Человек для человека. 8 страница

Но что делать, спросят, если посягают на тебя, и притом со всех сторон?

Когда разнимаешь дерущихся мальчишек, то один из них бормочет:

- А чего он? Он первый!

- Я первый? Это ты, ты первый полез! - возмущается другой.

Со словами "он первый" дерутся мальчишки, взрослые, народы и государства.

"Что делать, если на тебя посягают?" - это неправильный вопрос, в общем виде ответа нет. Бесполезно даже и пытаться вырабатывать правила, что же делать в каждом случае, и не потому, что этих случаев бесчисленное количество, а потому, что в правилах такого рода кроется недоверие к человеку. Нравственный человек, миролюбивый и совестливый, поступит так, как велит ему совесть и миролюбие. Может быть, он первый начнет драку.

В несовершенном мире никто не огражден от посягательств, но ведь живут же люди. Одни из них добры и честны, никого не заденут, а другие по трупам пройдут, добиваясь своего. Эти другие обычно и задают вопрос: "А что же делать?"

"Не посягай на человека", - учим мы детей, и они вырастают чуткими, внимательными людьми. Вырастает девочка, которая за столом не скажет: "Папа, дай, пожалуйста, хлеба". Нет, и это ей кажется грубым! Она дождется, пока отец посмотрит на нее, встретится с ней взглядом, и лишь тогда скажет: "Тебе не трудно дать мне хлеба?" - с интонацией извинения. И вовсе не потому она так просит, что боится отца, нет, ей в самом деле неловко утруждать его. Она никогда никого ни о чем не попросит, не встретившись взглядом, не установив контакт, не убедившись, что не помешает просьбой. А может быть, человек за столом думает о чем-то своем - нельзя его просить, надо подождать, пока он посмотрит на тебя. Самая простая, самая легкая из целей - кусок хлеба из хлебницы, но и ради нее нельзя механически посягать на другого, ради нее тоже надо самому потрудиться душой: подождать, установить контакт, улыбнуться, преодолеть что-то, выразить благодарность. Цель достигнута за свой счет.

Я рассказываю о девочке, которой ни разу в жизни не сказали, что нельзя вмешиваться в разговоры взрослых. Но ее ни разу не осадили, ее ни разу ни о чем не попросили, не убедившись предварительно, что просьбы ей не в тягость.

Скажут: что же это за воспитание? Это слишком деликатно, нечего так миндальничать с детьми.

Но ведь научились же мы все носить галстуки и прилично одеваться; пора научиться и деликатности, научиться миндальничать - от этого жизнь становится жизнью.

"Не посягай!", "Не затрудняй!" - и у детей появляется своего рода бдительность, появляется чувство человека: "Я никому не помешаю?", "Я никого не задену?", "Я никому не в тягость?", "Я никого не обижу?", "Я никого не расстрою?", "Я никого не утруждаю?".

"Не посягай!" - учим мы, и детям будет известно чувство неловкости, когда нечаянно заденешь кого-нибудь неуместным словом.

Если горести чужой

Вам ужасно быть виною...

- этого достаточно для хорошо воспитанного человека. Хожу и повторяю дивные пушкинские строки: "Если горести чужой вам ужасно быть виною..."

Не посягай не из трусости, не по слабости, а из глубокого уважения к человеку, из чувства правды.

"Не причиняй горести", "не посягай" - тогда дети будут и деликатны, и тверды. Тверды в целях, деликатны в средствах.

Назовем все относящееся к целям человека его духовностью, а все относящееся к средствам - нравственностью. Цели человека могут быть духовные или бездуховные, средства - нравственные или безнравственные. А мораль - это принятые в обществе правила нравственности, писаные (моральный кодекс) или неписаные (общественное мнение). Можно сказать "читает мне мораль", а сказать "читает нравственность" нельзя.

Человек, читающий мораль другим, моралист, морализатор, сам может быть безнравственным человеком, и, как правило, он таковым и является; он стоит над душой, вычитывает мораль ради каких-то своих целей. В худшем случае он получает удовольствие от сознания своей моральности. Есть люди, которые в карман не залезут, на улице не ограбят, но живут за чужой счет, за счет народа, живут, спекулируя, воруя или бездельничая на своем посту. Всякий человек, получающий заработную плату не за дело, а за то, что занимает пост и пытается сохранить его, живет за чужой счет, безнравствен, и я не знаю ни одного случая, чтобы это не сказалось на его детях. Когда человек честно работает, то для воспитания этого недостаточно. Но когда человек ведет безнравственный образ жизни, то есть получает не заработанное (хотя он, быть может, сутками сидит в своей конторе, в своем кабинете), то дети, если они вовремя не уйдут от родителей, погибают душой. Они задыхаются без щелочки света.

Человек спрашивает: "Что с моими детьми? Почему они такие бессовестные? Я тружусь, я работаю, я стараюсь, я показываю пример..." - и, признаться, не всегда хватает мужества назвать в глаза истинную причину: она в том, что в работе такого отца нет правды. Он бюрократ, если занимает должность, он бракодел, если работает у станка, он привирает в книгах, если писатель, он делает приписки, если шофер, он невнимателен к больным, если врач, - как же детям вырасти правдивыми в доме, где правда то и дело не ночует дома?

Дети - тяжелое бремя, и не потому, что они шумят, требуют внимания и расходов, а потому, что приходится жить по правде.

Воспитание - это обучение нравственной жизни, то есть обучение нравственным средствам. Воспитывая детей, мы учим их добиваться своих целей за свой счет, пользуясь лишь нравственными средствами. Нравственность (определяемая вопросом "за чей счет?") указывает нижнюю границу возможных для человека действий и поступков; через требования нравственности переступить невозможно. Нравственность - граница дозволяемого совестью. А верхней границы нет, вверх - духовность, она бесконечна. Человек живет не в диапазоне между недозволенным и дозволенным, а бесконечно свободно, но с твердым основанием нравственности. У него любые выборы, кроме тех, которые связаны с затруднениями для другого человека. От границы нравственности стрела возможного идет бесконечно высоко, но в одну сторону.

Будет нравственность, почти наверняка будет и духовность; не будет нравственности - не будет ничего, никакого воспитания.

Поставим мысленный эксперимент. Предположим, некий мальчик дурно вел себя во дворе: побил маленького соседского мальчишку. Тот пожаловался своему отцу, отец отправился к соседу - "приструни, мол, своего", и наш отец берется за ремень. Он порет сына, приговаривая:

- Не бей маленьких! Ты у меня на всю жизнь запомнишь, как маленьких бить!

Вопрос: чему учит отец? Бить маленьких или не бить маленьких?

Теперь мы можем ответить: неизвестно, научит ли он тому, чему хочет научить, но бить другого - научит наверняка.

Нравственной цели (не посягай) отец учит безнравственными средствами (посягая) - и мы должны признать, что он не воспитывает ребенка, как он думает, а развращает его душу, учит безнравственности, учит посягать на человека.

Наши цели ребенку, как правило, недоступны. Он не может понять, отчего нельзя стукнуть пристававшего к нему соседского мальчишку, зачем надевать теплую куртку, когда еще тепло, зачем есть, когда не хочется, зачем спать, если не спится, зачем сидеть за уроками, если все равно ничего не понятно, - всех этих целей ребенок не понимает. Но средства, которыми мы своих целей пытаемся достичь, вполне ребенку доступны. Замечание, брань, крик, ремень - что тут непонятного? Школа обучения средствам открывается на первой минуте после рождения.

Воспитание, повторим, - это обучение средствам для достижения своих и общих целей.

Мама говорит неудачному (на ее взгляд) сыну:

- Пожалей маму!

- Я больше не могу с тобой!

- Ну ради отца с матерью!

- Неужели тебе мать не жалко?

Маме кажется, что она учит чуткости. На самом деле работает школа эгоизма: мама учит жаловаться, учит думать о себе, учит добиваться своего, вызывая жалость, учит беспомощности, унижению, навязчивости. И эти, а не другие уроки будут восприняты и обращены против матери же.

Грубовато обращаясь с младенцем, я учу его грубости, и больше ничему. Какая бы у меня ни была важная цель: здоровье ребенка, его будущее, его жизнь, но учу я его одной лишь грубости. Ее он воспринимает, а не мою цель.

Требуя от ребенка, я учу его требовать от родителей, от людей, от жизни. Не тому учу и не другому, а только требовать, наступать, из горла вырывать - дай! Делай, как я велю!

Добиваясь верха - учу добиваться верха.

Прошу - учу просить.

Уступаю - учу уступать.

Добиваюсь своего увлекая, шутя, с выдумкой - учу тому же своего ребенка.

В глаголах "грубить", "просить", "требовать", "посягать", "уступать" выражены такие же действия, как в глаголах "пилить", "читать", "стирать", "косить". Физическим действиям мы учим наглядно, душевным - незаметно. Нам кажется, что ничего значительного не происходит, но процесс обучения идет - мы учим добиваться своих целей определенными душевными движениями, как учат строгать определенными физическими движениями.

Воспитание принципиально двойственно, в нем два ряда. Один ряд - культурный, навыки культурного поведения, умственное развитие, учение - все то, что в прежние времена в богатых семьях давали гувернеры и домашние учителя.

Другой ряд - нравственный, навыки обращения с целями, навыки выбора нравственных средств.

В сознании большинства родителей воспитывать - значит прививать культурные навыки: не шуми, не бегай, не прыгай, ешь, как люди едят, не пачкайся, говори "здравствуйте", "спасибо" и "пожалуйста" ("Что надо сказать тете?"), не вмешивайся в разговор взрослых, не груби, не пререкайся, уступай место старшим, мой руки перед едой, ложись вовремя спать, не разбрасывай вещи, не пачкай пол.

На самом деле воспитывать - значит учить человека относиться к людям и к делу по-человечески, по правде.

Мы прививаем культурные навыки (надо же детей воспитывать!) и в то же самое время прививаем им грубость, черствость, нечуткость, неуважение к людям - и первые же страдаем от такого псевдовоспитания.

Правил культурного поведения относительно немного, и даются они приучением, требуют постоянного надзора за ребенком. Нетрудно предсказать, что уже в начале будущего века будет изобретен электронный карманный гувернер. Помещенный в задний карман джинсов, он легким пощипыванием напомнит воспитаннику о правилах поведения.

Но никогда не изобретут машину для воспитания любви и совестливости, чести и порядочности, и человеку самому приходится постоянно умерять свои желания, отказываться от целей, если их достижение задевает хоть одного человека.

Вот это второе, немашинное нравственное воспитание и является главным. Только оно и есть воспитание.

Будет нравственное воспитание - ребенок воспримет правила культурного поведения из среды, его окружающей, возьмет пример с родителей. Литовский ученый Р.Тидикис в интереснейшей статье "Об уровнях воспитания" пишет, что "на практике чаще всего не образование определяет нравственность, а, наоборот, нравственность определяет потребность человека в образовании". Нравственный человек никогда не будет ниже своей среды по культурному уровню.

Дело, таким образом, сводится к следующему.

Мальчик по утрам долго одевается, он копуха, а мы опаздываем в детский сад и на работу. Можно было бы рассказать ему сказку про медлительную черепаху, устроить веселое соревнование, затормошить мальчика или без разговоров быстро одеть его, не боясь, что это непедагогично и что он не научится одеваться сам - научится!

Но все эти средства требуют времени, терпения, сил, изобретательности, хорошего настроения, жизнерадостности, а мы торопимся, мы издерганы, мы боимся потакать мальчику, и мы кричим на него, шлепаем, обзываем - мы учим добиваться своего небрежением и насилием.

Мальчик плохо учится. Надо пораньше приходить с работы, заниматься с ним, развивать его, читать с ним и читать ему; надо подыскать ему кружок поинтереснее; надо хвалить его, когда хотелось бы отругать, терпеливо, изо дня в день сидеть с ним, когда он делает уроки. Но у нас нет желания возиться с сыном, и нет терпения ждать результатов годами, и нет умения помочь. Мы умеем одно - накричать! Наорать! "В следующий раз выпорю!" - вот и все воспитание. Но воспитание - чего? Обучение - чему?

Матвей ложится спать и самым аккуратным образом складывает на стул свои штанишки и рубашку. Что за чудеса?

Этому его научили в детском саду. В прошлые времена даже самые состоятельные люди отдавали детей в закрытые воспитательные учреждения, потому что там ребенка могли научить правилам поведения, не вступая в отношения с ним. В лицее, в пансионе, в детском саду к порядку приучает не воспитательница, а порядок, установленный раз и навсегда. Человек, побывавший в венгерской гимназии, рассказывал мне, как его поразило, что ученики на переменах чинно ходят по двору в парах, по кругу. Он спросил директора гимназии, какими методами добиваются такого порядка. Тот пожал плечами:

- Не знаю. Они уже четыреста лет так ходят.

Гувернерское, пансионное, детсадовское воспитание почти не влияет на нравственность детей, потому что там очень слаб элемент отношения. Злая воспитательница - это просто злая воспитательница, как бывают злые соседки. А злая мама - значит, весь мир злой.

Не понимая этой разницы, этих механизмов воспитания, мы стараемся добиться от детей того же, что легко получается в детском саду, и отношения с детьми портятся, нравственность их страдает.

...И снова мы подходим к горячей точке педагогики, к чему-то, определяющему успех или неуспех воспитания.

Все наши представления о любви и совести, все доброе и умное рушится перед простым фактом: ребенок должен аккуратно складывать одежду перед сном, а утром быстро одеваться, прилично учиться, помогать по дому и вести себя так, чтобы за него не было стыдно и чтобы на него не жаловались. Должен! С этим невозможно спорить. Если он не учится, не помогает, не слушается, если на него жалуются, то жизнь становится невыносимой.

Педагоги говорят родителям: "Ваш ребенок должен делать все, что положено, вы должны научить его, и при этом, конечно, нельзя унижать его достоинство, ругать его, кричать на него, бить".

Уже знакомое нам "и"-чернильное, "и"-педагогическое. Легко сказать! Но нет в жизни "и", нет у родителей ни времени, ни сил, ни терпения, ни умения! Все это правильно для совершенных родителей-отличников.

Но что же делать несовершенным?

Совершенные родители, да еще если они в педагогически выгодных условиях, например, с помощниками, могут добиваться своих целей нравственными способами. Они дают детям навыки культурного поведения, дети у них хорошо учатся без особых, казалось бы, усилий, и ни один их урок ¦ 1 не противоречит уроку ¦ 2.

Но что же - еще раз - делать нам, несовершенным? Неотличникам? Замотанным жизнью и работой? Встречающимся со своими детьми на полчаса в день? Не обладающим великой воспитательной силой? И взгляд-то у нас вовсе не такой, что посмотришь на ребеночка - он и стихает. Что нам делать?!

Вывод, мне кажется, может быть только один.

Если у нас не хватает способностей, не хватает сил, времени и дети не ангелы, если невозможно достичь и того и этого - и культурное поведение дать, и нравственную культуру, то надо каким-то из двух этих рядов поступиться. Сделать выбор. Отказаться от некоторых целей, поскольку мы в нынешних условиях не можем достичь их нравственными средствами, не посягая на ребенка.

Тут с двух сторон сходится:

только нравственное, духовное воспитание - подлинное воспитание, а не скрытое, разрушающее детей;

и только нравственное, духовное воспитание возможно в нынешних условиях, без помощников, работающими родителями, в полчаса.

Если бы воспитание заключалось в одних лишь мерах прямого воздействия, из одних "уроков ¦ 1", из того, что принято считать воспитанием, то дела наши были бы плохи. К счастью, это не так. Воспитание в полчаса возможно.

Но мы должны привести образ воспитания в соответствие с образом жизни. Или мы добиваемся культурных целей за счет нравственности, или мы отдаем предпочтение нравственности - и тогда должны смириться с тем, что не все, и быть может, далеко не все культурные наши цели могут быть достигнуты. Можно не соглашаться с таким решением, с таким ответом, но не отбрасывайте вопроса! Главное - не замазывать противоречия, не говорить с серьезным видом, что и то важно, и это, не прятать истинную причину неудач в воспитании: мы добиваемся нравственных (культурных) целей безнравственными (бескультурными) средствами, а для достижения двух целей - культура и нравственность - у многих из нас нет воспитательной силы.

Тут ничего нового нет, все родители делают и всегда делали этот выбор, но многие выбирали и выбирают культурный ряд за счет нравственного. В результате вырастают дети и безнравственные, и бескультурные. Дети вырастают бескультурными не потому, что им дают мало культуры, а потому, что им пытаются привить одну лишь культуру, без нравственности.

В воспитании, как и всюду, действует жесткое правило: "По одежке протягивай ножки". "Мы покупаем вещи по средствам, мы строим дом по средствам, мы все в жизни делаем по средствам. Почему же не хотим мы понять, что и для воспитания нужны средства, условия, возможности, силы, способности, и коли их не хватает, то надо и подвинуться, попридержать свои амбиции. Будем чемпионами, но, простите, в своем весе. Что ж заглядываться на сверхтяжелых атлетов?

Включил телевизор и поймал случайную фразу из спектакля:

- Ему не хватает воспитания, но душа у него прекрасная.

Позвольте, а что же прекрасная душа - сама по себе появилась? Без воспитания? Вот это и есть воспитанный человек - с прекрасной душой.

Воспитанный - значит с прекрасной душой, а не с одними лишь прекрасными манерами.

Из двух целей выберем важнейшую, сделаем крен на воспитание нравственности - это и значит перейти в новую педагогическую веру.

И сразу решаются многие задачи и загадки!

Культурно-гувернерское воспитание невозможно в полчаса, мы только зря тратим силы и нервы, зря ссоримся с детьми. Наш ребенок не виноват, что у него нет гувернера, а мама ведет себя так, словно она гувернер, но безответственный, исчезающий на весь день и пытающийся в полчаса замазать свои грехи и навести порядок. Нельзя в полчаса добиться того же, чего прежде профессионалы и за сутки добивались с трудом.

А нравственное, духовное воспитание возможно, потому что оно идет не полчаса, а сутки напролет, все двадцать четыре часа, и не требует никаких специальных педагогических действий. Нужна трата души, а не времени, души, а не одних только нервов. Педагогическая работа идет в душе отца, в душе матери, но дети от нее становятся лучше. Ребенок видит только щелочку света, но в ней больше педагогической силы, чем в тысяче поощрений и в миллионе наказаний.

Нравственное воспитание - это воспитание без воспитания, то есть без особых педагогических мероприятий и мер, которые сами по себе могут быть и полезными, и вредными. Если мы выбираем первый, культурный ряд, но ничего не можем добиться от ребенка, мы становимся все злее, все нетерпимее, мы все меньше любим разочаровавшего нас ребенка, и он становится все хуже и хуже. Если же мы делаем второй выбор, нравственный, мы постепенно научаемся находить выходы, у нас развивается изобретательность, некая педагогическая хитрость, мы становимся лучше, даже не занимаясь самосовершенствованием, не думая о нем, - и лучше становятся наши дети.

Дети становятся лучше или хуже не сами по себе, а в зависимости от того, что происходит с нами. Лучше становимся мы, лучше становятся и дети.

Слышу возмущенные голоса: "Вместо того чтобы призывать к полноценному воспитанию - и культуры, и нравственности, - он призывает к чему? Вы подумайте, к чему он призывает!"

Но еще и еще раз: я не призываю. Я ни в коем случае не против культуры поведения, я очень не люблю невежливых людей, и в конечном счете не наученный культурному поведению человек постоянно посягает на других и затрудняет их. Я лишь утверждаю, что есть два пути к культуре поведения: гувернерский и материнский, и что в наших условиях надо, во-первых, сделать выбор, а во-вторых, отдать предпочтение второму пути. К культуре поведения - через нравственность.

Должен повторить: несовершенные, мы хотим вырастить совершенных детей. А это возможно лишь тогда, когда мы отдаем себе отчет в том, что с нами происходит.

Разберем такой парадокс.

Мы всегда с интересом слушаем рассказы о воспитании детей в других странах. В США вышла книга профессора Ю.Бронфенбреннера, который доказывает, что в СССР детей воспитывают лучше, чем в США, и призывает перенять советские методы воспитания (эта книжка пользовалась большим успехом и переведена на восемнадцать языков). В нашей стране с особым интересом говорят о воспитании детей в Японии - считается, что в Японии прекрасное воспитание. Думаю, что в Японии тоже кого-нибудь ставят в пример.

Но предположим, в Японии детей воспитывают лучше, чем у нас. Однако даже там не согласятся с утверждением, будто взрослые японцы лучше (или хуже) взрослых русских или украинцев. Нет таких методов воспитания, к которым не прибегали бы хоть в какой-нибудь стране: там детей держат в ежовых рукавицах, здесь распускают; в этой стране особо уважают мальчиков, а, например, на Кубе - все внимание и уважение девочкам; там детей секут, а здесь считается неприличным и пальцем тронуть ребенка; там дети чуть ли не в пять лет в работу впрягаются, а здесь - до двадцати пяти лет учатся... Любые краски найдешь на педагогической палитре мира, и можно сколько угодно спорить о преимуществе тех или других методов или подходов. Педагогика всюду разная.

А результаты ее нельзя не признать одинаковыми, если не впадать в расизм. Нормальный человек не станет утверждать, что один народ лучше другого.

Воспитание разное - результаты одинаковые.

Как это может быть?

Я обращался ко многим людям, спрашивал ученых - как так? Воспитание разное, а результаты одинаковые!

Никто не может ответить.

А ответ, по-моему, в том, что и воспитание во всем мире одинаковое. Оно разнится методами, и методы, конечно, накладывают отпечаток на характер - есть ведь и национальный характер у каждого народа, он зависит и от форм воспитания. Но нравственное содержание у всех народов одно. В разных формах живет общее содержание, которое делает людей прежде всего людьми, а потом уж кубинцами или японцами.

Суть воспитания во всех странах и во всех семьях одна: обучение миролюбию и совестливости, обучение средствам достигать цели, не посягая на человека.

Говорят: какая может быть семейная педагогика? В каждой семье свое, все семьи разные, никакой науки и быть не может!

Все семьи разные, все народы разные, все времена разные, все условия воспитания разные, но высшая нравственность одна, но правда одна, но слово "любовь" на всех языках означает одно и то же. Вот и будем учить детей жить нравственно - это возможно и в полчаса, и в десять минут, и во всех условиях.

Воспитание воздействиями - это пассивная педагогика. Мы наметили в голове некий курс в виде образа Ребенка, и теперь все наши действия определяются не нами, а ребенком. Чуть он отклонится - мы начинам реагировать. Если бы он следовал по заданной траектории поведения, мы бы спали. Мы не замечаем ребенка, мы замечаем одни лишь его недостатки.

Нравственно-духовное воспитание - это активная педагогика. Мы зовем к самоосвобождению, вызываем чувство симпатии, пробуждаем добро. Сами не спим душой и не даем заснуть душе ребенка.

Одна педагогика делает упор на то, что ребенок должен знать, должен уметь, должен понимать. Она говорит нам: надо, чтобы... надо, чтобы...

Другая педагогика делает упор на то, каким путем добиваться этих всем известных "должен, должен, должен". Она говорит: чтобы... надо, чтобы... надо.

Чтобы дети выросли нравственными людьми, надо добиваться от ребенка лишь того, чего мы можем добиться, не посягая на него. Будет нравственность - будет все; не будет нравственности - ничего не будет.

Так - получается, а так - нет.

Матвей наш - детсадовский, и притом из честных. На вопрос о любимых кушаньях он отвечает: "Котлеты, компот, картошка и еще макароны".

Сегодня дома на завтрак макароны. Мы с ним вдвоем. Он тычет вилкой лениво, он набросал вокруг тарелки. В детском саду ему сделали бы сто замечаний, но я молчу. Он показывает самому себе, что он свободный человек: как хочет, так и ест. А я его сегодня не воспитываю, он у меня как гость, у нас выходной - и от воспитания выходной. У меня нет страха за его будущее: а вдруг он вырастет и всю жизнь будет есть неаккуратно? Не будет! Я знаю, я чувствую, я верю - все будет с ним хорошо. Некоторые педагоги советуют сажать детей до пяти лет за отдельный столик, потому что не всякий выдержит, когда в тарелку лезут пятерней (и хорошо если в свою, а то ведь и в чужую!), - не всякий это выдержит, но ведь и нельзя, чтобы завтрак сопровождался бесконечными: "Ешь аккуратнее! Ты почему все разбросал? Ну что же это такое! Вот, опять пролил! Позавтракать спокойно нельзя! Сейчас ты у меня получишь! Сейчас кое-кто у меня схлопочет!" Не в таких ли завтраках, обедах и ужинах с острой приправой в виде понуканий и угроз закладывается будущая язва желудка? Воспитание должно быть, напомню, антиязвенным.

Но и отдельно мальчика не посадишь - он год будет возиться. И чтобы не портить воскресное утро замечаниями и ссорами, я завожу речь о дяде Сереже, моем новом знакомом, - он и конструктор ЭВМ, и сочинитель сказок. Мы все давно ждали его в гости, и вот он сегодня впервые придет к нам.

Но мальчик настроен все делать наперекор.

Что-то, видимо, я не так сказал ему, какое-то раздражение он все-таки уловил в моем голосе, и вот следует мщение.

- Я не хочу, чтобы дядя Сережа приезжал к нам, - вдруг объявляет он, рассматривая макаронину на свет.

- Почему?

Подумал. Не сразу ведь придумаешь причину. Нашел:

- Потому что у нас тесно. У нас такие маленькие комнаты.

И вправду, не хоромы у нас, но все-таки дядя Сережа как-нибудь поместится. Я хотел было сказать: "Не болтай глупостей!" - но сдержался, решив, что это вовсе не глупость. Пойди придумай такой необыкновенный довод! Мне бы обнять, поцеловать и похвалить мальчика, заодно превратив все это в шутку. Но я возражаю серьезно:

- Мы же договорились с дядей Сережей. Все должно быть честно.

Он проглотил макаронину и задумчиво сказал:

- Я тебя ненавижу.

Вот те раз!

И так все время. Во мне словно двое воюют, воспитатель и просто человек. Любящий и раздражающийся. Любовь к мальчику борется с раздражением.

А говорят, не нужно никаких наук о воспитании, никаких книг о воспитании - надо ПРОСТО ЛЮБИТЬ детей.

Культ ПРОСТО ЛЮБВИ весьма распространен в наши дни. Слушайся, дескать, своего сердца, и оно не подведет.

Подведет, еще как может подвести!

Наша педагогическая вера возникла, как уже говорилось, до нас. Но еще старше чувство любви к детям, на котором замешена вера. Память чувств - самая древняя память. Мысли могут быть новые хоть каждый день, а чувства складываются и созревают веками.

Детей своих всегда любили, но это была любовь без быта, без ухода за детьми, без соприкосновения с ними, без общения с ними... В таком виде она и передана нам. Но уход за ребенком требует такого сосредоточения и напряжения, что его далеко не каждый выдерживает. За всеми этими тягучими завтраками, макаронами, сборами на прогулку любовь теряется.

Вот и меня в то утро, когда должен был прийти дядя Сережа, словно раздирало на части. Старая, древняя, внебытовая любовь была возмущена, все кричало во мне: "Да что же это такое? Пятилетний пацан, мой собственный сын заявляет мне: "Я тебя ненавижу" - а я его должен любить?"

А новое чувство, постепенно зарождающееся во мне, еще слабое, еще вынужденное отстаивать себя, это новое чувство помогает мне искать выход. "Все было - этого еще не было, - говорю я себе. - Но ничего страшного... Услышал где-то. В детском саду и не такое услышишь. Обидеться? Обидно, конечно... Но ведь я люблю мальчика, - говорю я себе, - и ведь на самом-то деле я не обижен, не чувствую обиды. Я люблю его, и ему не обидеть меня ни за что. Притвориться обиженным из педагогических соображений? Чистая глупость. Превратить все в шутку? Но ему не до шуток, он ненавидит".

Дата добавления: 2015-03-31