он даст в честь своих внучатых племянниц – Лауры, Элоиз и Анжу.

Лорд Маунтджой покачал головой: как он может навязывать этих отпрысков Джорджа обществу.

– Дочерей французской модистки, – произнес он, – полуитальянки из Йоркшира и американской стриптизерши.

Он раздумывал еще с минуту, затем едва улыбнулся и внезапно разразился раскатистым смехом. Он смеялся так, как не смеялся уже лет тридцать. Его смех эхом отдавался в заснеженной тишине за окном.

– Ну, ну, – сказал он сдавленным от смеха голосом, – возможно, мой подарок самому себе окажется лучше, чем я предполагаю.

Он сел за стол и, чтобы не передумать, быстро написал три письма.

«Моя дорогая Элоиз, – начал он. – По всей вероятности, тебя недавно уведомили, что от моего имени проводится расследование с целью найти потомков моего брата, Джорджа Альберта Артура Маунтджоя. При сложившихся обстоятельствах я считаю своим долгом извиниться за неблаговидные поступки моего брата по отношению к женщинам, с которыми у него были связи. Достаточно сказать, что в данный период своей жизни – а мне уже семьдесят лет – я столкнулся с проблемой, с которой никто из рода Маунтджой никогда не сталкивался. Я последний из этого рода, который со времен норманнских завоевателей никогда не прерывался по мужской линии.

Поэтому я приглашаю тебя, внучку моего брата – и мою внучатую племянницу, – навестить меня в Англии. Я хочу, чтобы ты остановилась в Маунтджой-Парке, где прошло детство твоего дедушки и где он родился. Я хочу представить тебя английскому обществу на балу в честь тебя, который я дам в Маунтджой-Хаусе, в Лондоне.

Уверен, что тебе неизвестно, как до недавних пор было неизвестно и мне, что существуют еще две внучки: одна в Париже и одна в Англии, и, по странному стечению обстоятельств, вам всем по двадцать лет.

Я уверен, что твой дедушка, Джордж Маунтджой, пожелал бы, чтобы ты воспользовалась этой возможностью познакомиться со мной, его братом и единственным оставшимся членом семьи, и чтобы должным образом быть представленной ко двору, как это было всегда с девушками из рода Маунтджой.

Нет нужды говорить, что все расходы по твоему визиту, по твоей презентации и всему, что этому сопутствует: поездка, одежда, ювелирные украшения и тому подобное, – я возьму на себя. Взамен я вправе ожидать от тебя, что ты полностью отдашься в руки женщины, моей родственницы, Софи Маунтджой, которая научит тебя, как правильно одеваться, уметь держать себя и прочим светским тонкостям.

Должен заметить, что так как в роду Маунтджой не останется ни одного мужчины, чтобы унаследовать графский титул, он, к сожалению, умрет вместе со мной. Но конечно, решение, кто из вас унаследует состояние Маунтджоев, будет принято исключительно мной».

Поставив росчерк «Маунтджой», старый граф откинулся в кресле.

«Приманка заставит этих девчонок примчаться сюда быстрее, чем стая гончих за лисой, – подумал он, с удовольствием потирая руки. – Каждая из них будет надеяться, что именно она унаследует деньги. Но кто из них на самом деле будет наследницей состояния Маунтджоев, решать мне». Так думал старый граф, пока писал письма мадам Сюзетте и миссис Джинни Суинберн.

Покончив с письмами, он дернул шнурок у камина и стал ждать появления Джонсона.

– Проследи, чтобы их отправили, – приказал он слуге и посмотрел на часы – самое время, перед тем как переодеться к вечеру, пропустить стаканчик виски.

Джонсон передал письма лакею с указанием немедленно отправить и принес в библиотеку графин с виски.

Лорд Маунтджой сделал маленький глоточек, смакуя вкус.

– Нет ничего лучше, чем хорошее виски в холодный зимний вечер, Джонсон, – произнес он с довольным видом.

– Совершенно верно, сэр, – бесцветным голосом ответил Джонсон.

В тишине библиотеки тикали часы, за окном летели хлопья снега, а в камине потрескивал огонь.

– Как хорошо, когда в мире царят покой и безмолвие, Джонсон, – сказал Маунтджой с загадочной улыбкой. – Но у меня такое чувство, что все здесь скоро изменится. – И он снова от всей души рассмеялся.

Старый лорд с нетерпением ждал обеда в узком кругу друзей, во время которого сможет рассказать, что собирается в этом сезоне представить ко двору своих трех внучатых племянниц. «А что, если они откажутся?» – вдруг подумалось ему.

Глава 19

Через несколько недель, в холодный прозрачный мартовский день, Ханичайл села в желтое такси, чтобы доехать до роскошного лайнера, который отвезет ее в Англию.

За окном промелькнули Манхэттен, Уолл-стрит, небоскребы, затем пошли каньоны, и внезапно перед ее взором предстал белый лайнер.

Расплатившись за такси, она вышла и остановилась, глядя на флаги, развевающиеся на ветру, и духовой оркестр, музыканты которого, одетые в темно-синюю униформу, играли популярные мелодии из последних бродвейских шоу, на огромные тележки носильщиков, нагруженные чемоданами. Она с завистью смотрела на красивых женщин, держащих в руках сумочки из крокодиловой кожи, в которых хранились драгоценности, на орхидеи, приколотые к лацканам их модных твидовых дорожных костюмов, на свисавшие с их плеч меха, на окружавших их улыбающихся друзей, которые пришли их проводить. «Увидимся за коктейлем», – говорили они друг другу, и Ханичайл чувствовала себя некрасивой и немодной в своем пальто из верблюжьей шерсти, которое так хорошо смотрелось в модном каталоге.

Одиночество и страх перед неизвестностью переполняли ее; она страстно желала вернуться на ранчо, под защиту Элизы и Тома. Но она напомнила себе, что можно будет сделать с деньгами Маунтджоя – провести оросительную систему, посеять новую траву, купить отличный скот. Тогда ранчо Маунтджой снова станет процветающим, таким, каким оно было, когда им управлял отец. И кроме этого, она знала, что отец захотел бы, чтобы она поехала. Достав из сумочки билет первого класса, Ханичайл решительно направилась к сходням.

Внезапно за ее спиной началась какая-то суматоха, и она, оглянувшись, увидела, как фотографы окружили высокого темноволосого мужчину и его спутницу. Вспышки камер высветили строгое лицо мужчины и красивое лицо женщины. Ханичайл в изумлении ахнула, узнав в ней известную голливудскую звезду, которую она так часто видела на экране. С платиновыми волосами, с вызывающе красными губами и страстным взглядом, это могла быть только Вива Молтон. Один из фотографов налетел на Ханичайл и сбил ее с ног.

– Хватит! – прогремел за ее спиной мужской голос. – Убирайся с дороги, идиот! Неужели ты не видишь, что наделал?

Мужчина со строгим лицом склонился над Ханичайл и с беспокойством посмотрел на нее.

– С вами все в порядке? – спросил он, помогая ей подняться на ноги. – Если этот дурак причинил вам боль, я подожгу его.

– Он случайно, – поспешила вступиться за неуклюжего репортера Ханичайл, удивленная, что кого-то можно сжечь только потому, что он сбил ее с ног.

– Тогда примите мои извинения, мисс...

– Ханичайл Маунтджой Хеннесси, – представилась Ханичайл, но, вспомнив наставления лорда Маунтджоя, тут же поправилась: – Я хотела сказать, Элоиз. Элоиз Маунтджой.

Лицо мужчины разительно изменилось, когда он улыбнулся. Оно стало почти мальчишеским.

– Еще раз приношу вам свои извинения, мисс Маунтджой.

Уголком глаза Ханичайл поймала сердитый взгляд Вивы Молтон.

– Со мной все хорошо, не беспокойтесь. Спасибо, что помогли мне, – смущенно проговорила Ханичайл и быстро пошла к трапу.

– Ради Бога, Алекс, нам пора идти, – капризным тоном произнесла Вива. – Мы можем опоздать.

Нахмурившись, мужчина проводил свою спутницу до трапа и отступил в сторонку, когда она снова начала позировать фотографам.

– Увидимся за коктейлем, Алекс, дорогой, – сказала она, заметив, что он собрался уходить.

– С этим пора кончать, – сказал он сам себе, быстро шагая по длинным коридорам огромного корабля, направляясь к нижней палубе, где продавали цветы.

Александр Андреос Скотт ненавидел коктейльные приемы. У него не было времени для фотографов и репортеров, так же как не было у него и времени для знаменитостей, хотя он сам заработал себе сомнительный титул «загадочный мужчина». И у него не было времени для таких женщин, как Вива Молтон.

Он познакомился с ней на обеде всего несколько месяцев назад, а затем снова случайно столкнулся с ней накануне вечером в клубе «Сторк», где он развлекался со своими коллегами по бизнесу. Вива скучала в своей компании и, увидев его, пристала к нему как банный лист. Она потребовала, чтобы он отвез ее домой, а когда узнала, что они вместе поплывут на лайнере «Королева Елизавета», попросила его подвезти ее.

– Зачем гонять два лимузина, дорогой, – промурлыкала она своим чувственным контральто, многозначительно сжимая руку Алекса. Затем, одарив его своим известным томным взглядом, прошептала: – Путешествие обещает быть впечатляющим, Алекс.

Ее самоуверенность, которая так действовала на других мужчин, разозлила его. Он терпеть не мог неумных женщин, и чувственная Вива не прельщала его.

Алексу Скотту было тридцать восемь лет, и женщины часто спорили, можно назвать его привлекательным или нет. У него было длинное, узкое лицо, и недоброжелатели могли бы даже сказать, что оно мертвенно-бледное; нос прямой, а в плотно сжатых губах таилась саркастическая улыбка. Густые темные волосы уже посеребрила седина, взгляд его серых глаз был суровым – свидетельство прошлой тяжелой жизни. Он был высоким, стройным, хорошо сложенным и одевался со вкусом. Женщины его обожали.

Они говорили: «Если Алекс Скотт захочет тебя, он даст об этом знать». Он посылает цветы и каким-то невероятным чутьем всегда угадывает, какие из них твои любимые. Он приглашает на интимные обеды в самые дорогие рестораны. Он дарит драгоценности и посылает книги, не думая об экстравагантности одного подарка и дешевизне другого, а просто исходит из того, что может доставить удовольствие. Женщины говорили, что Алекс Скотт дает тебе все, кроме своего сердца. И возможности заглянуть в его душу и загадочное прошлое.

В цветочном магазине он заказал две дюжины желтых роз с просьбой отправить их мисс Маунтджой. В букет он вложил свою карточку со словами:

«Прошу вас еще раз извинить меня. Хочу надеяться, что у вас нет синяков».

Затем он прошел в свою огромную каюту, где камердинер уже распаковывал вещи, а английский стюард в белой униформе ждал его, чтобы исполнить любое желание.

Алекс всегда был чрезвычайно вежлив и внимателен в отношениях со слугами. Он поблагодарил стюарда, сказав, что ни в чем не нуждается, затем снял пиджак, засучил рукава дорогой рубашки и сел за угловби столик рядом с большим иллюминатором, из которого открывался вид на оживленный порт. Он сделал два телефонных звонка: один – в свой офис на Манхэттене, второй – государственному секретарю в Вашингтоне, затем вызвал своего помощника Ставроса, который разместился в маленькой каюте на нижней палубе.

Когда тот пришел, Алекс продиктовал ему три каблограммы: одну – кораблестроителям в Глазго относительно постройки его нового нефтегрузового судна, вторую – поставщику вина в Бордо с просьбой о поставке вина урожая тысяча девятьсот тридцать седьмого года и еще одну – в Рим, женщине, с пожеланиями: «Счастливого дня рождения. Моя любовь всегда с тобой».

Прозвучал гудок парохода, возвещавший об отплытии, и Алекс встал у иллюминатора, наблюдая, как маленький буксир выводит большое судно от причала в реку. Духовой оркестр заиграл громче, провожающие побежали вдоль причала, махая руками и крича: «Счастливого пути!» Они наконец отплывали.

Алекс надел пиджак и шарф и вышел на прогулочную палубу. Он ожидал, что там никого не будет: пресытившиеся пассажиры первого класса много раз видели, как отчаливает пароход, и сейчас были больше обеспокоены тем, какие наряды надеть для коктейля, который ожидал их в ближайшее время.

Он ходил кругами по палубе, наблюдая за работающими буксирами. Очертания Манхэттена постепенно исчезали вдали. Алекс любил море; оно было у него в крови. Если бы он родился на сто лет раньше, то стал бы юнгой на шестимачтовом паруснике. Вместо этого он стал владельцем самой большой грузоперевозочной линии в мире.

Суда Скотта бороздили мировой океан, перевозя зерно, пиломатериалы, нефть и оборудование. И, как говорили злые языки, нелегальное оружие. Все знали суда Скотта и все об Александре Андреосе Скотте: как богат он был, какой большой властью обладал и каким был независимым. Они не знали только одного: каким путем он всего этого достиг.

Более доброжелательные сплетники говорили, что он был членом аристократической итальянской семьи Скотти; другие – что он вышел из римских низов и пробился наверх, используя все незаконные и криминальные пути, которые только смог. Один репортер даже утверждал, что он был незаконным сыном кого-то из членов греческой королевской семьи, хотя никто не мог знать ее имя. Говорили, что именно через нее он получил свой начальный капитал, чтобы открыть корабельный бизнес, и это объясняет, почему у него греческое имя.

Алекс Скотт начинал с корабельного бизнеса, но сейчас его деловые интересы простирались гораздо шире: авиационный бизнес в Соединенных Штатах, автомобильные заводы в Италии и собственный банк в Англии. Ядром его империи и той частью его бизнеса, которую он любил больше всего, была флотилия кораблей. Плюс его собственная яхта сто на восемнадцать футов «Аталан-та», пришвартованная на юге Франции, в Каннах. «Аталанта» была не самой большой яхтой, но Алекс считал ее, оборудованную по последнему слову техники, самой прекрасной.

Вот почему он не мог оторвать взгляд от огромного лайнера, медленно выплывавшего из реки Гудзон. Солнце клонилось к закату, окрашивая все вокруг оранжевым цветом, и в этот момент Алекс снова увидел ту девушку, с которой столкнулся во время посадки на корабль. Она стояла, прислонившись к поручням, и запахивала на себе дешевое пальто, чтобы как-то защититься от пронизывающего ветра. Откинув назад голову и закрыв глаза, она вдыхала в себя запах океана. Ее светлые волосы были мокрыми от брызг, вероятно, она стояла здесь с момента отплытия. Выражение восторга на ее лице заставило Алекса улыбнуться. Он точно знал, что она чувствует.

Девушка вздохнула, глубже засунула голову в воротник пальто и громко рассмеялась. Это был такой неожиданный радостный смех, что Алекс не удержался и тоже засмеялся.

– Какое это чудесное ощущение, когда корабль выходит в открытое море, оставляя на горизонте очертания Манхэттена! Как бы часто я ни совершал подобные путешествия, меня всегда влечет на палубу, – произнес он вслух.

От неожиданности девушка вздрогнула и обернулась.

– Я думала, что все будут здесь. Как они могут пропустить такое зрелище?

– Они заняты подготовкой к обеду. – Алекс протянул ей руку. – Мы так и не познакомились как следует. Я – Алекс Скотт. А вы – Элоиз Маунтджой, которую также называют Ханичайл.

– Отец назвал меня Ханичайл, и с тех пор все стали так меня звать. И мне сказали, что в Лондоне я должна буду зваться Элоиз.

Алекс заметил, какими удивительно голубыми были у девушки глаза; он подумал, что она настолько молода и наивна, что они сияют как звезды. Но девушка была так неэлегантна в своем дешевом пальто, что Алекс решил: она, возможно, работает нянькой, присматривая за выводком испорченных детей, у которых еще более испорченные матери из общества; или служит компаньонкой у требовательной старой леди, которая плывет в первом классе.

– Было приятно познакомиться с вами, мисс Маунтджой, – сказал Алекс с легким поклоном и, повернувшись, продолжил прогулку по палубе.

– Мистер Скотт, я впервые на корабле, – уже ему в спину проговорила Ханичайл.

Алекс повернулся и с серьезным видом посмотрел на нее.

– Неужели? Тогда у вас еще больше причин наслаждаться путешествием, мисс Маунтджой. Первое путешествие на таком корабле – эпохальное событие, – заметил он и пошел дальше.

Глава 20

Ханичайл ожидала увидеть скромную каюту, но лорд Маунтджой был человеком, который покупал только самое лучшее. Ее роскошная каюта, отделанная панелями из редких пород дерева, привезенных из разных стран Британского содружества, обставленная по последней моде, с широкой кроватью под пологом из парчи и дорогими бронзовыми канделябрами, располагалась на верхней палубе. В каюте была ванная комната, которая вся сверкала мрамором и позолотой. Ханичайл казалось, что она продолжает жить в кино, как она обычно делала, сидя в первом ряду кинотеатра в Китсвилл-Рокси, мечтая и представляя себя в такой жизни.

Фильмы и книги были ее способом уйти от скучной и тяжелой жизни на ранчо. Они уводили ее в мир, столь отличный от ее, что она с трудом верила, что он существует. До сегодняшнего дня. Ханичайл посмотрела на себя в зеркало и с грустью осознала, что не соответствует этому миру. Такая элегантная каюта предназначалась для женщин, подобных Виве Молтон, одетых в шелка и драгоценности.

В дверь постучали, и в каюту вошел стюард с вазой желтых роз.

– Добрый вечер, мисс Маунтджой, – приветливо поздоровался он. – Я ваш стюард Билл. – Он бросил на Ханичайл быстрый удивленный взгляд: она не принадлежала к тому типу женщин, которые путешествуют в первом классе. – Я думал, что вы будете единственной пассажиркой без прощального букета, мисс, – сказал он, вспомнив экстравагантные букеты, которые превращали каюты на этой очень дорогой верхней палубе в настоящие будуары.

Он улыбнулся, когда Ханичайл, уткнув нос в букет, стала жадно вдыхать запах роз.

– Эти розы выращены в теплице, мисс, и не пахнут в отличие от садовых. – Стюард передал прилагаемый к букету конверт и сказал, что скоро придет стюардесса, чтобы распаковать вещи. – Если вам что-то понадобится, звоните мне, мисс Маунтджой, – добавил он перед тем, как уйти.

Ханичайл пересчитала розы: две дюжины. Никто и никогда не посылал ей цветы. Открыв маленький конверт, она достала визитку и, прочитав извинения Александра Андреоса Скотта, провела пальцами по лепесткам: они были мягкими, как бархат, и желтыми, как настоящие техасские розы.

Вскоре пришла стюардесса и начала распаковывать два небольших чемодана Ханичайл. Она возражала, говоря, что легко справится с этим сама. Она в смущении наблюдала, как женщина молча положила на полку ее голубой свитер и блузки и повесила на вешалку ее новый, «по последней моде», костюм из пестрой шерстяной ткани, купленный по каталогу «Сиарз», как, впрочем, и все ее вещи. Ханичайл понимала, что стюардесса больше привыкла развешивать роскошные шелка и атлас, и ей, по всей вероятности, было удивительно выкладывать на полку ее дешевое хлопчатобумажное белье и единственную пару шелковых чулок.

Стюардесса повесила в отдельное отделение шкафа длинное черное кружевное вечернее платье и поставила под него туфли из лайки на высоком каблуке, которые, как обещал каталог, «будут переливаться, когда вы танцуете». Затем посадила на кровать старенького плюшевого мишку Ханичайл и, улыбнувшись, ушла, чтобы заняться другими пассажирами.

Ханичайл посмотрела на вечернее платье. Как гласила реклама в каталоге, это была специальная голливудская модель: «какую носит кинозвезда Лоретта Янг». И Ханичайл поверила рекламе. Длинное, из черного вискозного кружева платье на подкладке из розовой тафты стоило ужасно дорого: целых двадцать долларов и двадцать пять центов. За всю жизнь ей никогда не приходилось платить таких больших денег. Она была взволнована, когда впервые увидела его, но сейчас, висевшее на обтянутых белым атласом плечиках, оно выглядело дешевым.

У Ханичайл никогда раньше не было вечернего платья, да и надевать его ей было некуда. Вообще-то говоря, до сегодняшнего дня у нее не было платьев, если не считать тех, в оборочку, что покупала ей Роузи, когда она была ребенком. Однако из фильмов Ханичайл знала, что на таких роскошных лайнерах, как этот, принято одеваться к обеду, и философски для себя решила, что при таком обилии великолепных женщин на борту никто даже не обратит на нее внимания.

Она вспомнила, что Элиза сказала ей перед отъездом:

– Красотой ты не блещешь, девочка, по крайней мере сейчас. Но в тебе что-то есть, пока я не могу определить, что именно. Сказать по правде, я все еще надеюсь, что это к тебе придет.

Дата добавления: 2015-05-06