Эту ситуацию при встрече не обсуждали?

Вы тогда, в разгар скандала, вспомнили про фразу Саленко перед командой в отеле Hilton: «Я Садырина в „Зените“ снимал, сниму и в сборной». Сам он уверял, что ничего подобного не говорил.

Казалось, Саленко вы руку никогда не подадите.

– Мне тоже когда‑то казалось. Ясно, что в обнимку с ним ходить не буду. Но ненависти больше нет.

– Саленко был в таком состоянии, что, может быть, себя не контролировал и не помнил эти слова. А я их отлично помню.

– Нет. И не стоит ее обсуждать четырнадцать лет спустя.

* * *

Но все это было после. А тогда, на исходе декабря 93‑го, решение Саленко вернуться в сборную стало первой ласточкой «парада возвращений». Единый до того сюжет вдруг рассыпался на добрый десяток. Оказалось, что как только игроки оказались наедине с самими собой, у многих из них появился свой интерес. Неумолимое приближение чемпионата мира заставило едва ли не каждого повести собственную игру – кого индивидуальную, кого коллективную. Недаром Колосков в середине января 94‑го в интервью «СЭ» заявил:

– Не сомневаюсь, что больше половины из тех, кто (подписал письмо и) не едет на сбор в США, вернется в команду… Только двое на наш письменный запрос ответили категорическим отказом – Шалимов и Кирьяков. Остальные выжидают, и увидеть их в сборной, думаю, вполне реально.

Следует, кстати, упомянуть, что на пресс‑конференцию игроков президент Колосков ответил своей встречей с журналистами. В своей книге «В игре и вне игры» он описывает ее так:

«Конечно, отмалчиваться в этой ситуации мне просто было нельзя. Тоже собираю пресс‑конференцию в зале Олимпийского комитета, интерес к ней огромен, зал просто битком набит. Я постарался разъяснить суть разногласий – написавшие письмо игроки видят сборную команду, как некое акционерное общество, где самим можно назначать тренеров, самим решать финансовые вопросы, причем не в интересах коллектива, а в интересах отдельных лиц. Это даже не анархия – это глупость. И очень печально, что капризы отдельных игроков поддерживает человек, облеченный немалой властью, приближенный к президенту.

На пресс‑конференции присутствовал Отари Квантришвили, известный советский борец, который как раз в то время занимался формированием Спортивной партии. Мы с ним были мало знакомы, я даже не знал, что он находится в зале. Но Отари Витальевич попросил слова: «Если бы у нас борец хоть намеком оскорбил тренера, начал высказывать недоверие своему воспитателю, по сути, старшему, более опытному коллеге, он бы навсегда ушел с борцовского ковра. Дисциплина и спорт – понятия неразделимые, особенно там, где речь идет не об индивидуальных видах, а о команде»».

Колосков не упомянул деликатное обстоятельство: Квантришвили был не только «известным советским борцом», но и одним из самых влиятельных российских «воров в законе». Не случайно бывший президент РФС подчеркивает, что был с ним «мало знаком».

Так это или нет – остается только догадываться. В конце 90‑х, перед очередными выборами президента РФС, на Колоскова, скорее всего по чьему‑то заказу, обрушились тонны компромата, и одним из «пунктов обвинения» были как раз связи с преступными авторитетами вроде Квантришвили и Япончика. Впрочем, доказано это не было.

Зато рассказывают, что Бышовец в приватных разговорах порой подчеркивает: в сборную он не вернулся в том числе и из‑за того, что не хотел оказаться под влиянием «крестных отцов». Хотя тот же Квантришвили (через небольшой период времени застреленный киллером) ему якобы давал «добро»…

* * *

В один из дней ближе к концу января 94‑го в миланской квартире Шалимова зазвонил телефон. На связи был Бышовец.

«Игорь, в сборную мне, уже ясно, дороги нет. Зато есть хорошее предложение от федерации футбола Южной Кореи. Но я не могу его принять, не получив твоего согласия и добра от остальных ребят, с которыми мы идем вместе. Если вы скажете мне „нет“, я не поеду. Вы имеете на это право, потому что может так получиться, что я с Кореей поеду на чемпионат мира, а вы с Россией – нет. Но у нас разные ситуации. Вы на контрактах, а я без работы. Как мне быть?»

Такие же звонки, по словам Бышовца, он сделал и другим «отказникам». Шалимов факт и содержание этого разговора подтвердил. Естественно, виртуальная корейская «виза» от бунтовщиков была тренеру выписана. 2 февраля олимпийский чемпион Сеула‑88 тихо отправился на место своего триумфа, где ему предложили пост технического советника федерации, а в перспективе – главного тренера сборной. Которым он и стал 23 июля, подписав самый крупный на тот момент контракт из отечественных тренеров. Крупнее даже, чем у Валерия Лобановского в Кувейте. Бышовец с Лобановским были давними оппонентами, и это контрактное превосходство, по рассказу его агента из «Совинтерспорта» Владимира Абрамова в книге «Футбол. Деньги. Еще раз деньги», имело для Анатолия Федоровича особое значение.

Вот диалог с Бышовцем о подготовке контракта тренера в Корее, который привел Абрамов:

«Он вновь попросил меня выйти на улицу и, взяв по‑отечески за плечо, сказал: "Ты, кстати, выяснил, какова сумма контракта у Рыжего (то есть Лобановского. – Прим. авт.)?" – «Да, Анатолий Федорович, наша пресса писала три месяца назад, ссылаясь на местные источники, что общая сумма контракта – 300 тысяч долларов в год, то есть 25 тысяч в месяц». – 'Так вот, Володя. Наша задача‑минимум – контракт должен быть не меньше, чем у Рыжего"».

Вернемся, однако, в начало 94‑го.

– Когда поняли, что шансов возглавить сборную России у вас нет? – спросил я Бышовца.

– После звонка Тарпищева. Он так и сказал мне: «Ничего не выйдет». Я переспросил: «Ну что, я тогда уезжаю?» Ответ был таким: «Наверное, да. Надо ехать».

Сам Тарпищев трактует тот разговор несколько иначе:

– Полагаю, это сам Бышовец сделал вывод, что шансов нет. Я просто сказал, что вопрос с тренером при любом варианте должна и будет решать федерация футбола. И что‑либо ей навязывать никто права не имеет. Я отлично это понимал, поскольку сам работал старшим тренером на протяжении 25 лет, и очень не любил, когда начиналось вмешательство сверху.

Я не мог не поинтересоваться у Тарпищева, был ли в курсе сложившейся ситуации Ельцин.

– Конечно, был – футбол‑то экс‑президент любил и, если помните, даже заходил в раздевалку «Спартака» после домашнего матча с «Фейеноордом». Он тогда сказал: да, мол, есть конфликт, но не стоит рубить с плеча, сторонам надо постараться найти общий язык. Ельцин, человек спортивный, не был сторонником смены тренера сборной. Но просил найти золотую середину. Она найдена так и не была, игроки в сборную не вернулись. Убежден, что по вине РФС, поставившего вопрос так: кто хочет, пусть возвращается, а без остальных обойдемся…

Колосков признает: давления со стороны государственных структур на него не было. Хотя он его ждал. «Я вообще удивляюсь, как удержался на посту, – удивил меня признанием экс‑президент РФС. – Тогда ведь был такой административный ресурс…» Добавляет, правда, что когда‑то учился вместе с Тарпищевым и знает его больше 30 лет. Эти давние отношения, с его точки зрения, тогда и помешали полномасштабному противостоянию. «Критикует он меня, правда, постоянно, – жалуется Колосков. – Наверное, склад характера такой».

…Казалось, с отъездом в Корею Бышовца тренерский вопрос с повестки дня окончательно снят. Но в тени по‑прежнему оставалась самая загадочная фигура во всей этой истории.

* * *

Противоположностей, как известно, больше двух не бывает. Но когда спрашиваешь о роли главного тренера «Спартака» в событиях 93‑го‑94‑го, версий слышишь как минимум три, а может, даже четыре. И все – взаимоисключающие.

Юрий Семин:

– Хорошо помню, что руководство «Спартака» не очень корректно себя повело, когда в конце января мы вылетали в США на две товарищеские игры. У нас были разговоры с игроками, и выяснилось, что их не отпускают. Никого. Мы не настаивали, поскольку спартаковцы находились в сложной ситуации: им еще не выплатили всех денег за Лигу чемпионов, и если бы они пошли поперек воли начальства, последствия для них могли быть плачевными. От сборной отказывались даже те люди, которых туда никто не приглашал – например, Писарев. То есть было видно, что ведется соответствующая работа. Когда «Спартак» прибыл в Москву со сборов, Никита Симонян проявил инициативу и, взяв с собой Садырина, поехал в Сокольники на переговоры с Романцевым. Я ехать отказался – видел, что люди настроены против сборной. И, несмотря на весь свой авторитет, ничего Никита Павлович тогда не добился.

Спартаковцы, за исключением Карпина, вернутся в сборную дружно, но еще нескоро – лишь к 20 апреля, на товарищеский матч с турками в Стамбуле. Дюжиной дней ранее Колосков созвонится с Романцевым и узнает, что восемь из девяти спартаковских кандидатов в сборную написали заявления с пожеланием играть в национальной команде – РФС, не будучи уверенным уже ни в чем, такие бумаги требовал от каждого.

Случайных перемен в столь массовом порядке не бывает. Тем более что, по словам Игнатьева, во время тех самых переговоров с Симоняном Романцев всячески давал понять, что давить на своих игроков права не имеет и каждый будет принимать решение сам. Вроде бы только что все отказывались – и вдруг согласились. Почему? Шалимов полагает: «В какой‑то момент Романцев стал рассуждать как президент «Спартака» и понял, что поездка его игроков на чемпионат мира – в интересах клуба. Потому что способна поднять цены на игроков на мировом рынке».

Определенный свет на загадочную перемену в настроении игроков «Спартака» проливает Юран:

– Мне спартаковцы рассказали, что в какой‑то момент Романцев поговорил с ребятами, подписавшими письмо. И сказал: те, кто уже выступают в Европе и имеют хорошие контракты, от отказа ехать на чемпионат мира не так много потеряют. А вам, помимо того что такой турнир бывает у футболиста раз в жизни, надо еще и семьи кормить. В общем, трезво и рассудительно дал им понять, что они должны ехать в Америку.

Дата добавления: 2015-05-06