Йозеф Шумпетер. 31 страница

колонии (штаты), пославшие своих делегатов, а от­нюдь не народ этих самых

колоний, поскольку народ как таковой не является субъектом права. Сказать, что

делегаты народа власт­вуют от его имени или представляют его в парламенте, - это

все равно, что заявить нечто, лишенное всякого юридического (legal) смысла [Как

нет никакого юридического смысла в общественном обвинении от имени народа на

судебном процессе, например, "народ против такого-то и такого-то". Пра­вовым

субъектом (legal person), осуществляющим судебное преследование и представляющим

обвинение, выступает государство.].

Что же в таком случае представляет собой парламент? Ответ ле­жит на поверхности:

это государственный орган, такой же, как правительство или суд. Если парламент и

представляет народ, то дела­ет это в несколько ином, отличном от обыденного

смысле, который нам еще предстоит рассмотреть в последующих главах книги.

Однако все эти "теории" о суверенитете народа, о делегировании им своих

полномочий и о представительстве отражают нечто большее, чем просто

идеологический постулат или образцы правовой техники. Они дополняют социологию

или социальную философию "политического тела", которая отчасти под влиянием

возрож­дения воззрений древних греков, отчасти под влиянием событий своего

времени [Это особенно заметно в Англии прежде всего на примере творчества Джона

Локка. Как политический мыслитель, под видом общих философских рассуждений он

просто выступал против Якова II и активно поддерживал своих друзей - вигов,

которые провозгласили себя творцами "славной" революции. Это обстоятельство

объясняет шумный успех его рассуждений, которые без такого практического довеска

были бы ниже всякой критики. Цель правительства - благо народа, а это благо

состоит в защите частной собственности, наличие которой делает людей

полноценными членами общества. Ради этой самой цели (общественного блага)

граждане собираются вместе и заключают Общественный договор о своем добровольном

подчинении королевской власти. Этот договор ныне нарушен королем, собственность

и свобода нагло попираются, а потому сопротивление такой власти вполне

оправдано, поскольку так считают виги - аристократы и представители лондонского

торгового класса.] бурно развивалась, достигнув своего расцвета к концу XVIII

в., и предприняла попытку решить извечную пробле­му правления народа. Хотя столь

общие понятия вообще никогда не бывают абсолютно точными и неоспоримыми, я все

же рискну описать эту концепцию как рационалистическую, гедонистскую и

индивидуалистическую. Толкуемое в гедонистическом духе поня­тие счастья

отдельных людей предполагает, что эта цель и средст­ва ее достижения ясно всеми

понимаются или, во всяком случае, получают ясное истолкование в процессе

воспитания индивидов; в нем стали видеть смысл жизни и воспринимать его в

качестве уни­версального принципа, лежащего в основе как частной жизни, так и

политической сферы. Мы можем определить эту социологию или социальную философию,

продукт раннего капитализма, термином "утилитаризм", который был введен в

научный оборот Джоном Стюартом Миллем. В соответствии с этим учением поведение,

согласующееся с подобным принципом, признавалось не только рациональным и в

целом оправданным, но тем самым (ipso facto) еще и "естественным" поведением.

Это положение явилось своеобразным соединительным мостиком между совершенно

разными социальными теориями чистого утилитариста И. Бентама и Ж.-Ж. Руссо с его

идеей общественного договора (central social) - имена, которые подобно маякам

останутся в поле нашего зрения, в то время как многие другие нам просто придется

опустить в рамках дан­ного исследования.

Если такая вынужденная, искусственная краткость изложения не мешает читателям

следить за ходом моей мысли и следовать моим аргументам, то утверждение о

распространении этой философии на весь комплекс вопросов, связанных с

определением де­мократии, не станет для них неожиданностью. Совершенно

оче­видно, что кроме прочих последствий этот процесс привел к возникновению

новой теории сущности государства и целей его суще­ствования. Более того,

благодаря акценту на роли рационального и гедонистического индивида с его

этической автономией эта теория, казалось, была в состоянии дать верные

политические методы для быстрого распространения государства подобного образца

(модели) и для достижения таких целей, как величайшее счастье для макси­мально

возможного числа людей и т.п. Наконец, она на первый взгляд обеспечила

рациональное обоснование веры в "волю народа" (volonte generale) и воплотилась в

рекомендации, суммирующие все, что демократия означала для группы авторов,

ставших известными в качестве "Философских радикалов" [Для общей ориентации

смотри работы: Kent. The Philosophical Radical, Graham Wallas-Thе Life of

Francis Place, Leslie Stephen. The English Utilitarians.]: воспитывать людей,

привить им определенные ценности и затем дать им свободно голосовать.

Ожесточенная критика этой концепции поднялась почти одновременно с ее появлением

как часть общей реакции против рационализма XVIII в., наступившей после

французской революции и наполеоновских войн. Что бы мы ни думали о достоинствах

и недостатках движения, обычно называемого романтизмом, оно, конечно, выражало

более глубокое понимание докапиталистического общества и исторической эволюции

вообще и таким образом выявляло некоторые фундаментальные ошибки утилитаризма, а

также той политической теории, для которой служило основой. Последующий

исторический, социологический, биологический, психологический и экономический

анализ оказался разрушительным и для утилитаризма, и для романтизма, и сегодня

трудно найти исследователя социальных процессов, который хорошо отозвался бы о

них. Каким бы странным это не казалось, но работа в русле ути­литаризма

продолжалась, хотя она и полностью разбита. Однако чем более неустойчивой она

оказывалась, тем более полно доми­нировала в официальной фразеологии и риторике

политических деятелей. Поэтому в следующей главе нам придется вновь обра­титься

к дискуссии о том, что же в конце концов можно назвать "Классической теорией

демократии".

Нельзя сказать, что какой-либо институт, способ поведения или религиозная вера

существуют лишь благодаря теории, которая некогда активно выступила в их

поддержку. Демократия в этом смыс­ле не является исключением. Создание теории

демократического процесса, которая учитывала бы все реалии взаимодействия на

общественной арене различных социальных групп и роль общественного сознания

(public mind), на самом деле вполне возможно.

Именно такая теория и будет представлена в гл. XXII, после чего мы наконец

сможем ответить на вопрос о том, что случится с демократией при социализме.

Йозеф Шумпетер. "Капитализм, социализм и демократия" - Глава двадцать первая.

Классическая доктрина демократии

1. Общее благо и воля народа

Философия демократии XVIII в. может быть определена следу­ющим образом:

демократический метод есть такая совокупность институциональных средств принятия

политических решений, с помощью которых осуществляется общее благо путем

предоставления самому народу возможности решать проблемы через выборы индивидов,

которые собираются для того, чтобы выполнить его волю. На практике это означает

следующее.

Предполагается, что существует Общее Благо, достижение которого является

очевидной целью любой политики. Оно легко подда­ется определению и пониманию со

стороны любого нормального человека, если ему предъявить рациональные доводы.

Таким обра­зом, нет оправдания тому, кто не понимает общего блага, и другого

объяснения, кроме незнания (которое можно преодолеть), глупости и

антисоциального интереса, существованию людей. Кроме того, наличие общего блага

требует определенных ответов на все воп­росы, так что любой факт социальной

жизни, любое действие, которое предпринято или которое предполагается

предпринять, можно безошибочно оценить как "хорошее" или "плохое". Все люди

долж­ны, следовательно, прийти к согласию, но крайней мере принци­пиального

характера, что существует общая воля народа (=воле всех разумных индивидов),

которая соответствует общему благу, интересу, благосостоянию или счастью.

Единственное обстоятельство, если не принимать во внимание глупость и

злонамеренные интересы, которое может привести к разногласиям и объяснить

на­личие оппозиции, - это разница во мнениях, касающихся скорости, с которой

поставленные общие для всех цели должны быть достигнуты. Так, каждый член

общества, имея в виду общие цели, зная свои собственные интересы и оценивая, что

хорошо, а что плохо, принимает активное и ответственное участие в увеличении

хорошего и борьбе против плохого, а все члены общества, вместе взятые,

контролируют общественные дела.

Ведение многих дел такого рода требует специальных навыков и, следовательно,

должно быть возложено на соответствующих спе­циалистов. Это, однако, не касается

принципиальной стороны воп­роса, поскольку эти специалисты просто действуют в

целях выполнения воли народа точно так же, как врач действует в соответствии с

желанием пациента поправиться. Кроме того, в сообществе любого масштаба,

особенно если в нем существует разделение труда, для каждого гражданина в

отдельности было бы крайне неудобным вступать в контакт со всеми другими

гражданами по любому воп­росу для того, чтобы принять надлежащее участие в

управлении. Удобнее оставить наиболее важные решения за индивидуальными

гражданами - например, посредством участия в референдуме, - а решение остальных

оставить за комитетом, ими назначенным, ассамблеей или парламентом, члены

которого избираются всенарод­ным голосованием. Этот комитет или орган, состоящий

из делегатов, как мы уже видели, не будет представлять народ в правовом смысле,

но в менее техническом плане он будет являться представителем народа, поскольку

будет формулировать, отражать или представлять волю электората. Опять же в целях

удобства этот большой комитет может разделиться на меньшие для рассмотрения

различных по содержанию государственных дел. Наконец, в числе этих небольших

комитетов должен быть создан комитет для решения общих задач, в основном

связанных с текущим управлением, в виде кабинета или правительства, возможно

возглавляемого генеральным секретарем - иными словами, козлом отпущения, так

называемым премьер-министром [Официальная теория, описывающая функции министра

кабинета, утверждает, что он назначается с целью контроля за тем, чтобы на

направлении, находящемся в его ведении, выполнялась воля народа.].

Как только мы примем за данность все посылки данной теории государственного

устройства - или последствия, которые из нее вытекают, - так демократия

приобретает совершенно недвусмыс­ленное значение, и других проблем, кроме той,

как добиться ее установления, не возникнет. Более того, если отвлечься от

нескольких логических противоречий, можно добавить, что в этом случае

демократическое устройство не только будет лучшим из возмож­ных, но большинство

людей даже не будут рассматривать иные возможности.

Однако не менее очевидно, что, если мы хотим прийти к такому выводу, каждая из

этих посылок потребует доказательств, меж­ду тем гораздо легче привести

доказательства противоположного.

Во-первых, не существует однозначно определенного понятия общего блага, которое

устроило бы всех, если только будут приведены рациональные доводы. Это связано

не только с тем обстоятельством, что некоторые личности имеют устремления, не

совпадающие с общим благом, но в первую очередь с тем основополагающим моментом,

что разные индивиды и группы вкладывают в понятие общего блага различное

содержание. Этот факт, скрытый от утилитариста узостью его взгляда на мир

человеческих мнений, порождает принципиальные противоречия, которые нельзя

разрешить с помощью рациональной аргументации, потому что высшие ценности - наши

взгляды по поводу того, как должна быть устроена жизнь и общество, - нельзя

втиснуть в рамки простой логики. В ряде случаев здесь можно достичь компромисса,

но американцы, говорящие: "Мы хотим, чтобы наша страна вооружилась до зубов и

затем боролась за то, что мы считаем правильным, в масштабе всей планеты", и

американцы, говорящие: "Мы хотим, чтобы наша страна наилучшим образом решала

свои проблемы, ибо только тем она может служить всему человечеству",

придерживаются непреодолимо разных ценностей, что компромисс может привести к

ущербу.

Во-вторых, даже если достаточно определенное общее благо, такое, как максимум

экономического удовлетворения в утилитарист­ском понимании [Сам смысл

"наибольшего счастья" весьма сомнителен. Но даже если это сомнение можно было бы

развеять и придать общей сумме экономического удовлетворения группы людей вполне

определенное содержание, этот максимум все равно будет относиться к определенным

ситуациям и оценкам, изменить которые или найти компромисс в отношении которых

демократическим путем может оказаться невозможным.], оказалось как бы приемлемым

для всех, это не повлекло бы столь же определенных ответов на конкретные

вопросы. Здесь мнения могли бы разделиться настолько, что породили бы

фундаментальные расхождения по поводу самих целей. Проблемы, связанные с

сопоставлением настоящего и будущего удовлетворения и даже со сравнением

социализма и капитализма, остались бы нерешенными, даже если бы каждого

гражданина удалось обратить в утилитаристскую веру. "Здоровья" могут хотеть все,

но у людей по-прежнему не было бы единого мнения но поводу целесообразности

вакцинации или операции на сосудах. И так далее.

Утилитаристы - отцы демократической доктрины не поняли до конца значения этой

аргументации, потому что никто из них серьезно не рассматривал возможности

коренных изменений в экономической системе и привычках буржуазного общества. Они

в общем-то недалеко ушли от миропонимания мелкого лавочника XVIII столетия.

В-третьих, как следствие двух предыдущих рассуждений, кон­цепция воли народа или

всеобщей воли, которую эти мыслители взяли на вооружение, не имеет под собой

реальной почвы. Эта концепция предполагает существование однозначно

определяемого общего блага, приемлемого для всех. В отличие от романтиков

утилитаристы не имели понятия о полумистической, облеченной собственной волей

"душе народа", о которой так много говорит историческая школа юриспруденции. Они

прямодушно выводили волю народа из суммы воль индивидов. А если нет ядра, общего

блага, к которому, по крайней мере в долгосрочной перспективе, тяготеют все

отдельно взятые воли индивидов, мы не сможем выя­вить этот конкретный тип

естественной общей воли. Утилитаристский центр притяжения, с одной стороны,

объединяет индивиду­альные воли и пытается слить их с помощью рациональной

дискуссии в волю народа и, с другой стороны, возлагает на последнюю

исключительное этическое значение, которое приписывается демократии классической

концепцией. Эта концепция не состоит лишь в поклонении воли народа как таковой,

но основывается на определенных представлениях о "естественном" объекте такой

воли, выбор которого продиктован утилитаристскими соображения­ми. Самое

существование и высшее значение такого рода "всеобщей воли" исчезают, как только

исчезает понятие общего бла­га. Так оба столпа классической доктрины демократии

рассыпа­ются в прах.

2. Воля народа и воля индивида

Конечно, приведенные аргументы свидетельствуют против именно данной концепции

воли народа, они не мешают нам попытаться выработать другую, более

реалистическую концепцию. Я не намерен ставить под сомнение ни истинность, ни

важность социально-психологических фактов, которые мы имеем в виду, говоря о

воле нации. Их анализ - первоначальное условие для разра­ботки проблем,

связанных с пониманием демократии. Однако луч­ше не настаивать на этом термине,

потому что он затушевывает то обстоятельство, что, как только мы освободим

понятие воли народа от утилитаристских ассоциаций, мы будем создавать не иную

теорию того же самого вопроса, но теорию совершенно иной проблемы. У нас есть

все основания опасаться подводных камней, которые лежат на пути тех защитников

демократии, которые, прини­мая под давлением растущего количества доказательств

факты демократического процесса, пытаются умаслить результаты этого процесса

маслом из сосудов, наполненных еще в XVIII в.!

Но, хотя мы можем попробовать выделить общую волю или общественное мнение

определенного рода из сложного переплетения индивидуальных и групповых ситуаций,

воль, влияний, действий и реакций со стороны "демократического процесса",

результат будет страдать отсутствием не только рационального единства, но и

рационального обоснования.

Первое означает, что хотя с точки зрения анализа демократический процесс не

просто хаотичен - для аналитика не хаотично то, что может быть в какой-то

степени объяснено, - однако результа­ты могут иметь какой-то рациональный смысл

лишь случайно - как, например, имеет смысл осуществление определенной цели или

определенного идеала. Последнее означает, что поскольку та­кая воля более не

тождественна достижению какого-либо блага, то для того, чтобы результат был

достойным с этической точки зре­ния, необходимо опираться на безусловную веру в

демократические формы правления как таковые - веру, которая в принципе не должна

зависеть от желаемости результатов. Нелегко, как мы виде­ли, встать на такую

позицию. Но даже если мы это сделаем, отказ от утилитаристского общего блага

оставляет нам немало трудностей и проблем.

В частности, мы по-прежнему стоим перед практической необходимостью приписывать

воле индивида совершенно нереалистич­ную степень независимости и рациональности.

Если мы исходим из того, что воля граждан сама по себе - политический фактор,

требующий уважения, то в таком случае эта воля должна прежде всего существовать.

То есть она должна быть чем-то большим, чем неопределенным набором неких

импульсов, возникающих на почве заданных лозунгов и неправильных впечатлений.

Каждый должен в таком случае знать, каких взглядов он придерживается. Эта

определенная воля должна проводиться в жизнь при помощи способности наблюдать и

правильно интерпретировать факты, доступные всем, и критически отбирать

информацию, связанную с фактами необщедоступными. Наконец, из этой определенной

воли и проверенных фактов необходимо будет в соответствии с пра­вилами логики

сделать ясный и скорый вывод о том, что касается конкретных вопросов, - с такой

высокой степенью эффективности, что мнение каждого отдельного человека (если оно

не является явно абсурдным) будет приниматься наряду с мнением всех остальных

[Это объясняет откровенно уравнительный характер и классической доктрины

демократии, и широко распространенных демократических убеждений. Я далее

останавливаюсь на том, как Равенство может приобрести статус этическою

постулата. Как фактическая характеристика человеческой натуры постулат равенства

ни в ка­ком аспекте не может быть верным. Имея это в виду. сам этот постулат

часто переформулируется в понятие "равенство возможностей". Но даже закрывая

глаза на трудности, кроющиеся в толковании возможностей, такая переформулировка

немного нам даст, потому что, когда речь идет об определении политического

поведения, нам важны действительные, а не потенциальные возможности человека,

если мы хотим, чтобы голос отдельно взятого индивида имел одинаковый вес при

решении тех или иных проблем. Кроме того, следует иметь в виду, что благодаря

демократической фразеологии какое бы то ни было неравенство ассоциируется с

"несправедливостью". Эта ассоциация является важным элементом психологии

неудачников и входит в арсенал политиков, на них опирающихся. Интереснейшим

примером в этом плане был принятый в Афинах институт остракизма или, скорее, то,

как его иногда использовали. Речь идет о том, что всеобщим голосованием индивид

подвергался остракизму, причем необязательно под влиянием каких-то определенных

причин. Иногда такая мера давала возможность умерить притязания слишком

влиятельных граждан, которые претендовали на то, что они имеют больше прав, чем

остальные.]. И все это образцовый гражданин должен будет делать самостоятельно,

независимо от групп давления и пропаганды [Этот термин используется здесь в

своем первоначальном значении, а не в том значении, которое он все чаще получаст

сегодня и которое предполагает следующее определение: пропагандой является

заявление, исходящее из источника, который мы не приемлем. Я думаю, что сам

термин происходит от названия комитета кардиналов, рассматривающего вопросы,

связанные с распространением католической веры, (congregatio de propaganda

fidе). Сам по себе он не несет уничижительного оттенка и не предполагает

передергивайся фактов. Можно, например, пропагандировать науч­ный метод.

Пропагандировать означает представлять факты и аргументацию таким образом, чтобы

повлиять в определенном направлении на действия или мнения людей.], так как воля

и выводы, ненавязанные электорату, не согласуются с поня­тием демократического

процесса. На вопрос о том, выполняются ли эти условия в той степени, чтобы можно

было говорить о функ­ционировании демократии, нельзя сразу ответить "да" или

"нет". На него можно ответить, только дав тщательную оценку противоречивых

свидетельств.

Перед тем как приступить к этому вопросу, я хотел бы убедиться в том, что

читатель хорошо представляет себе еще один вопрос, о котором шла речь выше.

Поэтому я повторяю, что, даже если бы мнения и желания каждого отдельного

гражданина представляли бы совершенно определенную и независимую основу для

развертывания демократического процесса и каждый рационально и своевременно

поступал бы в соответствии с ними, отсюда еще не следовало бы, что политические

решения, принимаемые в рамках этого процесса, представляли бы собой нечто такое,

что с большой долей убедительности может быть названо волей народа. Можно

предполагать и даже считать очень вероятным, что когда воли индивидов в

значительной мере разнятся, то принимаемые полити­ческие решения не будут

соответствовать тому, чего "действительно хочет народ". И нельзя сказать, что

если они не соответствуют тому, чего "народ действительно хочет", то народ

получит "прием­лемый компромисс". Так может произойти особенно при решении тех

вопросов, которые носят количественный характер или подда­ются градации, как,

например, вопрос о том, сколько средств следу­ет отпустить на решение проблем

безработицы при том, что с необходимостью отпустить на решение этого вопроса

определенные средства согласны все. Но в том, что касается качественных

вопросов, таких, как вопрос о том, надо ли преследовать еретиков или ввязываться

в войны, полученный результат может оказаться в си­лу различных причин

неприемлемым для всех, в то время как на­вязанное недемократической инстанцией

решение может оказаться гораздо более приемлемым.

Приведу пример. По моему мнению, можно определить правление Наполеона в бытность

его Первым Консулом как военную диктатуру. Одной из насущных проблем тогдашнего

политического момента было достижение согласия по религиозным вопросам, которое

преодолело бы оставленный революцией и Директорией хаос и принесло бы мир в

сердца миллионов людей. Наполеон добился этого, приняв ряд блестящих решений,

апофеозом которых был конкордат с папой (1801 г.) и "органические статьи" (1802

г.), которые, примиряя непримиримое, дали необходимую степень свободы различным

вероисповеданиям, укрепляя при этом власть государства. Он также реорганизовал

французскую католическую церковь и пересмотрел вопрос о ее финансировании, решил

дели­катный вопрос о "конституционных" священнослужителях и претворил в жизнь

эти новые решения с минимумом трений. Эти дей­ствия Наполеона, безусловно,

важнейшее историческое подтверж­дение тому, что люди иногда действительно хотят

вполне определенных решений. Для всех, изучающих классовую структуру того

периода, это достаточно очевидно, в неменьшей степени это подтверждается и

всеобщей поддержкой режима Консулов, в возникновении которой религиозная

политика Наполеона сыграла немалую роль. Но с трудом можно представить себе,

чтобы такого результата можно было достичь демократическим путем. Анти­церковные

настроения к тому времени не были преодолены, и их распространение не

ограничивалось побежденными якобинцами. Люди, придерживающиеся таких убеждений,

или их лидеры не пошли бы на такой широкомасштабный компромисс [Законодательные

органы, как бы запуганы они ни были, не смогли обеспечить Наполеону поддержку в

этом вопросе. А многие из его верных сторонников были противниками

компромисса.]. На другом полюсе общества росли непримиримые католические

настроения. Разделявшие такие убеждения люди или лидеры, зависевшие от поддержки

таких людей, не остановились бы на тех рубежах, которые определил Наполеон; в

частности, они не предприняли столь твердых шагов в отношении папского престола,

для которых, кста­ти, не было особых оснований, учитывая то, как развивались

собы­тия. А воля крестьян, которые требовали своих священников, церкви,

церковные процессии, была бы парализована более чем есте­ственным страхом перед

тем, что революционное решение вопроса о земле будет поставлено под сомнение,

как только церковные иерархи, в частности епископы, восстановят утраченные

позиции. Тупик или непрекращающаяся борьба, влекущая за собой рост раздражения,

были бы наиболее вероятным исходом любых попыток решить вопрос демократическим

путем. Но Наполеон смог разум­но решить его в значительной степени потому, что

все эти группы, которые сами добровольно не могли сдать свои позиции, могли и

были готовы принять навязанные сверху решения.

Это не единственный пример такого рода [Из опыта Наполеона можно сделать и

другие выводы. Он был автократом, который, когда дело не касалось его

династических интересов или внешней политики, старался делать то, что, как он

считал, необходимо или находится в соответствии с пожеланиями народа. Такого

рода советы он давал Евгению Богарне в отношении управления Северной Италией.].

Если правительством для народа можно назвать такое правительство, результаты

политики которого в долгосрочной перспективе окажутся приемле­мыми для народа в

целом, то правительство, сформированное са­мим народом в трактате классической

доктрины демократии, час­то не соответствует этому критерию.

3. Человеческая природа в политике

Остается ответить на наш вопрос об определенности и незави­симости воли

избирателя, его способности наблюдать и интерпре­тировать и делать своевременно

и быстро необходимые выводы. Этот предмет относится к той главе социальной

психологии, которую можно озаглавить "Человеческая природа в политике" [Так

называется откровенная, очаровательная книга одного из выдающихся представителей

английской радикальной мысли Г.Уоллеса Невзирая на все, что было потом написано

на эту тему, и особенно невзирая на детальные конкретные исследования, которые

теперь дают гораздо больше возможностей лучше понять вопрос, эту книгу

по-прежнему можно рекомендовать как лучшее введение в политическую психологию.

Однако, после того как с удивительной и достойной всяческих похвал честностью

Дата добавления: 2015-05-22