Владимир Онищенко 23 страница

‑ Вот так, Винсент. Просто так… возьми и расслабься, ‑ в его голосе звучала наигранная легкомысленность, больше похожая на издёвку.

Винсент хмыкнул и уселся в кресло, напустив на себя такое же скучающее выражение, как и Данте.

Когда половина сигареты превратилась в пепел, в кабинет вошёл Рис.

‑ Откройте сейф!

‑ Что ж ты сразу не сказал? – выпуская в агента струйку дыма, он поднялся и затушил сигарету. Сделал это медленно и тщательно, сохраняя на лице отрешённое выражение. Да, Данте умел играть на нервах, и Риса это всегда бесило.

Замок щёлкнул, и Винсент задержал дыхание, борясь с одолевающим его желанием встать и заглянуть в сейф из‑за плеча Риса. Что и говорить, трудновато было усидеть на месте, но Винсент справился. Достаточно было обозлённого выражения лица их давнего «противника». Понятно, что сейф был пуст. Хоть бы пару папочек для отвода глаз туда положил, но нет, этот несгораемый ящик был совершенно пуст.

Когда Рис со своей компанией убрались из здания, прихватив собой около десятка коробок с документами, Данте достал из бара бутылку виски и стаканы.

‑ Всё, ‑ произнёс он и разлив спиртное, бросив короткое «чин‑чин», заглотнул свою порцию залпом.

‑ Я думал, он всю ночь будет здесь копаться. – Винсент потёр лицо и передёрнул плечами, будто сбрасывая всё скопившееся напряжение.

‑ Всю ночь он будет складировать те десять коробок. И пусть. Развлечётся, ‑ хмуро отозвался Данте, и в глазах его уже не было ничего похожего на веселье.

Рис в ближайшее время не появится, а, может быть, и вовсе не появится. Те документы, что он забрал, были абсолютно чистыми и ничего важного, в сущности, в себе не содержали. Это были обычные рабочие документы по сделкам. И пусть Рис теперь в них закопается по уши, пытаясь выудить оттуда что‑нибудь ценное, но это просто невозможно сделать, потому что ничего представляющего для него интерес там не было.

Глотнув крепкого алкоголя, Данте немного расслабился, чувствуя, что за эти несколько недель бешеной гонки порядком устал. Невыносимое состояние, от которого отчаянно хотелось избавиться. Окончательно. И просто здоровый сон тут не поможет.

Очевидно, Винсент думал также, поэтому не успел Данте озвучить свою провокационную мысль, Драго встал и, потянувшись, сказал:

‑ Может, поедем куда‑нибудь, выпьем, расслабимся. А то я совсем задолбался уже.

‑ Легко, – кивнул Данте, стянул пиджак со спинки кресла и шагнул к двери, готовый последовать за Винсентом, но потом вернулся. – Спускайся, я сейчас, ‑ бросил он другу и набрал Тьерри. Как и ожидалось, тот был на месте. – Жорж, почему ты ещё здесь? Иди домой, всё завтра. – Не дослушав Жоржа, он положил трубку и вышел.

В приёмной секретарша, присев на корточки, с унылым видом собирала разбросанные листки. Ими был усыпан весь пол. Натягивая пиджак на плечи, Данте оглядел царящий беспорядок: дверцы шкафов распахнуты, ящики выдвинуты.

Задержавшись беглым взглядом на столе, заваленном папками, он заметил кружку, стоящую у самого края.

Это была кружка Энджел – белая с красными маками. Он застыл в секундном оцепенении, а потом, сделав шаг, захватил её пальцами и разжал их над урной. Кружка с грохотом упала в корзину, и секретарша подскочила на месте, вероятно, испугавшись резкого звука.

Понятно, что находясь к Данте спиной, она не видела, как он зашёл. Неужели была так поглощена своим занятием, что и не слышала? Данте оценивающе глянул на неё и развернулся к двери. Когда нога его переступила порог, он замер и обернулся, бесстрастно посмотрев на девушку:

‑ Эн… ‑ замолчал на мгновение и после короткого вздоха продолжил: ‑ Отправляйтесь домой, Элен. Закончите завтра. Но чтобы к полудню был идеальный порядок.

‑ Хорошо, Мистер Конти, ‑ произнесла она быстро, вернув ему испуганный взгляд.

Бар, который они выбрали, находился в одном из прибрежных отелей Южного пляжа. Место дорогое, а потому вполне приличное. Изящный дизайн, высочайший уровень обслуживания, негромкая музыка очень располагали к спокойному отдыху.

‑ Что‑то случилось? – не выдержав спросил Винсент, когда после очередной порции алкоголя отрывистые фразы так и не перетекли в беседу и разговор не склеился.

‑ Конечно, случилось, Винсент, ‑ Данте взял с чёрной гранитной стойки свой бокал и, поднося ко рту, вдохнул аромат содержимого, ‑ Рис пошёл к чертям собачим. Исполнилась мечта моей жизни, ‑ цинично усмехнулся и сделал глоток обжигающего, не разбавленного ничем солодового виски, крепкого, рассчитанного на искушённого потребителя. Наконец, он смог почувствовать, как по телу разлился приятный жар, а на языке ‑ вкус тёплого ячменя и мяты, голова стала лёгкой.

‑ Не вижу по этому поводу радости на твоём лице.

‑ Никому не показывай свою радость, Винсент. Иначе сразу же найдётся тот, кто плюнет тебе в лицо. – Глаза его бездумно ползали по изображениям, развешанным на тёмных стенах, обшитых искусственным камнем. В основном это были женские портреты, написанные пастелью в стиле авангардизма, угловатые, немного непропорциональные, акцентирующие внимание созерцателя на одной яркой детали ‑ чёрном галстуке на белой рубахе, небрежно накинутой на женские плечи, красном банте в волосах или ярко‑алых губах, ‑ на общем сером фоне. Незамысловатые сюжеты смягчали тяжёлое впечатление от обилия мрачноватых тонов в отделке, внося ощущение некой бархатистости интерьера.

‑ Всегда можно сделать то же самое, ‑ пожал плечами в ответ Драго.

‑ О, да. Обязательно, ‑ как‑то злорадно произнёс Данте, уставившись вперёд.

‑ Хотел спросить у тебя… ‑ сказал Винсент, обратив на друга внимательный взгляд.

‑ Валяй, ‑ ответил Данте, но сегодня он не очень‑то хотел выступать в роли советчика. А лучше сказать ‑ совсем не желал. С собой бы разобраться!

Едва Винсент открыл рот, чтобы озвучить вопрос, разрывающийся в кармане брюк телефон заставил его прерваться.

‑ Сейчас… ‑ Он вытащил мобильник, изобразил на лице небольшое удивление, а ответив, услышал хорошо знакомый женский голос.

Данте не прислушивался к разговору друга, да и тот глухо обменялся парой фраз и положил телефон рядом с бокалом.

‑ Что у тебя с телефоном? – спросил Винсент.

‑ Это то, что ты хотел спросить? А что у меня с телефоном? – усмехнулся Данте, вынимая из пиджака сотовый. – Ах, это… ‑ со вздохом проговорил он, оценивая количество пропущенных звонков от Алисии. Их было шестнадцать.

‑ Алисия сказала, что вы договорились о встрече.

‑ Да, она имеет обыкновение сама с собой договариваться. ‑ В его голосе Винсент уловил недовольство.

‑ Тогда извиняй, я сказал, что мы здесь.

‑ Забудь, ‑ отмахнулся Данте. – Что у тебя ко мне?

‑ Потом. Не так важно.

В глубине души Данте почувствовал к другу огромную благодарность, что тот, проявив должную проницательность, понял ‑ собеседник из Данте сегодня не ахти какой.

Алисия не заставила себя долго ждать, и вскоре не первый раз лениво скользнув взглядом по стеклянным дверям, Данте заметил её как раз у входа.

Честно говоря, не хотелось её видеть, а если уж совсем начистоту – было просто колоссальное желание послать её подальше. Слова так и рвались с языка, но делать этого он не собирался. Но не потому, что боялся ранить «чувства» девушки, которые она неуместно проявляла. Не из‑за большой к ней «любви» и уважения он судорожно сжал губы, не позволяя пророниться ругательствам, а исключительно из‑за себя самого. Не хотел, а попросту боялся вызвать в себе малейший всплеск и позволить небольшому волнению превратиться в смерч, который станет ему неподвластен.

Всё это время Данте усилиями воли давил в себе эмоции, замораживал их, пряча так глубоко, чтобы забыть и вытеснить из сознания злость, боль и обиду. А как долго он сможет сдерживать свой собственный шторм, всё же, с уверенностью сказать не мог.

Если Алисия и ждала от Данте особых восторгов, и была задета полным отсутствием таковых, она постаралась скрыть это умелой улыбкой. Известно, что у неё просто талант играть непринуждённость, когда ей это выгодно. А сейчас она казалась слишком уж заинтересованной в нём и пристрастной. Но только Данте, как и следовало, окатил её безразличным взглядом, и едва только ладонь Алисии легла ему на плечо, сжал запястье и убрал её руку.

‑ Прекрати, Алисия, ‑ требовательно велел он. ‑ Что‑то часто ты стала кидаться мне на шею с приветственными поцелуями.

‑ Разве? – делано удивилась она, хлопнула ресницами и заняла соседний стул. ‑ А что такого? Может я по тебе соскучилась, ‑ томно протянула она и заказала себе коктейль.

На адресованную ему кокетливую улыбку он не прореагировал, а излишняя жеманность в её действиях стала сразу раздражать. Тем более, раньше за ней такого не наблюдалось. Алисия всегда знала себе цену, умела флиртовать и при желании могла соблазнить кого‑угодно, но никогда она не вела себя как безмозглая дурочка. С ним она уж точно так себя не вела, и границы их отношений всегда были чётко определены.

‑ Это не стоит того, Алисия. Поверь. Мы уже обо всём договорились. Я не понимаю, зачем ты начала устраивать эти представления.

‑ Всё ты понимаешь. – Она пригнулась к его уху и стрельнула глазами в сторону Винсента, который равнодушно потягивал свой виски.

‑ Конечно, дорогая, ‑ понизив тон, язвительно проговорил он. ‑ Потому и говорю тебе, умерь свой пыл. ‑ Он посмотрел на неё, и Алисия сочла, что от его взгляда вполне могла покрыться корочкой льда.

‑ Почему нет, если долгое время было всё в точности до наоборот? – смело заявила она и прильнула губами к своему бокалу, теперь уже не глядя в глаза Данте. Её внимание привлекли жёлтые светильники, встроенные в ниши, отделанные деревом чёрного цвета.

‑ Алисия, ты немного не понимаешь сути ситуации. Наши с тобой отношения закончились. И продолжения не будет. И это зависит не от тебя, и никогда не зависело. Хотя ты первая это предложила. Так было всегда, и ты это знала, зачем сейчас ты строишь какие‑то иллюзии?

– Мне кажется, нам было хорошо вместе. – Она вызывающе посмотрела на него.

‑ Ты зря сейчас пытаешься изменить всё.

‑ У тебя кто‑то появился?

На этот вопрос он едко усмехнулся:

‑ Для нас с тобой это не имеет никакого значения. Есть или нет, мы уже всё решили.

‑ Интересно, чем она лучше меня? – нагло просила она.

Он долго смотрел на неё, словно пытался найти, что сказать и как ответить на её вопрос. Чувствовал, как внутри поднимается горячая волна гнева, видел, как бывшая любовница ждала, почти затаив дыхание. Несколько секунд понадобилось, чтобы усмирить себя и не подать виду, как его взволновал этот вопрос.

‑ Ничем, ‑ адресовав Алисии улыбку без смеха в глазах, сказал он холодно и с лёгким пренебрежением. – Сначала я думал, что найду что‑то особенное.

‑ Все блондинки бестолковы, не так ли? – ляпнула она, глупо хихикнув.

‑ А причём здесь все блондинки? – Он впился в неё глазами.

‑ Я просто…

‑ Ты сказала «все блондинки», ‑ повторил он с нажимом.

‑ Я имела в виду, что вы, мужчины, считаете, нас, блондинок, самыми глупыми существами.

‑ Это так и есть, ‑ сказал он резко и вытащил бумажник с намерением расплатиться за выпивку. – И прекрати, Алисия. Ничем хорошим это не закончится. Не порти моего к тебе отношения.

Позже он и сам спросил себя, чем же Энджел оказалась лучше Алисии, раз смогла вызвать в нём такие сильные чувства. И, повторив свой же ответ он решил, что ничем. За одним маленьким исключением, которое не поддавалось логическим и рациональным определениям.

Энджел, его Птичка, была женщиной, с которой он хотел завтракать.

Глава 36

Энджел оторвала голову от подушки, силясь определить, что звонит – будильник или телефон.

Конечно, телефон. С некоторого времени звонок будильника ей стал без надобности, потому что не нужно было спешить на работу.

В такую рань могла звонить только Каролина, потому девушка заставила себя открыть глаза и ответить на звонок.

‑ Да, дорогая, привет, ‑ сказала Энджел, перед этим прокашлявшись, потому что после сна голос скрежетал, ещё не обретя свою обычную тональность.

‑ Привет! Ну, как ты там? Домой собираешься? – Бодрость Каролины преодолела тысячи километров, окатив приятной волной и вызвав улыбку на лице.

‑ Завтра вылетаю. Встретишь?

‑ Конечно! Специально освободила для этого целый день!

‑ Вот и здорово! Каролина, тебе Ричард не звонил?

‑ Нет, ‑ голос подруги изменился, став печальным и унылым.

‑ И мне нет, ‑ в тон ответила Энджел.

‑ Ладно, подождём, объявиться ещё. Не в первый раз же такое? Ты мне лучше скажи, как ты себя чувствуешь?

‑ Прекрасно. Правда. Лучше и быть не может.

‑ Ты хорошо питаешься? Много спишь?

‑ Да, выполняю все рекомендации врачей и твои в особенности.

‑ Учти, я возьму тебя под строгий контроль, как только ты вернёшься.

‑ Жду не дождусь, ‑ засмеялась Энджи. – Я очень соскучилась, всего несколько недель прошло, а кажется ‑ полжизни.

‑ Ты соскучилась только по мне? – задала Каролина провокационный вопрос вполне в её духе.

‑ Нет, если это тебя так волнует.

‑ Волнует. Конечно, волнует…

Девушки ещё долго обменивались впечатлениями и сегодняшний разговор проходил совсем на другой ноте. Он не оставил после себя того тяжёлого осадка, что ощущался пару недель назад, после высказанного в довольно резкой форме мнения подруги. Та, как никогда, не стеснялась в выражениях и вывернула её наизнанку, потревожив и так кровоточащую рану, копаясь у неё внутри, обсуждая отношения в Данте. Однако своего Каролина добилась, заставила её принять чёткую позицию. Хотя и неосознанно, но пришлось встать на защиту себя, Данте и их отношений.

Энджел поднялась с кровати, захватив халат, брошенный в ногах.

Из окна на неё смотрел сонный город; по ту сторону на подоконнике сидел белый голубь, резво крутя головкой и курлыкая. Так прозаично… но подсознательно наталкивало на мысль, заставляя ждать чего‑то. И думать.

Думать… Как легко мы произносим это слово, бросаем, подразумевая огромную мыслительную деятельность, а на самом деле наше мышление ‑ это всего лишь оценка прошлых событий в сравнении с настоящим. И как бы ни было трудно признавать свои ошибки, приходит время делать это. Ради себя и других. В первую очередь ‑ ради других. Только отъявленные эгоисты не способны на это. Себя же таковой она не считала, хотя и узрела большой к этому потенциал.

Пальцы проворно затянули мягкий поясок и замерли на животе.

Кто‑то сказал, что Париж, как галантный кавалер ‑ аристократичный, искушающий радостями жизни, скрытыми за серо‑бежевыми фасадами домов. Несомненно, он влияет, окутывая прозрачным духом любви и романтики, когда смотришь на влюблённые парочки, тискающиеся и жмущиеся, радостные даже в дождь, не обращающие внимания на хмурые взгляды прохожих и жёсткость деревянной лавки с чуть облупившейся краской. Или ночью, когда льющиеся жёлтые огни растворяют тебя в золотом сиянии, и лёгкий ветерок, нежно касаясь щеки, напевает на ухо мелодию французского аккордеона.

Ах, Париж, Париж… «Шанель №5», Мирей Матье и хрустящие круассаны на завтрак…

Но, несмотря на всё это великолепие чувств и ощущений, которые дарила французская столица, Энджел жутко скучала и очень хотела поскорее вернуться домой. Майами – жаркий и соблазняющий ‑ был ближе, потому что в нем её душа. Там она оставила её, когда покидала город, храня в сердце большую надежду.

Париж встретил её ласковым солнцем, пышной зеленью и цветущими розами. И, хотя несколько дней после её приезда лил дождь, это не принесло ни малейшего разочарования. Париж и в дождь прекрасен. Он просто на мгновение заснул, укутываясь во влажную пелену, умываясь прозрачной водой, смеясь, глядя как прохожие шлёпают по лужам на проспектах.

Для себя же дождь Энджи посчитала хорошей приметой. Теперь у неё уже нет времени и возможности бояться, а только верить в лучшее. Она поверила. И лучшее сбылось. Да так, что она и не знала ‑ плакать ей или смеяться. И только от радости.

‑ Конечно, в вашем случае, такая операция должна проводиться только по строгим показаниям. И если такие будут иметь место, то мы её сделаем. Но сначала нужно пройти повторное полное обследование. Вообще, такую процедуру можно делать до тридцати пяти недель, но чем раньше, тем лучше, ‑ сказал тогда доктор с уверенностью, которая убивала всякие сомнения.

‑ Я понимаю, ‑ она с готовностью кивнула, соглашаясь на всё, кроме одного. Но к счастью, доктор об этом не упомянул.

‑ О подробностях поговорим позже, но уже сейчас могу сказать, что не вижу никаких препятствий для благополучного исхода. А потом всё будет зависеть от вас. Аккуратность во всём, минимум волнений и переживаний, никаких физических нагрузок. И всё будет прекрасно.

‑ Спасибо, доктор, вы меня очень успокоили. Честно говоря, не представляла теперь, как всё это будет.

‑ Абсолютно нет нужды волноваться. Отдыхайте, гуляйте, дышите свежим воздухом. После операции будете неделю наблюдаться у нас, а дальше у своего врача. Сама операция не так сложна, как кажется, уже через три часа сможете пойти домой, без всяких линз и очков.

‑ Да, мой врач предупреждал, но мне это кажется просто невероятным.

‑ Совсем нет…

Но так и вышло на самом деле.

Собственные сомнения теперь, конечно, показались смехотворными, но если бы мы могли всё, или хотя бы какую‑то часть, предсказать…

Если с разрывом отношений с Данте мир её перевернулся с ног на голову, то сейчас вполне можно сказать, что всё встало на свои места.

Потому что её мир вновь сделал кувырок. Но вот сейчас она чувствовала спокойствие, такое, которого доселе в себе не испытывала. Теперь оно у неё внутри. Как тихая уверенность в собственном будущем. По‑другому и быть не могло. Никак.

Как бы ни сложилось всё дальше, у неё уже есть своё маленькое счастье.

Они с Данте очень похожи, гораздо больше, чем она сама предполагала и думала на первый взгляд. Он достаточно эгоистичен, да и она, как оказалось, – не в меньшей степени.

Только избавившись от своих страхов, она это поняла.

Когда ушла эта беспросветность в виде грозящей слепоты, а тревога перестала бередить душу и сердце, она поняла, что всё то время, подчинённое неуверенности, действовала только в угоду себе. Она сама позволила страхам и сомнениям заполонить душу, собственноручно делая жизнь бесцветной, хотя вокруг было кому её скрасить. Всё это мешало трезвому адекватному восприятию, в том числе и Данте, их отношений и всех происходящих событий. Хотя, ничего не мешало и тогда жить полными ощущениями, а не зацикливаться на проблеме, замыкаясь в себе.

Но на тот момент она чувствовала себя жертвой, вполне серьёзно полагая, что и вести себя можно соответствующе. Как жертве.

Может быть, чтобы преодолеть этот порог, нужна была эта трагедия.

Понадобилось на время «ослепнуть» и побыть в сером мире, чтобы потом суметь оценить всю яркость и красочность жизни.

Хотя любить себя нужно. Со всеми своими недостатками и достоинствами.

Нужно сознавать свою целостность, чтобы уметь правильно реагировать на происходящее. Всё же, жизнь наша в современном мире не предполагает возможности просто плыть по течению, как бы похвальна ни была добродетель.

К чему маскировать собственную неправоту тысячей «правдоподобных» доводов, стыдясь в ней признаться.

К чему прятать чувства от себя самой, зная, что будешь любить его, будь он трижды негодяй.

Вздохнув, Энджел ещё пару минут постояла у окна.

Эти две недели были самыми долгими в её жизни. Каждое новое утро тянулось бесконечно, играя и смеясь над её смелым настроением, и проверяя на прочность. Она торопила время, разгоняя сонное утро привычным ароматом кофе; коротала часы в садах и парках, гуляя по аллеям, бродя по лабиринтам аккуратно подстриженных изумрудных кустов и глядя на зеркальную поверхность пруда, отрекаясь от мыслей и суетливости; наблюдала за прохожими и мечтала о будущем. Это были такие смелые мечты, что она бы не решилась произнести их вслух.

Прошлое хоть и дышало в затылок, но уже не мешало. Подгоняло, заставляя двигаться вперёд. Бежать. Ловить счастливые мгновения, с жадностью выхватывая их из нагретого солнцем воздуха.

Последний день она в Париже… И ночь… Следующую она проведёт в своей постели. И, хотя отель был очень комфортабельный, а номер уютный, отчаянно не хватало тех многих вещей, к которым она привыкла. Прикипела душой. Наверное, люди привязаны к обычным вещам не нитями – какими‑то канатами. К любимой кружке, из которой каждое утро пьёшь кофе, ночнику, свет которого приятный и не раздражающий, мягкому ковру у кровати.

И всё же радовало, что представилась возможность остановиться в отеле, а не лежать в клинике. В стенах больничной палаты можно и вовсе сойти с ума, хотя те палаты мало чем отличались от её номера, ‑ это плюс клинике.

Сегодня ей предстояло последнее обследование. Едва подумав об очередном посещении клиники, Энджел вновь почувствовала привычное волнение. Каждый раз она с тревогой ожидала, что скажет врач. Уверенность, что абсолютно все трудности со здоровьем остались позади, пока не было. И таковой не могло быть в её теперешнем положении.

Но не только боязнь услышать об ухудшении, бросала тень на её радужное настроение. Чем ближе была дата возвращения домой, тем чаще её посещали мысли иного рода ‑ беспокоили отношения с Данте. И когда принимала душ, она думала об этом, ела и собиралась в больницу ‑ мысли о нём беспрестанно лезли в голову.

Даже сегодня, когда врач, прощаясь, давал ей последние рекомендации, она думала о нём. Перебирала все крайности, какие могли быть в их отношениях, отсекая параллели, в лице Тима и Алисии. Усыпляла свою бдительность, которая не давала ей покоя, заставляя в прошлом бросать на него пытливые взгляды, ища подвох. Заглушала дикое желание перестраховаться, которое уже сработало. Входя тогда в море их отношений, она ожидала наткнуться на острые камни, а не почувствовать под ногами тёплый гладкий песок.

…Её мучила бессонница. Или волнение… Энджел никак не могла заснуть, в голову лезли разные дурацкие мысли. Вертелась в постели, не находила себе места, переваливаясь с боку на бок, перекатываясь с одной половины кровати на другую и всё без толку. Потом перестала изматывать себя, заварила чай и включила телевизор…

…Она любила аэропорты и усталость после многочасового перелёта. Временное состояние, как последний шаг перед чем‑то новым. Здесь вершились судьбы: люди расставались с грустью, провожали друг друга с тоской и встречали радостно, улетали и возвращались. Возвращение бывает приятно, иногда особенно. И неправду говорят, что в одну реку нельзя войти дважды. Можно, да ещё как. Только с другого берега. Ведь вполне возможно, нет там обрыва и берег тот покатый и гладкий.

Теперь уже Энджел старалась не думать о них с Данте, потому что, развивая чрезмерную мозговую активность, можно напридумать много чего лишнего. Известно же, если искать корень глубоко под землёй, можно закопаться и зарасти сомнениями, а потом и вовсе не решиться на поступок, которого желают душа и сердце. Полагаясь только на разум, есть опасность потерять драгоценное шестое чувство, которое так часто приходит на выручку и, надо сказать, ошибается довольно редко. Наверное, именно сейчас стоило отбросить сценарий и понадеяться на счастливую импровизацию.

Девять часов лёту буквально лишили её последних сил. А их и так было немного после бессонной ночи. Никакое удобное сиденье не могло заменить кровать. И мягкая подушечка помогла мало. К счастью, её не укачивало и не тошнило, но было кое‑что другое, мешающее спокойно перенести полёт – это тревожащий обоняние запах. В салоне почему‑то пахло апельсинами. Очень сильно пахло. Их аромат раздражал и кружил голову, вызывая обильное слюноотделение. Как же хотелось апельсинов!

Каролина набросилась на неё с объятьями и поцелуями. Энджел так соскучилась по ней, по её болтовне и дельным советам, по её чрезмерной опеке и нареканиям.

Дома. Почти.

‑ Боже, Каролина, ‑ засмеялась Энджел и потрепала рыжие кудри подруги. Прошло не так уж много времени, но подруга изменилась почти до неузнаваемости. Это было вполне в её духе. Она обожала всё новое, не боялась экспериментов и была против консерватизма в любом его проявлении.

‑ О, да… Видишь, как много изменилось, пока тебя не было?

‑ Вижу. Думаю, если я в следующий раз уеду, ты станешь блондинкой.

‑ Нет, только не блондинкой. Ничего не имею против, но знаю, что это абсолютно не мой цвет.

Они уже забрали багаж и быстрым шагом направлялись к машине. Энджел не сбавляла темпа, хотя усталость забралась в каждую клеточку её тела, мешая двигаться.

‑ Я очень хочу спать. – Как только она забралась в автомобиль, откинула голову на сиденье и прикрыла глаза. Мысли, которыми она сбиралась поделиться, уплыли в подсознание, не желая появляться на поверхности. Безудержно клонило в сон. Рука потянулась ко рту прикрыть зевок.

‑ Да, ты неважно выглядишь, ‑ Каролина бросила на подругу быстрый взгляд, но тревоги в нём было не меньше.

‑ Я и чувствую себя неважно. Ночью практически не спала. В самолёте ‑ урывками. – Энджел пыталась прогнать дремоту. Ясно, что хорошо поспать на автомобильном сиденье ей не удастся, только раззадорит себя и утомится лишней головной болью, которой и так стала часто страдать.

‑ А чего не спала?

‑ Не знаю, бессонница. Думала, ‑ вяло отвечала она, бездумно глядя в окно. В душе у неё пылал восторг, который не терпелось излить на подругу, но сил на это не было.

‑ Что тут думать?

Ответ Кари вызвал улыбку. Да, у той всегда всё лаконично, без лишних умозаключений.

‑ Я и сама знаю, что нечего, ‑ беззаботно ответила Энджел.

‑ Тебе надо следить за собой. Не переутомляться, отдыхать и хорошо кушать. Приедем, я тебе что‑нибудь приготовлю.

‑ Только на это и надеюсь. Сама я только до кровати. – Снова прижала сжатый кулачок ко рту.

‑ Слушай, ‑ начала Каролина, сосредоточенно глядя на дорогу, ‑ я даже не спросила, тебе родители не звонили?

‑ Нет, но я даже и не предупреждала их об отъезде. Как‑то было совсем не до них.

‑ Понимаю. Может и правильно, что так сделала.

‑ Знаешь, я просто устала. Я не позвонила и сейчас не хочу. Жаль только, что с Ричардом нет возможности связаться.

‑ Не объясняй мне, я и так всё понимаю. Ситуация с Ричардом меня тревожит, если честно, ‑ сказала Кари, но потом спохватилась и замолчала. Ещё не привыкла, что не все мысли теперь стоило выражать вслух. ‑ Как наш малыш?

‑ Наш малыш, ‑ расплылась Энджел в счастливой улыбке, ‑ прекрасно. – Руки непроизвольно сошлись на животе.

‑ Я уже столько всего придумала. Боже, Эндж, я обшарила кучу детских магазинов! Оказывается, маленьким столько всего нужно!

‑ Да. Не торопись, времени ещё полно.

‑ Да уж… Это так кажется, потом пролетит и не заметишь. Потом окажется, что ничего не успела.

‑ Я не переживаю, у меня есть ты, ‑ со спокойным вздохом проговорила Энджел.

‑ Я. Это понятно. Я всегда буду рядом. Но… Хм… Мне бы очень хотелось узнать, что ты собираешься делать дальше? – деликатно поинтересовалась подруга, расставив в своём вопросе нужное количество пауз.

‑ Ты хочешь знать, сообщу ли я ему о беременности? – прямо спросила она Каролину.

‑ Да, именно.

‑ Он имеет право знать.

Глава 37

‑ Я постараюсь решить эту проблему, мистер Конти, ‑ уверенно заверял его Тьерри. – И претензии Ваши вполне обоснованы.

Однако решительный тон противоречил озадаченному виду. Жорж то поглаживал лысеющую голову, то поправлял галстук. Сегодня этот привычный атрибут, словно удавка всё сильнее стягивался на шее, заставляя задыхаться и нервничать. Но это только потому, что Данте смотрел так, будто хотел, чтобы Тьерри провалился сквозь землю.

‑ Не надо стараться. Просто сделай, как я тебе сказал, ‑ звенящим от злости голосом сказал он.

‑ Я могу говорить откровенно? – смело спросил Жорж.

Хотя он и был привычен к таким проявлениям, от негодования, которое буквально ударяло в лоб, было неловко. Однако он считал себя вправе говорить прямо. За столько лет заслужил свой авторитет, тем более к столь фамильярному тону прибегал за редким исключением. Сегодня как раз такой случай.

‑ Попробуй, ‑ хмуро буркнул Данте, но Тьерри не сразу открыл рот. Сдвинувшись на стуле, он сложил руки на столе, сцепив пальцы, дожидаясь, пока Данте перестанет носиться из угла в угол и сядет на место. Тот же, будто поняв немую просьбу, вероятно, после некоторого изучения лица Тьерри, уселся напротив. Неслышный выдох слетел с губ Жоржа, и он продолжил разговор:

Дата добавления: 2015-05-06