Восьмая

Решение номер один: Женевьева заслуживает того, чтобы ей предоставили шанс, а я могу позволить себе побыть великодушной. Решение номер два: нужно убедиться, что я держу свою ревность под контролем. Решение номер три: для меня Мерлин – необыкновенный парень и ничто не способно повлиять на это.

Так я размышляла, направляясь к колледжу в понедельник утром. Ревность – разрушительное чувство, и мне следует быть выше него. Я зашагала быстрее, заметив Нэт и Ханну, ждущих у пешеходного перехода. Дул сильный ветер, и Ханна то и дело сердито одергивала свою пышную юбку, норовившую взлететь. Я засмеялась и улыбнулась Нэт, ожидая очередных шуточек про Мерлина, но она по какой‑то причине уставилась на придорожный столб и старательно избегала моего взгляда. Затем она наконец робко посмотрела на меня.

– Я должна кое‑что тебе рассказать…

Я ждала, когда она продолжит говорить, предчувствуя неприятности.

– Мы сделали это не нарочно, – запинаясь, произнесла она. – Когда вы с Мерлином ушли, она сама подошла и начала болтать. А потом мы показали ей окрестности.

Ханна перебила ее.

– Неловкая вышла ситуация. Мы не могли избавиться от нее, а она все повторяла, как все ужасно, что она никого здесь не знает и ей даже не с кем пойти на обед.

Мне не нужно было спрашивать, кого они имеют в виду, все и так было очевидно.

– И Женевьева напросилась с нами на обед?

Они закивали. Мы вошли в здание колледжа и направились в дамскую комнату. Хорошо, что здесь нас никто не сможет подслушивать.

– Было бы слишком грубо сказать «нет», – оправдывалась Ханна. – Мы же знаем, что ты считаешь ее кем‑то вроде ведьмы.

Я оперлась о раковину и попыталась взять себя в руки. Я и сама подумывала о том, чтобы проявить великодушие и пригласить Женевьеву в нашу компанию, но собиралась сделать это сама – и никак иначе. А это уже было похоже на коварный умысел. Она дождалась, пока я уйду, и попыталась втереться в доверие к Ханне и Нэт. Теперь сам факт ее существования больно задевал меня – мало того, что она обманом заполучила место в том же колледже, выбрала те же предметы, что и я, и расположила к себе маму Мерлина – она еще и нацелилась на моих лучших подруг.

– Она сама попросила вас? – Меня вдруг осенило. – Она ведь сама подошла к вам и попросила, чтобы вы показали ей колледж и все остальное, так?

Они снова закивали.

– Я могу показаться параноиком, – признала я, – но выглядит так, будто она прямо‑таки лезет в мою жизнь.

Голос Ханны был полон укора.

– Кэти, для нас все это очень неприятно. Ведь ты наша подруга, и сейчас мы будто между молотом и наковальней.

Чтобы скрыть волнение, Нэт стала поправлять прическу перед зеркалом. В этом не было нужды – ведь ее волосы, как и всегда, торчали ежиком во все стороны.

– Она знает, что ты недолюбливаешь ее.

– Что? – взорвалась я. – Я ни слова не сказала, чтобы дать ей повод так думать.

Ханна стала яростно ковыряться в косметичке, после чего выудила из нее тушь и еще сильнее подкрасила ресницы. Они обе выглядели такими притихшими, что я почувствовала: дело плохо. Я закусила губу с такой силой, что ощутила привкус крови во рту.

Нэт нервно откашлялась.

– Ей показалось, что ты вела себя враждебно. Она переживает, что сделала что‑то не так, и теперь хочет исправить ситуацию.

Я почувствовала резкую боль над переносицей и прижала руку ко лбу. Все же Женевьева была права. Я не сделала ничего, чтобы она могла почувствовать себя непринужденно, напротив, она наверняка заметила мое неприязненное поведение.

– Что ты ей сказала? – мягко спросила Ханна.

Я прошлась взад‑вперед по кафельному полу, мои шаги жутковато отдавались в пустом помещении.

– Я была слегка раздражена ее внешним видом, – призналась я в конце концов. – Вы же заметили, как сильно он изменился?

Ханна пожала плечами.

– Ну да. Ну и что? Время от времени все меняют внешность и…

– На ней был мой пиджак! – перебила я. – Я сама его придумывала, делала выкройки и вышивала вручную.

– Но Кэти, – медленно ответила Нэт, – Женевьева приехала только несколько недель назад. Она не смогла бы сшить такой же пиджак за столь короткое время.

Я онемела, потому что Нэт была права. Я тщательно шила этот пиджак все летние каникулы. Никто не смог бы сделать это быстрее. Убитая осознанием этого, я переводила взгляд то на Ханну, то на Нэт. Мне придется сделать вид, что у нас с Женевьевой все в порядке. Я постаралась дышать спокойнее и выглядеть беспечно.

– Послушайте, я докажу, что не имею ничего против Женевьевы. Пусть идет на обед с нами, и я окажу ей теплый прием.

Ханна взглянула на меня с облегчением.

– Ты поменяешь свое отношение, если пообщаешься с ней. Она действительно вполне себе ничего.

– Если еще принимать во внимание, что ей пришлось пережить, – с сочувствием вставила Нэт.

Значит, Женевьева и им рассказала историю своей жизни. Что‑то непохоже, чтобы она действительно стремилась держать свое трагическое прошлое в тайне. Я старалась говорить как ни в чем не бывало, но во рту у меня было ощущение, будто я наелась кислых лимонов.

– Я уже знакома с душещипательной историей нашей сиротки Энни.[2]Она под страшным секретом рассказала ее Мерлину, а теперь, кажется, уже всему колледжу.

Воцарилось удивленное молчание. Наконец Нэт хрипло каркнула:

– Кэти! Это звучало очень зло.

Я покраснела.

– Простите меня. Я не хочу быть чудовищем… но она как будто будит все худшее во мне.

Это оказалось тяжелым признанием, и мне опять стало стыдно. Я вымученно улыбнулась.

– Простите. Давайте не будем ссориться из‑за Женевьевы. Мы ведь три мушкетера, помните?

Когда мы расходились по лекциям, я сделала вид, что не расслышала, как Ханна тихо заметила:

– Формально, там все же было четыре мушкетера.

Мои попытки не обращать внимания на Женевьеву можно было сравнить с бегством зверья от лесного пожара. Она ворвалась к нам посреди занятия, запыхавшаяся, как маленький ураган, полный движения и цвета, и получила только благосклонную улыбку обычно строгой преподавательницы английского. Когда она села в противоположный конец аудитории, я поначалу успокоилась, но куда бы я ни поворачивалась, она неизменно оказывалась в поле моего зрения. Я молча мучилась, борясь с головной болью, пульсирующей у левого виска, но Женевьева умудрялась отвечать на каждый вопрос миссис Хадсон, обращенный к аудитории, подчеркнуто небрежным тоном и в итоге совершенно покорила ее. Звук ее голоса резал мне слух. Я медленно начинала понимать, что Женевьева не просто симпатичнее, общительнее и увереннее в себе. Она оставляла меня далеко позади и в учебе, даже по моим любимым предметам. Мне стало дурно. Через двадцать минут у меня помутилось в глазах, и вокруг замелькали радужные вспышки. Я встала, неуверенно пошатываясь, промямлила какое‑то извинение и направилась в туалет.

Стоя, наклонившись над раковиной и умываясь холодной водой, я понемногу приходила в себя. В желудке ничего не осталось, потому что меня просто вывернуло наизнанку. Когда я наконец смогла выпрямиться, то чуть не закричала от неожиданности – позади стояла Женевьева, и, как в дешевых ужастиках, ее лицо отразилось в зеркале прямо передо мной. Я выронила сумку, и все ее содержимое рассыпалось и покатилось по полу. Я не осмеливалась наклоняться снова, боясь, что к голове снова подступит дурнота. Женевьеве пришлось присесть на одно колено и сгрести все обратно.

– Кэти, прости, я не хотела так тебя напугать. Миссис Хадсон волнуется за тебя.

– Все в порядке, – пробурчала я. – У меня просто заболела и закружилась голова.

– Тошнит? И глаза болят?

– Да, – проворчала я.

– Это мигрень, у меня тоже такое бывает. Лучше всего приложить к голове лед и прилечь в темной комнате.

Я согнулась пополам, почувствовав новый приступ тошноты, но в желудке у меня уже ничего не осталось. Меня бесило, что кто‑то застал меня в таком виде, но я ничего не могла поделать.

– Тебе надо поехать домой. – Женевьева похлопала меня по плечу и сняла несколько волосков у меня с пиджака. – А я объясню миссис Хадсон, что случилось.

Она обвила меня одной рукой за талию и помогла дойти до двери, спросив, не хочу ли я вызвать такси. Она была такой доброй и предупредительной, что я испытывала просто невыносимое чувство раскаяния и даже зажмурила глаза.

– Все будет в порядке, – заверила я ее, хотя на самом деле мои ноги превратились в вареные макаронины. Мне срочно нужно было присесть.

Она подвела меня к ближайшему стулу, стоявшему перед канцелярией, и ушла вызвать такси по телефону.

– Я посижу с тобой на случай, если ты потеряешь сознание, – заявила она тоном, не терпящим возражений.

– Ладно.

Я решила попытаться разрядить атмосферу.

– Извини, что поначалу я вела себя неприветливо. Мерлин считает, что у нас с тобой много общего.

Она повернулась ко мне, и я снова была поражена необычайным цветом ее глаз. Они реагировали на освещение, и из круглых и сверкающих ее зрачки превратились в узкие щелки.

– Сходство – это часть нашей с тобой проблемы, Кэти.

– Разве?

– Конечно. Здесь просто не хватит места.

– Места для чего?

– Для нас обеих. Ты должна признать это. И я хочу остаться здесь.

Происходящее превращалась в какую‑то фантасмагорию. Она говорила мне ужасные вещи, но при этом с ее лица не сходила улыбка, широкая, как у чеширского кота.

Мне снова стало хуже.

– Я не знаю, что ты имеешь в виду, и не желаю ввязываться в какие‑то жалкие игры. Просто расскажи Ханне и Нэт, что случилось и почему я не смогу прийти обедать с ними.

– Они не настоящие друзья тебе… ты просто дополнение для них… ты же не можешь сближаться с людьми… скучная благоразумная Кэти. Ты могла бы расправить крылья и взлететь, но ты даже не знаешь как…

– Что за…

Она резко изменила тон, и я с ужасом услышала в нем неприкрытую ненависть.

– Я – это все то, чем ты никогда не будешь, и я проживу твою жизнь вместо тебя.

Раздался автомобильный гудок, я вскочила и направилась к такси. У меня за спиной послышалось какое‑то шевеление, и я резко замахнулась, а затем ладонью ощутила удар обо что‑то нежное. Раздался вскрик, но я оглянулась лишь один раз, когда такси уже отъезжало, и успела увидеть обескураженных Нэт и Ханну, которые успокаивали плачущую Женевьеву.

ГЛАВА

Дата добавления: 2015-05-06