Йозеф Шумпетер. 29 страница

решен примерно так, как предлагалось выше, когда речь шла о "зрелой"

социализации. При нынешних налоговых ставках на доходы и наследство компенсация

не станет серьезной проблемой.

Первое. Бесспорно, созрела для социализации английская бан­ковская система.

Английский банк мало чем отличается от казна­чейства, и в действительности у

него меньше независимости, чем должно было бы быть у такого финансового органа в

хорошо орга­низованном социалистическом обществе. В коммерческих банковских

структурах концентрация и бюрократизация, видимо, достигли необходимого уровня.

Крупные банковские концерны можно было бы обязать поглотить все оставшиеся

независимые банки, а затем они вместе с Английским банком образовали бы

Национальную банковскую администрацию, которая включила бы в себя так­же

сберегательные банки, строительные общества и т.п. Все эти преобразования никак

не затронули бы непосредственно интересы клиентов, и последние узнали бы о том,

что произошло, только из газет. Выигрыш от рационализации всех связей в сфере

банковских услуг может быть весьма значительным. Другим ценным, с точки зрения

социалистов, следствием, явится усиление государственного влияния в

ненационализированных секторах экономики.

Второе. Страховой бизнес давно уже является кандидатом на национализацию, и к

настоящему времени он в значительной ме­ре механизирован. Может оказаться вполне

реальным делом объединение его хотя бы с некоторыми видами социального

страхова­ния; издержки по продаже страховых полисов могли бы быть за­метно

снижены, и социалисты могли бы поздравить себя, поскольку государство, установив

контроль над фондами страховых компа­ний, получило бы дополнительный инструмент

власти.

Третье. Мало найдется людей, которые видели бы серьезные проблемы в социализации

железнодорожного и даже автогрузового транспорта. Внутристрановые перевозки -

это наиболее явный пример экономической деятельности, которой может успешно

уп­равлять государство.

Четвертое. Национализация горнодобывающей промышлен­ности, в особенности добычи

угля и производства продуктов его пе­реработки, включая бензол, а также продажи

угля и его производ­ных, может сразу же повысить экономическую эффективность

этих отраслей и в случае удовлетворительного решения проблемы оплаты и условий

труда рабочих обеспечить успешное развитие производства. С точки зрения

технологии и коммерции тут все яс­но. Впрочем, не менее очевидно и то, что в

химической промыш­ленности, где частному предпринимательству принадлежит

активная роль, национализация вряд ли имела бы подобный успех.

Пятое. Национализация производства, передачи и распределения электроэнергии в

значительной мере уже осуществлена. Оста­ется добавить, что электротехническая

промышленность - это ти­пичный пример отрасли, успешно демонстрирующей

возможности частного предпринимательства и позволяющей убедиться, сколь

бессмысленно с точки зрения интересов экономики как вы­ступать за всеобщую

социализацию, так и вообще отвергать любые шаги в этом направлении. Но на

примере производства энергии отчетливо видны и сложности получения прибыли в

социализированной отрасли. Ведь прибыльность по-прежнему останется суще­ственным

условием успешного развития, если государственный сектор включит в себя столь

значительную часть экономики, и в то же время за государством сохранятся все его

нынешние функции.

Шестое. Социализация черной металлургии, думается, более проблематична

сравнительно с теми отраслями, о которых шла речь выше. Однако эта отрасль,

бесспорно, уже "перебесилась", и ею можно управлять. Разумеется, это управление

должно охватить и мощные исследовательские подразделения. Координация при­несет

определенные плоды, и вряд ли возникнет реальная угроза потерь из-за ослабления

стимулов предпринимательства.

Седьмое. Как представляется, управление строительством и производством

строительных материалов (за исключением, пожа­луй, того, что относится к области

архитектуры) может успешно осуществляться соответствующими правительственными

органа­ми. Уже сегодня настолько значительная часть этой сферы так или иначе

регулируется, субсидируется и контролируется, что выигрыш в эффективности в

связи с социализацией, возможно, с лих­вой перекроет потенциальные потери.

Программа национализации не обязательно должна ограничи­ваться указанными

отраслями. Однако любой выход за эти пределы (речь может идти, к примеру, о

производстве вооружений или ключевых отраслях промышленности, киноиндустрии,

кораблестроении, торговле продовольствием) должен быть обоснован особыми, по

большей части неэкономическими причинами. В любом случае национализация может на

достаточно длительный период времени ограничиться перечисленными выше отраслями.

Этого хватит для того, чтобы каждый социалист, имеющий чувство ответственность,

испытывал удовлетворение от проделанной ра­боты и пошел на диктуемые

соображениями рациональности ус­тупки в отношении других сфер экономики, не

вошедших в национализированный сектор. Если национализация распространилась бы и

на землю - при условии, что эта мера Не затронула бы статус фермера, - т.е.

государству было бы передано все, что относилось к земельной ренте и арендным

платежам, то у меня как экономиста это также не вызвало бы возражений [Здесь не

место говорить о личных предпочтениях. Однако я хотел бы пояснить, что это

замечание является данью профессиональному долгу и вовсе не свидетельствует о

моем одобрении такого варианта. Напротив, будь я англичанином, я бы всеми

возможными способами противился ему.].

Конечно, идущая сейчас война внесет изменения в социальный, политический и

экономический контекст обсуждаемой нами проблемы. То, что прежде было

невозможным, станет достижи­мым, и наоборот. Я посвящу этому вопросу несколько

страниц в конце книги. Но мне представляется важным ради ясности политической

концепции рассмотреть эту проблему независимо от последствий войны. Иначе суть

дела не сможет быть должным обра­зом понята. Поэтому я и оставил эту главу в том

виде, как она была написана летом 1938 г., не изменив ни ее форму, ни

содержание.

Йозеф Шумпетер. "Капитализм, социализм и демократия" Часть четвертая. Cоциализм

и демократия - Глава двадцатая. Постановка проблемы

1. Диктатура пролетариата

Нет ничего более обманчивого, чем очевидное. События последних 20-25 лет научили

нас видеть проблему, сформулирован­ную в заголовке этой части книги. Примерно до

1916 г. подавляющему большинству людей взаимосвязь между социализмом и

демократией казалась совершенно бесспорной, в особенности официальным

представителям социалистической ортодоксии. В это время вряд ли кому-нибудь

пришло бы в голову оспаривать притяза­ния социалистов на членство в

демократическом клубе. Сами социалисты, за исключением некоторых синдикалистских

групп, неоднократно заявляли о своей приверженности демократии, провозглашали

себя исключительными хранителями истинной демокра­тической идеи, которую ни в

коей мере не следует смешивать с буржуазной фальсификацией этого понятия.

Тем самым социалисты не просто пытались усилить притяга­тельность своего учения

с помощью апелляции к демократическим ценностям, совершенно естественным для них

было пойти дальше и предложить теорию, согласно которой социализм и демократия

неразрывно связаны друг с другом. В соответствии с этой теорией частный контроль

над средствами производства лежит в основе как капиталистической эксплуатации

труда, так и классового господства в политической сфере. Политическая власть

класса капиталистов оказывается таким образом лишь особой формой их

экономической власти. Выводы из этой теории сводятся к следующим положениям: с

одной стороны, не может быть демократии, покуда существует власть капитала (в

условиях буржуазного общества политическая демократия неизбежно становится

ширмой, прикрывающей эти реальные экономические отношения), и, с другой стороны,

ликвидация этой власти положит в то же самое время конец "эксплуатации человека

человеком" и приведет "к правлению народа", реальному народовластию.

Этот аргумент, конечно же, является чисто марксистским по своей сути. Фактически

он лишь логически следует из определений, закрепленных за всеми этими понятиями

в марксистской схе­ме, а то и просто повторяет их. Именно поэтому (из-за

неразрывной связи с марксистской схемой) этот тезис неизбежно постигнет судьба

доктрины об "эксплуатации человека человеком" [Тот факт, что власть отдельного

индивида или группы лиц не может быть определена исключительно в экономических

терминах, как это делает марксистская теория классов, является еще более веским

доводом против этого аргумента.].

Ниже будет представлено то, что представляется мне более обоснованным анализом

отношений между социалистическими группами и демократическим кредо. Мы также

хотели бы полу­чить более реалистичную теорию взаимоотношений между собственно

социализмом и демократией, т.е. таких отношений, которые, независимо от чьих бы

то ни было желаний и лозунгов момента, складываются между социалистическим

строем, как мы его определили, и modus operandi [способом действия - лат.]

демократического правления. А для того чтобы решить эту проблему, мы долж­ны

прежде всего исследовать, в чем же состоит сущность демокра­тии. Однако

предварительно необходимо разъяснить еще один момент.

В принципе социализм как таковой не противоречит идеалу ис­тинной демократии.

Беда заключается в том, что социалисты дале­ко не всегда разборчивы в средствах,

какими они пытаются прове­сти этот идеал в жизнь. Слова "революция" и

"диктатура" смотрят на нас с обложек священных для них текстов, а многие из

современных социалистов открыто демонстрируют, что у них нет возражений против

того, чтобы взломать ворота в социалистический рай с помощью насилия и террора,

которые должны дополнить более демократичные способы перехода в новое

качественное состояние общества. Собственная позиция Маркса по этой проблеме

может быть интерпретирована самыми разными способами, в том числе и таким,

который полностью обеляет его (восстанавливает его авторитет) в глазах

последовательных демократов. В первой ча­сти было продемонстрировано, как могут

быть согласованы и примирены его воззрения на эволюцию общества и социальную

революцию. Революция в его понимании означает не попытку меньшинства навязать

свою волю непокорному народу, а не что иное, как устранение препятствий, стоящих

на пути его свободного волеизъявления путем разрушения социальных институтов,

контролируемых группами людей, заинтересованными в их консервации. Диктатура

пролетариата получает схожее истолкование. В подтверждение я могу снова

сослаться на соответствующие пассажи из "Коммунистического манифеста", где Маркс

говорит о постепен­ном лишении буржуазии ее собственности и об исчезновении "в

процессе развития" классовых различий, фразы, хотя и не исключающие возможности

применения силы, но, по-видимому, указывающие в сторону процедуры, которая

вполне могла бы соответствовать традиционному пониманию демократии [В гл. XXV я

еще вернусь к вопросу о том, как проблема демократии понималась лично Марксом.].

Однако при всем при том основания для подобного неортодок­сального истолкования

марксистского учения, которое чуть ли не целиком сводит концепции социальной

революции и диктатуры пролетариата только к неизбежным издержкам агитационной

ра­боты, призванной разжечь воображение масс, не слишком убедительны. Многие

социалисты, являвшиеся или во всяком случае провозглашавшие себя учениками

Маркса, придерживались иного мнения. Принимая во внимание высказывания на этот

счет при­знанных авторитетов в данной области, которым по должности следовало бы

знать Закон лучше, чем мне, и исходя из впечатления, основанного на внимательном

прочтении томов "Neue Zeit", я должен отметить, что при всей неоднозначности

истолкования марксистского теоретического наследия, если бы Марксу при­шлось

выбирать между социализмом и демократией, он, вероятно, предпочел бы первый и

поставил бы социализм выше формального следования демократической процедуре.

В этом случае он, несомненно, провозгласил бы, как много раз делалось и после

него, что он нисколько не отходит от реальной демократии, ибо для того, чтобы

дать ей жизнь, необходимо прежде всего устранить ядовитые испарения капитализма,

которые душат ее в зародыше. Для приверженца демократии важность следования

демократической процедуре, очевидно, возрастает пропорционально важности

предмета рассмотрения. Отсюда вытекает, что следование демократической процедуре

должно быть наиболее ревностным как раз в момент фундаментальной социальной

реконструкции общества. Если кто-то готов проигнорировать это требование и

воспользоваться хотя бы отчасти недемократичными средствами для претворения в

жизнь формально объявленного демократическим решения, то в конце концов

окажется, что этот человек ставит какие-то другое вещи выше ценностей

демократии. Последовательный демократ будет рассматривать любую попытку

социальной реконструкции, связанную с нарушением демократических процедур, как

порочную в своей основе, как бы ни казалась она ему привлекательной со всех

других точек зрения. Попытка навязать народу нечто, пусть даже и

представляющееся кому-то весьма привлекательным, но не желаемое самими людьми, -

даже в том случае, если ожидается, что это новшество со временем придется им по

вкусу и принесет результаты, которые они смогут но достоинству оценить, -

является отличительным признаком антидемократических убеждений. Дело казуистов

рассуждать о том, можно ли сделать исключение для антидемократических действий,

соверша­емых с единственной целью установления истинной демократии, если при

определенных обстоятельствах ее можно будет обеспечить только таким способом.

Даже в том случае, если это действи­тельно так, подобная постановка вопроса не

имеет никакого отношения к социализму, который, как мы видели, вполне достижим и

демократическим путем, если можно ожидать, что он будет прак­тически эффективен.

В любом случае очевидно, что всякие рассуждения в пользу ограничения демократии

на переходный период дают великолепную возможность уклонится от ответственности

за последствия этого шага. Такие временные, промежуточные периоды вполне могут

длиться целые столетия, а средства, полученные правящей груп­пой в результате

победоносной революции, используются для того, чтобы неограниченно продлить

собственное пребывание у власти или чтобы принять такие внешние формы

демократии, которые полностью выхолащивают само содержание этого термина.

2. Опыт социалистических партий

Поскольку мы обратились к изучению опыта социалистических партий, неизбежно

возникнут сомнения в декларируемой социали­стами неизменной приверженности

демократии в прошлом и настоящем.

Прежде всего существует огромное социалистическое государст­во, где безраздельно

господствует одна партия, представляющая меньшинство населения. И делегаты от

этой партии, собранные на се XVIII съезд, слушающие доклады и принимающие

резолюции, обошлись при этом без всего, что хотя бы отдаленно напоминало

дискуссию в общепринятом смысле слова. Они закрыли съезд, проголосовав, как

официально заявлено, за резолюцию о том, что "русский народ (?), безусловно

преданный партии Ленина - Ста­лина и лично великому вождю, принимает программу

великих свершений, которой предначертано стать величайшим докумен­том эпохи,

единодушно одобряет доклад тов. Сталина и выражает готовность неколебимо

претворить его в жизнь", а "наша большевистская партия под водительством гения

великого Сталина вступает в новую фазу своего развития" [Я не знаю русского

языка. Вышеприведенные отрывки без каких-либо изменений взяты мной из газеты,

выходившей в Москве на немецком языке, и, возможно, вызовут возражения с точки

зрения перевода русского текста, хотя при этом следует учитывать, что эта

газета, разумеется, не могла публиковать ничего из того, что не было полностью

одобрено официальными властями.]. Все это, как и выборы из единственного

кандидата, в сочетании с показательными процессами и методами ГПУ не оставляет

никаких сомнений в том, что в этой стране создастся "самая совершенная в мире

демократия", если придать термину "демократия" соответствующее значение. Но это,

конечно же, не совсем то, что понимают под словом "демократия" большинство

американцев.

Тем не менее, несмотря на свой очевидный антидемократизм, это государство

является социалистическим. Именно такой характер носили и недолговечные

Баварская и особенно Венгерская ре­спублики. С другой стороны, без сомнения,

существуют и социалистические группы, которые по сей день хранят приверженность

демократическим идеалам. В их число входят, например, англий­ские социалисты,

социалистические партии Бельгии, Нидерландов, Скандинавских стран, американская

социалистическая партия под руководством Н.Томаса и немецкие группы в изгнании.

С их точки зрения, как зачастую и с точки зрения стороннего наблюдателя,

чрезвычайно привлекательно утверждать, что в Советской России установилась

система, которая далека от "истинного социа­лизма", является досадным

"отклонением" от предначертанного классиками пути, по крайней мере в том, что

касается принципов демократии. Но что же в таком случае означает термин

"истинный социализм", кроме благого пожелания, того умозрительного "соци­ализма,

который нам нравится"? И, следовательно, что же на самом деле подтверждают эти

заявления, кроме того факта, что существуют некие формы социализма,

приверженцами которых являются отнюдь не все социалисты, и в число этих форм

входят явно недемократические его разновидности? Таким образом, как мы только

что убедились, отрицание возможности существования социали­стического режима, не

имеющего ничего общего с демократией, становится просто абсурдным. Из этого

логично вытекает, что сле­дование общепринятой демократической политической

процедуре отнюдь не является определяющей чертой социализма. А отсюда возникает

естественный вопрос: может ли вообще в таком случае социализм быть

демократическим, и если да, то в каком именно смысле?

Те социалистические группы, которые последовательно поддерживают веру в

демократию, никогда не имели возможности или побудительного мотива для

исповедания какого-либо иного кредо. Они существовали в социальной среде,

которая начисто отторгала антидемократическую риторику, не говоря уже о

действиях, и фак­тически всегда противилась синдикализму. Кроме того, в

некоторых случаях социалистические группы имели все основания для поддержки

демократических принципов, которые служили надежным прикрытием их деятельности.

В других случаях большинство активных членов таких групп были полностью

удовлетворены политическими и иными результатами, уже достигнутыми или вполне

достижимыми на основании демократических принципов. Легко представить, что

произошло бы с социалистическими партиями Англии или, скажем, Швеции, если бы

они проявили серьезную склонность к антидемократическим методам. В то же время

социа­листы явно ощущали, что их влияние растет и ответственные дол­жности

становятся для них все более доступными. Таким образом, исповедуя приверженность

демократии, названные социалистические группы придерживались всего-навсего самой

естественной линии поведения. Тот факт, что их политика не доставляла

удовольствия Ленину, еще не означает, что, будь последний поставлен в подобные

же условия, он повел бы себя иначе. В Германии, где партия росла и развивалась

значительно более впечатляющими темпами, чем где бы то ни было, но где до 1918

г. путь к политиче­ски ответственным постам был для нее наглухо закрыт,

социали­сты, сталкиваясь с сильным и враждебным им государством, вы­нуждены были

обращаться за поддержкой к симпатиям буржуазного общественного мнения и влиянию

профсоюзов, которые в лучшем случае лишь частично разделяли социалистическую

программу. А потому немецкие социалисты были еще менее свободны в выборе линии

своего поведения и просто не могли себе позволить пренебрегать демократической

риторикой, поскольку, действуя иначе, они только сыграли бы на руку своим

противникам [Эта ситуация будет более полно обсуждена в пятой части.]. Называть

себя, "социал-демократами" для них, строго говоря, было вопросом не тактики, а

выживания и проявлением элементарного здравого смысла.

Ярких примеров, которые демонстрировали бы безусловную приверженность

социалистов демократии, мало и они не слишком убедительны [Мы собираемся

ограничиться анализом участия социалистических партий в политике. Отношение этих

партий и профсоюзов к рабочим, в них не входящим, конечно, еще более

показательно.]. Общеизвестно, что в 1918 г. Социал-демократическая партия

Германии имела реальный выбор и сделала его в пользу демократии, что она с

необычайной энергией включилась в беспощадную борьбу с коммунистами (если это

может служить доказательством приверженности демократическим идеалам). Но именно

по этому вопросу в партии произошел раскол. Она потеря­ла значительную часть

своего левого крыла. При этом выходящие из партии недовольные ее политикой члены

заявляли не о разрыве с социалистической идеей, а о том, что их приверженность

соци­алистическому знамени больше, чем у тех, кто остался в рядах партии. Более

того, большинство последних хотя и остались верны партийной дисциплине, но в

целом не одобряли избранной такти­ки. А многие из тех, кто всецело

солидаризировался с этим курсом, делали это только на том основании, что по

крайней мере с 1919 г. шансы на успех более радикального (т.е. в данном случае

антидемократического) курса стали совершенно незначительными и, в частности,

левацкая политика в Берлине означала бы серьезную опасность массового отхода от

партии ее сторонников в Рейнланде и в южно-германских землях, даже если бы она и

не потерпела там немедленно сокрушительного поражения. Наконец, для большин­ства

членов партии или, во всяком случае, для тех из них, кто был тесно связан с

профсоюзами, демократия давала все, к чему они стремились, включая должности и

положение в обществе. Неудивительно, что в подобной ситуации социалистам

пришлось поделиться завоеванными политическими трофеями с центристской

(католической) партией. Такая сделка, надо сказать, оказалась приемлемой для

обеих сторон. В наше время социалисты все более шумно и громогласно заявляют о

своей неизменной приверженности демократии. Но надо помнить, что окончательный

поворот к демократии в их политике произошел лишь тогда, когда они сами стали

объектом атаки со стороны оппозиции, придерживающейся антидемократических

убеждений.

Я не собираюсь осуждать немецких социал-демократов за то чувство

ответственности, которое они проявили, или даже за то благодушие, с которым они

обосновались в комфортабельных чи­новничьих креслах. Последнее является обычной

человеческой слабостью, первое же только делает им честь, что я и попытаюсь

продемонстрировать в последней части этой книги. Однако надо быть большим

оптимистом, чтобы принимать перечисленное вы­ше в качестве свидетельства

глубокой и неизменной приверженности социалистов демократической процедуре. В то

же время мне трудно придумать более удачные примеры, которые бы лучше

ил­люстрировали отношение социалистов к демократии, если только мы не согласимся

принять в качестве таковых русский и венгерский случаи, каждый из которых

представляет собой критическую комбинацию возможности захвата власти силой с

невозможностью сделать это демократическими средствами. Трудности, неизбежно

вырастающие перед нами, когда мы пытаемся отыскать проявления ничем

незамутненной приверженности социалистов демократическим идеалам, хорошо видны

на примере Австрии. Важность стоявших перед австрийскими социалистами проблем

далеко вы­ходит за рамки значимости самой страны благодаря исключительному

положению ведущей (неомарксистской) группы австрийской социал-демократии.

Австрийские социалисты действительно бы­ли привержены демократии в 1918 и 1919

гг., когда она еще не была, как это вскоре стало, средством самозащиты. Однако в

течение не­скольких месяцев, когда перспектива монополизации ими власти казалась

вполне достижимой, позиция многих из них была не столь однозначной. В то время

Фриц Адлер называл принцип большинства фетишизацией "капризов арифметики"

(Zufall der Arithmetik), а многие другие скептически пожимали плечами в ад­рес

демократических правил политической игры и демократических процедур. И все эти

люди отнюдь не были коммунистами, а подолгу состояли в рядах социалистической

партии. Когда большевизм установился в Венгрии, вопрос о выборе курса

австрийских социалистов стал особенно жгучим. Невозможно верно понять смысл

дискуссии того времени без учета того, что курс партии не­плохо описывался

следующим высказыванием: "Мы отнюдь не испытываем восторга от перспективы

вынужденного сдвига влево (= принятия советских методов). Но если уж нам

придется идти этим путем, мы пойдем по нему все как один" [На простом английском

языке это заявление одного из самых известных лидеров австрийских социалистов

означает, что они осознавали риск, связанный с установлением большевизма в

стране, полностью зависимой от капиталистических держав из-за остроты

продовольственного вопроса, стране, на пороге которой стояли французские и

итальянские войска, но если бы давление со стороны России через Венгрию стало

слишком сильным, они не допустили бы раскола в партии, а попытались бы привести

в большевистский лагерь все стадо.]. Эта оценка общей ситуации в стране и

грозящей партии опасности была вполне ра­зумной. Тем не менее здесь не слишком

заметна твердая приверженность демократическим принципам, приписываемая

социали­стам. В конце концов их отношение к демократической процедуре в корне

изменилось. Но эта перемена стала не результатом призна­ния собственных ошибок и

заблуждений и отказа от них, а лишь следствием венгерской контрреволюции.

Пожалуйста, не подумайте, что я обвиняю социалистов в неискренности или хочу

представить их в качестве никудышних демократов или исключительно беспринципных

интриганов и приспособленцев. Я убежден, что, несмотря на весь ребяческий

макиавеллизм, которому предаются некоторые их пророки, в основе своей

большинство социалистов были вполне искренни в своих убеждениях, особенно в том,

что касается пафоса их социальной борьбы. В конце концов людям свойственно

верить в то, во что они хотят верить и в чем непрерывно убеждают других. Что

касается демок­ратии, то социалистические партии являются в этом плане не

большими оппортунистами, чем любые другие; они просто под­держивают демократию,

если и когда она служит их идеалам или интересам и не более того. Чтобы читатели

не были шокированы подобными рассуждениями и не подумали бы, что подобная

аморальность воззрений достойна только черствых политических функционеров, мы

сейчас проведем в уме некий мысленный эксперимент, который в то же самое время

станет отправным пунктом нашего исследования сущности демократии.

3. Мысленный эксперимент

Предположим, что какое-либо общество пришло к решению преследовать, скажем,

некую религиозную секту, причем достигло его путем, полностью соответствующим

Дата добавления: 2015-05-22