Софисты и риторы

В классическую эпоху древнегреческой литературы и культуры (VI-III вв. до н.э.) литературно-критическая мысль получила такое стремительное и мощное развитие, что продолжает оказывать прямое и сильное влияние даже на современное литературоведение. Пробле­мами литературы занимались прежде всего философы. Особую актив­ность проявляли софисты и риторы. Софисты были мастерами фи­лософских споров, прений. Их изощренные логические доводы-ловуш­ки получили название "софизмы". Развенчанию "мнимой мудрости" софистов Аристотель посвятил свою работу "О софистских опровер­жениях". В ней приводятся образцы софизмов. В частности такой: "Если Кориск не то же, что Сократ, а Сократ — человек, то... Кориск не то же, что человек". То есть Кориск — не человек.

Риторы были специалистами в области риторики, возникнове­ние которой относится к V в. до н.э.

Софистов и риторов объединяет убеждение в том, что словом, искусным построением речи можно убедить в чем угодно. Тем более что объективной истины для них не существовало. Истиной они счи­тали то, что удавалось с помощью отмеченных словесных хитроспле­тений внушить собеседнику. Его "мнение" и было истиной. У софис­тов и риторов уже можно найти то, что в XX веке получит название "текстуальность истины". Истина будто бы заключена в тексте, в словах, она относительна и субъективна. Так же они понимали и красоту — у каждого своя мера красоты. Этот субъективизм в по­нимании прекрасного во многом основывался на широко известном в античности утверждении Пифагора: "Человек есть мера всех вещей".

Софисты и риторы были прагматиками, ставившими целью выигрывать споры (в том числе и в судах). Поэзию они ценили также за ее способность в чем-то убеждать. Она была для них вы­мыслом, ложью, но ложью высокой, облагораживающей. Общая цель поэзии и риторики достигается в основном одними и теми же средствами — искусным построением текста, использованием тропов, фигур речи и других художественных средств.

В отличие от Гомера софисты и риторы понимали поэзию прежде всего как порождение интеллекта. Музы и божественное вдохновение уже отошли в тень. Как прагматики и рационалисты — софисты и риторы высказывали даже функционально-утилитарные взгляды на поэзию и на прекрасное вообще. Ксенофонт, например, говорил, что чем рот больше, тем красивее — тогда он лучше вы­полняет свои функции.

С Гомером софистов и риторов объединял культ слова. Но по­следние уже полностью лишили его "крылатой" божественной силы. Слово приобрело у софистов и риторов самодовлеющую силу. И силу огромную. Оно стало для них мощным орудием не только в ри­торике и поэзии, но и в жизненной борьбе.

"Мнимую мудрость" софистов, их способность, используя осо­бенности языка, извращать истину, фактически отрицать ее, доказы­вая, что белое есть черное, высмеял уже Аристофан в комедии "Облака".

Примечательно, что и в XX веке также вспыхнет культ слова. Правда, слова сугубо поэтического, а если точнее — культ поэтиче­ского текста. На этом культе возникает влиятельное литературоведче­ское течение "новых критиков", которых не без оснований называют еще "неориториками".

Платон (427-347 гг. до н.э.)

Платон не оставил специальных работ по проблемам литерату­ры и эстетики. Однако эти проблемы его живо интересовали и они глубоко затронуты во многих его произведениях. Прежде всего — в таких работах, как "Ион", "Апология Сократа", "Государство", "Законы".

Понимание поэзии Платоном было почти диаметрально про­тивоположным ее пониманию у софистов и риторов. Во многом это может быть объяснено тем, что великий философ был одновременно и поэтом. Пожалуй, никто в античности так тонко и глубоко не понял самую суть поэзии, ее самобытность, и никто, с другой стороны, не был так противоречив и непоследователен в ее оценках.

Платон — один из самых влиятельных философов-идеалистов. Его известный тезис, гласящий, что яблоко можно съесть, а идею яб­лока съесть нельзя, то есть что в основе мира лежат идеи, а предметный мир является лишь их отражением, в различных вариантах пов­торяются философами-идеалистами вплоть до настоящего времени.

Таким образом, к поэтическому восприятию и творчеству у Платона снова оказываются причастны гомеровские Музы. У софис­тов и риторов поэтическое творчество является по сути словесным ремеслом, делом техники. У Платона это результат божест­венного вдохновения. Поэтическому искусству нельзя научиться. Это дар богов. Вдохновение Платон понимает не только как нечто божественное, но и как "яростный" элемент, как "одержимость", ис­ступленность. А в таком состоянии поэт не всегда способен творить разумное. И вообще, "одержимость" поэта может быть общественно опасной. А Платон, кроме всего прочего, был создателем теории идеального государства. И здесь он затруднялся определить — нужны или не нужны поэты, приносят они государству пользу или вред. В одном случае Платон склоняется к тому, что поэты только пов­редят его идеальному государству. Поэтому, если в воображаемый город будущего придет поэт, "муж дивный, который может подражать чему угодно, мы выслушаем его со вниманием, умастим его голову благовониями и отправим из нашего города".

Но тот же Платон, понимая притягательность поэзии, писал, что "все государство должно беспрестанно петь очаровывающие песни, которые как под гипнозом будут убеждать всех в правиль­ности их жизни". Разумеется, что такие песни могут создавать только те поэты, которые будут подражать не "чему угодно", а хорошему, правильному. В связи с подчеркиванием воспитательной роли поэзии

Забота о государстве, об общественной морали позволяет опре­делить Платона в качестве основоположника этического литературо­ведения и критики. Это направление существовало на всех этапах развития литературной мысли, но особенно громко заявило о себе в XX веке.

Аристотель (384-323 гг. до н. э.)

Аристотель считается самым универсальным мыслителем в ис­тории человечества. Он оставил труды почти по всем известным тог­да отраслям науки. Проблемам художественного творчества посвяще­на его знаменитая "Поэтика", большая часть которой, к сожалению, утрачена. Но и сохранившаяся небольшая часть "Поэтики" до сих пор является настольной книгой литературоведов. Кроме "Поэтики", служившей основным нормативным руководством классицизма вплоть до начала XIX века, вопросы литературного творчества зат­рагиваются и в других работах философа — в "Риторике" и даже в "Метафизике".

Аристотель является во многом противоположностью Платона. Как философ он склонялся к материализму. Яблоко было для него все же важнее идеи яблока. Подобно Платону, Аристотель считал, что прекрасное "состоит в величии и порядке", однако отказывался видеть в нем проявление божественной "идеи". Он считал, что кра­сота покоится в самой материальной веши. Так, чтобы изваять пре­красную статую следует просто взять кусок мрамора и отбросить все "лишнее" В таком понимании прекрасного особенно ярко проступает разница между философским идеализмом Платона и материализмом Аристотеля.

В понимании творческого процесса Аристотель был ближе к софистам и риторам, чем к Платону. У него нет и речи о вдохнове­нии, одержимости. Не беспокоит его, как Платона, и морально-эти­ческая сторона литературы. Художественное творчество он понимал, подобно софистам, как "техне", как дело техники. Поэт просто должен владеть основами своего словесного ремесла, творить с хо­лодной головой, расчетливо и трезво. В жизненном опыте человека литературе и искусству им отводилось не самое высокое место. В "Метафизике" Аристотель говорит, что фило­соф мудрее, чем поэт.

Правда, психологическое, а не только интеллектуальное воздей­ствие поэзии отмечено Аристотелем в его учении о "катарсисе". Ка­тарсис (буквальное значение "очищение") — состояние зрителей, смотрящих трагедию. При виде страданий, на которые боги обрекают людей "бывших до этого в великой славе и счастье", а теперь "неза­служенно страдающих", зритель испытывает страх и сострадание. По­средством этих эмоций и происходит очищение, просветление души. Аристотель подробно объясняет, какими должны быть герои траге­дии, чтобы их судьба вызывала страх и сострадание. Конфликт в трагедии должен возникнуть между близкими людьми, родственника­ми, друзьями. Если враг убивает врага, то в этом нет "ничего жалостного", а значит, нет трагедии.

Чрезвычайно важным представляется аристотелевское понима­ние происхождения и сущности поэзии. "Очевидно, — писан Аристо­тель, — что поэтическое искусство породили две причины, и обе естественные (имеется в виду страсть к подражанию и страсть к узнаванию). Ведь подражать присуще людям с детства: люди тем ведь и отличаются от остальных существ, что склоннее всех к подража­нию, и результаты подражания всем доставляют удовольствие".

Эти слова важны не только сами по себе, но и как ответ тем энтузиастам естественных наук, которые в XIX веке стали, подобно тургеневскому Базарову, говорить о ненужности литературы и изгонять ее их университетов (англичанин Хаксли). Парадоксально, что такие выдающиеся биологи, как Хаксли не понимали, в отличие от Аристотеля, что страсть к художественному творчеству — это фактически инстинкт, а инстинкт не запретишь и не изгонишь.

Трактуя литературное творчество как своего рода ремесло, Аристотель занимался преимущественно изучением основ этого ре­месла. Его работы по литературе — это нормативные руководства по написанию произведений. В сохранившейся части "Поэтики" в основном содержатся рекомендации создателям трагедии и в мень­шей степени создателям других жанров — комедии и эпоса. Скорее даже не рекомендации, а требования. Нор­мативные требования к трагедии, разработанные Аристотелем, через две тысячи лет послужили основой творческого метода классицистов.

И еще одно положение Аристотеля оказывает заметное влия­ние на современное литературоведение — его мысль о существова­нии особой эстетической эмоции. То, что вызывает у нас отвращение в жизни (например, "'облики гнуснейших животных"), на то мы "с удовольствием смотрим в самых точных изображениях".

Усилиями софистов и риторов, Аристотеля и других философов уже в течение классического периода древнегреческой литературы были определены канонические формы для различных литературных жанров — эпоса, лирики, драмы и др.

Дата добавления: 2015-05-07