ЧАСТЬ II 11 страница

Он быстро поймал проезжавшее мимо такси. Усадив в него Ханичайл, он сказал таксисту ехать наугад до его дальнейших распоряжений и сел с ней рядом.

– Положи голову мне на плечо, Ханичайл, – сказал Гарри. – Постарайся выплакаться, если сможешь. Потом мне расскажешь, что все это значит.

Пока она выполняла то, что он ей предложил, Гарри спрашивал себя, что могла делать Ханичайл Маунтджой одна, в слезах, на Беркли-сквер после полуночи? Ответ обещал быть интересным.

Вскоре Ханичайл немного успокоилась. Гарри дал ей свой носовой платок, она вытерла слезы и с несчастным видом посмотрела на него.

Он подумал, как ужасно она выглядит, словно наступил конец света. Сказав таксисту отвезти их в «Лайонзкорнер-хаус» на Ковентри-стрит, он обратился к Ханичайл:

– Припудри свой носик, дорогая. Я угощу тебя отличным английским лекарством: чашкой хорошего чая.

Гарри управлял ситуацией необычайно хорошо: он провел Ханичайл через заполненные народом чайные комнаты, работающие круглосуточно, усадил за тихий угловой столик и заказал чай со сдобными булочками. Он сказал ей, чтобы она пришла в себя и успокоилась, а когда найдет в себе силы, рассказала бы ему, что с ней случилось. Он терпеливо ждал, когда девушка возьмет себя в руки, так как вид у нее был просто ошарашенный.

Чай оказал на нее воздействие: краски стали постепенно возвращаться на ее лицо, и она уже не выглядела так, что вот-вот упадет в обморок.

– Моя мать приводила меня сюда после школы. С тех пор я полюбил эти сдобные булочки.

Ханичайл молчала. Она смотрела, как Гарри наливал себе чай и ел булочки.

– Это, конечно, не такое изысканное место, куда надо приглашать девушек, – сказал он, – но, по моему мнению, вполне подходящее при сложившихся обстоятельствах.

– Ты такой добрый, Гарри, – с благодарностью в голосе произнесла Ханичайл. – Не знаю, что бы я без тебя делала. Мне повезло, что я столкнулась с тобой.

– Я тоже рад, – галантно ответил Гарри и более пристально посмотрел на Ханичайл.

Она была не в его вкусе. Для него она была слишком прямолинейна. Он предпочитал женщин, в которых было что-то загадочное и которые выглядели более сексуально. Например, таких, как ее кузина Анжу.

– Еще чаю?

Гарри налил чаю в ее чашку и, подозвав официанта, заказал еще пару сдобных булочек. Затем выжидающе посмотрел на Ханичайл.

– Итак, – произнес он, – можешь рассказать мне, что все это значит?

Ханичайл с сомнением посмотрела на Гарри.

– Я могу доверять тебе? – спросила она дрожащим голосом.

Гарри почувствовал большое облегчение, что она наконец заговорила, и подумал, что ему придется просидеть здесь всю ночь, дожидаясь, когда она придет в себя, что было сопряжено для него – и для Ханичайл – с большими неприятностями от лорда Маунтджоя. Старик мог лишить ее наследства еще до того, как она станет наследницей.

– Ханичайл, – проникновенно начал Гарри, – из всех мужчин в Лондоне я единственный, кому можно доверять. Ты даже не представляешь, – добавил он с улыбкой, – сколько женщин доверяли мне свои самые сокровенные тайны, но я о них даже словом не обмолвился.

Он, правда, не сказал Ханичайл, что эти тайны раскрывались ему в постели и половиной своего успеха он был обязан своей благоразумности. Потому что, если бы не его благоразумность, его бы никогда больше не приглашали ни на одну средиземноморскую виллу и ни в один загородный дом.

– Продолжай, дорогая, – сказал Гарри с нежностью в голосе. – Почему бы тебе не начать все с самого начала и не рассказать мне все. Тогда мы решим, что можно сделать.

Отпив глоточек чая, Ханичайл глубоко вздохнула и рассказала Гарри о телеграмме с ранчо Маунтджой и о том, какой богатой станет.

Гарри посмотрел на Ханичайл другими глазами: она сама скоро станет миллионершей, и ей не нужны деньги старика Маунтджоя. Фактически она станет богаче самого Маунтджоя.

Ханичайл рассказала, что не доверяет Андерсену и хотела посоветоваться с Алексом Скоттом, поэтому поехала повидаться с ним.

– Тебе не кажется, дорогая, – сказал Гарри, внезапно почувствовав к Ханичайл повышенный интерес, – что неразумно наносить визит одинокому мужчине в столь поздний час? Это слишком рискованно, Ханичайл.

– Лучше бы я этого никогда не делала, – ответила она, вспыхнув от стыда. – Лучше бы...

Гарри с тревогой посмотрел на нее:

– Надеюсь, ничего не случилось? Я хочу сказать, Алекс не приставал к тебе... или что-то в этом роде?

Ханичайл отрицательно покачала головой:

– Он был с...

Гарри подался слегка вперед, чтобы расслышать произнесенное Ханичайл имя. Никогда не знаешь, на чем можно будет поймать Алекса Скотта. Хорошо будет иметь в запасе хоть что-то.

Гарри удивился, когда Ханичайл сердитым шепотом произнесла:

– Он был с Анжу.

Гарри вспомнил свой маленький загул с Анжу: она была сексуальным ласковым кокетливым котенком и хорошо знала свое дело. Разумеется, Анжу переспала с ним только потому, что скучала; ей представилась такая возможность, и она воспользовалась ею. Кроме того, она почувствовала в нем родственную душу: они оба умели изворачиваться. Гарри восхищался Анжу, но она презирала его, потому что он был беден. Он звонил ей несколько раз, по большей части из-за денег Маунтджоя, но Анжу была слишком умна, чтобы не понять этого. Она так и не перезвонила, и Гарри послал ей письмо, однако ответа не последовало. Анжу была нужна более крупная рыба, с более громким титулом и большими деньгами, чем Гарри мог ей предложить.

Гарри подумал о Ханичайл и ее новом состоянии, о том, как он сможет осуществить свою мечту, появившись в конце концов в Монте-Карло в хорошем фраке, белом галстуке и с бриллиантовыми запонками.

– Я больше никогда не захочу увидеться с Алексом, – сказала Ханичайл дрожащим голосом. – И я просто не вынесу, увидев Анжу завтра утром. О Господи, что мне делать теперь? – Она умоляюще посмотрела на Гарри.

Гарри был экспертом в двух вещах: игре в карты и женщинах. Он подумал о нефтяном месторождении на ранчо Маунтджой и решил, что, если правильно разыграет карты, деньги будут его. Ханичайл была слабой и ранимой, и он знал, как сыграть на этом.

Он был нежным, ласковым рыцарем в сияющих доспехах. Рабом у ее ног.

– Я сделаю все, что смогу, чтобы помочь тебе, – с жаром произнес Гарри. – И мне кажется, я знаю, как поступить. В Нью-Йорке живет мой приятель. У него большая ювелирная контора на Парк-авеню, и он очень уважаем; он человек прямой и откровенный и не станет хитрить, как Андерсен. Джок Ламонт именно тот человек, в совете которого ты нуждаешься. – Гарри с торжественным видом посмотрел на Ханичайл. – По счастливой случайности Джок сейчас в Париже. – Он взглянул на часы. – Сейчас два часа ночи. Мы можем успеть на поезд и пароход и к полудню будем там.

Ханичайл смотрела на Гарри в нерешительности, и он разыграл козырную карту:

– Лучше всего тебе уехать отсюда. Это даст тебе какую-то передышку. Ты хочешь встретиться с Анжу или Алексом?

Он видел, как сомнение на лице Ханичайл сменилось решимостью, а затем беспокойством.

– Но у меня нет денег, – замялась она.

Гарри поблагодарил Бога за выигрыш в пять тысяч фунтов, которые, как он точно знал, будут утром на его счете в банке.

– Надеюсь, ты окажешь мне честь самому обо всем позаботиться, – сказал Гарри. – Не волнуйся, дорогая. Я закажу нам номера в разных гостиницах, и ты, если захочешь, можешь на следующее утро вернуться обратно. В отличие от твоего друга Алекса я даже не мечтаю о том, чтобы скомпрометировать девушку.

– Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя за то, что ты спасаешь меня? – спросила Ханичайл, доверчиво глядя на Гарри.

«Позволь мне все просчитать», – подумал Гарри, улыбаясь.

– Ты настоящий друг, – с благодарностью произнесла Ханичайл. – Я этого никогда не забуду.

– Просто побыстрее собери сумку, и со всеми твоими неприятностями будет покончено.

Он знал, как играть в эту игру, когда быть нежным и надежным, а когда играть на очаровании. Он был опытным актером, и эту роль он играл всю свою жизнь. Он готов был поспорить, что Ханичайл Маунтджой станет леди Локвуд еще до того, как поймет, что случилось.

Лорд Маунтджой не испытал удовольствия, когда два дня спустя, выйдя из ночного экспресса Эдинбург – Лондон, услышал, как мальчишки-газетчики выкрикивали его имя. Он посмотрел на заголовки: «НАСЛЕДНИЦА МАУНТДЖОЯ СБЕЖАЛА В ПАРИЖ!» – и побледнел.

Уже сидя в «роллсе», старый граф прочитал о том, что Ханичайл сбежала с хорошо известным игроком и дамским угодником Гарри Локвудом, и впервые со дня смерти жены почувствовал что-то похожее на слезы.

«Почему? – спрашивал он себя снова и снова. – Почему она это сделала?»

Он задал тот же вопрос Лауре и Анжу, когда, вернувшись домой, срочно собрал их в библиотеке.

– Расскажите мне, что случилось, – потребовал он ответа. – Я уезжаю на несколько дней, в доме все прекрасно, но первое, что я, вернувшись, узнаю: Ханичайл сбежала с этим негодяем Локвудом. Почему, я вас спрашиваю?

– Она держала это в секрете от меня, – быстро отреагировала Анжу. – Полагаю, что она влюбилась.

Лаура скептически посмотрела на нее.

– Я знаю, в кого она влюблена, и ты это знаешь, Анжу. И это определенно не Гарри.

– Тогда кто же? – потребовал ответа Маунтджой, удивляясь, что творилось у него под носом, а он даже ни о чем не догадывался.

– Она была влюблена в Алекса Скотта, – ответила Лаура. – Она, конечно, знала, что из этого ничего не выйдет, и мне кажется, что она с ним больше не виделась. – Она посмотрела на Анжу. – Но ты, возможно, знаешь об этом гораздо больше, чем я.

– Все, что я знаю, – быстро ответила Анжу, – так это то, что разговаривала с ней перед тем, как уехать на танцы в «Клариджез». Она была простужена и не хотела выходить. Я вернулась домой далеко за полночь и на следующий день поздно встала. Я с ней больше не виделась и не имею ни малейшего представления, почему она сбежала с Гарри.

Анжу избегала взгляда Лауры, так как знала, что та подозревает, что она каким-то образом здесь замешана, но ей определенно не хотелось рассказывать, что произошло.

«И кроме того, – мстительно думала она, – если уж Ханичайл настолько глупа, чтобы сбежать с Гарри, то получила то, что заслуживала».

Маунтджой с печалью смотрел на телеграмму с сообщением о предстоящем браке. Он тяжело вздохнул, подумав о плохой репутации Гарри, и сказал себе, что никогда не понимал и не поймет женщин. Из всех девочек Ханичайл была последней, которая могла поступить так неразумно. Ему оставалось надеяться, что Гарри не разобьет ее сердца. «Почему, ну почему она это сделала?» – неустанно спрашивал себя старый граф.

Глава 32

Три месяца спустя в огромном доме на Манхэттене Ханичайл задавала себе точно такой же вопрос.

Было девять часов неожиданно жаркого утра, и она находилась в спальне, где, стоя у окна, потягивала кофе и смотрела на покрытый зеленью Центральный парк. Ей было невыносимо смотреть на пустую постель. Простыни были аккуратно отвернуты, подушки взбиты; все выглядело так, как оставила горничная, потому что Гарри не пришел ночевать домой и в постели никто не спал.

Она спрашивала себя, что произошло. Поначалу Гарри был таким изумительным. Он привез ее в Париж, поселил в «Бристоле», а для себя снял номер в «Ритце». Адвокат, Джок Ламонт, встретился с ними в тот же вечер. Они обедали в «Вефуре» и обсуждали дела, связанные с ранчо Маунтджой. Джок согласился представлять интересы Ханичайл и попросил ее не волноваться: он лично проследит, чтобы ее не обманули.

Позже они с Гарри гуляли по набережной Сены, любуясь городом. Внезапно он удивил ее признанием в любви, оказывается, он полюбил ее с первого взгляда на балу в Маунтджой-Хаусе, но решил, что шансов у него нет.

– Вы девушки Маунтджой, – печально сказал он. – Будущие наследницы. Я знаю, что старик Маунтджой хочет для тебя по крайней мере герцога; я уверен, что он предпочел бы принца, но такового нет. Какой у меня шанс при моем низком титуле и ничтожном количестве денег? Во всяком случае, сейчас, несмотря на то что я много работаю, чтобы обеспечить себе состояние. – Положив руки на плечи Ханичайл, Гарри пристально посмотрел ей в глаза. – Я знаю, что не должен этого делать, но я схожу по тебе с ума. И по крайней мере я вел себя как джентльмен, чего нельзя сказать об Алексе. Забудь его, дорогая, и выходи замуж за меня, – добавил Гарри охрипшим от волнения голосом. – Клянусь честью, я позабочусь о тебе и буду любить всегда.

В сердце Ханичайл словно повернули нож, когда она подумала об Алексе и Анжу. Она подумала, что, возможно, Гарри и небогатый человек, но он определенно лучше Алекса. С Гарри она будет в безопасности, а Алексу станет больно, когда он узнает, что она помолвлена с Гарри.

– Я выйду за тебя замуж, Гарри, – ответила Ханичайл.

Выражение ни с чем не сравнимого удовольствия появилось на лице Гарри. Он закрыл глаза, с трудом веря в свое счастье, а Ханичайл в ответ улыбнулась, тронутая его волнением. Она сказала себе, что Алекс никогда не любил ее так. Он держал ее на расстоянии, потому что все это время тайно встречался с Анжу. Она была ранена, и жажда мщения горела в ее сердце. Поэтому зачем им с Гарри ждать? Почему бы им не пожениться как можно скорее? И Ханичайл согласилась.

Гарри организовал все: он зарезервировал каюту на французском лайнере «Нормандия», отплывающем вечером из Шербура в Нью-Йорк. Он повел Ханичайл по магазинам на Рю-де-ля-Пэ и купил ей красивое шифоновое платье кремового цвета, шляпку с розовыми шелковыми розочками по полям, золотое обручальное кольцо и сделал внутри его гравировку с указанием их инициалов и даты. Он обещал позже купить ей бриллиант такой же большой, как его любовь к ней.

В тот же вечер, когда лайнер уже плыл по неспокойным водам Атлантики, Ханичайл стала леди Локвуд. Она зачесала наверх волосы, чтобы выглядеть постарше, и надела большую, похожую на колесо шляпу, чтобы скрыть блестевшие в глазах слезы, и капитан лайнера дал им свое благословение. Ханичайл уже сожалела, что решилась на этот шаг, но отступать было поздно.

Их первая брачная ночь не была переполнена любовной страстью, как она раньше себе представляла. Но тогда она мечтала, что проведет ее с Алексом.

Гарри тактично вышел на палубу покурить, а Ханичайл стала готовить постель. Затем расчесала волосы и надела розовую ночную рубашку, отделанную толстым кружевом цвета беж, которую тетя Софи выбрала для нее – казалось, с того момента прошла целая вечность – в «Уайт-Хаусе» на Бонд-стрит. Она была со скромным воротничком-стойкой и достаточно дорогая; тетя Софи тогда сказала, что ей не придется краснеть за нее, когда служанки загородных домов, в которых она проводила уик-энды, будут раскладывать ее вещи.

– Никогда не надо экономить на нижнем белье, – предупреждала тетя Софи. – Именно на него в первую очередь прислуга обращает внимание, а потом начинает сплетничать.

Ханичайл смотрела на себя в зеркало расширенными от мрачного предчувствия глазами, когда Гарри постучал в дверь. Он вошел и с восхищением посмотрел на Ханичайл.

– А ты действительно хорошенькая, – заметил он и положил руки ей на плечи, улыбаясь их отражению в зеркале. – Не помню, говорил ли я, леди Локвуд, что люблю вас?

Ханичайл почувствовала некоторое облегчение: в конечном счете все будет хорошо.

– Ложись в постель, дорогая, – сказал Гарри, направляясь в гардеробную. – Я вернусь через минуту.

Лежа в постели, Ханичайл слышала, как Гарри напевает мотив из последнего мюзикла. Он появился спустя несколько минут в дорогой шелковой пижаме, и она подумала: уж не говорила ли ему мать то же самое, что ей тетя Софи? Как бы то ни было, их теперь двое, двое людей в дорогом ночном белье – два незнакомца в одной постели.

Гарри поцеловал ее, затем выключил свет и сказал:

– Дорогая, я не могу ждать. – Он снова поцеловал ее, уже в темноте.

Гарри ласкал ее грудь, целовал шею, плечи. Она ждала большого эмоционального всплеска, волны любви и страсти, в то же время понимая, что они отсутствуют у обоих.

Гарри был нежным: острая боль пронзила Ханичайл, когда он осторожно вошел в нее, и это было единственной эмоцией, которую она ощутила. Через некоторое время Гарри поцеловал ее, пожелав спокойной ночи, затем отодвинулся на свою сторону постели и сразу заснул, а Ханичайл лежала с открытыми глазами, глядя в темноту и думая об Алексе и той ужасной ошибке, которую совершила.

Она напомнила себе, что Гарри был рыцарем в сияющих доспехах, который пришел ей на помощь. Он любил ее и заслуживает лучшего. Их брак навсегда, и Ханичайл поклялась себе, что будет хорошей женой.

И именно по этой причине спустя несколько дней, сидя в юридической конторе Джока Ламонта, она не задумываясь отписала половину своего состояния мужу.

Как только документ был подписан, Гарри незамедлительно отправился в поход по магазинам. Правда, первая вещь, которую он купил, предназначалась для нее: бриллиант, «такой же большой, как и его любовь», как он ей обещал – пятнадцатикаратный, в обрамлении изумрудов, чистой воды солитер в платиновой оправе. Ханичайл чуть не задохнулась, когда услышала цену, но он раздраженно заметил:

– Ради Бога, дорогая, мы теперь богаты. Давай по крайней мере получим удовольствие от нашего богатства.

Он позвонил своим портным в Эвилл-Роу и заказал несколько костюмов и три разных фрака, и еще ботинки ручной работы от Лобба и две дюжины ручной работы сорочек из Парижа. После этого совершил набег на нью-йоркские магазины, купив белые обеденные пиджаки для Палм-Бич, куда он планировал повести Ханичайл, и снова рубашки, галстуки и прочие модные вещи, включая и комплект огромных бриллиантовых запонок, на фоне которых подаренные ею запонки с единственной жемчужиной выглядели очень дешево. Ханичайл даже не подозревала, что Гарри такой павлин.

Он упрекнул ее в том, что она немодно одета, и отправил ее к парижскому кутюрье в «Бергдорф-Гудмэн» купить себе модную дорогую одежду. В конце концов Ханичайл убедила себя, что она сейчас леди Локвуд и должна соответствовать своему новому положению. Но новые вещи не приносили ей большого удовольствия; она с тоской вспоминала о походах по магазинам с тетей Софи и поймала себя на мысли, что ей хочется повернуть обратно колесо своей жизни.

Позже Гарри позвонил лорду Маунтджою и извинился за свое возмутительное поведение.

– Все, что я могу сказать в свое оправдание, сэр, – сказал Гарри, стараясь быть как можно искреннее, – я люблю Ханичайл, и она сама хотела убежать со мной.

Старый Маунтджой сомневался в искренности слов своего новоявленного родственника, но все же неохотно пожелал всего хорошего и наказал Гарри заботиться о Ханичайл, а затем попросил подозвать ее к телефону.

Он не стал спрашивать Ханичайл, почему она это сделала, а просто сказал, что у нее, должно быть, были на то свои причины и теперь, когда дело сделано, он уверен, что она будет хорошей женой и не опозорит имя Маунтджой. Он не сказал «больше», но Ханичайл была уверена, что именно так он думает.

– Я скучаю по тебе, Ханичайл. Мы все скучаем, – сказал в завершение разговора старый граф.

У нее было такое чувство, что он хотел сказать, что любит ее, но он этого не сделал и повесил трубку прежде, чем она успела ответить, что тоже любит его и тоже скучает по нему, Лауре и даже по этому старому дракону тете Софи, скучает, как никто в мире. Скучает по всем, за исключением Анжу, которая разбила ее мечты.

Вскоре Гарри настоял на покупке городского дома и потратил на это целое состояние. Он просто не мог остановиться и продолжал тратить деньги; он был похож на ребенка в магазине сладостей с полным карманом денег. Вскоре он снова начал играть в карты.

Сейчас Ханичайл сидела в их спальне, ожидая, когда он вернется домой и расскажет ей, где провел всю ночь.

Она перебрала в памяти события предыдущих ночей, пытаясь понять, в чем ее ошибка. Они ходили обедать, и ресторан был почти пустым, чего Гарри ненавидел, так как ему всегда хотелось, чтобы вокруг него бурлила жизнь. Он говорил, что любит себя показать и на других посмотреть, и что, черт возьми, в этом плохого?

– Все, у кого есть хоть капля мозгов и достаточно денег, проводят уик-энд за городом, – пожаловался он. – Или в своих загородных домах, или на море. – Внезапно в его голову пришла идея. – Я точно знаю, что нам нужно, Ханичайл. Загородное поместье. Возможно, в Ньюпорте. Я слышал, что все нормальные люди ездят туда, чтобы покататься на парусниках. Мы можем купить парусник, а может, даже яхту. – Он посмотрел на нее с улыбкой, которая вовсе не была похожа на улыбку, и добавил: – Конечно, она должна быть внушительных размеров. Гораздо больше, чем у Алекса Скотта.

Ханичайл посмотрела на вкусную еду на ее тарелке, удивляясь, почему она стала такой неаппетитной.

– Почему тебе всегда надо упоминать его имя? – спросила она.

Отрезая кусочек жареной утки, он ответил:

– Возможно, потому, что я часто спрашиваю себя, как далеко зашли отношения моей жены с ним?

Он жевал утку, наслаждаясь как ее вкусом, так и выражением боли на лице жены.

– Не начинай все сначала, Гарри, прошу тебя.

– Почему нет? – Гарри отрезал себе еще кусочек утки. – В конце концов, мужчина имеет право знать правду о своей жене. – Он насмешливо посмотрел на Ханичайл. – Интересно, было ли правдой то, что ты мне тогда сказала. В тот вечер, когда выскочила из дома Алекса Скотта и попала прямо в мои объятия?

– Давай сменим тему, – резко оборвала мужа Ханичайл, наблюдая, как официант наливает вино в его стакан. К своему вину она почти не притронулась. – Не думаю, что нам надо покупать загородный дом, особенно в Ньюпорте. Я просто буду там не к месту.

– В этом ты права, – сказал Гарри, внимательно разглядывая жену. – Но я буду, Ханичайл. Естественно, буду. А тебе придется примириться с чувством, что ты не подходишь для ньюпортского общества, хотя бы потому, что мы будем богаты, гораздо богаче, чем они.

– Ты не забыл Гарри, что богата только я?

Она не добавила «а не ты», но он понял, что именно это она хотела сказать. Он отложил нож и вилку, аккуратно сложив их на тарелке.

– Возможно, тебе следовало более внимательно прочитать документы, которые ты подписывала в офисе Джока Ламонта, дорогая. От твоего внимания, кажется, ускользнул тот факт, что мы подписали брачный контракт: фифти-фифти. У тебя половина, и у меня половина. На всю жизнь. Так что, видишь ли, дорогая, мы оба богаты.

Гарри приказал принести счет, небрежно швырнул на стол деньги и ушел. Сгорая от стыда и смущения, Ханичайл поймала такси и поехала в их дом на Бикмен-плейс, который по настоянию Гарри был куплен в первую неделю их приезда в Нью-Йорк.

В нем было двадцать комнат, и Ханичайл понимала, что он слишком велик для них, но Гарри сказал, что его тошнит от их номера в «Плазе», что он человек, которому нужно пространство. Он пригласил известного дизайнера по интерьеру и сказал ему, что у него есть ровно месяц, чтобы все обустроить. Он получит королевское вознаграждение, если уложится в срок, а в случае превышения указанного срока его будут штрафовать за каждый день просрочки. Дизайнер обставил дом дорогой антикварной мебелью, модными абсолютно белыми софами и коврами, дорогими картинами и безделушками. Он получил свое вознаграждение, и Гарри остался доволен, но Ханичайл находила, что, несмотря на роскошь, дом был холодным и бездушным.

Здесь не было ни одной вещи, которую бы выбрала она сама, даже сочетание цветов в спальне: черного и белого, с красными штрихами. Ковер был черным, драпировка и покрывало на кровать сшиты из дорогого тяжелого белого шелка, а единственным украшением была огромная красная ваза из венецианского стекла, заполненная высокими лилиями, аромат которых она стала ненавидеть. Ханичайл считала, что эта комната была во вкусе Роузи.

Когда Ханичайл приехала из ресторана, Гарри дома не было. Она приняла душ, надела халат и стала ждать мужа в спальне, не переставая удивляться тому, как человек мог так измениться за короткий промежуток времени. Сначала он был таким понимающим. Теперь же он часто возвращался домой под утро, но сегодня впервые не пришел ночевать.

Она взяла письмо от Тома, которое получила с утренней почтой, и перечитала его снова. Она назначила Тома управляющим нефтеразработками на ранчо, и он писал, что ей бы следовало приехать домой, чтобы самой посмотреть, как продвигаются дела. Она просто не поверит, как все изменилось. Он выражал надежду, что они с мужем счастливы в Нью-Йорке и что он и Элиза сразу полюбят его.

Гарри приехал часом позже. Его обеденный пиджак был помятым, галстук он где-то потерял, а лицо обросло щетиной.

Он бросил пиджак на кровать и молча посмотрел на Ханичайл. Он снял через плечи подтяжки и, зевая, запустил руки в волосы.

– Гарри, – сказала Ханичайл, стоя у окна и наблюдая за ним.

Он искоса бросил на нее взгляд, и она закусила губу, сдерживая злость. В конце концов, это Гарри вел себя отвратительно накануне вечером, унизив ее тем, что ушел из ресторана. Это Гарри не ночевал дома, занимаясь... одному Богу известно чем. А сейчас ей придется изображать из себя хорошую жену и извиняться. Она старалась убедить себя, что во всем ее вина. Ей следовало настоять на помолвке, а не бросаться замуж сломя голову. Ей следовало бы прислушаться к своему разуму, а не к раненому сердцу. Но все уже слишком поздно.

– Я сожалею, Гарри, – сказала она. – Я не помню, что я такого говорила, но если мои слова обидели тебя, то я искренне сожалею.

Гарри стянул с себя рубашку и бросил ее на кровать. Затем он повернулся и с удивлением посмотрел на жену. Он ожидал, что на него польется поток обвинений.

– Ну хорошо, – сказал он, чувствуя облегчение от того, что она не устраивает скандала; после бурной ночи у него не было сил ругаться с Ханичайл. – Полагаю, что мы оба не сумели сдержать себя. – Он направился в ванную и закрыл за собой дверь.

Ханичайл слышала звук бегущей воды и пение Гарри под душем. Она не была уверена, принял ли он ее извинения, но была рада, что снова все пришло в нормальное русло.

Взяв с кровати пиджак и рубашку мужа, она отнесла их в гардеробную и тут почувствовала запах духов, исходивший от лацканов пиджака. Духи были не ее. Она бросила рубашку в корзину для грязного белья, а пиджак оставила для сухой чистки.

Кусая губы, чтобы не заплакать, Ханичайл быстро переоделась и вернулась в спальню. Она поняла, что Гарри был с другой женщиной, но не знала, как поступить. Никто никогда не говорил ей об этом; никто не предупреждал ее, и она не имела ни малейшего представления, как вести себя с загулявшим мужем. Она вспоминала другие ночи, когда Гарри возвращался очень поздно. «Играл в карты с друзьями», – обычно отвечал он, и она не знала, было ли это правдой. Она почему-то сомневалась в этом. Они были женаты всего три месяца, а муж уже стал изменять ей. Она никак не могла понять причину такого поведения.

Через пятнадцать минут Гарри вернулся в спальню. Он был одет в безукоризненный костюм из клетчатой ткани; его тщательно расчесанные волосы были все еще влажными после душа, и он выглядел таким же свежим и невинным, как сорокалетний школьник.

– Гарри, мне кажется, что нам надо сменить обстановку и ненадолго уехать, – сказала Ханичайл.

Гарри с удивлением посмотрел на нее.

– Здравая мысль, – осторожно заметил он.

– Я бы хотела поехать в Техас. Мы еще не видели наши нефтяные месторождения, и, кроме того, я хотела бы показать тебе свой дом и представить Элизе и Тому.

Гарри знал все об Элизе и Томе; Ханичайл могла рассказывать о них до бесконечности, пока он однажды не сказал ей, что она сентиментальная дура и что он сыт по горло ее разговорами. Но правдой было то, что он пока не видел свою нефть. Пора было нанести визит на ранчо, чтобы показать, кто там хозяин.

Гарри никогда не любил ждать. Он посмотрел на часы и сказал:

– Мы уезжаем сегодня.

Ханичайл быстро вскочила на ноги, лицо ее просияло, словно ей сделали чудесный подарок.

– Правда? Сегодня? – возбужденно повторяла она. – Тогда нам надо узнать расписание поездов...

– Забудь о поездах, – сказал Гарри, сняв трубку и набирая номер. – Я найму самолет, и пилот доставит нас туда в два раза быстрее, чем поезд.

Ханичайл бросилась собирать вещи; она отправила Элизе телеграмму с сообщением, что они приезжают и что она не может дождаться, когда они увидятся. Через два часа они уже были в воздухе. Но все вышло так, что им было бы гораздо лучше поехать на поезде, так как над Каролиной разразилась гроза, и им пришлось приземлиться на крошечном аэродроме за много миль от важных населенных пунктов.

Гарри, словно тигр в клетке, расхаживал по крошечной комнате ожидания, нервно куря сигарету за сигаретой и привычным жестом запуская руки в волосы, что, как Ханичайл уже знала, означало, что он очень зол. Через несколько часов гроза прошла, и они, сев в самолет, полетели в сторону Техаса.

Рядом с маленьким аэродромом в Сан-Антонио их уже ждал нанятый Гарри «кадиллак». Когда они ехали по знакомой Ханичайл дороге в сторону Китсвилла, она возбужденно рассказывала, как ходила в кино, мечтая наяву; она указала на забор, который отделял их земли; и когда на горизонте мелькнули стальные вышки, устремившиеся в небо, она сразу поняла, что ранчо Маунтджой уже не такое, каким она оставила его.

Большая машина подскакивала на дороге с выступившими корнями совсем так же, как старенький «додж» Роузи. Фишер выскочил встречать их, лая как сумасшедший, пока Ханичайл не высунулась из окна и не сказала:

Дата добавления: 2015-05-06