Чай и теория

– Не выпьете ли со мной завтра чаю? – неожиданно спросила Дерека Хильда перед самым их отъездом на вокзал.

Дерек почувствовал, что это не просто приглашение. Приказ? Не совсем. Тогда просьба? Скорее всего нечто среднее. Так или иначе, сам не зная почему, он согласился – просто почувствовал, что у него нет выбора, хотя это было последним, чего бы он хотел. Он собирался тем же вечером отправиться домой, к матери в Гемпшир, и был отнюдь не в восторге от перспективы разбивать свои короткие каникулы. Но когда предложение делает женщина ранга леди Барбер, к тому же твердо глядя в глаза молодому человеку – пусть даже при этом она в данный момент имеет возможность смотреть на него лишь одним глазом, – нужно быть очень решительным юношей, чтобы отказаться.

Как оказалось на следующий день, Дерек был только рад воспользоваться предлогом вернуться в Лондон. Проведя некоторое время вдали от дома, он немного подзабыл сводящее с ума чувство собственной бесполезности, которое угнетало его с тех самых пор, как военный врач категорически объявил ему, что он совершенно непригоден для военной службы. Когда Дерек снова очутился дома, это чувство вновь властно овладело им. Никого из друзей в деревне не было, все они где‑то выполняли ту или иную работу, связанную с войной. Мать целыми днями пропадала в штабе службы противовоздушного оповещения, терпеливо ожидая у телефона сообщений о налетах вражеской авиации. Сообщения никогда не поступали, но времени на сына у нее не было. Более того, свободные комнаты их небольшого дома занимали теперь две эвакуированные из Лондона матери с малолетними детьми; даже при величайшем желании со своей стороны Дерек не мог бы заставить себя с ними общаться, не говоря уж о Том, чтобы подружиться. Он привык к весьма сибаритскому образу жизни единственного сына вдовой матери и перемену домашнего уклада воспринимал болезненно.

Весь вечер Дерек провел, сочиняя очередное письмо некоему лицу, которое, как он надеялся, могло найти для него работу в рядах временной государственной службы добровольцев, и заполняя очередную анкету, предоставляемую бездушным учреждением, именуемым Центром занятости Министерства труда. На следующий день он отправился в Лондон гораздо более ранним, чем требовалось, поездом.

Хильда назначила встречу в своем клубе. Входя туда, Дерек ожидал увидеть кое‑какую компанию, но застал хозяйку в одиночестве, в небольшой отдельной комнате, которую она, похоже, резервировала здесь для своих частных нужд, – во всяком случае, за все время, что они там провели, туда заглянули и тут же со смущенными извинениями на цыпочках вышли только две другие дамы – члены клуба. Хильда приветствовала его в своей обычной дружелюбной манере и позвонила в звонок, чтобы принесли чай. Пока его сервировали, она оживленно болтала о чем‑то забавном, но постороннем. Дерек начал подозревать, что такая приватность встречи объясняется лишь временным уродством хозяйки, на которое та несколько раз игриво намекнула. Но как только официантка, подав чай, ушла, поведение Хильды резко изменилось, она стала серьезна, почти мрачна.

– Я попросила вас прийти сюда, – сказала она, – потому что хотела поговорить так, чтобы никто нас не беспокоил.

Она не уточнила, беспокойства с чьей именно стороны хотела избежать, но было и так ясно, о ком она говорила. И ее следующие слова подтвердили, в каком направлении развивалась ее мысль.

– Дерек, – очень серьезно продолжила она, – все это вовсе не шутки. Мне кажется, что Уильям ни в малейшей мере не осознает серьезности положения.

На Дерека произвело такое впечатление то, что она назвала его по имени, что какое‑то время он невнимательно слушал, о чем она говорила, и выглядел в этот момент, должно быть, глуповато. Хильда в конце концов заметила его рассеянность и, судя по всему, догадалась о ее причине, потому что слегка покраснела и, нахмурившись, постаралась направить его внимание в нужное русло.

– Он легкомысленно относится – всегда относился – к своей безопасности, – сказала она. – Из‑за этого в собственных делах он всегда был по‑детски беспечен. Вы уже имели возможность в этом убедиться. И это налагает на вас большую ответственность.

Дерек неуютно поерзал на стуле под ее пристальным взглядом. Ему никто до сих пор не указывал на то, что должность судейского маршала предполагает какие‑то особо ответственные обязанности, кроме обязанности носить высокую шляпу и разливать чай, и ему стоило некоторых усилий усвоить эту мысль.

Хильда, по обыкновению, кажется, прочла его мысли.

– Вы знаете, кем изначально был маршал? – спросила она. – Телохранителем судьи. В былые времена в числе прочих обязанностей он должен был спать на пороге комнаты судьи, чтобы охранять ее от любого вторжения.

Дерек ответил, что, последуй он этой традиции в Уимблингэме, ему вряд ли было бы более неудобно спать, чем в тамошней кровати, но шутка не встретила одобрения.

– Телохранитель, – повторила леди Барбер, – вот в ком нуждается судья и вот кем мы с вами должны быть для него до конца этого турне.

– Значит, вы думаете, что по‑прежнему существует опасность нападения на его светлость? – спросил Дерек.

– У меня нет в этом ни малейших сомнений. А у кого они есть? Дело не только в том, что с самого начала турне происходят всякие неприятные события, дело в том, что раз от разу они становятся все более и более серьезными. Сами подумайте: сначала анонимные письма, потом дорожная авария…

– Но она‑то, разумеется, не имеет отношения ко всему этому, – возразил Дерек.

– Если бы сразу же за ней не последовало еще одно письмо, – победно продолжила Хильда. – Оно означает, что человек, все это задумавший, кем бы он ни был, знает об аварии и намеревается использовать ее в собственных целях. Да и в том, что касается самой аварии, у меня нет полной уверенности. Можете считать это абсурдным, но у меня отчетливое ощущение, что все эти события каким‑то образом связаны между собой, а это, в свою очередь, означает, что мы имеем дело с очень изощренным и опасным человеком. Так вот, затем – отравленные конфеты и, наконец, нападение на меня, целью которого, конечно, был он. Что дальше? Случится что‑то еще, я в этом совершенно уверена, и мы должны быть начеку.

– Разумеется, я готов сделать все, что в моих силах, – сказал Дерек, – но мне казалось, что судью во время турне охраняют, как никого. И не является ли это прежде всего делом полиции?

Хильда улыбнулась.

– О полиции я тоже не забыла, – сказала она. – Вы, наверное, хотите спросить, как я могла уйти из дома и оставить мужа без присмотра? Ответ состоит в том, что его весь день сопровождает человек из Скотленд‑Ярда в штатском. В настоящий момент он, вероятно, ждет его у входа в «Атенеум».[31]Уильям об этом ничего не знает, я все организовала сама. У меня, видите ли, случайно нашелся знакомый помощник комиссара. И кстати… – Она взглянула на часы. – Прямо сейчас я жду кое‑кого, с кем хотела бы вас познакомить. Он будете минуты на минуту. А пока… – Она улыбнулась своей самой обворожительной улыбкой. – Вы согласитесь помочь мне… Дерек? Знаете, для меня это много значило бы.

Как‑то незаметно Дерек обнаружил ее руку в своей. Внезапно осипшим голосом он прохрипел:

– Сделаю все, что в моих силах… Хильда.

Краткий миг растроганности закончился так же внезапно, как наступил. Уже через секунду Хильда сидела, откинувшись на спинку стула, и по‑деловому рассуждала о предосторожностях, которые должны быть предприняты, чтобы обеспечить безопасность судьи в оставшееся время турне.

– Мы не знаем, откуда может последовать очередная атака, – говорила она. – А после того, что произошло со мной в Уимблингэме, я уверена: мы должны быть готовы ко всему. Единственный надежный способ защитить судью состоит в том, чтобы мы договорились, что в любое время дня и ночи он должен пребывать под присмотром одного из нас. Дежурить, разумеется, станем по очереди, как часовые, и если будем делать это надлежащим образом, он даже не заподозрит, что происходит нечто необычное. Вероятно, все это кажется вам нелепым?

Дерек протестующе замотал головой.

– Ну, тогда отлично. До понедельника я разработаю схему и…

В дверь постучали, вошла служанка.

– К вам джентльмен, миледи, – объявила она.

У нее за спиной возвышался человек‑гора.

До тех пор пока служанка не вышла, унося чайную посуду, прибывший молча стоял посреди маленькой комнаты, которая казалась еще меньше в присутствии его массивной фигуры. Когда дверь за служанкой закрылась, он представился ровным, спокойным голосом:

– Детектив‑инспектор Моллет из Скотленд‑Ярда.

По знаку Хильды он пододвинул стул и сел. Дерек заметил, что, несмотря на свои габариты, двигался инспектор с кошачьей легкостью, и поймал себя на том, что смотрит прямо в его очень яркие серые глаза, широко поставленные на крупном красном лице, добродушное выражение которого странно контрастировало с сурового вида остроконечными военными усами. Инспектор бросил на Дерека пристальный и оценивающий, хотя вполне дружелюбный взгляд, под которым Дерек почувствовал себя измеренным, классифицированным, маркированным и помещенным в ячейку для дальнейшего использования. У очень многих людей были основания помнить этот быстрый всепроникающий взгляд и бояться его.

– Вы уже пили чай, инспектор? – спросила Хильда.

– Да, благодарю вас, миледи, – ответил Моллет вежливым голосом, в котором чуткое ухо тем не менее могло уловить оттенок сожаления.

Он откашлялся и сразу принял официальный вид.

– По распоряжению помощника комиссара, – сказал он, – я предпринял сегодня утром некоторое расследование на Бонд‑стрит, в магазине, принадлежащем господам Бишэмлам.

Он бестрепетно произнес фамилию Бешамель на английский лад строгим полицейским тоном, полагая, видимо, что все, кроме чисто британского произношения, звучит смешно.

– Мне было велено доложить о результатах своего расследования вам, – продолжил он, – и получить от вас дальнейшие инструкции по делу, которое в настоящий момент для меня все еще остается темным. Возможно, лучше всего будет, если мы начнем с моего отчета. Вам станет легче судить, до какой степени мои изыскания имеют отношение к другим делам, в которых требуется помощь полиции.

Он достал из кармана обычный полицейский блокнот, нашел в нем нужное место, после чего положил на стол перед собой. Несколько даже нарочито за все время своего доклада он ни разу в него не заглянул. Моллет простительно кичился своей памятью, а наличие блокнота могло быть истолковано как рудимент ранних стадий его эволюции в качестве детектива.

– Так вот, сегодня в одиннадцать часов утра я навестил магазин господ Бишэмлов на Нью‑Бонд‑стрит, – начал он. – При мне была однофунтовая коробка конфет, врученная мне ранее помощником комиссара, проинформировавшим меня, что она была получена им от леди Барбер в том самом виде, в каком он передает ее мне. В магазине я встретился с управляющей, мадемуазель Дюпон, сообщил ей, что являюсь офицером полиции и веду расследование, касающееся коробки конфет, которую и предъявил ей. Я объяснил: есть основания полагать, что начинка конфет была подменена, и в связи с этим требуется выяснить, если возможно, дату продажи этой коробки и лицо, которому она была продана. Мадемуазель Дюпон сообщила мне, что такие конфеты – они называются «Принцесса Буше» – изготавливаются и продаются фирмой в сравнительно малых количествах, приблизительно по пятьдесят фунтов в неделю. Около половины из них поступает в рестораны и другие заведения, делающие предварительный заказ. Список этих заведений был мне предоставлен. Что касается даты продажи, то она могла лишь сообщить, что интересующая меня коробка была упакована на фабрике не ранее второго числа текущего месяца. Это она определила по фантикам. Из‑за трудностей, вызванных военным временем, конфеты после этого числа стали заворачивать в бумагу более низкого сорта. Обычно конфеты поступают в продажу на следующий день после их фабричной расфасовки. Из этого следует, что интересующая нас коробка была куплена между третьим числом и тем днем, когда они были доставлены в Саутингтон, то есть седьмым.

– Если только их не переупаковали, – отрывисто бросила Хильда.

– Я высказал мадемуазель Дюпон такое предположение, – не меняя интонации, продолжил Моллет. – Она ответила: что касается верхнего слоя конфет, они, без сомнения, были развернуты и завернуты снова, хотя и в идентичную или очень похожую бумагу. Нижние же слои, за двумя исключениями, судя по всему, остались нетронутыми, поскольку, как она считает, никто, кроме фабричного упаковщика, не мог бы завернуть фантики так, как они завернуты сейчас. Тогда я поинтересовался продажами конфет этого сорта за интересующий нас период. Мне предоставили список фирм и частных покупателей, которым в эти дни доставлялись однофунтовые коробки таких конфет. Он у меня с собой. Вероятно, вы сможете мне сказать, нет ли в этом списке кого‑то, кто вам знаком.

Он вручил Хильде листок бумаги с коротким списком имен и адресов. Она быстро просмотрела его.

– Что же касается тех, кто покупал такие конфеты непосредственно в магазине за наличные, – тем временем продолжал Моллет, принимая список обратно, – то их имена, разумеется, не регистрируются, и продавцы не смогли описать мне ни одного из таких покупателей. Тем не менее я смог проверить количество коробок, проданных в разные дни. Оно таково: третьего – три коробки; четвертого – одна; пятого было воскресенье, поэтому, разумеется, ни одной; шестого – четыре, и седьмого – две.

– Итого десять, – сказала Хильда. – И вы говорите, что нет никакой возможности узнать, кто купил каждую из них?

– Именно так.

– Тогда не вижу особой пользы от вашего расследования.

– Я бы не делал столь категоричного вывода, – вежливо ответил Моллет. – Нам удалось сузить промежуток времени, в который была куплена ваша коробка, до четырех дней. Это ограничивает зону поиска с обеих сторон и означает, что мы можем исключить из своих рассуждений тех подозреваемых, которые не могли оказаться на Бонд‑стрит в течение этих четырех дней, и также что мы будем точно знать, на каком отрезке времени следует сосредоточить внимание, когда начнем выяснять передвижения каждой отдельной личности. А это, поверьте мне, намного больше, чем полиция имеет, приступая к большинству своих расследований. Должен добавить, – он сделал паузу, – что мы провели анализ содержимого конфет в нашей лаборатории, и его результаты полностью совпали с теми, которые, как я понимаю, уже были добыты в частном порядке.

– О! – воскликнула Хильда чуточку разочарованно. Ей не очень понравилось, что чудаковатый мистер Флэк оказался прав.

– Полагаю, это все, что касается конфет, – сказал инспектор, отодвигая в сторону блокнот. – Мы, разумеется, продолжим расследование, но в данный момент, похоже, едва ли можно продвинуться дальше. А теперь переходим к другим делам, по которым, как мне было сказано, вы хотели меня проинструктировать.

– Как только что объяснила мистеру Маршаллу, я думаю, что все случившиеся неприятные события являются звеньями одной цепи, – сказала Хильда.

Инспектор, судя по всему, сомневался в этом.

– В самом деле? – спросил он. – Мы получили отчет из полиции Уимблингэма об имевшем место там происшествии, и на первый взгляд никакой связи не просматривается.

– Но вы еще не все знаете, – возразила Хильда.

– Да, конечно, – согласился Моллет и, откинувшись на спинку стула, терпеливо выслушал еще раз повторенный Хильдой перечень несчастий, коими было до сих пор омрачено турне.

Когда она закончила, инспектор сказал:

– Есть ли у вас какие‑нибудь предположения относительно того, кто все это устроил – если допустить, что все это дело рук одного человека?

– Я считаю, что есть один совершенно очевидный подозреваемый, – ответила леди Барбер.

– Вы имеете в виду Хеппенстола?

– Да. Как только он окажется в ваших руках…

– Он уже в наших руках. И его уже допросили. Я сам встречался с ним сегодня утром.

– Вы хотите сказать, что он арестован?

– К сожалению, миледи, у нас не оказалось никаких оснований для его ареста.

– Но он условно‑досрочно освобожденный…

– Совершенно верно, но даже в этом случае наши полномочия весьма ограниченны. Они регулируются парламентским актом.

– Знаю, – быстро перебила Хильда. – Акт о предотвращении преступлений от 1871 года.

Моллет посмотрел на нее с уважением.

– Именно, – подтвердил он. – Согласно этому акту, все, что требуется от человека в положении Хеппенстола, это уведомить власти о своем местопребывании и отмечаться раз в месяц в полиции. Это он сделал. Он признал, что был в Маркхэмптоне в период, когда там проходила выездная сессия суда, и сообщил причину своего визита туда, которая показалась мне совершенно убедительной. Он отрицает, что был в Уимблингэме или поблизости от него в какое бы то ни было время, и у меня нет доказательств того, что он лжет. Разумеется, я проверяю все его заявления, но это все, что я могу сделать.

– Вы хотите сказать, что этот человек на свободе, волен убить моего мужа когда ему заблагорассудится и что вы не можете предложить ничего, чтобы защитить его?

– О нет, – снисходительно улыбнулся Моллет. – Я не совсем это имел в виду. Единственное, что я сказал, так это то, что у нас нет никаких улик, на основании которых мы могли бы арестовать Хеппенстола. Но это вовсе не означает, что мы не будем держать его под нашим пристальным наблюдением.

– Значит, вы можете гарантировать безопасность моего мужа?

– Настолько, насколько опасность исходит от Хеппенстола, в настоящий момент, думаю, да.

– То есть вы допускаете, что опасность может грозить из какого‑то иного источника?

Моллет пожал плечами.

– С уверенностью сказать не могу, – просто ответил он. – Видите ли, мы должны учитывать три явных факта. Первый – анонимные письма. Второй – конфеты. Третий – нападение на вас. Эти три события либо являются, либо не являются звеньями одной цепи. Если являются и за ними стоит Хеппенстол, тогда мы можем исключить возможность еще одного нападения – но только в том случае, если оба эти условия верны. Я бы не хотел давать какие‑либо гарантии, основываясь на таких гипотетических условиях. Давайте рассмотрим другие вероятности. Хеппенстол мог написать анонимные письма – это вполне отвечает тому, что я знаю о его характере. Я не исключаю и того, что он был в Уимблингэме. С другой стороны, эпизод с конфетами представляется мне стоящим отдельно, лично я не верю, что к нему приложил руку Хеппенстол. Ни один из продавцов в магазине не опознал его по фотографии, которую я предъявил им сегодня утром, хотя это, конечно, еще ничего не значит. Он мог купить конфеты и с помощью посредника. Но мог ли он знать, какой именно сорт конфет предпочитает судья?

– Если он обладает исключительной памятью, то да, – ответила Хильда.

Моллет поднял бровь, но не облек свое явное удивление в слова.

– Даже в этом случае, – продолжил он, – я не думаю, что человек, совершивший нападение в Уимблингэме на прошлой неделе, мог предварить его тем, что иначе как очень глупым розыгрышем не назовешь. Я могу ошибаться, но эти два случая, как мне кажется, не вяжутся между собой.

– А я думаю, что вы ошибаетесь, – твердо возразила леди Барбер. – Я интуитивно уверена, что все это, как вы выразились, очень даже «вяжется» и что мой муж является объектом организованного преследования.

– Что ж, давайте взглянем на дело с этой точки зрения, – добродушно согласился инспектор. – Невзирая на Хеппенстола. Есть ли что‑нибудь общее между тремя этими событиями, точнее, четырьмя, так как писем, как мы помним, было два? Можем ли мы представить себе психологический тип личности, которая могла быть инициатором всех четырех?

Повисла пауза, которую прервал Дерек:

– Дайте‑ка подумать. Первое письмо было оставлено в маркхэмптонской резиденции, пока мы обедали.

– Мы – это кто?

– Судья, я сам, Высокий шериф с женой, капеллан и мистер Петтигрю.

– Слуги тоже находились в это время в доме, полагаю?

– Да: секретарь Бимиш, дворецкий, слуга маршала и миссис Скуэр, кухарка.

– И никто не видел, откуда взялось письмо?

– Нет.

– Тогда не исключено – мы только строим предположения, – что оно могло быть принесено в дом или написано в самом доме кем‑то из этих людей.

– Да. Полагаю, что так.

– И то же самое относится ко второму письму?

– Кажется, второе Бимиш нашел в почтовом ящике. Или это был Сэвидж? Не помню.

– А кто‑нибудь приходил в дом в то утро, перед тем как пришло письмо?

– Только Главный констебль и мистер Петтигрю. Помощник шерифа пришел позднее, чтобы отвезти судью в присутствие.

– Еще один момент, касающийся второго письма. Кажется, оно связано с весьма неприятным инцидентом, случившимся накануне ночью? Кто знал о том, что произошло?

– Ну… Никто, кроме полиции и нас троих, находившихся в машине. Еще был какой‑то прохожий, которого я заметил сразу после аварии и который тут же исчез.

– Его нельзя сбрасывать со счетов. Три человека в машине – это судья, вы и?..

– Мистер Петтигрю.

– Послушайте… – начала было Хильда, но Моллет без обычной любезности жестом попросил ее помолчать.

– Перейдем к Саутингтону, – продолжил он. – Здесь все совсем по‑другому. Конфеты ведь пришли по почте, не так ли?

– Бимиш утверждает, что так, но обертка бандероли не сохранилась и ни Бимиш, ни другие слуги не могли сказать о ней ничего определенного.

– В любом случае конфеты прибыли из Лондона и были куплены не более чем за несколько дней до того. Кто из тех, кто был в Саутингтоне, непосредственно перед тем находился в Лондоне?

– Леди Барбер.

– Еще кто‑нибудь?

– Никто из живущих в судейской резиденции.

– Это исключает из списка подозреваемых всех, кого мы рассматривали, говоря о маркхэмптонском деле, если не считать…

Хильда больше не могла терпеть того, что ей не позволяют высказаться.

– Инспектор Моллет, – сказала она, – я больше не могу слушать эту чушь. Совершенно абсурдно предполагать, что мистер Петтигрю может иметь к этому хоть какое‑то отношение! Вы просто попусту тратите наше время.

– Надеюсь, что нет, миледи, – с исключительной учтивостью возразил Моллет. – Единственное, что я пытаюсь сделать, это проверить вашу версию, будто все эти события как‑то связаны между собой, и рассмотреть все вероятности. Если это приводит нас к абсурдному заключению, тем хуже для версии. Чтобы покончить с этим на данный момент: не был ли, случайно, мистер Петтигрю в Уимблингэме?

– Да, – признала Хильда. – Был. Но это не доказывает…

– О, мы еще слишком далеки от каких бы то ни было доказательств. А теперь давайте исключим случай с конфетами. Можем ли мы в этом случае расширить спектр вероятностей?

– Я не желаю исключать случай с конфетами, – упрямо сказала Хильда. – Вы сами только что сказали, что они могли быть куплены через посредника. Это, разумеется, означает, что любой из домочадцев мог организовать их присылку сюда.

– Безусловно. Любой человек изнутри или, кстати сказать, извне резиденции. Но если мы хотим связать это с теми, кто имел возможность устроить инциденты в двух других городах, то остаются лишь мистер Маршалл и штат прислуги. Есть среди них кто‑то, кого вы подозреваете?

– Есть один, которому я определенно не доверяю, – не задумываясь, ответила Хильда. – Это Бимиш.

– Секретарь его светлости? – удивился Моллет. – Но его хлеб с маслом полностью зависит от того, чтобы хозяин оставался жив и продолжал исполнять свои обязанности.

– Может, и так, но я все равно ему не доверяю. Он совершенно ненадежный и опасный человек.

– На чем конкретно основывается это ваше мнение?

Однако Хильда не могла или не хотела конкретно высказываться по этому поводу. Она лишь в общих словах повторяла, что если потенциальный убийца находится среди штата сотрудников судьи, то это не может быть никто иной, кроме Бимиша.

– И совершенно непродуктивно предполагать, будто он не мог иметь отношения ко второму письму, – заключила она. – Уверена, что он знал все об аварии через минуту после того, как она произошла. Еще не родился на свет тот юрист, который может хоть что‑то сохранить в тайне от своего секретаря.

Моллет не стал дискутировать по поводу этого постулата юридической эрудиции, а продолжил нажимать на конкретные факты.

– Можете ли вы припомнить в связи со всеми этими инцидентами какой‑нибудь эпизод, в котором Бимиш вел себя подозрительно или странно? – спросил он.

– Я могу, – сказал Дерек. – В ту ночь, в Уимблингэме.

Он поведал о своем болезненном столкновении с Бимишем в коридоре и изложил причины, заставившие его думать, что секретарь на самом деле не спал у себя в постели, когда суета разбудила прислугу.

– У меня до сих пор болят ребра там, куда он меня лягнул, – сказал он в завершение.

– Вот видите! – победоносно воскликнула Хильда, обращаясь к инспектору. – Я всегда знала, что в этом человеке есть что‑то сомнительное, а теперь это получило подтверждение!

– Это, конечно, странно, – с сомнением произнес Моллет. – Но вы сказали, мистер Маршалл, что не можете припомнить, во что он был одет, если не считать упомянутого вами длинного просторного пальто?

– Не могу. В тот момент я не приглядывался. Эти мысли посетили меня только на следующий день.

– Думаю, здесь я могу вам помочь, – сказала Хильда. – Помнится, на следующий день судья рассказывал мне, как комично выглядел Бимиш в зеленых пижамных брюках, выглядывавших из‑под пальто. О! – разочарованно добавила она. – Кажется, это свидетельствует против моей версии?

– Не обязательно, – сказал Моллет. – Это как раз то, чего следует ожидать от человека, полностью одетого, но желающего выглядеть так, словно его только что подняли с постели. Он натягивает пижаму поверх уличной одежды и надевает пальто, чтобы скрыть то, чего другие не должны видеть.

– Тогда все правильно, – успокоилась Хильда.

– Что меня беспокоит, – продолжил инспектор, – так это тот факт, который изначально вызвал подозрения мистера Маршалла. Я имею в виду ботинки или туфли, которыми его ударили. Если человек собирается тихо красться по дому, где он живет, чтобы совершить преступление, он вряд ли наденет уличную обувь. Скорее – мягкие туфли на резиновой подошве, если они у него есть, а если нет, выйдет в носках. Нет, боюсь, облачение Бимиша свидетельствует против предположения, что он тот человек, который напал на вас, леди Барбер.

– Тогда что он делал в уличной одежде в этот ночной час? – спросила леди Барбер.

– Это другой вопрос, который может иметь самые разные интересные ответы. Пока же единственное, что можно сказать: этот аргумент не в пользу того, что он совершил это конкретное преступление.

– Да что вы! – обиженно воскликнула Хильда. – Я думала, вы пришли сюда, чтобы помочь нам, инспектор. А вы вместо этого, похоже, только и делаете, что создаете трудности.

– Мне жаль, если вы так подумали, миледи. Как уже сказал, я всего лишь проверяю всевозможные версии и боюсь, что из‑за этого у вас неизбежно возникает впечатление, будто я «создаю трудности», как вы выразились. Видите ли, – тут инспектор встал и принялся мерить комнату широкими шагами, – видите ли, это необычное по всем меркам дело. Как правило, нас вызывают, когда преступление уже совершено, и наша задача состоит в том, чтобы просто вычислить и схватить виновного. Иногда у нас бывают основания подозревать, что кто‑то замышляет преступление, и приходится держать этого человека под постоянным наблюдением, чтобы он не смог осуществить свой замысел. Но здесь мы имеем дело с чем‑то более неопределенным, гораздо более неопределенным. Что нас попросили сделать? Не позволить кому‑то неизвестному совершить нечто – неизвестно что. Это, знаете ли, совсем не просто. Но мы постараемся.

И прежде чем Хильда и Дерек осознали это, крупный статуарный мужчина словно бы растворился в воздухе, оставив их одних.

Дерек покинул клуб десятью минутами позже. Эти десять минут были потрачены на довольно бессвязный разговор, во время которого снова и снова повторялись одни и те же аргументы без малейшего продвижения вперед. Перед тем как Дерек откланялся, Хильда еще раз уточнила, а он снова подтвердил свое обещание помогать ей оберегать судью от всех несчастий, какие могут на него свалиться. Но было уже невозможно воспроизвести те чувства, которыми сопровождалось первое данное им по этому поводу обещание. В свете сухих рассуждений инспектора Моллета дело скукожилось до весьма скучной проблемы, к решению которой инспектор, вероятно, и мог найти ключ, но которая была абсолютно неразрешима для Дерека. Выйдя из клуба на стремительно погружающуюся в темноту Пиккадилли, Дерек думал в основном только о том, что теперь придется зарабатывать свои ежедневные две гинеи куда труднее, чем ему расписывали, когда он давал согласие стать маршалом судьи Барбера.

Глава 11

Дата добавления: 2015-05-06