КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Предыстория политико-психологических идей
ДРЕВНЯЯ ГРЕЦИЯ В Элладе, разумеется, практика была важнее науки. Но именно в Древней Греции, ко-гда политиков, в сегодняшнем смысле, заменяли ораторы (ораторское искусство было обяза-тельным и решающим компонентом деятельности политика), один из великих мастеров красноречия Демосфен стал, быть может, первым исследователем механизмов политическо-го воздействия на массы: на их разум и эмоции. Демосфен, как известно, сам вошел в поли-тику через практику. Известно, что он был косноязычен от рождения, и чтобы научиться ораторскому искусству, часами тренировался, набив рот камушками, у берега моря, стремясь перекричать шум морского прибоя. Так он сформировал громоподобный голос и, используя время тренировок для специальных размышлений, открыл некоторые особенности разных массовых аудиторий, перед которыми приходилось выступать. В частности, Демосфен различал два типа масс. С одной стороны, это были массы, «податливые эмоциям». С ними, считал он, необходимо использовать механизмы психоло-гического заражения для того, чтобы вызвать у этих людей эффект подражания выступающему перед ними политику, так как такие массы, как правило, некритически воспринимает то, что говорит оратор. В качестве примера таких «податливых масс» Демосфен приводил восточные, говоря сегодняшним языком, «тоталитарные» народы, привыкшие к благоговению перед «харизматическими вождями». С другой стороны, — массы, «податливые разуму». С ними, считал Демосфен, полити-ку необходимо принципиально по другому строить общение. В частности, политик обязан использовать в общении с ними механизмы логической аргументации для того, чтобы пробудить присущую им способность к самостоятельному размышлению и направить его в нужном оратору (то есть, политику) направлении. Из политической практики Древней Греции в рассмотрении политико-психологической природы человека, в целом, в обобщенном виде можно выделить две традиции. С одной сто-роны, выделяется традиция «демократическая», предполагавшая равенство возможностей главных «политических участников», то есть, реальных субъектов политического процесса. С другой стороны, отчетливо существовала традиция «аристократическая» (элитарная), от-крыто подчеркивавшая превосходство тех или иных, вполне определенных типов людей, и их роли в политическом процессе. Так, например, «аристократическая» политическая традиция достаточно откровенно была выражена уже во взглядах школы Платона. Этот греческий мыслитель считал, в част-ности, что идеальный тип властителя — это «философ на троне». Согласно его взглядам, по-лучалось, что далеко не все, а лишь некоторые люди могут быть «подлинными правителя-ми». Другие же люди (но тоже далеко не все), могут быть, скажем, «воинами». Большинство же населения вообще не способно к политической жизни. Вот такая сословно-иерархическая «Республика» получалась у Платона, в которой высший, собственно «полити-ческий», то есть рационально-логический, интеллектуальный элемент «души» (сознания) преобладал только у представителей правящих классов. Аристотель был одним из первых мыслителей, который попытался подойти к анализу проблемы власти и подчинения — на примере понимания природы массовых беспорядков и мятежей, направленных на свержение властей. Он связывал «настроения лиц, поднимающих восстание» (т. е. их психологическое состояние) с «политическими смутами и междоусоб-ными войнами». Анализируя массовые выступления против властей, он писал: «Во-первых, нужно знать настроение лиц, поднимающих восстание, во-вторых, — цель, к которой они при этом стремятся, и, в-третьих, чем собственно начинаются политические смуты и междо-усобные распри». Таким образом, для понимания реальной политики уже во времена Аристотеля требо-валось анализировать изменения в массовой психологии, в частности, динамику перехода от послушного состояния — к бунтарскому. Аристотель привнес многое в развитие различных наук, в том числе и политической психологии. Только сейчас, возвращаясь к нему на основе политических реалий современ-ной жизни, мы вновь задумываемся, например, над политико-психологическим содержанием описанных им основных форм правления: тиранией, аристократией, олигархией, охлократи-ей и демократией. ДРЕВНИЙ РИМ Если древнегреческие мыслители, все-таки, лишь эпизодически фиксировали те или иные политико-психологические феномены, то в Древнем Риме появились уже значительно более развернутые исследования Плутарха и Светония в области политической психологии лидеров и самого феномена лидерства. По сути, это было началом того, что при дальнейшем развитии политический психологии, уже в XX веке стало называться методом психобиогра-фий. Большая часть речи оратора, согласно Цицерону, должна быть направлена на то, чтобы изменить настроение слушающих и всеми способами их увлечь за собой. Речь оратора-политика, считал он, должна быть особенно напряженной и страстной. Причем политическая речь, которой такой оратор стремится возбудить других, по природе своей может и должна возбуждать его самого даже больше, чем любого из слушателей — предупреждал Цицерон. Общий вывод: политики Древнего Рима достаточно далеко продвинулись по части прикладной политической психологии — особенно, в сфере ораторского искусства. Еще бо-лее важно, что авторы того времени начали разрабатывать теоретические и методические (метод психобиографий) основы политической психологии. ^ ЭПОХА ВОЗРОЖДЕНИЯ Великий труд первого в истории полноправного политолога и политического психоло-га Н. Макиавелли «Государь» является одним из самых замечательных образцов политико-психологического анализа проблем политического лидерства и, одновременно, эффективным до сих пор руководством по политическому искусству управления людьми. Среди всего про-чего, в этой работе прекрасно описаны и раскрыты закулисные психологические механизмы политического поведения монарха («тирана»), использование которых, по мнению автора, не просто оправдано, но даже часто необходимо в кризисные времена. В целом, относительно природы людей Н. Макиавелли был невысокого мнения: «О людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива». Люди, считал Н. Макиавелли, по природе своей иррациональны и эгоистичны, и потому для достижения целей их, то есть, общественного, благополучия не может быть и речи о выборе средств: цель оправдывает любые средства. Н. Макиавелли был верным сыном своей эпохи и достойным учеником от-цов-иезуитов. «Цель оправдывает средства» — этот известный девиз основателя ордена ие-зуитов Игнация Лойолы стал общепризнанным для политиков той эпохи. Н. Макиавелли так развивал этот принцип: «Из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса — волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков». Однако, при всем иезуитском цинизме своих наставлений, Н. Макиавелли не забывал и о простых людях — подданных государя: «Государь должен следить за тем, чтобы не совер-шить ничего, что могло бы вызвать ненависть или презрение подданных. Если в этом он преуспеет, то свое дело он сделал, и прочие его пороки не представят для него никакой опас-ности». Макиавеллевские образы «льва» и «лисицы» не просто стали нарицательными в прак-тической и теоретической политической психологии. Эти живые и крайне образные понятия не потеряли актуальности до сих пор. Они широко используются и в практической политике, и в имиджелогии — выстраивании выгодного образа политика. Кроме, так сказать, «стандартных» вопросов, связанных с человеческой природой, пси-хологией и, соответственно, с политическим поведением определенных типов людей, Н. Ма-киавелли касался и более сложных вопросов массовой психологии в политике, рассматривая «острые социальные схватки» в кризисном обществе. Более сложными эти вопросы надо признать хотя бы потому, что во времена Н. Макиавелли, как и его предшественников, еще не было «масс» в современном смысле слова. Плотность расселения людей была такова, что любая «масса» редко превосходила несколько десятков, максимум, сотен человек. Тем не менее, к примеру, он совершенно прозорливо писал: «Глубокая и вполне естественная враж-да,...порожденная стремлением одних властвовать и нежеланием других подчиняться, есть основная причина всех неурядиц, происходивших в государстве». И объяснял: «Ибо в этом различии умонастроений находят себе пищу все другие обстоятельства, вызывающие смуты в республиках». Иными словами, Н. Макиавелли противопоставлял кризисное общество (в котором од-ни стремятся властвовать, а другие не желают подчиняться — обратим внимание, как это по-хоже на ленинские признаки революционной ситуации, когда «верхи» не могут (хотя, безус-ловно, тоже стремятся), а «низы» не хотят) — обществу стабильному (в котором одни власт-вуют, а другие подчиняются), и искал корни их различий в разных психологических состояниях значительных масс людей, образующих общество. По его мнению, сам историче-ский процесс, включая смену форм государственности, обычно и происходит под влиянием «непреложных жизненных обстоятельств», под воздействием «непреложного хода вещей», в котором прежде всего и проявляются действия людей, в частности, «охваченных определен-ными настроениями». Обратим внимание, насколько анти фаталистична позиция Н. Ма-киавелли на фоне своей эпохи, насколько она, если можно так выразиться, «гуманистична» — разумеется, в политико-психологическом смысле. Отделив реальную политику от морали и религии, один из родоначальников всех политических наук первым начал исследовать соб-ственно политические процессы и, естественно, не смог миновать политическую психологию. Однако, разумеется, вследствие недостаточного развития общего уровня общественных наук того времени, даже такой гений как Н. Макиавелли смог только описать отдельные внешние стороны некоторого ряда политико-психологических явлений, до конца не объяс-нив действие их внутренних механизмов. Однако уже то, что он сделал, было для своего времени гениальным прорывом в политической науке. «Государь» Н. Макиавелли не просто актуален поныне — он является настольной кни-гой для целого ряда политиков (особенно, из числа начинающих). Хотя надо иметь в виду и другое. По своей сути, макиавеллевский «Государь» был и остается руководством по совер-шенно реальному, конкретному и практическому политико-психологическому порабощению людей. И совершенно не случайно термин «макиавеллизм» до сих пор используется для обо-значения всего самого хитрого, двуличного и неискреннего, что есть или хотя бы может быть в реальной политике. Он обозначает способ политической деятельности, не пренебре-гающий никакими средствами ради достижения поставленной политиком перед собой цели — обычно, цели властвования над людьми. ^ ЭПОХА ПРОСВЕЩЕНИЯ Эпоха Просвещения, как следует из самого ее называния, отличалась расцветом наук. Соответственно, и политико-психологическая природа человека оказалась, по сути дела, в самом центре внимания большинства обществоведов. Это касалось не только политической психологии отдельных индивидов, пусть даже лидеров, но и определенных социально-политических общностей — прежде всего, национально-этнических. Как отмечал, например, особенно увлекавшийся этими вопросами Дж. Вико: «Нации проходят... через три вида при-роды, из которых вытекают три вида нравов, три вида естественного права народов, а соот-ветственно этим трем видам права устанавливаются три вида гражданского состояния, т.е. государств». Иными словами, говоря современным языком, государство соответствует природе управляемых граждан, и нельзя изучать политику в отрыве от их психологии. Относительно же самой человеческой природы Вико писал, что она «разумная, умеренная, благосклонная и рассудочная... и признает в качестве законов совесть, разум и долг». Т. Гоббс же, напротив, был не столь гуманного мнения о себе подобных. К примеру, он считал, что человек — это животное с животными страстями и страхами: «Основная страсть человека — стремление к власти ради достижения основных удовольствий». Главный кон-фликт человеческой природы, по Т. Гоббсу, это конфликт между естественным для человека стремлением к тщеславию и его же природным страхом. Согласно взглядам философа-гуманиста Дж.Локка, напротив, человек по природе своей есть существо свободное, независимое и разумное. Именно поэтому любой человек, в принципе, «равен великим и неподвластен никому», так как подчиняется «только законам природы и в состоянии построить справедливое общество». Справедливое общество, соглас-но Дж. Локку, можно построить на основе некоего особого «общественного договора», за-ключаемого между представителями разных человеческих общностей. «Общественный до-говор», по Локку, и есть своего рода отражение разумного ответа человечества не необходи-мость. Напомним, что теория «общественного договора», пользовавшаяся популярностью в то время, так и не нашла подтверждения в реальной жизни. Фактически, только в XX веке она в некотором роде обогатилась реальным практическим политическим подтверждением — в частности, такого рода подтверждением можно считать «Пакт Монклоа», заключенный в Испании, в знаменитом дворце Монклоа, между представителями разных политических сил после смерти каудильо Франко, Этот пакт определил нормы социально-политической жизни и перспективы развития общества в кризисной ситуации смены политического режи-ма, и действует до сих пор. Данный пример, среди прочего, служит неплохой иллюстрацией прогностической роли политической психологии. В отличие от Т. Гоббса, еще более оптимистический взгляд на природу человека был присущ такому авторитету эпохи Просвещения, как Ж.-Ж. Руссо. Он считал, что практиче-ски все люди, в большей или меньшей степени, обладают «внутренним принципом справед-ливости и добродетели». Такое же психологическое качество, как «совесть является основ-ным божественным инстинктом человека». Как отмечал Руссо, «люди рождаются свобод-ными, но везде в цепях». То есть, развивал он эту мысль, люди рождаются в цепях коррумпированного общества, но по самой своей природе стремятся к свободе. «Как только человек становится социальным и (следовательно) рабом, он превращается в слабое, робкое и раболепное существо», хотя «в потенциале естественного человека имелись общественные добродетели». Еще один известный мыслитель эпохи, Ш.Л. Монтескье, анализируя развитие полити-ческих институтов и процессов в «смутное» время, пришел к пониманию важнейшей роли массовой психологии и ее влияния на политические процессы. В отличие от большинства своих предшественников, он попытался уже не только дать описание различных явлений массовой политико-психологической природы, но и указывал на наличие за ними тех или иных достаточно конкретных психологических причин. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ XIX ВЕКА Начиная с периода Великой Французской революции, в силу ее гигантских масштабов и огромного количества вовлеченных в нее людей с их политическими действиями, полити-ческая психология уже просто никак не могла ускользать от специального внимания иссле-дователей и быть всего лишь отдельным аспектом неких более общих описаний. Именно в этот период она начинает становиться самостоятельной наукой, хотя пока еще не обладаю-щей соответствующим статусом. Соответственно, именно от этого времени ведут многие ав-торы отсчет реальной истории данной науки, несмотря на то, что формализация ее статуса произошла только во второй половине XX века. Великая Французская революция и последовавшие за ней события (в частности, про-мышленная революция) привлекли внимание к двум огромным пластам политико-психологических проблем. С одной стороны, буквально-таки вырвавшаяся наружу психоло-гия масс особенно заинтересовала обществоведов. С другой стороны, предметом не меньше-го интереса стала психология политических режимов. Многие исследователи обращались в своих произведениях к вопросам массовой психо-логии, однако, с профессионально-психологической точки зрения, феномен «массы» и, в ча-стности, поведение толпы были изучены лишь в конце XIX века. Это понятно: требовалось время для научного осмысления исторического опыта и гигантских исторических потрясе-ний. Эти исследования были связаны с тремя теперь уже классическими именами Г. Тарда, Ш. Сигеле и Г. Лебона. Г. Тард изучал толпу как «нечто одушевленное (звериное)» и приписывал ей такие особенные черты, как «чрезмерная нетерпимость,...ощущение своего всемогущества и взаи-мовозбудимость» людей, находящихся в толпе. Он различал два основных встречающихся в политике типа толпы: а) толпа «внимательная и ожидающая», и б) толпа «действующая и выражающая определенные требования». Несколько преувеличивая, в соответствии с по-пулярными тогда психологическими теориями, роль «массовых инстинктов», Г. Тард как бы демонизировал толпу и, прежде всего, через эти ее «зверино-демонические» свойства, опре-деляющие массовое поведение, пытался понять роль психологии в политике вообще. Говоря современным языком, это была откровенно редукционистская позиция сведения сложного к слишком простому. Вот почему имя Г. Тарда хотя и упоминается обычно среди «отцов-основателей» политической психологии, но конкретные рефераты его работ и изложения его взглядов и позиций становятся с течением времени все короче. Примерно та же судьба ждала в науке и Ш. Сигеле. Это парадоксально, но его имя из-вестно практически всем социальным и политическим психологам, однако, конкретные его работы, фактически, неизвестны никому. Он же, между прочим, отличался крайне любопыт-ными взглядами. Так, среди прочего, Ш. Си-геле считал, что «интеллектуальная вульгар-ность и нравственная посредственность массы могут трансформироваться в мысли и чувст-ва». Он утверждал, что в толпе все политико-психологические процессы подчинены в пер-вую очередь «влиянию количества людей, которое будоражит страсти и заставляет индивида подражать своему соседу». Он знали совершенно конкретные вещи — что, например, если «оратор попытается успокоить толпу, результат будет противоположным — те, кто удалены, не услышат слов, они увидят только жесты, а крик, жест, действие не могут быть интерпре-тированы правильно». Следовательно, рационально и целенаправленно контролировать поведение толпы невозможно, делал вывод III. Сигеле. В политике, заключал он, «с ней прихо-дится просто мириться». Анализируя политико-психологическую природу социализма, Г. Лебон объяснял его эмоциональную заразительность тем, что социализм представляет собой особую разновид-ность вероучения. Любое вероучение имеет своих «апостолов» — соответственно, Г. Лебон рисует и обобщенные политико-психологические портреты социалистических вождей. Из таких «вождей», в случае прихода социалистов к власти, образуются новые правящие касты, прикрывающиеся понятием «демократии». Г. Лебон жестко анализирует природу и следст-вия демократии. «На самом же деле демократический режим создает социальные неравенст-ва в большей степени, чем какой либо другой... Демократические учреждения особенно вы-годны для избранников всякого рода, и вот почему эти последние должны защищать эти уч-реждения, предпочитая их всякому другому режиму....демократия создает касты точно так же, как и аристократия. Единственная разница состоит в том, что в демократии эти касты не представляются замкнутыми. Каждый может туда войти или думать, что он может войти,...демократические учреждения благоприятны лишь для групп избранников, которым остается лишь поздравить себя с тем, что эти учреждения с такою легкостью все забирают в свои руки». Так описывает Г. Лебон естественную мотивацию политического поведения, если говорить современным языком, «депутатов всех уровней». Еще раз подчеркнем: Г. Лебон представил первый и практически единственный опыт политико-психологического анализа таких феноменов, как политический режим, способ ор-ганизации политической жизни, и даже избирательное право. «Грустный пример показывает, какая судьба ожидает демократию у народов безвольных, безнравственных и неэнергичных. Самоуправство, нетерпимость, презрение к законности, невежество в практических вопро-сах, закоренелый вкус к грабежу тогда быстро развиваются. Затем вскоре наступает и анар-хия, за которой неизбежно следует диктатура»
39. "Государь" Макиавелли и его роль в политической психологии нового времени
См. эпоху Возрождение в предыдущем вопросе
40. Политическая психология масс и политических режимов; ее разработка в 19 веке
СМ. 39 вопрос - политическая психология 19 века +
Уже упомянутый Г. Лебон считал, что «с психологической точки зрения толпа форми-рует единый организм, который оказывается под влиянием закона ментального единства толпы; чувства и мысли составляющих толпу людей ориентированы в одном и том же на-правлении». Г. Лебон выделил отличительные признаки личности, включенной в толпу. Подробнее мы их рассмотрим в последующих главах. Пока же приведем лишь основной вы-вод Г. Лебона: «Таким образом, как составная часть толпы, человек опускается на несколько ступеней вниз по шкале цивилизации». Наиболее очевидно, считал Г. Лебон, это проявля-ется в политике, особенно в той политике, которая требует «коллективных действий», то есть предпочитает не отдельную личность, а «массового человека» — человека в толпе. В качестве примера Лебон обрушивался на «демократию» и, особенно, на социализм как на политический строй и течение политической мысли. Г. Лебон не полюбил социализм. Не любил он и толпу, политическими услугами кото-рой как раз и предпочитали пользоваться социалисты. Он откровенно стоял на позициях той элиты, которую мечтали свергнуть социалисты. Однако это совсем не мешало ему быть про-зорливым и достаточно объективным (особенно это ясно теперь, задним числом, после краха социалистического эксперимента в мировом масштабе) исследователем. Он писал почти предельно жестко: «Ненависть и зависть в низших слоях, безучастие, крайний эгоизм и исключительный культ богатства в правящих слоях, пессимизм мыслите-лей — таковы современные настроения. Общество должно быть очень твердым, чтобы про-тивостоять таким причинам разрушения», которое, естественно, готовят социалисты. И Г. Лебон точно знает, как это происходит именно с политико-психологической точки зрения: «Мы знаем, каково было в момент французской революции состояние умов...: трогательный гуманитаризм, который, начав идиллией и речами философов, кончил гильотиной. Это самое настроение, с виду столь безобидное, в действительности столь опасное, вскоре привело к расслаблению правящих классов.... Народу оставалось лишь следовать по указанному ему социалистами пути». Согласно Г. Лебону, такая иррациональная заразительность социалистических идей, представляющих собой скорее «умственное настроение», чем ясную и логичную теорию, может увлечь массы на восстание против прежнего строя, однако не способна удержать их своей конструктивно-созидательной силой. Отсюда следует базовый парадокс социализма, который не миновал в свое время и СССР. Восстание толпы — это во многом именно взрыв эмоций и настроений, носящих недолговечный характер, считал Г. Лебон. И был абсолютно прав. Активный участник февральской революции 1917 г. в Петрограде С.Д. Мстиславский описывал: «Создавшееся на заседании Совета настроение не рассеялось и тогда, когда депу-таты, окончательно утвердив резолюцию, толпою влились в заполнившую Екатерининский зал ожидавшую массу. В этот вечер Таврический дворец был переполнен в той же мере, как и в первый день восстания. Тем резче бросалось в глаза огромное различие настроений «то-гда» и «теперь». Такие порывы, которые приводят к восстаниям толпы, иссякают по мере осуществле-ния деструктивных действий, и тогда верх начинает брать консервативно-охранительная сущность массовой психологии. Любой разрушительный, ниспровергающий порыв рано или поздно оборачивается тягой к реставрации хотя бы части того, что было недавно разрушено. Л.Д. Троцкий подтвердил правоту Г. Лебона. В 1926 г. он писал в дневнике: «Было бы не-правильным игнорировать тот факт, что пролетариат сейчас гораздо менее восприимчив к револ. перспективам и широким обобщениям, чем во время октябрьского переворота, и в первые годы после него. Рев. партия не может пассивно равняться ко всякой смене массовых настроений. Но она не может также и игнорировать перемену, поскольку эта последняя вы-звана причинами глубокого исторического порядка». Уточним оценку политика и полити-ко-психологического порядка.
Дата добавления: 2015-04-24; Просмотров: 849; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |