Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

ЧАСТЬ II 5 страница




Каким-то образом газеты узнали о давно потерянных внучатых племянницах лорда Маунтджоя и раструбили о них всем. Они стали главным событием Лондона, и конкуренция за приглашение на бал была острой. Кроме того, балы не давались в Маунтджой-Хаусе уже сорок лет, и всем не терпелось увидеть этот восхитительный дом снова. Лорд Маунтджой пока никого не допускал в свой загородный дом в Уилтшире, и, к разочарованию Анжу, тетя Софи строго выполняла это предписание. Пока они «не сойдут со стропил», как она выражалась.

– Как корабль, – смеясь, заметила Лаура. – Остается только разбить о нас бутылку шампанского, и мы поплывем по бурному морю общества, пока нас не спасет какой-нибудь красивый мужчина.

– Только не меня, – сказала Ханичайл, передернув плечами.

Они отдыхали в комнате Лауры после тяжелого дня бесконечных примерок и беготни по корту, которая, по мнению Ханичайл, была работой потяжелее, чем пасти стадо.

Ханичайл только что вымыла волосы и сушила их у камина, ее щеки стали розовыми от тепла, а голубые глаза сверкали, как сапфиры. Анжу, к своему удивлению, заметила, что она выглядит совсем по-другому. Да и все они очень изменились. Даже Лаура выглядела хорошенькой и женственной в своем голубом шелковом кимоно. Она красила ногти ярко-розовым лаком.

– Лак наверняка не понравится тете Софи, – сказала она, махая рукой в воздухе. – Постыдно яркий, моя девочка, – сказала она, подражая громовому контральто тети Софи, и они расхохотались. – Если ты не хочешь выходить замуж, тогда чего же ты хочешь, Ханичайл? – спросила Лаура, махая руками в воздухе, чтобы лак поскорее высох.

– Я хочу получить деньги лорда Маунтджоя, – откровенно ответила Ханичайл.

– Это честно, – заметила Анжу.

– Давайте посмотрим правде в глаза: мы все здесь для этого. Во всяком случае, я, – сказала Лаура.

– А почему тебе так нужны деньги? – спросила Анжу, лежа на розовой софе с поднятыми вверх ногами.

– По двум причинам, – ответила Лаура. И она поведала им о своей бабушке, у которой совсем не было денег, и о предательстве Хаддона Фокса. – Мне хотелось бы заботиться о бабушке так, как она всегда заботилась обо мне. Я знаю, как ей сейчас тяжело без гроша. Она пытается скрыть это от меня, но я-то знаю. Я видела, как у нее дрожат руки каждый раз, когда она вскрывает конверт со счетами. Это несправедливо, что она всю жизнь только и думает о деньгах. Она всегда отдавала всю себя другим людям. Сейчас настала моя очередь. Мне всего-то нужно денег, чтобы начать свой бизнес по тренировке лошадей, а потом я смогу заботиться о ней и о Суинберне. И тогда я буду счастлива.

– Как интересно, – скептически заметила Анжу.

– А что скажете вы, мамзель Анжу? – спросила Лаура. – Какая у тебя причина? Кроме, конечно, тряпок, драгоценностей и мужчин.

Анжу рассмеялась:

– У меня есть свои причины, но они чисто личные. А что скажет мисс Техас? Девица, которая не хочет выходить замуж и, возможно, даже не нуждается в деньгах? Она слишком правильная, чего в жизни не бывает.

Ханичайл была рада, что сидела у камина и поэтому никто не заметил, как она покраснела. Анжу всегда изводила ее насмешками; она догадывалась, что той нравится насмехаться над ней, а потом наблюдать, как она сердится. Хорошо, на этот раз, пообещала она себе, этого не произойдет.

– Все очень просто, – ответила она спокойно. – Мне нужны деньги, чтобы восстановить землю и развести на ней хороший скот. Я хочу, чтобы ранчо Маунтджой было таким, как во времена отца. Я подвела его, и сейчас ранчо почти ничего не стоит. После смерти отца мать растратила все оставленные им деньги. Затем она снова вышла замуж. Однажды она просто приехала на ранчо и заявила: «Это мой новый муж Джек Делейни». Через несколько лет он застрелил ее.

Анжу села, потрясенная, а Лаура в страхе спросила:

– Ты хочешь сказать, что он убил твою мать?

– Я в этом уверена, – ответила Ханичайл и рассказала, как ее мать нашли мертвой за баром, и о Делейни.

– А он когда-нибудь приезжал, чтобы потребовать ранчо себе? – заинтересованно спросила Анжу.

Ханичайл кивнула.

– Но все дело в том, что ранчо принадлежит мне, поэтому он не смог прибрать его к рукам.

Она обвела девушек взглядом, заметив, что они сочувственно смотрят на нее. Даже Анжу была взволнованной. И однако, она не могла рассказать им все. Она никогда не рассказывала, что случилось потом, хотя все время вспоминала об этом, пока воспоминания постепенно не стерлись в ее памяти. Ей казалось, что эти страшные воспоминания навсегда покинули ее, но ночью они снова стали ее мучить, и страх вернулся.

Джек Делейни всегда был не промах. Поэтому ему и удалось разбогатеть за годы разрыва с Роузи. Он «владел» посредническим бизнесом по продаже автомобилей в шести странах, хотя на самом деле все это принадлежало мафии. У него также был большой дом в Хьюстоне, и он ездил на огромном, сделанном по индивидуальному заказу «кадиллаке» с красной кожаной обивкой внутри.

Он был богат потому, что был жесток; он знал все тонкости бизнеса и умело ими пользовался. Но он все еще находился в зависимости от мафии и делал то, что ему приказывали. Поэтому, прочитав в газетах о компании, начавшей работать на ранчо Маунтджой в надежде найти там нефтяную жилу, он понял, что Роузи очень скоро разбогатеет. И стал думать, как обернуть все дело в свою пользу.

Он сказал себе, что, в конце концов, он все еще является законным мужем Роузи. Она никогда не требовала развода, а он пустил это дело на самотек. Он не видел оснований для того, чтобы снова не вернуться к ней, и был уверен, что она пойдет на это. Конечно, она может подумать, что он польстился на ее деньги, но тогда он привезет ее сюда, покажет ей свой большой дом, продемонстрирует ей свой образ жизни и скажет: «У меня гораздо больше денег, чем у тебя сейчас. Если ты думаешь, что я гонюсь за твоими деньгами, то я бы подождал, пока найдут нефть». Он напомнит ей: на ее ранчо никогда раньше не было нефти, и совсем не обязательно, что эта нефть обнаружится сейчас. Он скажет ей: «Я сейчас прошу тебя, Роузи, вернуться ко мне. Я очень сожалею о том, что между нами произошло. Я чертовски скучал по тебе, но не мог же я приползти к тебе на коленях. В конце концов, у мужчин есть своя гордость. Поехали домой, Роузи, и ты станешь женой богатого человека. Тебе не придется ждать и волноваться, найдут ли на ранчо нефть».

Он знал, что Роузи в сердце была романтиком и он сможет покорить ее цветами, бриллиантовым кольцом и сладкими речами. Она вернется к нему, а если нефть не найдут, он всегда сможет выгнать ее.

«Ни слова о деньгах, ни слова о наживе», – приказал он себе, прежде чем позвонить в бар «Серебряный доллар».

Но Роузи только рассмеялась, когда он попросил о встрече, и рассмеялась еще больше, когда он сказал почему.

– Ты думаешь, что я родилась только вчера, Джек, – сказала она, продолжая смеяться. – Я стану такой богатой, что тебе даже не снилось, малыш. И тебе не удастся прикарманить ни единого цента из моих денег, – добавила она и бросила трубку.

Джек начал прикидывать, что делать дальше. Он знал, что ранчо принадлежит Ханичайл и что, пока нефть не найдена, оно не стоит и двух центов. Как муж Роузи, он был законным отчимом Ханичайл. И, даже расставшись с Роузи, продолжал им оставаться. Только сейчас он возьмет ее под свою опеку.

Ему было жалко Роузи, но он дал ей шанс, а она отвергла его.

Он не собирался сам выполнять грязную работу. Нельзя сказать, что он был слишком щепетильным, тем более что ему и самому приходилось ее делать, но у него должно быть железное алиби. Он позвонил человеку, который, как он знал, возьмется за эту работу, сделал все необходимые приготовления, заплатил ему деньги и в назначенный срок провел день с женщиной в отеле в Хьюстоне. Они пили в баре, обедали в ресторане, а вечером, после полуночи, сказав «спокойной ночи» консьержу, поднялись на лифте к себе в номер. Этой же ночью, за много миль от него, Роузи была застрелена в Сан-Антонио.

Джек решил, что теперь будет лучше всего просто поехать на ранчо Маунтджой и заявить, что оно принадлежит ему. Он не боялся сейчас ни Элизы, ни Ханичайл. Однако, когда они приказали ему убраться и натравили на него собаку, он решил действовать иначе.

Он пошел повидаться с Андерсеном, адвокатом Маунтджоев, и представился ему как глубоко опечаленный муж Роузи. Он поведал, что они жили порознь, но что таков был выбор самой Роузи, так как она была независимой женщиной, а он пытался много раз вернуть ее назад.

– У Роузи не было нужды жить в жалкой лачуге в Рентал-Парке, – сказал он. – Она вполне бы могла жить со мной в прекрасном доме в Хьюстоне, и я бы создал ей и Ханичайл все условия для хорошей жизни. Буду с вами откровенен, Андерсен, – продолжал Джек. – Я всегда любил этого ребенка, которого знал с младенчества. Даже несмотря на то что она не моя плоть и кровь, я крепко привязан к Ханичайл. Когда Роузи ушла, мне тяжелее всего было расстаться с ней. – Джек развел руками. – А сейчас, когда Роузи нет, бедный ребенок остался совсем без присмотра. Я до безумия люблю эту девочку. – Он опять беспомощно развел руками. – И сейчас, когда, девочка еще так мала, я говорю себе: «Джек, у тебя появился шанс все исправить. Сделай это для Роузи, ради Ханичайл, да и меня самого». – Посмотрев Андерсену прямо в глаза, Джек сказал ему как мужчина мужчине: – Я думаю, вы понимаете, что я имею в виду; возможно, у вас самого есть дети. Когда я прочитал в газетах, какая ужасная вещь случилась с Роузи, я сказал себе, что должен помочь этому ребенку, лишившемуся матери. В конце концов, я ее отчим.

На Андерсена произвел впечатление этот четко выражающий свои мысли красивый мужчина в дорогом костюме, сидевший перед ним. После смерти Роузи он столкнулся с дилеммой относительно Ханичайл. У нее не было других родственников. Джек Делейни был единственным. Фактически он был ее законным отчимом. И доказательство этому было у него в руках: свидетельство о браке Роузи и Джека.

И все же он колебался. На карту были поставлены большие деньги. Откуда ему знать, что Джек Делейни вовсе не обманщик, решивший прибрать к рукам нефть Маунтджоев.

Андерсен навел справки и выяснил, что у Делейни есть дорогой дом в Хьюстоне, а также другая собственность; что он управляет автомобильными дилерами в шести странах, владеет ценными бумагами, удачно инвестированными в строительный бизнес, и у него есть постоянный доход. Где Делейни взял деньги, чтобы купить недвижимость и ценные бумаги, было загадкой, но он активно поддерживал демократов, и о нем хорошо отзывались местные власти, его пожертвования в их казну охотно принимались.

Через пару дней дело было сделано: Джек Делейни был назначен законным опекуном Ханичайл и управляющим ранчо Маунтджой до достижения ею двадцати одного года.

Делейни с триумфом вернулся на ранчо Маунтджой. Только на этот раз он взял с собой парочку здоровенных мужиков; с ним также была женщина в форме медицинской сестры, а на руках постановление суда, предписывающее, что Ханичайл должна жить с ним.

Он попытался быть с ней ласковым, но Ханичайл приняла его в штыки.

Она стояла на крыльце вместе с негритянкой и ее сыном, едва удерживая на поводке рычавшую собаку.

– Предупреждаю тебя, чтобы ты поскорее убрался с моей земли, иначе я спущу на тебя собаку, – сказала она.

– Ханичайл, Ханичайл, – сказал Джек, в мольбе сложив руки. – Я здесь, чтобы поговорить с тобой. Рассказать тебе, что произошло. Я только хочу помочь тебе, девочка. Не спускай на меня собаку, а просто выслушай меня.

– Убирайся, – презрительно приказала Ханичайл.

– Ты сама все портишь, – со вздохом заметил Джек. – Твоя мама всегда говорила, что ей с т обой очень трудно, а сейчас я и сам это вижу. Но дело в том, что у меня на руках предписание суда, подписанное судьей Сан-Антонио и твоим адвокатом Андерсеном, в котором я назначаюсь твоим законным опекуном до тех пор, пока тебе не исполнится двадцать один год. Покажи ей документ, Винни, – сказал он одному из здоровяков.

– Вот, – сказал Винни, подходя к Ханичайл и с опаской косясь на собаку, которую девушка с трудом удерживала на поводке.

Ханичайл взяла в руки официальную бумагу с красной печатью и прочитала, что там было написано. Лицо ее побледнело, и она сказала срывающимся голосом:

– Ты готов убить меня, лишь бы завладеть моим ранчо. Точно так же, как ты убил мою мать.

– Ну теперь вы и сами видите, – сказал Джек, повернувшись к сестре и крутя пальцем у виска. – Девочка свихнулась от всего того, что с ней случилось. Она не отдает себе отчета в том, что говорит. Ханичайл, у тебя есть выбор: либо ты поедешь со мной и мы покончим с этим делом, либо я иду за шерифом и он заставит тебя поехать.

Ханичайл беспомощно посмотрела на Элизу, поняв, что с ней не шутят и что у нее нет выбора.

– Я поеду, – ответила она. – Но я скоро вернусь обратно. Я повидаюсь с мистером Андерсеном и скажу ему, что здесь ошибка. Он аннулирует постановление суда.

Она передала собаку Тому и села на заднее сиденье «кадиллака». Медсестра села по одну сторону от нее, Винни – по другую. Из глаз Ханичайл струились слезы, оставляя следы на красной коже сиденья и горько-соленый вкус во рту.

Медсестра не сделала ни единой попытки успокоить ее, а Джек не отрывал взгляда от дороги.

– Куда мы едем? – спросила Ханичайл, придя в себя. – Мне кажется, что ты говорил про Хьюстон.

– Лучше успокоить ее, как мы и планировали, – сказал Джек сестре.

Та быстро достала уже наполненный шприц и, прежде чем Ханичайл что-то поняла, сделала ей укол в руку.

 

Они ехали долго, но Ханичайл не знала об этом. Когда она наконец пришла в себя, то уже была в больнице «Вэлли-Вью». Два врача ставили свои подписи на справке, гласившей о том, что она лишилась рассудка и они несут за нее ответственность.

Больница находилась в скалистой местности Техаса и представляла собой трехэтажный готический особняк, украшенный башнями с бойницами и фронтонами. Это было пристанище эксцентричного викторианского антрепренера, и он построил его из коричнево-желтого кирпича, транспортировка которого в эти дикие места стоила ему целого состояния. Этот дом мечты старого человека служил сейчас приютом для почти пятидесяти пациентов с различными степенями умственного расстройства, семьи которых были готовы платить любые деньги, чтобы исключить больных родственников из своей жизни.

Дом окружали узкие гравийные дорожки, которые вились между лужайками, цветочными клумбами и упирались в зубчатые стены. Электрические ворота охраняли мужчины в униформе, а по ночам по всей территории бегали собаки. Ходили слухи, что те, кто попадал сюда, уже назад не возвращались.

Ханичайл проснулась в комнате, полной белого света. Она была маленькой и ярко освещенной. На полу лежал коричневый линолеум, а белые стены были обшиты темно-зелеными панелями. Единственное окно располагалось высоко, и на нем была решетка.

Она подняла голову, и ее пронзила боль. Ханичайл попыталась поднять руки, чтобы ощупать ее, но не смогла. Она попыталась сесть, но это ей тоже не удалось. Подняв голову, на этот раз с большой осторожностью, она увидела толстые кожаные ремни, перекрещивающиеся на груди и крепившие руки к бокам. Ремни были также на бедрах и боках.

Охваченная ужасом, она опустила голову на тонкую подушку. Ей захотелось позвать на помощь, позвать кого-нибудь, чтобы он пришел и помог ей, рассказал, что с ней произошло и где она находится. Но когда она открыла рот, чтобы закричать, из него не вылетело ни звука. Напрягая ум, она попыталась вспомнить, как она сюда попала. Ее голова была пустой. Она чувствовала себя так, словно у нее не было прошлого.

Ханичайл закрыла глаза и стала считать в уме секунды, минуты. Прошел целый час, но никто не пришел. Она попыталась вырваться из кожаных тисков, но они только врезались ей в тело. Перестав считать, она уставилась в потолок, ожидая, что будет дальше.

Дверь с шумом распахнулась, толстая рыжеволосая женщина в белом халате просунула в нее голову.

– Проснулась наконец. – Широким шагом она подошла к кровати, схватила своей огромной ручищей запястье Ханичайл и начала считать пульс, сверяя его с часами, приколотыми к груди. – Ммм, снова скачет, – выдавила она из себя. – Придется дать тебе успокоительное.

Она вышла из комнаты и через минуту вернулась, катя перед собой белую эмалированную тележку со сверкающими хирургическими стальными подносами, на которых лежали ампулы и шприцы. Глаза Ханичайл расширились от ужаса, когда она поняла, что женщина хочет сделать ей инъекцию, которая снова погрузит ее в сон. Ей так никогда и не удастся выяснить, где она и когда ее выпустят, если выпустят вообще.

– Нет, – закричала она, обретя голос, – нет, нет, нет! Не делайте этого. Пожалуйста, не делайте.

Рука женщины со шприцем застыла в воздухе.

– Так-так, вот ты и показала свой характер. Именно о нем нас и предупреждали. Неудивительно, что они поместили тебя сюда. Они сказали, что ты буйная, теперь я и сама это вижу. Какая ярость! Ну, ну.

Подняв простыню, женщина глубоко воткнула шприц в ягодицу Ханичайл.

Ханичайл закричала от боли и страха.

– Скажите мне, где я, – прошептала она, – пожалуйста...

Сложив на груди руки, женщина наблюдала за ней.

– Где ты? Ты в частной клинике, юная леди. Ты родилась под счастливой звездой, имея такого заботливого отчима, который поместил тебя сюда. Иначе тебя отправили бы в психушку, где ты лежала бы с другими психами.

Но Ханичайл уже спускалась в темный туннель, где не было ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Только одна чернота.

Она не знала, прошли ли часы, дни, недели, когда снова пришла в себя. Из-за полуоткрытой двери пробивался лучик света, и в этом тусклом пятне Ханичайл различила кого-то сидевшего у ее постели. На этот раз это была молодая женщина. У нее были светлые волосы, а кожа такая бледная, что, казалось, она светилась в темноте. Женщина спала.

Ханичайл тихо лежала, наблюдая за ней. Она вспомнила толстую женщину и то, что с ней случилось, и ей не хотелось, чтобы это повторилось снова. Она сказала себе, что должна казаться спокойной, говорить тихо и разумно. Она должна выяснить, как оказалась здесь.

Все еще привязанная к койке, она тихо лежала, ожидая, когда бледная женщина проснется.

Ночь стала сереть, когда женщина наконец потянулась и глубоко вздохнула. Зевая, она взглянула на часы:

– Прошло уже много времени.

Затем она посмотрела на свою пациентку, и их взгляды встретились.

Ханичайл спокойно сказала:

– Я ждала, когда вы проснетесь.

– Вы очень тактичны, юная леди, – заметила женщина. – А как вы себя сегодня чувствуете?

– Почему меня привязали?

– Чтобы вы хорошо отдохнули, дорогая. И чтобы вы не бродили по коридорам, создавая хаос.

– Я это делала? – удивилась Ханичайл.

– Нет, насколько мне известно. Вы были тихой, как мышка, с того самого момента, как вас привезли сюда. Прошла почти неделя.

– Неделя? Вы хотите сказать, что я привязана к койке целую неделю? Но почему? Почему я здесь? Что я сделала?

– Все эти вопросы к доктору Лестеру, – ответила сестра, расправляя простыни. – Скоро будет утренний обход, так что вам осталось ждать недолго. Потом мы решим, снимать ли с вас эти ремни.

Через минуту в дверь просунулась голова доктора. Он вопросительно посмотрел на сестру, а затем на Ханичайл:

– Ну как она сегодня?

– Лучше, сэр. Она выглядит спокойно, – ответила сестра.

Он вошел в комнату и встал у койки, глядя на Ханичайл. Это был высокий мужчина с неопрятной седой шевелюрой, кустистыми черными бровями и невыразительным лицом.

– Чувствуете потребность сесть? – спросил он.

Она кивнула. Сестра быстро развязала ремни, и Ханичайл потянулась, распрямляя затекшие конечности.

– Сожалею, что нам пришлось это сделать, – сказал доктор Лестер, – но так было лучше для вас же.

– Вы думаете, что я могу убежать? Или причинить кому-нибудь вред?

– Мы решили, что вы можете нанести вред самой себе, – ответил доктор, заглянув в карту. – Вам пришлось пройти через трудное время. Вы помните, что с вами случилось?

– Убили мою мать. И это сделал Джек Делейни, – ответила Ханичайл дрогнувшим голосом.

Доктор вздохнул и покачал головой:

– Ваш отчим прав: вы нелогичны. И вы все еще продолжаете вести себя нелогично. Он подумал, что вам нужны тишина и покой, чтобы прийти в себя. Здесь как раз то самое место, Ханичайл.

– Это место для сумасшедших, не так ли? Джек Делейни сказал, что я свихнулась, и поместил меня сюда. Почему вы не хотите видеть правду? Он женился на моей матери только потому, что думал, что она богата. И стал моим опекуном, чтобы прибрать к рукам нефтяные деньги. Джек – убийца, и сейчас, когда он от меня отделался, может делать с ранчо Маунтджой все, что угодно.

Доктор многозначительно посмотрел на сестру и покачал головой:

– Сестра Греновски поможет вам принять ванну, а затем вы позавтракаете. После этого вам, возможно, будет разрешено немного погулять вокруг дома и посидеть в гостиной с другими пациентами. Компания пойдет вам на пользу. Возможно, завтра вам будет разрешено погулять по саду. Я здесь для того, чтобы помочь вам, Ханичайл. Вам остается только доверять мне.

Ханичайл хотелось закричать, чтобы ее выпустили отсюда, но она заметила многозначительный взгляд, которым обменялся доктор с сестрой, и поняла, что криком делу не поможешь. Они будут только покачивать головами и говорить: «Делейни был прав». Она должна действовать по возможности разумно, а не устраивать сцен, или они снова введут ей успокоительное.

– Будь хорошей девочкой, Ханичайл, – сказал доктор перед уходом, – и делай то, что тебе говорят. Пройдет время, и тебе здесь понравится.

Днем сестра Греновски вывела ее на прогулку. Ханичайл увидела высокие стены и охранников с собаками. Ее сердце упало. Она поняла, что выхода отсюда нет, и горько заплакала.

– Это всего лишь больница, как любая другая, – сказала сестра, успокаивая ее. – Многие наши пациенты боятся внешнего мира. Он представляет бпасность для них. Эти высокие стены и охрана не для вас, а для того, чтобы изолировать вас от внешнего мира.

Ее слова звучали так правдоподобно, что Ханичайл почти поверила им. Правда, она не боялась внешнего мира, она боялась оставаться здесь.

На следующий день доктор снова посетил ее.

– Я хочу домой, – сказала Ханичайл, умоляюще глядя на него. – Пожалуйста. Я не сумасшедшая. Вы должны сами это видеть.

– Последние несколько месяцев подействовали на вас травматически, – ответил доктор, улыбаясь. – Вас мучает тревога. Мистер Делейни беспокоится за вас. Он желает вам только хорошего. Вы должны оставаться здесь до тех пор, пока вам не станет лучше.

Ханичайл была в ловушке. Джек устранил ее со своего пути, как устранил Роузи. Сейчас он полностью завладел ранчо, и если нефть будет найдена, она будет принадлежать только ему. Ханичайл догадывалась, что Джек хорошо заплатил доктору, чтобы тот держал ее здесь. Надежда покинула ее, когда она осознала, что останется здесь навсегда.

Дни шли за днями, похожие один на другой, за исключением воскресений, когда все, кто ходил, посещали утренние службы в холодной маленькой деревянной церквушке, стоявшей в сотне ярдов от основного здания.

Каждое утро Ханичайл спрашивала, когда она сможет вернуться домой. Она умоляла врачей отпустить ее, говоря им, что она не сумасшедшая, но они только успокаивали ее и давали транквилизаторы или делали уколы, которые ослабляли ее волю и уводили от действительности.

Месяцы проходили в полной апатии. Ханичайл стала похожа на других женщин: она часами сидела в гостиной, уставившись в зарешеченное окно, по которому струились капли дождя, или на пламя в камине, который тщательно охранялся. Она даже перестала замечать буйных пациентов, сидевших привязанными к креслам, и тех, которые совершенно ослабли и сидели, громко хохоча неизвестно отчего. Она ни с кем не разговаривала. Какая в этом польза? – спрашивала она себя бесконечно долгими темными ночами, запертая в своей узкой комнатушке с зарешеченным окном, до которого она могла дотянуться, встав на цыпочки, чтобы увидеть верхушку росшего под окном каштана. Роузи была мертва, а ее вместо Джека заточили в тюрьму. Ей никогда не выбраться отсюда.

Шел снег, когда шесть месяцев спустя к ней приехал мистер Андерсен. Это было за неделю до Рождества. По стенам были развешаны разноцветные гирлянды, сделанные самими пациентами, которые уже давно забыли, что такое Рождество, а в холле стояла высокая голубая ель, запах которой распространялся по всей больнице.

Ханичайл сидела в гостиной у окна. Нераскрытая книга лежала у нее на коленях. Она взяла ее с полки несколько недель назад, но пока не прочитала ни слова. Когда-то книги уносили ее в другой мир; сейчас она знала, что этого больше не произойдет. Она была далека от реальности и даже от своих собственных мечтаний.

Было ужасно холодно; старая отопительная система громко бурлила, согревая воздух только рядом и оставляя холодной всю комнату. Кутаясь в старый серый свитер, Ханичайл наблюдала, как от ее дыхания запотевает окно. Она вывела на нем пальцем: Фишер. Каждый раз, когда она вспоминала о собаке, сердце ее начинало болеть, что говорило о том, что она все еще жива.

– Ханичайл, к тебе посетитель, – сказала ей сестра. – Поторопись, девочка. Мы ведь не хотим заставлять его ждать?

Сердце Ханичайл сжалось от страха: это мог быть только Джек. Она с ужасом посмотрела на сестру.

– Мистер Андерсен приехал из Сан-Антонио, чтобы повидаться с тобой, – сказала сестра. – Он ждет тебя в офисе. Идем, Ханичайл. Что с тобой происходит?

Слабая надежда зародилась в душе Ханичайл, но тут она вспомнила, что мистер Андерсен подписал постановление суда, передающее ее в руки Джека. Он приехал сюда не для того, чтобы помочь ей.

Услышав, как они входят в комнату, мистер Андерсен отвернулся от окна и смотрел на Ханичайл, отметив про себя и ее истощенный вид, и ее потухший взгляд, и ее апатию.

– Господи, Ханичайл, что они с тобой сделали? – воскликнул он, судорожно сглотнув. – Подойди ко мне, детка. Почему бы тебе не сесть?

Андерсен сел напротив Ханичайл.

– Я здесь, чтобы извиниться перед тобой, – сказал он. – Я совершил чудовищную ошибку, отдавая тебя в руки Делейни.

Ханичайл молча смотрела на адвоката.

– ФБР обвиняет Делейни в организованном преступлении, – сообщил Андерсен, пряча от нее глаза. – Мне стало известно об этом, когда ФБР связалось со мной, чтобы узнать о ранчо Маунтджой и нефти. – Он нервно покашлял и добавил: – К сожалению, там нет нефти. Компания пробурила с дюжину скважин, но ничего не нашла. Они решили остановить работы. Мне очень жаль, Ханичайл. Но по крайней мере у тебя на счету в банке пара тысяч долларов, а это лучше, чем если бы они не бурили. – Адвокат наклонился к Ханичайл и с виноватым видом сказал: – Мне тошно думать, что Делейни удалось запрятать тебя в эту больницу. Я приехал сразу же, как только узнал о его делах. И приехал забрать тебя отсюда, моя дорогая. – Он погладил Ханичайл по руке. – Делейни больше не является твоим опекуном и не управляет ранчо Маунтджой. Оно переходит к тебе, и я готов помочь тебе управлять им.

Ханичайл оглядела комнату с зарешеченными окнами. Ей больше нет дела до Джека Делейни, доктора Лестера и нефтяных денег. Она уезжает отсюда. Она вернется домой, на ранчо Маунтджой.

 

Иногда сон на этом обрывался; но в хорошие ночи она снова переживала радость возвращения домой: горячие объятия Элизы, сияние голубого неба над головой и осознание вновь обретенной свободы. Этого Ханичайл никогда не забудет.

Когда на следующее утро она проснулась в Маунтджой-Хаусе, оглядела роскошную комнату с шелковыми шторами на высоких окнах, увидела Эллен, свою служанку, вошедшую в комнату с завтраком на подносе, на какую-то долю секунды ей показалось, что она снова видит сон. Но затем она услышала голос Лауры в коридоре, голос тети Софи, взывавший поторопиться, так как они опаздывают, и поняла, что Джек Делейни принадлежит прошлому, а вокруг нее реальная жизнь.

 

Глава 25

 

Лорд Маунтджой, красивый и импозантный, во фраке и с белой бабочкой, ровно в шесть вечера перед балом спустился вниз по лестнице. Он остановился в огромном холле, с одобрением оглядывая цветочные композиции и дорожку цвета бургундского вина, раскатанную до самого порога и вниз по лестнице, ведущей во двор. Он перекинулся несколькими словами с Суэйном, стоявшим в холле и очень похожим на официанта во взятом напрокат черном фраке и черном галстуке, благодаря небеса, что на нем нет сегодня его ужасных скрипучих ботинок. Маунтджой знал, что вполне может доверить ему безопасность: у этого человека был острый взгляд, от которого ничто не ускользнет.

Старый лорд вышел наружу, чтобы узнать, какая на дворе погода. Небо слегка было затянуто тучами, но было тепло и приятно, и если повезет, то, возможно, не будет дождя.

Вернувшись в дом, он заглянул в столовую, где был накрыт огромный стол на шестьдесят гостей.

– Господи! – воскликнул он, разглядывая выставку серебра с позолотой и фарфора; ручной работы бокалы, сверкавшие в свете люстр, золотые вазы, наполненные гроздьями винограда, розово-золотистыми персиками и орехами; с дюжину фамильных серебряных канделябров; зеленый плющ, переплетенный с белыми камелиями, вился по всей длине туго накрахмаленной белой скатерти из Дамаска; серебряные вазы с белыми розами и лилиями были расставлены по центру стола.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-05-06; Просмотров: 285; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.091 сек.