Второе апреля

ОТНЫНЕ И ВПРЕДЬ…

Таратар пришел в Институт физики и сказал, что хочет показать прибор.

— Зайдите в двести девятую комнату, — посоветовала секретарша.

В комнате под этим номером молодой сотрудник стучал на машинке. Стол его был завален бумагами. Физик мельком взглянул на Таратара.

— У меня двигатель… — начал Таратар.

— Понятно, — сказал физик и указал пальцем на плакат.

Плакат был во всю стену, но Таратар сразу его не заметил. Плакат гласил: «Проекты вечных двигателей не рассматриваются».

— Вся штука в том, что он работает, — усмехнулся Таратар.

Он вынул из объемистого портфеля коробку, из коробки достал изобретение Сыроежкина. По непонятной причине лампочка все еще светилась.

Физик оторвался от клавиш, внимательно осмотрел изобретение.

— Понятно, — вежливо произнес он. — Школьный прибор. Вертишь за ручку — лампочка горит.

— Правильно, — обрадовался учитель. — Крутишь и горит. Но эта лампочка горит уже три часа.

Теперь усмехнулся сотрудник:

— Не может быть. Сейчас она погаснет. Подождем несколько секунд. Присядьте, пожалуйста.

Они присели возле стола. Физик кивком головы указал на бумаги.

— Проекты вечных двигателей. Бездарная трата свободного времени. Но на каждое письмо надо ответить.

— Сочувствую, — пожалел физика Таратар.

— Ничего, у других бывает и похуже, — неопределенно ответил физик. — Посылки нам, правда, не присылают… Но ваш случай наилегчайший.

Собеседники говорили еще несколько минут о значении открытия электричества, об Эдисоне, о том, что недавно на Марсе зажгли лазером маяк… Научный сотрудник явно нервничал, поглядывая то на часы, то на лампу. Лампочка светилась.

— Простите, в этой вашей штуке нет другого источника электротока? — поинтересовался научный сотрудник.

— Как видите, отсутствует.

— Непонятно… Подождите, пожалуйста. Я скоро вернусь.

Он бережно уложил двигатель, ушел с коробкой. Таратар читал развешанные на стенах фотокопии документов. Это были постановления академий наук разных стран о тех задачах, которые не рассматриваются учеными. Самый первый документ, датированный 1775 годом, был принят Парижской академией: «Отныне и впредь не рассматривать представленных разрешений задач удвоения куба, трисекции угла, квадратуры круга, а также машин, долженствующих осуществить вечное движение…»

Прошли столетия, а сотрудник все еще отвечает на письма неуемных изобретателей…

Вернувшись, физик протянул коробку Таратару:

— Простите, как ваше имя и отчество?

— Семен Николаевич.

— Семен Николаевич, кто вы по профессии?

— Я учитель математики.

— Замечательно! — сказал физик. — Вами очень интересуются двое моих коллег. Они тоже математики. Я вас провожу, если не возражаете… Что касается прибора… Это вы сконструировали?..

— Мой ученик… Сыроежкин.

— Способный парень, — похвалил физик. — Устройство прибора известно давно. Но он действует как-то поновому. Весь секрет, нам кажется, заключен в движущихся частях…

— Так я и предполагал.

— Мы не можем определить, из какого металла они сделаны. Советуем вам показать его в Институте твердых сплавов.

— Я знаю, что в двигателе практически ничтожное трение, — с достоинством ответил Таратар. — Ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос: этот двигатель можно назвать вечным?

Физик весело взглянул на учителя:

— Из всех проектов, которые я просмотрел, — наиболее, оригинальное устройство.

— Спасибо. Именно это я и хотел знать, — поблагодарил Таратар.

Физик привел Таратара в комнату, в которой работали два научных сотрудника. Здесь бумаг было значительно больше: пухлые пачки разложены на столах, стульях, стеллажах. Возле стены набитые письмами мешки.

Математики обрадовались, узнав, что их гость учитель, усадили Таратара.

— Видите ли, Семен Николаевич, — сказал один из математиков, — мы находимся в очень тяжелом положении. Дело в том, что в настоящий момент мы фермисты.

— Фермисты? — спросил Таратар.

— Случилось так, — пояснил его коллега, — что математический журнал для школьников «Пи» и еще ряд изданий напечатали статьи о теореме Ферма. И вот… — Математик красноречиво указал на мешки. — Если бы вы, уважаемый Семен Николаевич, согласились с вашими математиками помочь нам ответить на эти письма…

— У меня восьмиклассники, — сказал Таратар.

— Восьмиклассники способны футболом пожертвовать ради теоремы Ферма!..

— Сейчас в школе четвертая четверть, — хмурясь, сказал учитель, — самая ответственная… Но я поговорю о вашем предложении с классом.

— Отныне и впредь!.. — сказал Таратар классу и процитировал, какие задачи не рассматривают уже более двух веков академии наук всех стран. — А вы заставляете старого учителя бегать по институтским кабинетам с «вечным двигателем»!..

Он водрузил на шкаф прибор Сыроежкина. Лампочка горела.

— Кто хочет отвечать на письма фермистов? — продолжал Таратар.

Добровольцев не нашлось.

— Эх вы, гении, — сказал Таратар.

Гении смотрели на учителя с любопытством. Они еще никогда не видели учителя таким возмущенным. Таратар ходил по классу крупными шагами, говорил очень громко, жестикулировал. Ни один гений не решался в эти минуты перечить ему.

— Решение академий — не просто каприз академиков, — гремел Таратар. — Неразрешимость проблем типа вечного двигателя доказана работами математиков девятнадцатого века Абеля и Галуа. И заметьте, как поступают настоящие математики: вместо решения одной маленькой задачи они создают целую теорию, которая содержит ответ на все задачи такого типа… Невозможно — и точка! Чем больше я думаю о груде рукописей, которые мне пришлось видеть, тем яснее понимаю, что их авторов привлекла жажда легкого успеха в математике, а не сама математика. Математика — это упорство, самоотречение, нескончаемый труд.

После этих слов Профессор заерзал на парте и покраснел. А Электроник неожиданно для всех продекламировал:

И корень взяв из нет себя,

Увидел зорко в нем русалку.

— Великолепно! — подхватил Таратар. — Великолепно сказано о мнимых числах. «Нет себя» — то есть минус единица. Квадратный корень из минус единицы. Что это значит для нематематика? Головоломка — и только. А математик Хлебников, автор этих строк, увидел в нем поэзию…

Таратар успокоился и перешел к уроку.

— Запишите задачу, — деловито произнес он. — «Сколько стоит один грамм света при стоимости электроэнергии в 4 копейки за киловатт-час и коэффициенте полезного действия электрического источника света 10 процентов?»

— Десять миллионов рублей, — мгновенно ответил Электроник.

И гении подтвердили:

— Точно: десять миллионов.

— Разве вы решали эту задачу? — подозрительно спросил Таратар.

— Она слишком легкая, — сказал Макар Гусев.

— Ну если и для Гусева легкая, то какую же проблему вы хотите рассмотреть?

Восьмиклассники были единодушны:

— Про искусственное животное! Корову из кастрюли!.. Смирновское изобретение.

Витька Смирнов сиял как именинник.

— Хорошо, — согласился Таратар. — Скажи нам, Смирнов, что ты хотел решить своим опытом?

Смирнов неторопливо встал, ярко-синими глазами посмотрел на учителя.

— Вообще меня интересует проблема происхождения жизни на Земле, — медленно сказал Виктор.

Никто не улыбнулся. В тишине резко прозвучал вопрос Профессора:

— А почему, собственно, корова?

— Конечно, можно вывести кого угодно: обезьяну, курицу, рыбу… — подумав, согласился Виктор. — Если подойти количественно — разница как будто небольшая. Вот вам пример: у человека и у других живых организмов есть белки из ста четырех аминокислот. Они расположены в цепочки в определенном порядке. Если сравнить цепочки, то, упрощенно говоря, человека отличает от обезьяны только одна аминокислота, от курицы — четырнадцать, от рыбы — двадцать две. У меня получилась корова — значит, разница в двенадцать аминокислот. Конечно, все это очень схематично…

Ребята зашумели:

— Здорово!.. Наш Витька — академик! Как ты только сосчитал?..

— Я не считал, а почерпнул в источниках. Сам все разыскал. — Смирнов тяжело вздохнул. — Очень трудно работать без помощи специалистов.

— Интересно знать, — пропищала Кукушкина, — кто из нас с разницей в одну аминокислоту?..

— Между прочим, разница между человеком и дрожжами, — беззлобно отвечал Виктор, — всего сорок три аминокислоты.

— И что же? — встрепенулась Кукушкина.

— Это значит, что у нас общие предки.

Смех прозвучал как аплодисменты, одобряющие смелый вывод исследователя.

— Все это теория, — вздохнул Смирнов. — А на практике неизвестно еще, что будет дальше. Корова-то растет…

— Смирнов, скажи, пожалуйста, кем ты собираешься быть? — спросил учитель.

— Биологом, — сказал Виктор.

— А я думал, что все мои ученики станут математиками. — Таратар задумчиво смотрел в окно.

— Я врачом буду, — созналась Кукушкина.

— Я — астрофизиком, — сказал Сыроежкин.

— А я — испытателем! — Макар стукнул себя кулаком в тугую грудь.

— Следовательно, я ошибся, — сухо произнес Таратар.

И все почувствовали в его словах великую тоску. Никто не мог спокойно смотреть на грустного Таратара. Лучше бы Таратар гневался!

— Почему же ошиблись, Семен Николаевич! — звонко сказал Сергей Сыроежкин. — Вы сами говорили, что математика — язык всех наук. Мы не отказываемся от математики. Мы только выбираем себе специальность.

— Древние говорили: числа правят миром. И всегда находились люди, которые свято верили в это… — Учитель начал говорить тихо, но с каждым словом голос его креп, и все успокоились. Таратар защищал дело своей жизни, приводил примеры беззаветного служения математике. Этой науке посвятили свою жизнь многие выдающиеся ученые.

Лобачевский всю жизнь размышлял о природе геометрии и пришел к гениальному открытию, которое перевернуло представления его современников об устройстве Вселенной. Теоретик Гедель безуспешно пытался обобщить всю математику, но зато он вывел систему логически неразрешимых теорем. Физик Дирак открыл новую элементарную частицу — позитрон — на кончике пера в бессмысленном и лишнем на первый взгляд корне своих математических уравнений.

— Когда Дирак рассказывал об этом студентам на лекции, он весь светился и называл математику прекрасной, — с воодушевлением продолжал Таратар. — А вы говорите — «испытателем»… Испытателем чего? Да, я именно тебя спрашиваю, Гусев, потому что вижу какой-то шлем на твоей голове…

На Макаре был Шлем мотоциклиста.

Он встал из-за парты, вытянулся во весь рост — статный, красивый, настоящий мотогонщик в шлеме и спортивном костюме.

— Извините, Семен Николаевич. У меня изобретение. Правда, не мое, а Майки Светловой из школы химиков. Она ненавидит химию, она — гений физики. Сейчас вы увидите.

И Макар ловко вытащил из парты сверкающий квадрат.

Сначала все подумали, что это металлический лист — очень здорово отражал он свет. Потом увидели, что лист послушно гнется в руках Макара и даже скатывается в трубочку.

— Антигравитационный коврик, — объяснил Макар, демонстрируя изобретение. И точно: лист, как и всякий коврик, состоял из переплетенных полосок. — Название, я считаю, чисто женское, но не я автор. Майка называет его «а-коврик». Пускай так!.. А раз есть а-коврик…

С этими словами Гусев схватился за а-коврик и моментально взлетел к потолку. Все в классе слышали, как его шлем с гулом хлопнулся о бетонное перекрытие. Но Макар — ни крика, ни стона. Висит себе, держась за коврик, спрашивает сверху: «Ну, как?» Хитрый испытатель: надел прочный мотоциклетный шлем!

— Гусев, спускайся! — громко произнес учитель.

— Я сейчас… Никак не найду контакты. — Теперь Гусев держался за а-коврик одной рукой, а другой водил по потолку. — Ой, держите меня! — закричал во весь голос испытатель.

Гусев лежал на полу. На его мощной груди покоился коврик, сплетенный из металлических пластин.

Таратар опередил всех. Он помог Макару встать, поднял с пола коврик, спрятал в свой портфель.

— Так будет лучше, безопаснее, — пояснил он Гусеву.

Макар, растирая ушибленную спину, проворчал:

— Не перепутайте контакты, Семен Николаевич. Я еще не освоился с этим изобретением.

— Ничего, разберемся, — отвечал Таратар. — Вместе с учителем физики. Ноги-то целы?

— Целы… Будьте осторожны, Семен Николаевич. В ваши годы нельзя падать с потолка.

— Отныне и впредь! — рявкнул Таратар, повернувшись к классу. — Никаких больше опытов, изобретений и прочего!.. Отныне и впредь, — грозно повторил он, — никакого новаторства без моего разрешения!

Таратар и впрямь был рассержен. Не хватало еще, чтоб его ученики падали с потолка! А если бы Гусев сломал ногу? Как бы учитель объяснил его родителям, что это случилось именно на уроке математики? Да и зачем вообще такие переживания!.. Хватит рискованных изобретений! Он, учитель, разберется во всем сам.

Опасный коврик Таратар унес с собой. Никто не заметил в суматохе, как один из учеников подошел к шкафу, где хранились рукописи, и взял толстую тетрадь в коричневом переплете. «Теорема Ферма» вновь была у Профессора.

Двигатель Сыроежкина остался на верхотуре шкафа. О нем вскоре все забыли, в том числе и Сергей. Лампочка несколько дней светилась, потом перегорела. Но двигатель работал…

Дата добавления: 2015-05-06