ЧАСТЬ II 9 страница

– Ты можешь попытаться, – сказала Лаура, целуя его и думая, какой же он чудесный мужчина. – Но мне почему-то кажется, что она никогда не сможет забыть его.

Однако в тот же вечер Билли за обедом усадил Ханичайл рядом со своим старым другом. Чарлз Маршалл был американцем и прямой противоположностью Алексу. Он развлекал Ханичайл и даже обыграл в триктрак.

– Совсем как Алекс, – печально заметила Ханичайл, подумав, увидит ли его снова.

Камилла Стонтон не спускала глаз с Анжу, игравшей в триктрак с Гарри; она сразу распознала в ней хищницу. Вместо того чтобы уделять ей внимание, потому что именно она пригласила его в Сакстон-Моубри, двери которого без нее были бы для Гарри закрыты, он проводил время с Анжу.

Тридцатисемилетняя Камилла была светловолосой и привлекательной. Ее пятидесятилетний муж, человек военный, часто уезжал на уик-энд по служебным делам. В своей замужней жизни она рано научилась искать на стороне развлечений, удовлетворения своей страсти, и Гарри определенно был не первым ее любовником, но на данный момент единственным, и она не собиралась отдавать его Анжу.

Сейчас они сидели у окна, пили шампанское, и Камилле казалось, что они больше разговаривают, чем играют в триктрак. Она приблизилась к парочке и многозначительно сказала:

– Спокойной ночи, Анжу. Спокойной ночи, Гарри, дорогой. Уже поздно, и я хочу спать. Пойду лягу.

Гарри поднялся.

– Спокойной ночи, Камилла. Приятных сновидений, – пожелал он, быстро ткнувшись губами в ее щеку.

Анжу улыбнулась, когда Камилла снова многозначительно посмотрела на Гарри: она поняла, что они обменялись намеками. Она смотрела ей вслед, и когда Камилла бросила на них взгляд через плечо, Анжу рассмеялась.

– Время спать, Гарри, – сказала она волнующим голосом. Затем притворно зевнула, прикрывая хорошенький ротик рукой. – Пожалуй, я тоже отправлюсь спать вслед за Камиллой. Желаю тебе спокойной ночи.

Гарри наклонился к ней и прошептал:

– Но Камилла будет ждать меня, а ты – нет.

– Откуда ты знаешь? – промурлыкала Анжу, одарив Гарри соблазнительной улыбкой. – Конечно, если не попытаешься выяснить, – добавила она и ушла.

Анжу влекло к Гарри, несмотря на то что у него не было денег и его нельзя было назвать хорошим человеком. Маленькое развлечение – это все, чего она хотела, о чем и дала ему ясно понять, когда через полчаса он тихо постучал в ее дверь и, войдя в комнату, сразу обнял ее. На ней была атласная ночная рубашка, которая, естественно, не была выбором тети Софи: с разрезами по бокам до талии и спереди чуть ли не до самого пупка. Анжу недолго оставалась в ней, так как Гарри был нетерпеливым любовником.

– Я ждал этого момента с того самого дня, когда познакомился с тобой, – шептал он ей на ухо, лежа в постели. – Я знал, что это всего лишь вопрос времени, потому что мы очень похожи, ты и я. Вот почему я даже могу полюбить тебя, если ты дашь мне хотя бы полшанса.

Анжу накрыла его рот своей рукой.

– Никакой любви, – сказала она, хорошо понимая, что у Гарри на уме одни только деньги Маунтджоя, впрочем, как и у нее. – Давай-ка лучше займемся сексом.

Гарри был опытным любовником: как-никак у него за плечами годы практики. И он так же, как и Анжу, умел быстро исчезать. Никто даже не заподозрил, что он был в ее комнате, за исключением, конечно, Камиллы. Она с тех пор больше никогда не разговаривала с Гарри, но быстро разнесла по всему Лондону, что знает о факте, которым юная Анжу позорит своего двоюродного деда, и что она не так хороша, как кажется. Вернувшись на следующей неделе в город, Анжу пошла в театр вместе с Ханичайл и Лаурой. Билли и его американский друг Чарлз Маршалл сопровождали их, а в эскорте Анжу был Лори Фостер, младший сын герцога. Анжу была довольна: он был привлекательным, веселым, и после театра они собирались провести время в «Парижском кафе». Но тут она увидела Алекса Скотта, сидевшего в партере в нескольких рядах от них.

Анжу посмотрела на Ханичайл. Та тоже заметила Алекса и выглядела так, словно наступил конец света, потому что человек, в которого она влюбилась, был с другой и даже ни разу не позвонил ей со дня приема у Билли.

– Уж не Алекс ли Скотт там сидит, Ханичайл? – спросила Анжу невинным голосом. – Интересно, с кем это он? Она очень красива, тебе не кажется?

Лаура предостерегающе посмотрела на Анжу, но уже было поздно.

– Он с Джиной Маттео, – ответил Билли. – Они старые друзья еще по Италии.

Ханичайл печально подумала: что она сделала? Что она такого сказала, что Алекс больше не захотел видеться с ней? Какое-то время он был любящим и внимательным, а затем неожиданно исчез из ее жизни. Она старалась не смотреть на Алекса с Джиной, когда после представления они поднялись со своих мест. Ханичайл старалась выглядеть беспечной и веселой, когда они пришли в «Парижское кафе». По окончании вечера она поспешила удалиться в свою комнату, чтобы провести еще одну бессонную ночь, задаваясь вопросом, почему Алекс покинул ее.

По крайней мере сейчас она знала, что он вернулся в город, и очень надеялась, что он позвонит ей, но прошла неделя, а он так и не позвонил. Лаура собиралась поехать вместе с Билли в Суинберн, чтобы познакомить его со своей бабушкой, и предложила Ханичайл отправиться вместе с ними. Анжу собиралась на танцы в Глостершир, и Ханичайл знала, что, оставшись дома одна, будет думать только об Алексе, который, по всей вероятности, проводит время с Джиной или какой-нибудь другой привлекательной женщиной.

– Ты будешь меня сопровождать, – настаивала Лаура. – Нечего тебе слоняться по дому и ждать, когда позвонит Алекс. Он, возможно, тоже уехал на уик-энд, как и многие другие.

Ханичайл была рада, что согласилась на эту поездку, так как познакомилась с Джинни Суинберн и сразу влюбилась в Суинберн-Мэнор.

– На самом деле это совсем не поместье, – объясняла Лаура в поезде. – Ничего похожего на Сакстон-Моубри или Маунтджой-Парк. Это маленький домик бывшего торговца овечьей шерстью. Он очень старомодный и почти развалившийся, но я люблю его.

Она с беспокойством посмотрела на Билли и Ханичайл, так как хотела, чтобы и они его полюбили.

– Ну разве можно не любить его? – спросила она с гордостью, показывая гостям дом.

Погода была хорошей, небо голубым, солнце играло на серых камнях дома. Джинни стояла на крыльце, встречая их.

– Ханичайл, моя дорогая, – сказала она, обнимая девушку, – мне кажется, что я давно тебя знаю, так как Лаура много писала о тебе.

Выцветшими голубыми глазами Джинни внимательно оглядела Билли.

– Я вижу, что Лаура сделала хороший выбор, – заключила она. – Моя девочка всегда была разумной. По крайней мере, – добавила она, вспомнив о Хаддоне, – большей частью.

Лаура шутливо закатила глаза к небу, затем посмотрела на Билли и рассмеялась.

– Я думаю, что Билли весьма польщен, что я выбрала его, ба, но ты знаешь, он сам сделал свой выбор.

– Тогда я рада за него, – ответила Джинни. – Я рада приветствовать его в моем доме.

– Не успеешь опомниться, Билли, как она тебя поцелует. Моя бабушка – большая охотница целоваться.

– Так, значит, вот ты в кого, – сказал Билли, и все засмеялись.

К вечеру похолодало, как это обычно бывает в Йоркширской долине, и ужин проходил у камина. Ханичайл думала, что ей никогда не приходилось бывать в таком уютном доме, как этот, и она сказала об этом Джинни.

– Я знаю, что ты далеко от своего дома, поэтому можешь считать это место своим, – улыбаясь сказала Джинни.

На следующее утро Лаура показала гостям конюшню и кобылу, которую купила у Хаддона за двадцать фунтов. Билли тщательно осмотрел животное и сказал:

– Ты сделала хорошую покупку. Мы можем поставить ее в одну конюшню с жеребенком и вместе их тренировать. Посмотрим, кто из нас победит.

Лаура погладила Сашу по холке и угостила ее яблоком, от чего кобыла восторженно заржала.

– Я буду тренировать их обоих, если ты мне это позволишь, – предложила она.

– О таком тренере я и мечтать не мог. Мы расширим конюшни и создадим для тебя хорошее тренировочное поле.

– Правда? – обрадовалась Лаура. – А когда?

– Скоро, – пообещал Билли. – Когда ты выйдешь за меня замуж.

– Ты пока не сделал мне предложения, – ответила Лаура, рассмеявшись.

– Не беспокойся, сделаю. Я хотел попросить разрешения у лорда Маунтджоя, но тетя Софи сказала, что лучше немного подождать, так как он может решить, что мы недостаточно долго знаем друг друга.

– Моя бабушка так не думает, – заметила Лаура.

– Я знаю. Я уже спрашивал ее, и она ответила, что, конечно, я могу жениться на тебе; она будет только рада сплавить тебя с рук.

– Почему меня спрашивают в последнюю очередь? – возмутилась Лаура. – Меня. Объект твоего желания, ту, кого ты любишь.

– Сначала мне надо собраться с мужеством, купить кольцо и только тогда встать на одно колено. Я ч-ч-человек, который привык делать все как полагается.

– Тогда поскорее поцелуй меня, Билли, а то за всеми этими вещами ты забудешь, что любишь меня.

Днем троица поехала в Харроугейт купить Джинни лекарство и показать Билли сады и антикварные магазины. Они провели чудесное время за чаем у «Беттис», а когда выходили, то чуть не налетели на Хаддона.

– Господи, Сакстон, неужели это вы? – удивился он, протягивая Билли руку. – Что вы здесь делаете? Решили еще раз осмотреть мои конюшни?

– Здравствуйте, Хаддон. Нет, нет, я больше не ищу себе тренера. Я уже нашел его.

– Здравствуйте, Хаддон, – сказала Лаура, широко улыбаясь.

– Господи, Лаура. – Хаддон изумленно посмотрел на девушку, а затем на Билли. – Вы хотите сказать, что ваших лошадей будет тренировать Лаура?

– Совершенно верно, – ответил, улыбаясь, Билли. – О лучшем тренере я и мечтать не мог.

– До свидания, Хаддон, – бросила Лаура через плечо, выходя на улицу.

– Спасибо, – сказала она Билли, – но это не совсем правда. В действительности я не твой тренер; я буду только тренировать Крекера и Сашу.

– Это только начало, – пообещал Билли, ласково сжимая руку Лауры.

Джинни очень опечалилась, когда на следующий день молодые люди собрались уезжать.

– Помните, что вы здесь не посторонний, – сказала она на прощание Билли. – А ты, Ханичайл, дорогая, приезжай в любое время и живи здесь сколько хочешь.

На следующей неделе в Лондоне установилась жаркая и душная погода. От нее Анжу сделалась еще более неугомонной. Она постоянно думала об Алексе, но в отличие от Ханичайл не собиралась сидеть сложа руки. Она просмотрела телефонный справочник и нашла адрес офиса Скотта на Сент-Джеймс.

Она улыбнулась себе в зеркале, затем надела шелковое платье без рукавов, сбрызнула себя своими любимыми духами и отправилась на такси на Сент-Джеймс.

– Пожалуйста, мистера Скотта, – сказала Анжу секретарше в приемной.

Женщина посмотрела на нее как-то странно, из чего она пришла к заключению, что подружки Алекса никогда не появляются в его офисе.

– Скажите ему, что мисс Маунтджой хочет его видеть, – приказала она.

Дожидаясь возвращения секретарши, Анжу расхаживала по красивому холлу, думая о том, что скажет Алекс, когда увидит ее.

– Идите за мной, мисс, – пригласила секретарша и повела ее по покрытой голубой дорожкой лестнице в офис Алекса.

Он ожидал, стоя в дверях, и был немало удивлен, увидев Анжу. Она ворвалась в офис прежде, чем он успел остановить ее.

– Я знаю, что вы ждали Ханичайл, но вместо нее пришла я. Я подумала, что мы могли бы вместе провести время за ленчем и поговорить о ней. Вы знаете, она очень расстроена из-за того, что вы не звоните ей.

– Анжу, что вы здесь делаете? – раздраженно спросил Алекс. – Спасибо за приглашение, но у меня нет времени на ленч. Я очень занятой человек. И не хочу обсуждать Ханичайл ни с вами, ни с кем-либо другим. Пожалуйста, уходите, пока я окончательно не рассердился.

Анжу поняла, что Алекс собирается выставить ее за дверь, и взмолилась:

– Пожалуйста, Алекс, не прогоняйте меня. Я не такая наивная и ранимая, как Ханичайл. Я знаю, что нужно такому, как вы, мужчине.

Алекс рассмеялся.

– Вы очень глупая молодая женщина, – строго сказал он, – и если лорд Маунтджой узнает, что вы были здесь, то очень на вас рассердится.

– Но он не знает и никогда не узнает, – настаивала Анжу. – Пожалуйста, Алекс. Все, что я прошу, это только ленч.

Подойдя к столу, Алекс нажал на кнопку, вызывая помощника. Анжу была вынуждена отступить, когда за ее спиной стали открывать дверь.

– Пожалуйста, проводите мисс Маунтджой, Ставрос, – холодно произнес Алекс. – Мне кажется, она спешит на ленч.

– Это еще не конец, Алекс, – пообещала Анжу. – Наступит день, и вы угостите меня ленчем, – сказала она и выплыла из офиса.

Куда бы после этого Алекс ни пошел, он всегда натыкался на Анжу; он не знал, как ей это удавалось, но она посещала те же самые места, что и он. И каждый раз подкрадывалась к нему, приглашая то на ленч, то на коктейли и обеды. Он находил ее забавной и в то же время опасной. Кроме того, она совсем его не интересовала. Она была самой плохой из девушек Маунтджой.

Глава 29

Алекс Скотт не мог выбросить из головы Ханичайл. Он засыпал и просыпался с мыслью о ней, а когда брился, то видел в зеркале ее милое личико. Сейчас в своем офисе на Сент-Джеймс он смотрел в окно, продолжая думать о ней.

День был прекрасным. Яркое солнце озаряло все вокруг, но в голове у него был туман. Ему предстояло решить, заключать ли сделку с греческим танкерным флотом, но впервые в жизни Алекс не мог сосредоточиться.

С раздражением отвернувшись от окна, он приказал себе не быть смешным и сел за письменный стол, заставив себя просмотреть бумаги, аккуратно разложенные его помощником. Но вместо этого рассеянно провел рукой по гладкой патине стола, вспомнив, как купил его двадцать лет назад, когда человек, которого он ненавидел всю жизнь, был окончательно разорен. Он выставил на аукцион содержимое своих огромных офисов и домов, и Алекс все еще не мог забыть того горьковато-сладкого удовольствия, которое испытал, когда по очень низкой цене купил дом, – удовольствия от мщения.

Сейчас, за исключением эстетического наслаждения прекрасно отполированного дерева под его рукой и патины, лучившейся янтарным светом, он больше не испытывал удовольствия.

Он поднялся в большую красивую комнату и стал оглядывать трофеи своей личной войны: персидский шелковый ковер, чиппендейловское бюро, резное зеркало эпохи итальянского Возрождения. Это все были трофеи долгой войны, которую он, как ему казалось, выиграл. Он занял офис старика, пользовался его вещами, забрал у него жизнь. Но это не принесло Алексу радости. Единственными вещами, которые он купил с любовью, а не с ненавистью в сердце, были картины.

Алекс внимательно посмотрел на висевшие на стенах произведения искусства: бесценного Каналетто; этюд Джотто, нарисованный на дереве; три рисунка Леонардо. И на новейшее свое приобретение: маленькую картину Моне с летним цветущим садом, которую он увидел в витрине «Лефт-Бэнка» и в которую влюбился с первого взгляда.

На это был простой ответ. Он просто вошел к дилерам, без колебаний заплатил требуемую цену, потому что чувствовал, что художник, который проник к нему в душу, стоит гораздо больше, чем любой человек, имеющий дело с товарами и кораблями. Но он не мог найти простого ответа относительно своей любви к Ханичайл Маунтджой. Фактически на него вообще не было ответа.

Алекс снова сел за письменный стол, чтобы посмотреть расчеты, подготовленные для него помощником, но его взгляд то и дело возвращался к маленькому садику Моне, стоявшему на позолоченном мольберте на его столе, а мысли – в прошлое, о котором ему не хотелось думать. По крайней мере сейчас.

Откинувшись во вращающемся кресле, Алекс вздохнул, лениво потянулся, сомкнув руки за головой, крутанулся в кресле к большому окну, за которым виднелись верхушки освещенных солнцем платанов и голубое небо. Плохо, что он не может ясно мыслить. Ему надо прогуляться, проветрить голову, возможно, посмотреть, какие произведения искусства предлагают дилеры на Бонд-стрит. Ему надо собраться с мыслями.

Алекс вызвал Ставроса, сказал ему, что отлучится на час или два, поправил итальянский шелковый галстук в полоску, надел пиджак и легко сбежал по широкой, покрытой голубой дорожкой лестнице старинного особняка эпохи Регентства, в котором размещались его многочисленные офисы.

Через Пиккадилли Алекс вышел на Олд-Бонд-стрит, останавливаясь то здесь, то там, чтобы осмотреть витрины дорогих художественных магазинов. Он дошел до Кларджес-стрит, когда светловолосая молодая женщина, вынырнув из-за угла, налетела на него. Ее маленькая шелковая шляпка слетела с головы и угодила прямо под колеса проезжавшего мимо такси, а ее сумочка упала на землю, раскрылась, и из нее высыпались губная помада, компактная пудра, записная книжка, шариковые ручки, расческа и монеты.

– Ханичайл! – воскликнул Алекс, рассмеявшись. Он чувствовал себя так, словно его сон стал явью: он держал Ханичайл в своих объятиях.

– О! – выдохнула она, вздрогнув и взглянув Алексу в глаза. – Ох, Алекс.

От ее голоса сердце у него перевернулось.

– Куда ты так торопишься?

На какое-то время она остолбенела, словно забыв, куда она бежала.

– В парикмахерскую. Я опаздываю и поэтому бежала. Мне просто повезло, что я налетела на тебя, а не на кого-то другого.

– Боюсь, что твоей шляпке совсем не повезло. – Они оба посмотрели на расплющенную под колесами шляпку и, нагнувшись, стали, смеясь, подбирать содержимое сумочки.

Алекс поднял шляпку и протянул ее Ханичайл.

– Она подлежит восстановлению? Или вся жизнь из-за нее разбита?

Она снова рассмеялась звонким радостным смехом, заставившим его улыбнуться.

– Боюсь, что она безнадежна, как любит выражаться Лаура. Но это не имеет значения: я ненавижу носить шляпки и делаю это только потому, что тетя Софи говорит «так полагается», а я подчиняюсь ей.

Они стояли, глядя друг на друга, и улыбались. На ней было гиацинтово-голубое летнее платье под цвет глаз, белые сандалии на ремешках и маленькие белые перчатки. Короткие, до плеч, волосы цвета пшеницы сверкали на солнце и, по мнению Алекса, не нуждались в услугах парикмахера. Она была само совершенство.

– Я бы пригласил тебя на ленч, – сказал Алекс, хотя отлично понимал, что говорить этого не следует, – но ты ведь спешишь к своему парикмахеру.

– Я бы предпочла провести время с тобой, – честно ответила Ханичайл, глядя на него бездонными голубыми глазами.

– Тогда пошли.

Взяв Ханичайл за руку, Алекс подозвал такси с чувством человека, который сжигает за собой все мосты, открыл дверцу и, сказав таксисту: «В Беркли, пожалуйста», сел рядом с ней.

Они сидели, не сводя друг с друга глаз и улыбаясь.

– Ты только посмотри, как мы довольны друг другом, – сказал Алекс. – Словно два школьника, прогуливающие урок. Я должен быть на работе, а ты в парикмахерской. Кажется, солнце ударило нам в головы.

– Это просто судьба. – Продолжая улыбаться, Ханичайл посмотрела на Алекса, слегка склонив голову набок. – Разве ты не веришь в судьбу, Алекс?

– Только в дни, подобные этому, – ответил он, глядя ей в глаза.

Такси пробилось сквозь интенсивное дорожное движение и подкатило к Беркли. Швейцар поспешил открыть дверь.

– Добрый день, мисс Маунтджой, – сказал он с приятной улыбкой на лице.

– Добрый, Джозеф. Как ваша жена? Надеюсь, что ей стало лучше?

На лице Алекса появилась улыбка, когда он вспомнил неуклюжую, все время смущающуюся девушку, с которой всего несколько месяцев назад познакомился на лайнере. Сейчас она была созревшая и очень красивая молодая женщина, которую швейцар самой известной в Лондоне гостиницы приветствовал, называя по имени, – вместо того чтобы приветствовать его. Он терпеливо ждал, пока Ханичайл выясняла подробности выздоровления жены Джозефа.

– Я так рада, что ей стало лучше, – сказала она наконец. – Должно быть, вы очень волновались за нее, – добавила она, и Алекс понимал, что она говорит искренне.

– Тебе когда-нибудь говорили, что ты прекрасная молодая женщина? – спросил он, когда они вошли в ресторан и сели за угловой столик у окна.

– Только ты, – ответила Ханичайл, улыбаясь, а затем добавила: – И лорд Маунтджой.

– Ты, кажется, очень любишь его?

– Конечно, люблю. Он выпускает колючки, чтобы держать тебя на расстоянии, но это только для того, чтобы скрыть свое одиночество. Мне кажется, он так долго был один, что уже и не знает, как вести себя с другими людьми.

– Как это тебе удается быть такой мудрой в столь юном возрасте? – удивленно спросил Алекс.

– Не мудрой, – ответила Ханичайл. – Просто у меня есть опыт одиночества.

Их взгляды встретились.

– И у тебя тоже, – сказала Ханичайл. – Могу с уверенностью сказать, что ты знаешь, что такое одиночество. Почему, Алекс? У такого человека, который имеет все?

– Внешность может быть обманчивой, – резко ответил Алекс.

Подошел официант, и они прервали беседу, заказав копченую семгу, салат и бутылку белого бордо, любимого вина Алекса.

Он сидел, глядя на Ханичайл, не в силах поверить, что она так изменилась: повзрослела, стала увереннее в себе, но в ней сохранилось прежнее очарование. Он слушал, как она рассказывала о романе Лауры с Билли и о том, как они счастливы; о приемах, на которых она побывала, и о том, как продвигается ее игра в теннис. Он с сожалением подумал, что они так и не поговорили о самом для них важном, когда ленч почти закончился.

Они доели клубнику со сливками, выпили остатки вина, и Алекс спросил:

– А ты, Ханичайл? Скажи мне, счастлива ли ты?

Ему надо было уходить, но он не хотел этого делать и предложил Ханичайл прогуляться по парку. В его распоряжении всего несколько часов, в течение которых он может позволить себе роскошь быть с ней.

Люди лежали на траве, сидели в шезлонгах, наслаждаясь солнечным теплом и слушая духовой оркестр, игравший популярные мелодии и военные марши. Алекс снял пиджак и вместе с Ханичайл сел в тени каштана, лениво наблюдая за разворачивающимися перед ними сценами: продавцы мороженого громко сзывали покупателей; мимо проносились мальчишки, чтобы покормить уток на Серпентине или запустить игрушечные яхты на озере.

– Когда я вижу всю эту английскую зелень, то всегда вспоминаю мое бедное ранчо, – сказала Ханичайл. – Земля такая высохшая и истощенная, что ее просто сносит ветром.

Но когда был жив мой отец, она была такой же зеленой, как этот парк.

– Наступит день, и она снова будет такой, – сказал Алекс. – Когда Маунтджой даст тебе деньги.

Сорвав травинку, Ханичайл погрызла ее кончик, пробуя на вкус.

– Случилось так, что это перестало быть моей первоначальной задачей. Правда, я приехала в Лондон, потому что нуждалась в деньгах. Я все еще продолжаю в них нуждаться, но сейчас многое изменилось. Я полюбила дядю Маунтджоя и Лауру. Думаю, что и Анжу их любит, хотя она сводит меня с ума. Конечно, мне бы хотелось, чтобы дядя Маунтджой дал мне немного денег, чтобы спасти ранчо, но сейчас я почему-то не могу заставить себя просить у него денег. Он был таким щедрым, и я думаю, что он и в самом деле всех нас любит.

Ханичайл легла на траву, подложив под голову руки. Сложив пиджак, Алекс для удобства подложил ей под голову. Ханичайл посмотрела на него и сказала:

– Ты знаешь обо мне все. Ну, скажем, почти все. А я о тебе ничего не знаю. За исключением сплетен. Думаешь, это справедливо?

– Мои враги по бизнесу не считают меня справедливым человеком.

– Это бизнес. И кроме того, я тебе не враг. Ты похож на д'Артаньяна из «Трех мушкетеров». Никто точно не знает, кто ты и откуда родом. Кто ты, Алекс?

– Иногда я сам себя об этом спрашиваю, – сказал он с горечью в голосе. – Но если тебе действительно интересно, то я могу рассказать.

Ханичайл села, обхватив руками колени, и с интересом стала слушать.

– Я родился в Риме, – начал Алекс, – в маленькой благотворительной больнице, обслуживаемой братьями монастыря Святого Иоанна и расположенной на Исола-Тиберина, крохотном островке посреди реки Тибр. Моя мать была гречанкой. Она вместе с семьей проводила каникулы в Италии, когда повстречалась с человеком, которому было суждено стать моим отцом. Он был красивым, аристократичным и старше ее. Достаточно взрослым, чтобы понимать, что к чему, потому что она была молодой, наивной и влюбленной, и он воспользовался ее невинностью. Конечно, она забеременела, но когда сказала об этом этому человеку, он ответил, что он здесь ни при чем. Он сказал, что не был у нее первым, что, по всей вероятности, через ее постель прошло с дюжину мужчин и что ребенок не имеет к нему никакого отношения.

Он бросил ее, и у нее не было другого выбора, как рассказать все отцу и просить у него прощения и пощады. Он отказал ей в этом. Его доброе имя значило для него больше, чем собственная дочь. Он отрекся от нее и оставил в Риме одну.

Алекс замолчал. Он никогда никому не рассказывал об этом. Его раны были достаточно посыпаны солью гнева еще в юности, и он постарался прижечь их и выбросить все из головы. Сейчас он чувствовал, что старые раны вскрылись и болели, когда он рассказывал Ханичайл, с каким мужеством и отчаянием его мать боролась за выживание.

– Ее звали Кристина Андреос, – продолжал Алекс, – но она добавила к этому еще Скотт, выбрав английскую фамилию в надежде, что она придаст ей респектабельности и дистанцирует от отца. Она нашла работу в кафе для рабочих, но еда была там хорошей, и она скоро научилась готовить паштеты и соусы и продолжала работать там, пока не подошел срок родов.

Она экономила каждый цент, живя в крошечной темной каморке в старом доме на узкой темной улочке. Спустя неделю после моего рождения она, взяв меня с собой, стала торговать цветами на Кампо дель Фиори по утрам и на углах богатых улиц, расположенных близ шикарных отелей, по вечерам. Безукоризненно чистый белый фартук и черная шаль, которые она носила, не были символом ее бедности или ее крестьянского происхождения, потому что моя мать не была крестьянкой. Ее отец был профессором университета в Афинах. Она говорила на трех языках и хорошо знала греческий и латинский – языки императоров и королей. Она назвала меня Александром, в честь одного из императоров, надеясь, что придет день, и я стану таким же великим, как и он.

Когда я подрос и меня можно было оставить на попечение соседки, мать опять вернулась работать в кафе по ночам, продолжая днем продавать цветы на улицах. Она работала по восемнадцать часов в сутки, шесть дней в неделю. Свободный день, воскресенье, она проводила со мной. Она учила меня латинскому и греческому, английскому и французскому, вселяя в меня уверенность, что я смогу стать тем, кем захочу. А между тем все в округе знали, что у нее нет мужа и что ее сын находится на еще более низком уровне, чем они сами. Они звали меня ублюдком.

Будучи ребенком, я часто приходил в ресторан, где работала моя мать, помогать ей на кухне. Когда мне исполнилось девять, я получил настоящую работу – чистить столы. Мне нравилось зарабатывать деньги; нравился звон монет в моем кармане. И я знал, что для меня деньги – единственный путь к свободе и независимости.

Я наблюдал за всем: за богатыми посетителями, за их прекрасными манерами, за их аккуратной едой. Я запоминал их одежду и как элегантно они ее носили. Я слушал, как они говорили, и, оставшись дома один, подражал им. Я наблюдал, как они вели себя с женщинами, относясь к ним как к чему-то драгоценному, а не крича на них грубо, как это делали мужчины в моем квартале. Я учился всему, что могло сделать меня лучше. Но никто не учил меня бизнесу. Он был моим инстинктом.

Греки всегда знали, как торговать, говорила мне мать, когда я стал взрослее и увлекся морем. Она одолжила денег у двоих постоянных посетителей: они ходили в кафе годами и хорошо ее знали. И я стал владельцем маленькой рыбацкой лодчонки.

С этого начался мой бизнес. Со старой ржавой лодки в маленькой рыбацкой деревушке недалеко от Рима; а сейчас мои суда бороздят мировые океаны и зарегистрированы в Панаме, Гибралтаре и Японии.

Через пару месяцев я продал старую лодчонку с выгодой для себя и купил новую, побольше. Я нанял двух человек рыбачить для меня, затем взял в аренду вторую лодку, которой правил сам, и таким образом почти вдвое увеличил свое состояние. Я занимался этим два года: продавал и покупал лодки, другие арендовал, пока у меня не образовался маленький рыбацкий флот, состоявший из дюжины лодок с тридцатью рыбаками, работающими на меня. Затем я все продал, а на вырученные деньги купил старое грузовое судно, на котором стал перевозить серу из Картахены в Испанию.

Мне никогда не забыть этого запаха серы, – сказал Алекс с горечью. – Запахом протухших яиц были пропитаны моя одежда, мои волосы; казалось, он въелся мне в кожу. Но я делал деньги. Год спустя я купил второе грузовое судно.

На деньги, полученные от перевозки серы, я купил моей матери маленький ресторанчик на Пьяцца Навона с маленькой квартиркой наверху. Наконец у нее был свой дом, пусть маленький, но дом. Она была отличной поварихой, и вскоре ее ресторанчик «У Тины» стал самым посещаемым и очень преуспевающим.

Однако мне не нравилось, что мать так много работает, и на следующий год, имея три судна, перевозящие железную руду и сталь из Германии, я купил ей хорошенькую виллу в Тоскане, где бы она отдохнула подальше от удушливого римского зноя. Но мать не могла долго бездельничать. Она развела виноградники и стала изготавливать вина, которые поставляла в свой ресторан, быстро ставший популярным. Я вложил деньги в виноградники, насадив новые сорта, из которых делали новые вина, и нанял человека, чтобы он следил за производством. Дело было поставлено с размахом.

Дата добавления: 2015-05-06