Анализ и критика парадоксов индустриального общества Г. Маркузе

Современная западная цивилизация — «цивилизация, околдованная вещами», целью которой является максимальное удовлетворение постоянно растущих и меняющихся витальных потребностей. Представитель западной цивилизации мировоззренчески ориентирован на удовольствие, и, следовательно, она является цивилизацией гедонистической. Между тем, несомненно, что эта цивилизация зиждется на весьма глубоких метафизических и мировоззренческих основах.
Осмысление истории цивилизаций с социально-философской точки зрения и уяснение того, каково содержание западной цивилизации — является важной проблемой современной философии и социологии. Среди исследований, посвященных этой проблеме, немаловажное место занимают труды представителей Франкфуртской социально-философской школы.

Вместе с другими представителями Франкфуртской школы — М. Хоркхаймером, Т. Адорно, Э. Фроммом и другими — большой вклад, ставший впоследствии известным под названием «критической теории», в исследование протекающих в обществе процессов внес Герберт Маркузе.. Эта теория не только объясняла социальные процессы, но и инициировала критику существующего общества и поиск альтернативных путей его развития.

Свою оригинальную теорию Г. Маркузе пытался построить, основываясь на системах Гегеля, Хайдеггера, Фрейда и Маркса. Несомненно, гегельянство, Хайдеггер, психоаналитическая теория Фрейда и марксизм определенным образом повлияли на формирование теоретической концепции Г. Маркузе, однако его нельзя безоговорочно отнести к тому или иному из вышеуказанных течений. Более того, он даже расходится во взглядах с представителями Франкфуртской школы, к которой принадлежит сам.

Маркузе опирается на принцип историзма: рассматривая проблемы в историческом аспекте, он использует их для обоснования своей философско-антропологической системы и доходит до отрицания традиционной философии, поскольку, по его мнению, вместо того, чтобы заниматься исследованием действительного предмета философии — человека, философы рассуждали о боге, космосе, мироздании, природе материального и духовного. Проблема человека игнорировалась и, в лучшем случае, в предшествующих философских системах человек представал, по преимуществу, как гносеологический, этический или эстетический субъект; вопрос же подлинной человеческой сущности оказывался вне сферы исследования. Главная же тема социальной философии Г. Маркузе — проблема человека, и особенно подробно он рассматривает ее при критическом анализе индустриальной цивилизации Запада.

Поиски единения теории с практикой привели его к марксистской философии. Маркузе пытался сделать марксизм приемлемым для буржуазной идеологии и старался соединить марксизм с психоанализом Фрейда и экзистенциализмом Хайдеггера.

На социальную философию Маркузе, как и на Франкфуртскую школу в целом, большое влияние оказали также Ф. Ницше и М. Вебер. Веберовская концепция формального рационализма находится в прямой связи с «Диалектикой просвещения» М. Хоркхаймера и Т. Адорно, работой, которая считается самим большим достижением «критической теории». Она имеет программный характер для всего направления, так как в ней прослеживается социально-философская линия и дана развернутая критика западного общества.

По мнению Хоркхаймера и Адорно, управление, осуществляемое самим по себе нейтральным разумом под знаком власти — и есть причина возникновения фашизма, мировых войн и иных социальных катаклизмов, что, несомненно, указывает на кризис современного цивилизованного общества и его культуры.

Этот принцип довел до логического завершения Г. Маркузе в своей книге «Одномерный человек». Данное произведение является своего рода итогом развития «критической теории». В нем детально рассмотрены противоречия современного индустриального общества, вернее, Маркузе пытается нарисовать картину «развитого индустриального общества», в котором противоречия стерты, и общество, фактически, существует без оппозиции.

Маркузе исходит из принципа рациональности как наиболее характерного признака современной общественной жизни. Этот принцип, по его мнению, претерпел за последние десятилетия радикальные изменения, так что говорить о нем в наше время можно только учитывая его нынешнюю специфику.

Дело в том, что, по Маркузе, капиталистическое общество начала XX столетия и современное развитое индустриальное общество различаются не только по степени развития, но принципиальным образом: если раньше имелись все объективные основания говорить о противоречиях, то сейчас эти противоречия если не исчезли, то настолько видоизменились, что часто остаются незаметными для большинства людей. Произошла нейтрализация таких кризисных явлений капиталистического общества, какими являются эксплуатация и наемный труд. Эксплуатация, по его мнению, не исчезла, как и прочие пороки капитализма, хотя в современном индустриальном обществе они уже не играют присущей им прежде роли.

Иными словами, ничего не изменилось, кроме того, что, по выражению Маркузе, сейчас «рабы развитой индустриальной цивилизации являются сублимированными рабами, но они — рабы, так как рабство обусловлено»

Современная индустриальная цивилизация, считал Маркузе, добилась парадоксального эффекта: она усугубила рабство при полном отсутствии у раба осознания собственного рабства. Прогресс в области и науки техники, дошедший в наше время до фантастических вершин, решительно изменил существующее положение. Жизненный уровень возрос, и теперь уже капиталисту-предпринимателю нет никакой необходимости принуждать к рабскому труду угрозой голодной смерти. Он создает такие экономические условия, в которых рабочему не приходит в голову мысль об изменении социальной структуры, и ему остается только активнее включаться в «общество потребления».

Это, по мнению Маркузе, приводит к тому, что современным рабочим все больше движут мотивы не борьбы, но потребления. Рабство («существование в качестве инструмента, вещи») выступает в «сублимированном» виде: рабочий воспринимает его как единственную и свободную форму существования.

О революционной ситуации, считает Маркузе, не может быть и речи, поскольку единственной заботой трудящихся масс является совершенствование системы потребления. Все это, по выражению Маркузе, создает «паралич критицизма» и «общество без оппозиции» <...> Человек теряет присущее ему (как человеку) критическое измерение и сохраняет лишь измерение, отвечающее устремлениям его потребительского сознания.

Нейтрализуются и политические потенции человека. Человек, лишенный критического измерения, утрачивает вместе с ним и способность к какой-либо политической оппозиционности. Но как же быть, в таком случае, с существующими реально формами оппозиции в западном мире? Они, отвечает Маркузе, покоятся на иллюзорном фундаменте, так как сами их предпосылки в действительности не противоречат господствующей системе. «Общество потребления» интегрирует в себе любую политическую оппозицию, и таким образом последняя лишь внешне выглядит таковой, по существу же она в достаточной степени уживается с установленным порядком.

Из вышеизложенного вытекает безысходное следствие. Человек, утверждает Маркузе, находится в кульминационной точке отчуждения. Но парадоксальность положения в том, что, по мнению автора «Одномерного человека», эта отчужденность вошла в жизнь современного человека незаметно, и он не ощущает ее присутствия. Ему не с чем бороться, он не протестует, не ищет выхода; отчуждение вошло в его привычки, в тип поведения и мышления, стало как бы его второй натурой. Такого, если верить утверждениям Маркузе, еще не было: современный капитализм сделал отчуждение естественным состоянием человека.

Необходимо отметить, что картина современной культуры, как она рисуется воображению Маркузе, ни в чем не уступает социальной жизни по мрачности тонов и безысходности. Поскольку культура функционирует в пределах одномерного общества, то и сама она с необходимостью становится одномерной. Это выражается, прежде всего, в ее «массовости». Происходит, как говорит Маркузе, ликвидация двухмерной культуры, создававшейся человечеством на протяжении веков, но ликвидация не через отрицание культурных ценностей, а через их полное включение в установленный порядок, через их омассовление. <...>

Как же представляет Маркузе себе процесс отчуждения, имеющий место в этой сфере? Он рассматривает этот вопрос на примере художественного творчества. Художественное отчуждение (the artistic alienation), по его словам, представляет собой сознательный выход за рамки отчужденного существования и выступает в роли опосредованного отчуждения. Антибуржуазные элементы в буржуазной литературе и буржуазном искусстве, как он полагает, не обусловлены ни эстетическими соображениями, ни романтической ностальгией по былым временам. Правда, Маркузе согласен с тем, что традиционные для художественного отчуждения образы романтичны лишь в той мере, в какой они эстетически несовместимы с развивающимся обществом, и в этом он усматривает признак их подлинности — таковы, по его мнению, сюрреалистические произведения искусства 20-30-х годов). Но сейчас подлинные образы уже утрачены — они исчезли вместе со вторым измерением культуры. И здесь Маркузе также обнаруживает действие глобальной нейтрализации, присущей развитому индустриальному обществу в целом. Эти произведения искусства, считает он, не обесценены внешне; напротив, интерес к ним возрастает с каждым днем. Но в них самих уже обесценена их разрушительная сила, сила, направленная против того самого общества, которое ими наслаждается. Таким образом, отчужденные творения интеллектуальный культуры становятся такими же продуктами потребления, как и изделия культуры материальной, о чем свидетельствует их массовое производство.

<...>

Наряду с одномерной культурой Маркузе подвергает тщательному анализу и одномерное мышление. Философией, соответствующей структуре индустриального общества, он считает современный позитивизм со всеми его ответвлениях, в особенности же — философию лингвистического анализа. Последняя, как известно, претендует на исцеление мышления и языка от метафизических и спекулятивных «призраков». Маркузе критикует эти притязания: рассматривая лингвистические концепции Остина и Витгенштейна, он характеризует их как «академический садо-мазохизм, самоуничижение, самообличение интеллектуала, чья работа не нашла выхода в научных, технических или подобных достижениях». В итоге вся эта философия определяется им как интеллектуальное оправдание глобальной социальной структуры, устраняющей альтернативные способы мышления, противоречащие установленному порядку суждений. «В условиях тоталитарной эры, — резюмирует Маркузе, — терапевтическая задача философии является политической задачей; как только установленный порядок обыденного языка стремится сгуститься в тотально манипулируемый и идеологизированный мир. Ибо политика появляется в философии не как специальная дисциплина или объект анализа и не как специальная политическая философия, но как намерение ее понять и постигнуть неискаженную действительность. Если лингвистический анализ не содействует такому пониманию, если, вместо этого, он способствует замыканию мышления в круг искаженного мира обыденной речи, он оказывается полностью несущественным. И, в худшем случае, он есть бегство в неполемическое, нереальное, в то, что полемично лишь с академической точки зрения».

Обобщая свой критический анализ одномерности современного человека, Маркузе не может обойти вопрос о причинах существующего положения. Его ответ полностью совпадает с мнением большинства буржуазных философов: вина за столь грандиозные масштабы отчужденности современного человека лежит на науке Нового времени. Ссылаясь на книгу Э. Гуссерля о «кризисе европейских наук», автор «Одномерного человека» ищет корни современного индустриализма в галилеевской науке. Эта наука, утверждает Маркузе, давно уже перестала быть наукой в собственном смысле слова, т. е. чисто теоретическим исследованием вселенной, но взяла на себе универсальную роль в одномерном обществе: она проникла во все сферы — в политику и экономику, в духовную жизнь и мораль, в искусство и даже в быт. В конечном счете, ее стиль мышления детерминирует сейчас всю совокупность социальной жизни развитых индустриальных стран.

Завершив критику индустриального общества, Маркузе, казалось бы, ставит читателя в безысходное положение. «Одномерность» в его изображении выглядит почти непреодолимой силой. Но, оказывается, у автора есть один выход, и он делится им с читателем.

Маркузе выдвигает некий план, или, как он предпочитает выразится «проект» освобождения от одномерной рациональности. Суть этого проекта не в том, чтобы просто критиковать установленный порядок, а в том, чтобы внутри этого порядка сформулировать некий тип рациональности, который не вмещался бы в рамки существующей рациональности и, следовательно, подрывал бы ее изнутри. Дело в том, что, по мнению Маркузе, господствующая рациональность есть осуществление определенного исторического проекта. Для того, чтобы осуществить себя исторически, ей необходимо было вытеснить предыдущий тип рациональности. Таким образом, перед новой рациональностью стоит аналогичная задача. «Проект» Маркузе оказывается «трансцендентным проектом», имеющим свои собственные новые критерии рациональности. Эти критерии, в формулировке Маркузе, выглядят следующим образом:

«1) Трансцендентный проект должен быть в согласии с реальными возможностями, открытыми на достигнутом уровне материальной и интеллектуальной культуры.
2) Трансцендентный проект, вместо того чтобы фальсифицировать, установленную тотальность, должен демонстрировать свою собственную более высокую рациональность в трояком смысле, а именно:
а) он выдвигает перспективу сохранения и улучшения продуктивных достижений цивилизации;
в) он ограничивает установленную тотальность в самой ее структуре, основных тенденциях и отношениях;
с) его осуществление сулит больший шанс на мирное урегулированное существования, в рамках институций, которые сулят больший шанс на свободное развитие человеческих потребностей и способностей».

Уже одной приведенной выдержки вполне достаточно, чтобы убедиться в нереальности и утопичности маркузеанского «проекта». Он противоречив от начала и до конца. Нельзя сказать, что Маркузе не видел этих противоречий. Он их хорошо чувствует, но избавиться от них у него нет возможности. Видимо, это и побуждает его закончить свою книгу художественно эффектной сентенцией Вальтера Беньямина: «Только из-за людей, потерявших надежду, дана нам надежда».

Основным пафосом утопической концепции Маркузе является принцип новой реальности, которую призван построитьэстетический ethos, в которой научно-технические достижения и интеллектуальные возможности являются залогом создания нового свободного общества — общества, в котором техника преобразовывается в искусство, а искусство создает реальность: «эстетика может превратиться в производственную силу». Утопическую картину общества будущего, так же как и утопическую теорию революции, можно считать главным компонентом творчества Маркузе. Это логично, т. к. критическая теория общества подразумевает представление об иной картине будущего, пусть даже утопической, каковой новая реальность Маркузе и является.

Утопические концепции Маркузе неоднородны и требуют дальнейших исследований. Но, несмотря на свою очевидную утопичность, они интересны и в них содержится ряд важных гуманистических соображений, которые актуальны и в наши дни.

Дата добавления: 2015-04-24