КП. 140206. 5-05. 180. ПЗ 8 страница

Она приложила прибор мягкими «сосками» к животу и слегка надавила. Сладкая истома разлилась по всему телу. Света начала медленно опускать массажер вниз. «Соски» уверенно шагали к заветной цели. Когда вибрация прекратилась, Светка едва сдержала вопль разочарования. Но так оно и должно было быть. Правда?

Света подняла шнур, опустила и снова подняла. Потрясла прибор, будто это как‑то могло завести его. Но ничего не произошло.

«Батарейки сели, дура ты чертова!» – выругалась Колтун и побежала к розетке за креслом.

По мере того как массажер подергивал своими «сосками», возбуждение Светы возвращалось. Она положила прибор на журнальный столик и быстро сняла с себя пижамные штаны. Провела рукой между ног – трусики были влажными. Она отодвинула тоненькую полоску и прикоснулась к «открытому бутону». Попыталась вспомнить улыбающееся лицо курьера. Взяла массажер и прижала к промежности. Один из «сосков» проник в нее, и она вскрикнула. Он то входил, то выходил. Девушка застонала. Большая рабочая поверхность не давала почувствовать вибрацию только на лобке. «Соски», словно слепые щенки, тыкались по низу живота, по бедрам. Света закинула ноги к груди, раздвинула их и приложила массажер к раскрасневшемуся лобку. Волна возбуждения оттолкнулась от вибрирующей под массажером кожи и, заливая все тело, хлынула в мозг, вернулась назад, а потом снова к голове. Снова и снова, снова и снова.

На какое‑то мгновение Света отстранила от промежности прибор для одиноких дам. И в это время все семь «сосков» начали облезать, будто их облили кислотой. Резина таяла, обнажая ржавые гвозди с палец толщиной, и горячими грязными каплями стекала к рукоятке. Когда Света вернула массажер назад, она не сразу поняла, что тот рвет ее плоть. Но когда поняла, было уже поздно. Она попыталась отбросить смертельную машинку и встать, но какая‑то неведомая сила придавила ее к креслу и продолжила «массировать» потерявшую сексуальность «киску».

Света хотела закричать, но из ее рта вылетел только сдавленный стон. Она с ужасом поняла, что возбуждение никуда не делось, наоборот, только усилилось. Она еще раз вскрикнула и, перед тем как умереть, кончила.

Массажер упал в лужу крови у кресла. В луже, словно на листе бумаги, начали появляться буквы: «Шобаке шобачья шмерть».

Потом надпись колыхнулась и исчезла. Будто человеку, написавшему это, что‑то не понравилось, и он со злостью стер проклятые буквы.

* * *

«Неустрашимые». Странное слово, крутящееся в голове. Паровоз осмотрелся. Эта комната была в его сне. Во сне и… Вова почему‑то думал, что он уже был здесь. Как минимум один раз. Он мотнул головой и посмотрел на протянутую в его сторону руку Сергея Львовича. Заметив в ней стакан с самогоном, усмехнулся и принял. Он не помнил, сколько уже выпито, но спать Паровоз хотел очень. Он бы непременно и уснул, если бы Добряк не начал рассказывать об обитателе этого странного помещения.

– Вот так‑то, паря. Значит, электриком в клубе был Сашка Мансур. Он и на фабрике какое‑то время трудился. Трудился, хм… Как оказалось, этот на первый взгляд милый человек был жестоким убийцей. Ты ж не думаешь, что этот стульчик, – старик погладил деревянные подлокотники, – для чтения газет?

Монотонный голос Добряка убаюкивал. Паровоз какое‑то время удерживал налитые свинцом веки открытыми, но потом они опустились, и Владимир не смог удержать налетевший на него сон.

– Я туда не пойду… – мальчик лет десяти вырвался и отскочил в сторону.

– Можешь не ходить. – Высокий прыщавый паренек, который только что подпихивал младшего товарища к заброшенному клубу, сделал безразличный вид и добавил: – Ты просто не станешь одним из нас.

Остальные ребята закивали и отошли в сторону, тем самым выказав свое безразличие к происходящему.

Спасение пришло неожиданно.

– Вовка!

Мальчик повернулся. К нему подъехала на велосипеде Ленка из соседнего подъезда.

– Вовка, давай быстро домой. Отец тебя ищет.

– Ребята, давайте в другой раз, – едва скрывая радость, произнес Володя.

– Ну, в другой так в другой, – понимающе кивнул Гришка, самый старший из парней. Мол, порка отца куда как важнее вступления в клуб «Неустрашимых». Гришка знал по себе.

Вова сел на багажник Ленкиного велика, и они покатили с горки. Всю дорогу до дома он думал о вступлении в клуб. Ему было страшно. Единственным условием для вступления в «Неустрашимые» было посещение «Дома монстров». Но не просто зашел‑вышел, а необходимо что‑либо вынести оттуда. Хорошо, если ноги свои вынесешь из этого обиталища чудовищ. Придумал незамысловатый ритуал, естественно, Гришка Сычев. Ему было пятнадцать лет, он не боялся «Дома монстров». Хотя как знать. Вова не видел, чтобы Сычев заходил в клуб. Да и прохождение ритуала остальными членами клуба Вовка тоже ставил под сомнение. Наплевать. Чем дальше, тем больше он боялся, тем сильнее ему хотелось попасть в дом и принести им оттуда что‑нибудь такое, от чего «Неустрашимым» по‑настоящему станет страшно.

С этими мыслями он зашел в квартиру.

– Итак, молодой человек, – отец был зол, – вы осмелились ослушаться. – Он не спрашивал. Впрочем, как всегда, отец был прав. По крайней мере, он был в этом уверен.

– Пап, я только поднялся на холм с ребятами.

– Владимир! На холме разве нет того самого дома, о котором я тебе говорил?!

Стоя в углу за дверью, Вова укрепился в мысли, что хочет во что бы то ни стало попасть в «Дом монстров».

…Когда стемнело, Володя выскользнул из дома и направился к холму. Перед выходом обзвонил всех ребят из «Неустрашимых» – благо родители ушли к соседке. Через полчаса он стоял на пороге дома, так манившего всех местных ребят. Вова медленно прошел внутрь. Желание попасть в клуб «Неустрашимых» толкало мальчика вперед. Он взял с собой фонарик, поэтому, едва войдя в сгустившуюся тьму, включил его. Желтый круг выхватывал из темноты надписи, сделанные на потрескавшейся стене. Отвалившаяся штукатурка, битые стекла, бутылки и смятые жестяные банки щедро украшали коридоры дома.

Володя обошел первый этаж, то и дело вздрагивая от каждого шороха. Ему было очень страшно. Но он шел вперед, шел за тем предметом, который сделает его членом клуба «Неустрашимые». Конечно, он мог схватить что‑нибудь у входа, например какую‑нибудь банку из‑под пива. Но Вова был уверен, что ему не поверят. Нужно было найти что‑то такое… такое… что он не мог принести с собой. Но пока ничего такого ему не попадалось. Надо идти на второй этаж. Он встал перед лестницей. Желтый свет фонарика высвечивал гнилые перила и точно такие же, не отличающиеся новизной, ступени. Может, что там… Вдруг огромное существо с лысым хвостом запрыгнуло на ступеньку, обернулось на мальчика, сверкнуло красными глазами, оскалилось и продолжило свой путь.

Вова понял – это крыса, но такая огромная, что ему вдруг расхотелось идти наверх. Он вспомнил, что в третьей комнате справа стоит шкаф. Володя тогда побоялся в него заглядывать, но теперь… Лучше заглянуть в него, чем встретиться хоть еще с одной крысой.

Он быстро вернулся в комнату и вдруг услышал хриплые голоса и хруст штукатурки под ногами. Одно радовало – что это люди. Хорошие или плохие – это другой вопрос, но это точно были люди. Володя поспешил к покосившемуся шкафу у стены, единственному укрытию в этом доме. Мальчик быстро залез в пропахшее плесенью и мочой нутро, выключил фонарик и закрыл за собой дверь. В оставленную, чтобы не задохнуться, небольшую щель он увидел троих мужчин. Они хоть и отдаленно, но походили на мужчин. Но когда заговорил один из них, то Вова понял, что это женщина. Голос был хриплый, но все‑таки женский.

Люди уселись вокруг деревянного ящика, перевернутого вверх дном. Четыре бутылки водки встали на крышку.

– О, мужики, гуляем! – воскликнула женщина.

– А ты как думала, – с вызовом произнес самый грязный и бородатый человек.

Один из них встал и развел костер. Минут через пять Вова уже мог видеть лица бродяг.

Мальчик вжимался в заднюю стенку – уж очень его пугала веселая компания. Грязные люди, не замечая ничего вокруг, выпивали и о чем‑то громко разговаривали. Вова очень хотел домой, но не мог пошевелиться, не только из‑за «монстров», сидевших в метре от него, но и из‑за «Неустрашимых». Ведь если он выбежит сейчас без какого‑либо доказательства присутствия в «Доме монстров», то никогда не станет одним из «Неустрашимых». Поэтому, сдерживая дыхание, Вова притаился в своем укрытии.

Наверное, он уснул, потому что, когда раздался крик, он вскочил. Сердце гулко билось. Он посмотрел в щель. Костер почти догорел, но даже этого света хватало, чтобы разглядеть картину, развернувшуюся на месте бывшей пирушки. Люди неподвижно лежали друг на друге, ящик – их стол – раздавлен, будто кто‑то гигантский наступил на него. Над женщиной стоял лысый человек и отрезал ей голову.

– Тисэ, мысы, кот на крысэ, – шептал лысый и резал. – Засумите, он ушлысыт…

Мужчина выпрямился и поднял перед собой голову. Он посмотрел ей в глаза, плюнул в лицо и отбросил в сторону.

– Для «Неуштрасымых», – произнес мужчина и (на мгновение Володе показалось, что мужчина смотрит ему в глаза) взглянул на шкаф.

Когда шаги лысого затихли, Вовка медленно открыл дверь и ступил на хрустящие осколки стекла. Люди не шевелились. Вова быстро соображал, что можно взять и смотаться отсюда. Если до начала расправы над бомжами по комнате валялись пустые бутылки, то сейчас тут были только осколки. Володя даже и думать не хотел, как над ним будут издеваться «Неустрашимые», когда он выйдет из дома с осколком коричневатого стекла.

«Для «Неуштрасымых», – вспомнил слова убийцы мальчик. И тут он увидел то, что надо.

Володя с блаженной улыбкой вышел из дома, к клубу бежали «Неустрашимые» и их родители. Но когда они увидели, что держал мальчик в руке, все без исключения, даже отец Вовы, остановились. Володя тоже остановился. Потом подумал: возможно, «Неустрашимые» не видят, что он вынес из дома. Поэтому поднял руку с отрезанной головой бродяги перед собой. Голова плохо пахла; Вова скорчил гримасу, но он знал – теперь его точно примут в клуб «Неустрашимых».

Володя понял, что это очередной кошмар, еще до того, как проснулся. Глаза постепенно привыкали к темноте. На электрическом стуле спал Добряк. Металлическая чаша над головой подрагивала от нечастых подергиваний старика.

«Как он не боится сидеть на этой штуке?» – подумал Тутуев.

Он сам очень боялся подобных устройств. Да что там, подобных?! Вова и к телевизору подходил с опаской. Он даже изолированный провод, не включенный в сеть, брал в перчатках. Не в резиновых, но ему все равно, так было спокойней. Поэтому действия бомжа Володе казались не столько героическими, сколько безрассудными. Как и Сонькины. Он вспомнил ее танец. Груди, колышущиеся в свете настольной лампы. Танец был что надо, да и девочка первый сорт. На хрена она схватила гирлянду?! Ведь для Вовки электричество подобно ружью, висящему на стене в первом акте, – оно обязательно выстрелит. С Сонькой так и вышло…

Володя подошел к спящему бомжу, взял его под мышки – старик по‑детски захихикал, но не проснулся – и переложил на матрас. В тарелке над головой загудело, будто стул возражал.

Глава 8

Все к черту! Тоня не могла войти, что называется, в колею. После смерти Соньки все кувырком. Парни будто сговорились и обходили ее стороной. Ее! Ту, которую добивался каждый еще с восьмого класса. Ежедневная халявная выпивка и секс по требованию куда‑то делись. Если выпивку она могла позволить себе купить сама, ну, в крайнем случае, на какое‑то время отказаться от нее, то с сексом этот номер не пройдет. Ни купить, ни удовлетворить себя сама, ни тем более отказаться от него она не могла. И виной тому… Точно! Сонька, чертова потаскушка! И взбрело же ей в голову нацепить на себя гирлянду. Шлюха! Городок у них маленький, и такая хрень разлетается в первую очередь. И теперь, сопоставив факты, мужики разбегаются от нее. Боятся, что и Тонька во время оргазма всунет в розетку два пальца…

Тоня ухмыльнулась. А все‑таки она зауважала подругу. На такое решиться… Экстремалка. Тонька не верила, что Паровоз мог убить Соню. Уж Антонина знала, кто такой Володя Паровоз. Несмотря на повседневную жестокость и неотесанность, в постели Тутуев был если не Богом, то очень даже близким родственником небожителей. Ласковый и нежный… «Зверь», – вдруг всплыло откуда‑то. Точно. Ласковый и нежный зверь – это и есть Паровозик. Нет, Сонька сама надела на себя гирлянду и сама же включила ее. Елка, блин! Антонина и сама хотела попробовать что‑нибудь эдакое. Нет, не умереть в двадцать с небольшим, а ощутить прилив адреналина и непременно заняться сексом. С кем угодно. Да хоть…

Тут вдруг на нее налетел человек в форме.

– Эй, куда прешь, придурок! – выкрикнула девица и оттолкнула наглеца.

Но когда человек попал в свет уличного фонаря, Тоня пожалела о произнесенных словах. Перед ней стоял милиционер в самом неприглядном виде.

«Может, – попыталась пошутить Антонина, – у них теперь такая форма?»

Китель был расстегнут, рубаха выбилась из брюк, от галстука остался только узел. На ум пришел грузинский лидер. Может, галстуки все‑таки съедобные? Но начавшую появляться улыбку смело, как только полковник (насколько она могла определяться со званиями) вдруг засветился изнутри. Будто новогодняя елка. В следующий миг тело милиционера начало оседать, но его контур (или душа?) остался стоять и смотреть на Деревянко. Тоня икнула, отпила из бутылки пива и снова икнула. Светящийся призрак улыбнулся, переступил через тело полковника и направился к Антонине. Она допила пиво, отбросила бутылку в сторону и шагнула навстречу.

«Экстремальненько! – промелькнуло в голове. И еще: – Секса с призраком у меня еще не было».

Когда Электрик вошел в нее, она поняла, что и не будет.

* * *

Игорь еще раз вошел в комнату, где нашли тело девочки. Посмотрел на лужу крови у кресла. На мгновение ему показалось, что на багровой поверхности что‑то написано. Он подошел ближе. Нагнулся. Нет. Там был только неровный след от рукоятки массажера. Черт! Что случилось с этой девочкой? Ее будто вывернуло наизнанку. Для Савельева было все очевидным (в свете последних событий, разумеется). Призрак Александра Мансурова прыгает по квартирам, попадая в них не через дверь или окно (наверняка так делают обычные привидения), а через розетки. Наличие электрического прибора как единственного возможного орудия преступления только подтверждало существование Электрика в новом обличии. Но, опять же, подтверждало для Савельева и больше ни для кого. Однако Игорь сейчас не у дел, а прокурорский следак тупо отправит это дело в очередной «глухарь».

– Что здесь происходит?

Голос человека, привыкшего отдавать приказы, заставил обернуться Савельева и Пришвина.

– А вы, собственно, кто? – вопросом на вопрос ответил Костя.

– Я хозяин квартиры…

Игорю показалось, что мужчина непременно добавил бы что‑то типа: вашу мать или черт возьми, но его сдержало появление Данилкина – участкового. Савельев вдруг представил хозяина квартиры в охране тюрьмы. А что, если?..

– Скажите, вы случайно не работали в городской тюрьме десять лет назад?

От этого вопроса опешили даже Данилкин и Пришвин.

– Что?! – взревел Колтун. – Что вы такое говорите?! Вы в своем уме?! При чем тут тюрьма, черт возьми?!

– Анатолий Иванович, – произнес Данилкин, – вашу дочь убили.

– Как? – выдавила из себя стоявшая рядом с ним женщина. Хрупкая, небольшого роста, но в ней чувствовалась внутренняя сила. Она прошла в комнату, отодвинув остолбеневшего мужа в сторону, и посмотрела сначала на лужу, а затем на Савельева.

– Я, – произнесла она, – я работала десять лет назад в Донской городской тюрьме.

– Вы меняли фамилию? – спросил Игорь и поймал себя на мысли, что сейчас стал каким‑то сентиментальным. Ему вдруг стало как‑то не по себе от того, что он задает вопросы матери, у которой только что убили дочь. Раньше ему это не приходило в голову, да и не должно было приходить. Тут не до сантиментов. Тут надо, как говорится, по горячим следам, пока тело не остыло. Черт! Игорю даже за эти мысли стало стыдно.

– Скажите, что вам от нас нужно, – тихо произнес Анатолий Иванович.

Женщина остановила его жестом. Он повиновался, словно ротвейлер. Послушный, но опасный. Игорь очень надеялся, что хрупкая женщина не скажет «фас». Она присела и подняла мокрые от слез глаза на Игоря.

– Если это как‑то поможет следствию… Да, я работала в 2001 году в городской тюрьме врачом в санчасти. Фамилия моя тогда была Малышева.

* * *

Паша был в ужасе. Предка своего он не особо жаловал, однако, когда умирает человек, нужно скорбеть. Но он не горевал – был в ужасе. Его больше поражали смерти друзей, чем старого козла, формально считающегося его отцом. Когда это началось? Да черт его знает! Может, с самого рождения, может, десять лет назад. Павел никогда не был близок с отцом. И поэтому плевать он хотел на то, что сдох этот, по сути, чужой человек. Смерть друзей его волновала только по одной причине. Пашка понял: за ними кто‑то охотится, и это значило, что скоро придут и за ним. Он не знал кто, а самое обидное, он не знал, за что. Ему было страшно. Очень страшно. Он торчал дома и боялся даже включить телевизор.

Закутавшись в одеяло, Паша сидел на кухне и ждал, когда разогреется лазанья в микроволновке. Размеренный гул печи сбивал с мысли. А когда звякнул таймер, Паша даже подпрыгнул. Ему было тревожно. Он очень надеялся на то, что его не придут убивать в его же собственной квартире, но Пашка чувствовал, что какая‑то опасность таится в каждом электрическом приборе. Он встал со стула, поправил одеяло и подошел к холодильнику, на котором стояла микроволновая печь. Везде опасность. Везде. Паша протянул руку к дверце, но в последний момент отдернул.

«Если ты так будешь дергаться, то скорее умрешь от голода».

Паша коснулся ручки, но ничего не произошло. Тогда он смело дернул дверцу на себя. И тут же отшатнулся. Одеяло упало к его ногам, бледные угловатые колени затряслись. Еще чуть‑чуть, и трясущиеся палки, когда‑то служившие ему ногами, могли не выдержать и подкоситься. На круглом подносе в печи лежала лысая голова мужчины. Паша не знал, что ему делать. Он хотел вскрикнуть, но только жалко пискнул. Запекшаяся голова открыла глаза, потрескавшиеся губы скривила ухмылка.

– Надели Пасе галосы и гамасы, – произнесла голова.

Павел на негнущихся ногах подбежал к микроволновке и захлопнул дверцу. Подхватил одеяло и побежал к себе в спальню.

Могла ли с ним хоть что‑нибудь сделать запеченная голова? Вряд ли! Да она даже выбраться не сможет из печки. Если начистоту, то она и попасть туда не могла сама. Значит, надо бояться того, кто ее туда положил.

«Удивительное дело: меня ни черта не беспокоит, почему башка разговаривает. Зато очень волнует тот, кто ее туда запихнул».

А ничего удивительного. Голова мертвого человека не сможет тебя убить, как бы разговорчива она ни была. Да, черт возьми, она не станет опасной, даже если вдруг запоет «Черные глаза». Вот кто по‑настоящему опасен, так это тот, кто скрывался сейчас от него. Скрывался, чтобы убить. Кто‑то проник в его квартиру и теперь где‑то прячется. Павел очень надеялся, что он не в спальне.

Курагин схватил телефон с полочки в прихожей, запутался в одеяле, упал и, удерживая в руке трубку, пополз в спальню. Захлопнул дверь и сел за ней, придавив телом. Перевел дыхание и набрал номер Юрки:

– Алло, Юрец? Юрец, похоже, мне конец.

Несмотря на плачевность ситуации, Пашу порадовал каламбур.

– Что случилось?

Он рассказал все. Даже о запеченной голове, шепчущей: «Надели Пасе галосы и гамасы».

* * *

Одна есть. Игорь не знал, радоваться ему или нет. Он нашел связь между жертвами и людьми, убившими Электрика в 2001 году. Это радовало – дело сдвинулось с мертвой точки. Наверняка все фигуранты того дела сменили фамилии. Не радовало то, что эти подробности всплывали только после их смерти. Чьей‑нибудь чертовой смерти…

Малышева была врачом в санчасти. Она‑то и констатировала смерть Мансурова от поражения электрическим током. Проходила по делу свидетелем, потом уволилась и куда‑то пропала. Игорь думал, что все фигуранты уехали из города. Оказалось, что нет. Они здесь. Все время были здесь. И Электрик найдет их всех до единого. Но Савельев собирался найти их раньше.

Он еще раз просмотрел список фамилий.

Курагин

Малышева

Масюк

Деревянко

Кулешов

Звягин

Монов

Любимов

Стрельцов

Шевченко

Четыре представителя этих фамилий уже мертвы (насколько был осведомлен Игорь), но остановится ли на этом Мансур? Нужно срочно спасти остальных.

«Вона как, Игорек. Ты не иначе как Спаситель».

Савельев впервые за время работы в сыске, зная, кто убийца, не знал, что с ним делать в случае поимки.

Игорь встал и прошелся по кабинету. Телефонный звонок застал его у стола с фиалками.

– Да.

– Игореша, угадай, кого нашли сегодня ночью! – Костю явно веселила информация, которой он владел.

– Ты можешь говорить без загадок? Их и так хоть отбавляй.

– С тобой становится скучно, дружище. – Пришвин сделал вид, что обиделся. – Ну да ладно. Коржик лежал у забора за ночным клубом.

– Каким?

– У нас их так много?

– За «Стелсом»?

– В точку. Его нашли патрульные…

– Мертвого? – быстро спросил Игорь.

– Нет, бляха, отдыхающего после трудовых будней! Конечно, мертвого.

– Что‑нибудь еще? Какие‑нибудь особенности повреждений?

– Да. Кстати, какого черта я должен тебе все это рассказывать? Ты даже у нас не работаешь.

– Бутылка.

– Фу, как пошло! Две. И не водки. Я думаю, на пару бутылочек коньяка я здесь наговорил…

– Если не перейдешь к делу, на пару сломанных ребер точно наговоришь! – Игорь терял терпение. Раз друг так разговорчив, значит, у него что‑то есть.

– Ладно, к делу. Повреждения у Коржунова в основном внутренние. Он сгорел изнутри. Что становится закономерным.

– В каком смысле? – не понял Савельев.

– Он третий. Первым был Курагин…

– Он что, умер?

– Да, сегодня утром. Как он еще жил эти несколько часов… Кокон. Их тела напоминали яичную скорлупу. Ну, ты понимаешь… Когда в яйце делаешь две дырочки и выливаешь внутренности. Вроде бы яйцо целое, а внутри ни шиша.

– Ты сказал, Коржик третий. Кто второй?

– Суриков. Ну, тот, которого мы нашли у кабинета…

– Помню, – сказал Игорь.

Савельев понял, что ни черта не почерпнул из разговора с этим любителем коньяка. Две бутылки за то, что Пришвин сравнил Коржика с выскобленной скорлупой, – слишком большая плата.

– Игорек, есть еще кое‑что.

Ну, может, хоть бутылку отработает.

– Ночью в клубе погибла девушка. Ты уже думаешь, где у нас продают хороший коньяк?

– Не тяни.

– Ее разорвало, будто грелку в руках Турчинского.

– Что, просто так? Электричество?

– В ночных клубах полно электричества. В этом‑то все и дело. Она вела себя как полоумная. «Стелс» же находится в одном из цехов завода. Ну и есть там места, где кабели идут прямо по стенам. Она оторвала силовой кабель и впихнула его себе…

– Ну что ты там? Говори.

– Ну, ты понимаешь.

– Костя, давно ты стеснительным стал?

– Ну, запихнула его себе в промежность.

– Вот, хороший мальчик. – Несмотря на то что Игоря развеселила скромность друга, он почувствовал, что нервничает. Во рту пересохло – первый признак. – Теперь скажи мне, хороший мальчик, имя этой плохой девочки.

– Антонина Деревянко, – на одном дыхании произнес Пришвин.

– Спасибо, друг, – произнес Игорь и нажал отбой.

Достал список из десяти фамилий. Перечитал их все, аккуратно зачеркнул Деревянко и положил список в карман. Следующая фамилия была «Кулешов».

Что ж, Кулешов… Надо заехать за Костиком. Для солидности, так сказать. Люди охотней открывают ментам, чем частным детективам.

* * *

Маша вошла в кабинет физики и осмотрелась. Привычной суеты не было. Кто‑то тихо готовился к уроку, кто‑то обсуждал последние новости, а кто‑то, положив голову на парту, досыпал. Маша прошла к своей парте. Светки еще не было, но она всегда опаздывала. Так что раньше второго урока ее можно было и не ждать. Стрельцова еще раз осмотрела класс. Отсутствовали Юра и Павел. Что задумали эти два оболтуса? Кивнула Ольге Шевченко и снова уставилась в свою сумку. Прозвенел звонок, ставший для многих неприятной неожиданностью. Ученики с вялой покорностью начали рассаживаться по местам. Павел Алексеевич, бодрый старичок, ведущий у них физику, прошествовал к своему столу.

– Можете садиться, господа хорошие, – произнес физик и сел. Он всегда оставлял портфель на столе и из‑за своего скромного роста практически полностью прятался за ним. – Ну‑с, приступим. Староста, кто сегодня отсутствует?

Ольга встала, осмотрела весь класс и начала перечислять:

– Колтун, Кулешов, Курагин, Любимов и Монов.

– Вы, как староста, можете поведать нам о причине их отсутствия? – Маленькая головка с редкими волосами вынырнула из своего укрытия и вновь спряталась.

– Любимов и Монов… – Ольга замялась.

– Ах да, господа хорошие, простите старика, запамятовал. Они же мертвы. Ну что ж, это, пожалуй, веская причина прогуливать урок физики. А что с остальными?

Оля пожала плечами. Маша не верила своим ушам. Милый старик, их Мегавольт, как они называли его за глаза, говорил обидные вещи и посмеивался, то и дело выглядывая из‑за потертого портфеля. Вдруг, когда преподаватель выглянул в очередной раз, Стрельцова увидела не сморщенную, как сушеный финик, физиономию Мегавольта, а жестокое лицо какого‑то лысого мужчины.

– Не знаете? – удивился старик. – А я вам скажу, что с ними. Колтун, решив помассировать свою манду, не рассчитала силу вибрационных волн…

Маша даже привстала. Одноклассники сидели и внимательно слушали учителя, будто он говорил о законах Ома.

– В общем, Колтун защекотала себя до смерти, – старик хохотнул, и снова из‑за портфеля выглянула голова лысого мужчины.

– Курагину сейчас, – старик посмотрел на наручные часы, – некогда. Он, пожалуй, задержится на обед. Кштати, – из‑за стола встал высокий лысый мужчина и с улыбкой посмотрел на Машу, – Севченко и Штрельцова, шкоро васа очередь отвечать…

Маша вскочила из‑за парты. Никто даже и не заметил перемен, произошедших с их милым Мегавольтом.

– Наса Маса красэ вшех. Не правда ли, Штрельцова? – Лысый мужчина подошел к парте Маши и присел на край. – Стрельцова, ты готова умереть? Готова, Маша?

Мария мотнула головой и очнулась. Перед ней стоял Павел Алексеевич, более известный под именем Мегавольт. Добродушный старик посмотрел на девушку, приподняв брови, из‑за чего его лоб напомнил Маше соседского шарпея.

– Мария, вы сегодня не готовы?

«Нет, я не готова умирать! – хотела закричать Маша. – Не готова! Ни сегодня! Ни завтра! Никогда!»

Хотела, но сдержалась. Раз мерзкий бритоголовый исчез, значит, и вопрос может быть совсем о другом. Например, о невыученном уроке.

– Маша… – начал преподаватель.

– Нет, – поспешила ответить девушка. – Я не… Извините. Можно выйти?

Лоб учителя снова стал шарпейским.

– Господа хорошие, урок только начался, а вы уже куда‑то хотите…

После слова куда‑то класс ожил. Кто‑то захихикал, кто‑то зашептался.

– Ну‑с, Мария Стрельцова, что мне прикажете с вами делать?

Маша пожала плечами и застенчиво опустила глаза.

– Ладно, идите. Я отпускаю вас только для того

чтобы убить тебя потом

чтобы с вами не случился конфуз во время ответа у доски.

Класс снова загудел, а Маша схватила с парты учебник и сумку и выбежала из кабинета.

«Если я сейчас не увижусь с ребятами, тогда случится конфуз… К чертям конфуз! Тогда случится истерика. Нормальная такая истерика, срыв, слет с катушек».

* * *

Юрка соображал, о чем ему говорит Пашка. Положив трубку, он еще долго сидел на диване и смотрел в черный экран телевизора. Говорящая голова – это здорово. Клево, черт возьми. Юру так и подмывало спросить друга, что он курит. Но голос Пашки не дал Кулешову поглумиться над его бедой. Или все‑таки наркотический бред? Вообще‑то за Курагой такого не водилось. Нет, он мог, конечно, раскурить косячок по кругу, но… Основным снятием стресса был «Ягуар» или «Хуч», а от них только завеселеть можно, то есть до картинок дело не доходило ни разу.

Черт знает что. Стас, Серега, да еще и отец Пашки. Точно. У Кураги винтики за ролики заехали из‑за всех этих смертей, вот и несет всякую чушь. Со всей этой херней Юрка и о школе совсем забыл. Выпускной класс – это вам не хухры‑мухры. ЕГЭ и всякая чушь, с ним связанная. И то это всего лишь полдела. Потом поступление в какой‑нибудь вуз. А Юрка ни сном ни духом, в какой. Мать хотела, чтоб ее сынок поступил в мед, а батя – в политех. Только Юрка знал, что ни в одно из этих учебных заведений его и за уши не затянешь. Он хотел двух вещей: не учиться и не идти в армию. К сожалению, два этих скромных желания практически не уживались вместе. В моменты, когда до него доходила эта прописная истина, он думал: уж лучше армия, чем исполнение нереализованных планов предков.

Дата добавления: 2015-05-06