Пиарить победы легко

Сам ход Куликовской битвы разобран военными историками во всех деталях, нас же интересует то, как она была освоена средствами PR.

Пиарить победы легко. Но такое небывалое событие, как победа Руси над Ордой, требовало совершенно оригинальной и необычной подачи. Куликовская битва должна была предстать грозным символом начавшейся борьбы за независимость и свободу.

Прежде всего, никто не скрывал, какой ценой досталась победа на Куликовом поле. Если ранее, в битвах Александра Невского, подчеркивалась незначительность людских потерь, именно это было самым неоспоримым доказательством успеха, то теперь все делалось наоборот. Широко стало известно предание о том, как великий князь приказал счесть, сколько осталось в живых после битвы, и ему донесли, что осталось всего 40 000, тогда как в битву вступило наших больше 150 000 человек. Цифры совершенно легендарные и малореальные.

Но важно обозначенное соотношение живых и мертвых. Вот какой ценой дается день победы – это праздник со слезами на глазах! Во всех сказаниях Мамаево побоище представлено, с одной стороны, как великое торжество, с другой – как событие плачевное. «Была на Руси радость великая, но была и печаль большая по убитым от Мамая на Дону. Оскудела совершенно вся земля Русская воеводами, и слугами, и всяким воинством, и от этого был страх большой по всей земле Русской», – говорит летописец.

Военные потери явно преувеличены, что было необычно. Совсем не как в Киевской Руси.

Почетное прозвище навсегда связало имя Дмитрия Донского со знаковым событием в истории всей Руси. Очень быстро по всей стране стало известно, что Дмитрий поручил руководство войсками воеводе Волынскому‑Боброку. А сам, облачившись в доспехи простого воина, встал с ними в один ряд.

Этот редкий в истории подвиг в общественном сознании толковался шире, чем просто героический эпизод великой битвы. Верховный правитель Руси в решительный момент стал как бы обычным русским человеком, слился с народом. «Он, как вы и я, совсем такой же», – писал Владимир Маяковский в поэме «Владимир Ильич Ленин». Перед лицом великих испытаний оформляющаяся династия декларировала свое единство с народом.

Источники подробно описывают, как великого князя обнаружили на поле боя после победы: «Его вельможа стал со слезами упрашивать, чтоб все искали, обещая награду тому, кто князя найдет. Наконец двое ратников обнаружили великого князя, едва дышащего, под ветвями недавно срубленного дерева. Он с трудом пришел в себя, с трудом распознал, кто с ним говорит и о чем. Панцирь его был весь избит. Но на теле не оказалось ни одной смертельной раны...» Откуда взялось свежесрубленное дерево – непонятно. Такие нелогичные детали, считается, специально не придумаешь, они придают всему достоверность. Собственно, для того они на самом деле и придумываются.

Возникает вопрос: и зачем нужен был именно такой имидж князя?

Ответ прост: ранее, до Донского, «средний» древнерусский князь искал славы... Личной славы! Он хотел быть удалым! Как сказано в «Слове о полку Игореве»: «Себе ищут чести, князю ищут славы»[83]. Умереть безвестно, «как все», одним из воинов, показалось бы скучным и обидным и Мономаху, и Мстиславу Удалому, и Даниилу Галицкому, и даже Александру Невскому. Князь должен быть славен!

А Дмитрий Донской первым из русских князей не совершает никаких личных подвигов. Ни Мамаю по физиономии копьем не заехал, ни с его приближенными на саблях не рубился. Сражался и чуть не погиб, никак не проявив лично себя.

Независимо от того, как на самом деле разворачивалась Куликовская битва, ее пиар утверждал новые ценности. Не ценность личного подвига, за который тебя будут помнить и почитать. А подвига КОЛЛЕКТИВНОГО. Того подвига, который характеризуется сочетанием слов, мало понятным для европейцев: «массовый героизм».

Герой, вообще‑то, потому и герой, что совершил нечто выходящее за рамки обыденного. Того, что не может требовать от рядового воина воинский устав и традиции ведения войны.

Но чтобы победить татар, личной доблести и героизма было мало.

«Это вам не на ведмедя...» Потребовалось другое отношение к личной доблести. Вероятно, похожие чувства жили в сердцах римских легионеров: никто не выпячивает себя, никто не старается выделиться. Никто не доказывает личное мужество, потому что нет такой необходимости, никто в этом и так не сомневается.

Но все, в общем строю, щитом к щиту стоят монолитным шахматным строем и делают общее дело.

В России потом много раз представители самой что ни на есть элиты поступали точно так же, как князь Дмитрий Донской. Полководцев, которые лично ходили в атаки, просто не хочется перечислять: придется назвать слишком много имен. Да и долго.

В памяти потомков остался генерал Раевский, который в 1812 году вышел на поле боя с двумя сыновьями, 15 и 11 лет.

Остался Милорадович, который в том же 1812 году велел подать себе обед в самое гиблое место во время битвы под Смоленском. Сидел и ел курицу под пулями и ядрами.

Барклай, носившийся с ординарцем по передовой на Бородинском поле.

Рокоссовский, стоящий в полный рост в окопах под Сталинградом.

Советский генерал армии Ватутин, погибший в перестрелке, – как рядовой.

Примеры можно умножать до бесконечности.

Как и примеры именно массового, коллективного героизма.

Характерный пример: в 1941 году, в подвалах Брестской крепости солдаты продолжали воевать, оставшись в глубоком немецком тылу. Без малейшего шанса победить или соединиться со своими. Остались надписи на стенах подземелий... «Умрем, но не уйдем отсюда. 26 июня 1941». «Умираем, не срамя». «Умрем, но из крепости не уйдем». Одна из надписей на стене в подвале крепости гласит: «Я умираю, но не сдаюсь. Прощай, Родина. 20.VII.41 г.». Подписей и автографов у большинства этих надписей НЕТ.

МАЯКОВСКИЙ Владимир (1893‑1930). Великий поэт, выдающийся пропагандист большевистского режима и не менее выдающийся рекламист советской торговли. «Нигде кроме, как в Моссельпроме!»

Кипренский О. А. (1782‑1836). Дмитрий Донской на Куликовом поле

Дата добавления: 2015-05-08