Доброе желание - добрый поступок 2 страница. Видный юрист, председатель судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР, рассказывает в газетном интервью: шел подросток по улице

Видный юрист, председатель судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР, рассказывает в газетном интервью: "Шел подросток по улице. Увидел, как группа знакомых ему ребят избивала лежащего на земле человека. Думаете, он бросился на помощь несчастному? Напротив, он стал бить этого человека, которого видел в первый раз. Случай этот потряс многих. Вот уж, казалось бы, где нельзя найти ни причины, ни смысла. А они все-таки есть. Все предшествующее поведение подростка, по сути, готовило его к этому срыву. Он не знал, что такое доброта".

Заметим кстати, что милиционеры, прокуроры и судьи пишут о воспитании добра и добром гораздо чаще и настойчивее педагогов. Во всяком случае, упомянув слово "добро", они не начинают тут же извиняться и уточнять, что имеют в виду не абстрактное добро и что следует отличать добрых от добреньких. Слово "добро" не требует объяснений и извинений.

Но причина, по которой подросток из рассказа судьи бил незнакомого человека, не только в том, что он "не знал добра". Он бил чужого. Чтобы получить поддержку "своих", "наших", он не может прожить без них, он недостаточно развит для этого и готов пойти на все, даже на убийство человека и убийство собственной судьбы, лишь бы "свои" считали его "своим", лишь бы удовлетворялась его дикая, необлагороженная потребность в безопасности-Мы. Для него что "наших бьют", что "наши бьют" - все равно.

Из одной и той же потребности в безопасности-Мы вырастает способность любить. Дружба, товарищество - высшие нравственные качества - и дикая, необузданная, бесчеловечная страсть к объединению, к действию толпой.

Безопасность-Мы - сугубо человеческая потребность, и потому нелепо бранить ребенка или подростка за то, что он подражает друзьям или не имеет собственного мнения. Это все симптомы, а не болезнь; сама же болезнь гораздо глубже. Подростку нужна иная система ценностей, ничто другое ему не поможет. Стратегия воспитания в этом случае выражается одним словом: развитие.

Только развитие, только удовлетворение тяги к развитию делает безопасной тягу к безопасности. Чем больше возможностей для развития даем мы ребенку, чем больше развиты его дарования, тем самостоятельнее он и меньше зависит от сверстников: в конце концов он перестает делить мир на "чужих" и "своих".

При хорошем воспитании дом, семья удовлетворяют потребность ребенка в безопасности-Я, а детский сад и школа - потребность в безопасности-Мы. Для того ведь и создаются детские организации, для того и стараются создать классный и школьный коллектив, чтобы ребенок чувствовал себя в безопасности от сильного и, следовательно, мог свободно и быстро развиваться. Одна из главных советских идей воспитания состоит в том, что только в коллективе может развиваться личность. Если в классе нет коллектива, то масса детей превращается в подобие бурсы. Дикая потребность в совместной безопасности, направленная на войну со старшими, овладевает детьми, у них создается превратное представление и о мире, и о себе. Выжить в компании подростков (не в коллективе, а в компании!) - выжить и сохраниться душой могут лишь немногие, самые сильные. Они-то обычно и говорят потом с гордостью: "А вот я все детство во дворе с хулиганьем провел... Я - из беспризорных... Мы такое творили, когда были мальчишками!" - людям часто кажется, что их собственный опыт - достаточное доказательство правильности их нынешних педагогических взглядов: "Мы выросли? И они вырастут!"

Но "мы" выросли и стали людьми далеко, далеко не все.

Безопасность в школе и дома, развитие в школе и дома!

Развитие! Природа требует от нас быть и жить. Она же, по справедливости, дает и средства для этого - дает человеку дарования. Из многих даров природы обратим особое внимание на два главных - от них зависит все.

Вот эти два дара: любознательность и воображение.

Известная исследовательница детской психики Л.И.Божович считала, что любознательность вообще составляет ядро личности. Интересно, что когда подбирали самый первый отряд космонавтов и Главного конструктора С.П.Королева спросили, какими качествами должны они обладать, то на первое место он поставил любознательность. Не что-нибудь другое, не мужество, например, а любознательность.

У Пушкина, как всегда, об этом сказано совершенно точно:

О нет, мне жизнь не надоела,

Я жить люблю, я жить хочу,

Душа не вовсе охладела,

Утратя молодость свою.

Еще хранятся наслажденья

Для любопытства моего,

Для милых снов воображенья...

Приглядимся: сначала в ребенке просыпается инстинкт "что такое?", он тянется к неизвестному, он подражает взрослым. Подражание и есть первая форма любознательности. Но как только накапливаются у ребенка сведения о мире, сразу начинаются творческие игры. Природа заботится о своем дитяти, она развивает его воображение. Она дает ему для этого средство - игру, в которой почти все - воображаемое. А потом сына потянет во двор, к товарищам, и начнутся коллективные игры по строгим правилам, требующие меры, такта, чувства справедливости. Любознательность, воображение и мера. Из любознательности и воображения развивается ум. Любознательность дает возможность освоить опыт прошлых поколений, а воображение обогащает его. Любознательность - крючья, выставленные в мир, на них все цепляется: но не все, а лишь то, что нужно воображению. Без знаний нет воображения, а без воображения нет потребности в знаниях. Из этих же двух дарований развиваются и душевные качества - интерес к человеку и способность сочувствовать ему, воображением доставлять себе ту же боль, что мучит другого человека.

Вообрази: я здесь одна,

Никто меня не понимает,

Рассудок мой изнемогает,

И молча гибнуть в должна,

- пишет Татьяна Онегину. Вообрази! Но сумеет ли он вообразить?

Человек без воображения добрым быть не может, а человек с развитой любознательностью без воображения почти наверняка будет злым: "умен, как бес, и зол ужасно".

Как пойдет развитие ребенка? Это зависит от природы его потребностей и от развития дарований, от любознательности и воображения, от того, какой из двух даров окажется сильнее, и от того, как мы, взрослые, направляем любознательность и воображение ребенка в самом их истоке, когда мы еще можем на них повлиять. Забить, затолкать, убить любознательность и воображение довольно легко; есть школы, где вполне удается сделать это. Но никакими средствами не вложишь дарования ребенку, если природа обделила его.

Будем пестовать самый маленький росток любознательности, самый крошечный цветок воображения.

Развитие! Развитие! Развитие! - сколько ни повторяй это слово, все будет мало.

Наш ребенок дурно ведет себя? Значит, мы мало занимаемся его развитием. На нашего ребенка жалуются? Подумаем, как развивать его дарования.

Ребенка ничего не интересует? Тем более стараемся развить его любознательность.

Семь бед - один ответ: развитие. Развитие - это расширение границ внутреннего мира, его территории. Раздвигаются границы, охраняемые потребностью в безопасности. Развитие - внутреннее обогащение, которое поддерживает процесс развития. Здесь нет "масла масляного", развитие само по себе цель, конечная цель воспитания, конечная цель жизни. Смысл жизни - в развитии жизни.

Но развитие навязать невозможно, его ведет какой-то двигатель внутреннего сгорания. Для того чтобы человек выискивал условия для развития и пользовался ими, у него должна быть внутренняя тяга к нему, непреодолимая потребность. Она и дана нам, эта потребность, природой - но, увы, не каждому и, главное, не навсегда, не на всю жизнь.

Приходит глубокая старость, наступает нормальная усталость от жизни, как говорил И.И.Мечников, исчерпывается потребность быть, и человек умирает. Ужасна ранняя усталость от жизни, трагична ранняя смерть, особенно гибель молодого человека - гибель до того, как выдохлась его потребность быть. Но смерть в глубокой старости естественна и потому величественна.

А потребность в развитии, потребность жить у многих людей исчерпывается гораздо раньше, чем наступает старость, хоть мы не всегда замечаем это.

Никто не станет спорить, что у человека есть механизм физического развития; примерно в двадцать пять лет механизм этот выключается - физическое развитие закончено.

Почему же не предположить, что существует такой же механизм психического развития и что он тоже может выключаться, завершив невидимую свою работу? К определенному, неизвестному нам времени ресурс этого механизма сам собою вырабатывается, и психическое развитие останавливается. У больных, несчастных детей это происходит в год, два, три, четыре года, и они остаются на всю жизнь недоразвитыми, с психикой четырехлетнего. Гораздо менее заметна остановка развития в пятнадцать-шестнадцать лет: человек пишет, читает, работает, он женится и обзаводится семьей, он живет как все. Его, как и других, призывают развиваться, работать над собой, его стыдят и корят, но он развиваться не может - ресурс выработан. Вокруг нас тысячи таких людей. А многие продолжают развиваться до последнего дня жизни. Мы хлопочем о раннем развитии, о скорости развития, а не его продолжительности. Мы торопимся сделать из детей взрослых. Между тем продолжительность развития куда важнее его скорости.

Зависит ли она от воспитания? Ответа на этот вопрос и даже самого вопроса я не встречал. Можно предположить, что раннюю остановку в развитии мы предотвратить не в силах; но продолжительность нормального развития почти целиком зависит от воспитания, от того, как удается в детстве раскрутить маховик развития, чтобы он по инерции работал долгие десятилетия.

Развитие, как и все психическое, тоже разделяется на два противоречивых и поддерживающих друг друга процесса. В отличие от животных человек развивается не столько биологически, сколько орудиями труда и мышления. Когда мы обучаем ребенка в школе, он овладевает инструментами труда и мысли, но сами эти инструменты постоянно развиваются в течение жизни. У тракториста машины все более сложных марок. Развиваются машины - но развивается ли и тракторист? Конечно, да. Меняются, развиваются орудия труда, меняются книги, фильмы, песни, мода, развивается культура - и вместе с нею всю жизнь идет психическое развитие человека.

Для этого он должен с детства овладеть культурой, срастись с ней.

Но тут поджидает нас и беда. Да что там - почти у всех педагогических бед одна и та же причина, а именно - несовпадение этих двух программ развития, естественной и орудийной, культурной.

Естественную программу, заложенную в ребенке, вырабатывала ее величество Природа - миллионы лет трудилась.

Орудийную, культурную программу, предлагаемую ребенку, вырабатывают люди.

В тех частях, где программы совпадают, все идет хорошо. А там, где расхождение? Где отцы-воспитатели против природы?

Природная программа развития строго индивидуальна. Этому мальчику нужно для развития прыгать и скакать, а этому - сидеть в уголочке и вертеть кубик Рубика. Эту девочку надо бы вести в школу с четырех лет, а эту - с двенадцати. Она не хуже, не лучше, она не отстала, она, может быть, в академики выйдет, но при условии, что ее начнут учить вовремя, не позже, но и не раньше.

Однако что же делать? Эпоха индивидуального образования навсегда ушла в прошлое. Наши дети должны учиться, развиваться, и притом именно в школе, одного возраста.

Природа больше, чем мы, заботится о гармоничном развитии. Она толкает ребенка во двор, "гонять собак" - это тоже нужно. Мы боремся с природной программой, ребенок защищается, включается механизм потребности в безопасности - и развитие приостанавливается. К сожалению, мы не можем во всем следовать природе ребенка, мы не понимаем ее, и мы должны дать детям толчок для культурного развития, вовсе не предусмотренного природой... Тут серьезнейшее противоречие. Но будем хотя бы понимать: потребность в физическом и психическом развитии, пока она не угасла, такая же часть ребенка, как рука, нога, глаз. Мы не должны подавлять ее, даже если ее проявления не нравятся нам и затрудняют нашу жизнь. Уже понятно, что нельзя покорять природу, надо жить с ней в содружестве. Но и природу ребенка тоже нельзя покорять, природное отомстит нам за это - и нам отомстит, и на ребенке выместится.

Кто знает? Быть может, из всего, чем держится внутренний мир, личность, дороже всего - тяга к развитию. Сколько ни думают, сколько ни говорят, сколько ни спорят, а ведь развивать детей не всегда умеет даже и школа. Учить - умеет, а развивать - далеко не всегда и не всякого.

Когда родители водят дочку в кружок фигурного катания - что происходит с ней? На пользу это девочке? Во вред? Развивается она или тупеет? Когда шестилетнего мальчика учат рисовать по правилам - развивают его способность рисовать или приостанавливают его развитие? Кто знает?

Снова и снова: поймем, примем это противоречие, и сами собой найдутся решения, родится терпение, погаснет раздражительность, мы перестанем ждать от ребенка совершенств, не данных ему природой.

Проверить, идут ли занятия на пользу или во вред, можно, пожалуй, лишь одним способом, хоть он и не прост. Понаблюдайте - развивается любознательность ребенка? Гаснет? Любознательность - мотор психического развития. Когда развитие останавливается, то любознательность иссякает, а воображение превращается в старый фильм, который крутят без конца.

Разумеется, любознательность детей во многом зависит от развития родителей. Но хотя бы поймем значение любознательности, поймем, что это свойство даровано не каждому и что его надо укреплять.

- Моего ничто не интересует, - жалуются родители.

Почему так? Откуда эта болезнь? Не сами ли мы заразили ребенка равнодушием к миру науки, искусства, безучастностью к людям?

А может быть, мы пригасили любознательность своим нетерпением. Видя недостаток любопытства, мы раздражаемся, сердимся, укоряем ребенка. Отсутствие любознательности кажется нам дурным моральным качеством. Но скорее всего мы не нашли, не нащупали поля интереса, того поля, которое само рождает тысячи вопросов, их и сеять не нужно.

Одних детей больше интересуют вопросы "Что? Где? Когда?". Это растут люди энциклопедий, коллекций и кроссвордов.

Другой тип любознательности проявляется в вопросах "Почему? Отчего? Как это получается? Как это устроено?". Любознательность детей, ломающих игрушки. Для них ценность игрушек только в том, что их можно разобрать до винтика.

У нашего Матвея ни одна техническая игрушка не держится больше получаса. Хоть кричи, хоть бей его - с отстраненным выражением лица, нахмурясь, набрасывается он на дорогой лунный вездеход, подаренный неопытными нашими друзьями. Еще не успеют гости уйти, как им придется испытать разочарование: все, что можно руками отвинтить от вездехода - отвинчено. А что будет с миром, когда Матвей научится владеть отверткой?

Что ж, пусть. Ничего не жалко. Любознательность мальчика - самая дорогая, драгоценная вещь в нашем доме, и мы все бережем ее, боимся сломать.

Кажется, мальчик может замучить вопросами с десяток взрослых, и все беседы с ним кончаются одинаково: "Ой, ну хватит тебе Матвей, перестань!" Но все-таки он успевает кое-что урвать, прежде чем кончится наше терпение.

Однако лишь только он успокоится, я сам начинаю приставать к нему: а почему здесь лежит лед, а там все растаяло? А почему над троллейбусом два провода, а над трамваем один?

Он смешно пожимает плечами, как взрослый. Я молчу. Навязывать объяснения нельзя. Не то важно, чтобы мальчик знал про троллейбусы, пусть и не знает. Важно рождение вопроса. Наконец спрашивает довольно вяло: "А почему два провода?" Ну и что ж, что вяло, - а ведь спросил! Когда он спрашивает - мучение, когда не спрашивает - беспокойство. Потому что именно от любознательности зависит будущее его учение в школе и его интерес к людям. Любознательность так и разделяется: одним больше интересен мир (природа, техника, искусство), другим - человек. Мы больше беспокоимся о любознательности первого рода, потому что она сказывается на отметках; но именно любознательность второго рода, интерес к человеку, определяет душевные свойства ребенка.

Интерес, рождаемый любознательностью, дает первый толчок воображению.

Пушкинский Дон Гуан, впервые увидев Дону Анну на кладбище, жалуется слуге Лепорелло:

Ее совсем не видно
Под этим вдовьим черным покрывалом,
Чуть узенькую пятку я заметил.

На что умный Лепорелло, хорошо знающий своего хозяина, отвечает:

Довольно с вас. У вас воображенье
В минуту дорисует остальное;
Оно у нас проворней живописца.
Вам все равно. С чего бы ни начать,
С бровей ли, с ног ли.

Но ведь и все люди только этим и занимаются - "рисуют остальное".

Нам кажется, будто одни из нас лучше представляют себе мир, а другие хуже. Скажем, дети меньше знают жизнь, а взрослые больше. Но это не так. В любом возрасте у каждого человека есть полный набор необходимых ему представлений о жизни, причем в любом возрасте и у любого из нас часть этих представлений истинна, а часть - ложна. Разница лишь в соотношении этих частей: что увидели, а что дорисовало воображение, и разница в живости воображения, в его быстроте и богатстве: "В минуту дорисует остальное".

Внутренний мир ребенка почти целиком состоит из фантастических представлений о действительности, почти не соответствует ей, но ребенка это не беспокоит - его вполне устраивает мир, им дорисованный, он другого не знает. Он погружен в себя. Ребенок всегда с нами - и всегда не с нами, он как на другой планете, и наши поучительные голоса лишь изредка пробиваются на ту планету. Какие фантазии у него, это почти не зависит от нас; свойство воображения - дело природы. О Татьяне Лариной сказано, что она "от небес одарена воображением мятежным". От небес - и что же с этим сделаешь? Никаким воспитанием эту мятежность воображения до конца не объяснишь.

Личность нашего ребенка во многом зависит не от характера и не от ума, который волнует нас больше всего (умный? глупый?), а от природных свойств воображения, его живости, его горячности, спокойствия и мятежности, от его силы или слабости. Сколько бы мы ни давали ребенку материальных благ, успех воспитания зависит не от них, а от благ воображаемых - о чем мечтает ребенок? Здесь, в мечтах и фантазиях, рождается "желаний своевольный рой" - здесь первый их источник. Фантазии обусловлены действительностью, потребностями, дарованиями, но они же и случайны, прихотливы.

Дурной ребенок? Злой, мстительный, агрессивный, неблагодарный? Одна из первых причин в том, что у него безобразные фантазии, искореженный внутренний мир. Скорее всего он и в фантазиях своих, в этих снах наяву, "дневных снах", уничтожает кого-то, убивает, казнит, мучит.

Ключ к ребенку - не в поведении его, а в его воображении. Кто хочет овладеть поведением, тот ничего не добьется; но все сделает с ребенком и подростком тот, кто овладеет его воображением. Полчаса в день? Оторвемся от быта, потратим эти полчаса на "бесплодные мечтания" - они дадут свои плоды. Сколько я знал хороших родителей, все они, когда их дети были маленькими, мечтали вместе с детьми, выдумывали волшебные страны вроде Швамбрании Льва Кассиля, шутили, дурачили детей - маленькие счастливы, когда их дурачат. Они не терпят лжи, но обман их восхищает. Дети живут в мире обманов, их первый вопрос - "взаправду или понарошку?", и все, что понарошку, все, что выдумано, нравится им больше того, что есть. Им нравится ловкость обмана. Наш взрослый внешний мир весь создан мастерами реального дела; детский внутренний мир создан мастерами обмана, выдумки, фантазии, поэтому сказочник, ловкий обманщик, хитрец, фантазер - самый любимый детьми человек.

У нас с Матвеем многолетняя игра в точность. Если я сказал, что приду в шесть часов, я должен прийти именно в шесть, ни минутой позже - но и не раньше. Но вот я нарушил правило.

- Знаешь, почему я опоздал? Иду по улице, а там крокодил лежит поперек дороги и никого не пускает...
- Неправда! - кричит мальчик, но сердце его замирает от восторга, вызванного тем, что поперек улицы лежит крокодил, и тем, что он, мальчик, может разоблачить меня, отличить правду от неправды.
- Правда, - говорю я, - там стройка идет, и строители наняли крокодила, чтобы он не пускал машины.
- Ну он же зеленый! Люди будут идти на зеленый цвет! Тогда нужен красный крокодил!

Все. Машина запущена. Красный крокодил сделал свое дело.

Играя, ребенок не познает, не изучает мир, как обычно говорят, не стремится "познать сущность вещей", нет, зачем ему? Он и так все знает. Он просто играет, творит, строит свой мир в фантастических формах. Поэтому творческая игра так захватывает ребенка - он испытывает наслаждение от появления новой фантазии. У взрослых рождение новой мысли, как и роды ребенка, сопровождается муками и счастьем. Дети творческих мучений не знают, им достается одно лишь счастье. Ребенок играет не только тогда, когда он с игрушками, а всегда, каждую минуту своей жизни, и в самую неподходящую (с нашей точки зрения) минуту. Мы торопимся в детский сад, а он плетется еле-еле и что-то бормочет: он играет в разбойников. Будем очень осторожны, видя маленького, захваченного игрой. Ни одна мама не разбудит ребеночка толчком, но еще опаснее неосторожным движением будить ребенка, погрузившегося в игру как в сон. Когда маленький играет на полу, а ты проходишь мимо, то вся забота - не встретиться с ним взглядом, потому что и взгляд - вмешательство, и взгляд может превратить коня в палку, и не так-то легко совершить потом обратное превращение палки в коня.

Шестнадцатилетний молодой человек, весьма талантливый, послуживший мне прообразом для главного героя в повести "Мокрые под дождем", вывел такое правило жизни: "Чтобы что-нибудь придумать, надо что-нибудь узнать. А чтобы что-нибудь узнать, надо что-нибудь придумать", В шестом классе он изобретал ракеты и для того погружался в книги по баллистике, сочинял симфонии и для того изучал нотную грамоту. Любознательность душит воображение (зачем воображать, если знаешь?), она же дает ему пищу: воображение теснит любознательность (зачем знать, если можно придумать?), оно же заставляет ее работать. В свойствах воображения кроются все таланты, оно может быть художественным, техническим, музыкальным, пространственным. В ту сторону жизни и будем вести нашего ребенка, добиваясь одного: чтобы воображение было деятельным, чтобы оно работало.

А человек без воображения ужасен. Конечно, оно может быть добрым и злым, разрушительным и созидательным; но, как правило, человек с воображением больше расположен к людям, чем тот, кто лишен этого дара. Как я могу почувствовать боль другого человека? Ведь у меня ничего не болит. Но я могу вообразить чужую боль - и словно испытать ее. Лишь один грустный взгляд уловит человек, но его воображение, если оно живое, "в минуту дорисует остальное", и он переживает чужое страдание как свое, потому что страдание в воображении так же мучительно, как и реальное. Рождается то же самое чувство - это и называется точным словом "сочувствие". Человек не умом понимает, что другому плохо, а действительно страдает, потому что может вообразить, представить себе состояние другого. Человек без воображения на это физически или, лучше сказать, психически не способен.

Поэтому воспитатели так хлопочут о развитии детского воображения. Сказки, игры, рисование, лепка - все идет в ход, все необходимо, все дает свои фантастические плоды - способность фантазировать.

Говорят: "игра воображения", "работа воображения". Пусть у ребенка воображение побольше играет, тогда у взрослого оно будет работать.

Представим все сказанное на схеме:

ПОТРЕБНОСТИ

БЕЗОПАСНОСТЬ -- РАЗВИТИЕ

безопасность-Я -- природное

опасность-Мы -- орудийное

ПОТРЕБНОСТИ

ЛЮБОЗНАТЕЛЬНОСТЬ -- ВООБРАЖЕНИЕ

интерес к миру -- созидательное

интерес к человеку -- разрушительное

Каждое из этих свойств можно в свою очередь делить до бесконечности. Если атом неисчерпаем, то что же говорить о личности?

Но в общих чертах скажем, что в основе всех желаний ребенка, всех его отношений, всех его интересов лежит комплекс "потребности - дарования".

Воспитание, как видим, гораздо сложнее, чем проблемы "слушаться - не слушаться". Вместо того чтобы заботиться о нравственном здоровье ребенка - об удовлетворении его потребности в безопасности, о развитии его любознательности и воображения, то есть вместо того, чтобы влиять на желания ребенка до их рождения, мы, не думая об истоках и причинах, иногда воюем с результатами глубокой душевной работы, и, конечно же, эту войну проигрываем.

На счастье, природа предусмотрела наше бессилие перед желанием, родившимся от такой сложной комбинации причин, что ее и вправду не предусмотришь, - природа все это как бы учла, и поэтому существует механизм обработки человеческих желаний, шлифовки их и доводки до истинно человеческого уровня. После того как природа потрудилась, начинается собственный труд человека, душевный, умственный и духовный.

Душевный труд? Труд души? Душа? Мы на каждом шагу произносим это слово, оно в газетных заголовках, мы говорим о душевных людях и бездушных, но что душа?

Хорошо поэтам! Современный поэт может написать:

Душа - это сквозняк пространства

Меж мертвой и живой отчизн,

- и никто его, поэта, не попрекнет. А педагогу не то что "сквозняк пространства", само слово "душа" заказано - его нет в педагогических пособиях.

Что ж, вновь обратимся к Главному учебнику педагогики - к языку. Современный словарь частотности русского языка показывает, что слово "душа" и близкое ему - "сердце" (значение их примерно одно и то же) входят в число наиболее распространенных слов, это простые орудия нашей речи и нашего сознания - как же строить без них педагогику? Она получится бездушной, бессердечной.

Принято считать, что душа - весь психический, внутренний мир человека. Но, судя по языку, это не так. Пушкин постоянно разделяет понятия "ум" и "сердце". Мама Татьяны Лариной в свое время

...вздыхала по другом,

Который сердцем и умом

Ей нравился гораздо боле...

- а позже ее дочь будет пенять Онегину:

Как с вашим сердцем и умом

Быть чувства мелкого рабом?

Душа - не "я", не весь мой внутренний мир, существуют еще ум, память, способности - это другое. О душе говорят отстраненно, как о живом существе, отличном от меня: одно дело "мне больно", другое - "душа болит". Как "нога болит". Можно сказать: "я хочу", а можно - "душа моя хочет", "душа жаждет", "душа не принимает", "душа страдает", "душа радуется"...

Душа - что-то таинственное во мне: "куда-то рвется душа моя", "никак душа не успокоится", "как-то тяжело на душе", "словно камень на душе".

И что-то бездонное в своей таинственности: "в глубине души", "в дальних уголках совей души", "из самой глубины души"...

И что-то своевольное, собственной волей наделенное: душу нельзя поработить, принудить. Человека можно заставить делать что угодно, а душу его не приневолить.

И что-то искреннее, необманное, выражающее суть человека: от чистого сердца, сердечно... "Душевно вам предан", - говорили в старину. О хитром говорят иногда с одобрением: "Задним умом крепок", о двоедушном же - только с отвращением. Хитрить - непредосудительно, "кривить душой" - нельзя. Предполагается, что душа - это правда человека, непродажное, неподкупное. Продается сила, продаются плоды ума и таланта, но с презрением, со страхом говорят: душу продал...

Самое дорогое, таинственное, бездонное, своевольное, искреннее, непродажное - такими качествами наделена в нашем сознании душа человеческая, душа живая, "заветный клад и слез и счастья".

Что же она такое, если не вся психика и не ум?

Вслушаемся в ряд выражений: "всей душой желаю", "всей душой чувствую", "всей душой люблю", "всей душой надеюсь", "всей душой благодарю", "всей душой ненавижу", "всей душой страдаю", "всей душой радуюсь".

Но нельзя сказать: "всей душой думаю". В уме и в душе производится разная работа, ее и нужно разделять, чтобы учить детей и той и другой.

Дата добавления: 2015-03-31