Переписка Сталина и Власова

«Если же ты праведен и благочестив, почему не пожелал от меня, строптивого владыки, пострадать и заслужить венец вечной жизни?» – писал Грозный беглому боярину Андрею Курбскому. Фигасе заявочка! Царь пеняет князю, что тот, не желая, чтобы его «добровольно» казнили, убежал в Литву. Или Иван Васильевич неловко выразился? Да нет. Он приводит Кубскому в пример его слугу: «Как же ты не стыдишься раба своего Васьки Шибанова?».

КУРБСКИЙ Андрей (ок.1528‑1583). Первый политический эмигрант на Руси. Сподвижник и военачальник Грозного взял и сбежал к польскому королю. Вскоре он уже воевал против русских. Родственников своих князь, конечно, погубил. Как он сам писал, царь «матерь ми и жену и отрочка единого сына моего, в заточение затворенных, троскою поморил; братию мою, единоколенных княжат Ярославских, различными смертьми поморил». Троска – это кол или жердь, страшно даже представить, как это было... Но не думать о том, что будет с его семьей, Андрей Курбский, сбегая, конечно, не мог. Однако «выбрал свободу»

Стременной Курбского Шибанов вынес за своего господина ужасные мучения, и за то был воспет Алексеем Константиновичем Толстым. Правда, героическая баллада Толстого «Шибанов молчал из пронзенной ноги» появилась три века спустя, а пока царь разражается уничижительно‑патетическим пассажем: «Ты же не захотел сравняться с ним в благочестии: погубил не только свою душу, но и душу своих предков. Ибо по Божьему изволению Бог отдал их души под власть нашему деду, великому государю, и они, отдав свои души, служили до своей смерти и завещали вам, своим детям, служить детям и внукам нашего деда».

Вот она, политическая концепция. Я пытаю и казню, но тем самым исполняю волю Господню. А если ты уклоняешься от пыток и казней, бежишь – то ты религиозный отступник и еретик.

Выше мы говорили о том, что происходило в голове у Грозного. Вот это и происходило.

Переписка Грозного с Курбским (а точнее, Курбского с Грозным, потому что первым написал бывший лучший, но опальный князь) – один из самых ярких памятников литературы XVI века. К сожалению, в переводе на современный русский язык во многом теряется страстность этих посланий и слишком уж выпуклым становится их юмор. И царь Иван, и князь Андрей были остры на язык и, надо думать, во времена, когда они были лучшими друзьями, немало веселили друг друга остротами.

Вот Курбский пишет про свой род: «И твоя царская высота добре веси от летописцов руских, иже тое пленицы княжата не обыкли тела своего ясти и крове братии своей пити, яко есть некоторым издавна обычай». В переводе тоже здорово, но что‑то не то: «И ты, великий царь, прекрасно знаешь из летописей русских, что князья того рода не привыкли тело собственное терзать и кровь братии своей пить, как у некоторых вошло в обычай».

Грозный по своим литературным талантам Курбскому ничуть не уступал. Ключевский, который, вообще‑то, не любил и не ценил этого государя, тут не может удержаться: «О чем бы он ни размышлял, он подгонял, подзадоривал свою мысль страстью. С помощью такого самовнушения он был способен разгорячить свою голову до отважных и высоких помыслов, раскалить свою речь до блестящего красноречия, и тогда с его языка или из‑под его пера, как от горячего железа под молотком кузнеца, сыпались искры острот, колкие насмешки, меткие словца, неожиданные обороты. Иван – один из лучших московских ораторов и писателей XVI века, потому что это был самый раздраженный москвич того времени».

А «раздражение» откуда? От веры в свою исключительность. От все той харизмы, понимаешь...

«Писание твое принято и прочитано внимательно, – отвечал Грозный. – А так как змеиный яд ты спрятал под языком своим, поэтому, хотя письмо твое по замыслу твоему и наполнено медом и сотами, но на вкус оно горше полыни; как сказал пророк: "Слова их мягче елея, но подобны они стрелам". Так ли привык ты, будучи христианином, служить христианскому государю? Так ли следует воздавать честь владыке, от Бога данному, как делаешь ты, изрытая яд, подобно бесу?.. Что ты, собака, совершив такое злодейство, пишешь и жалуешься! Чему подобен твой совет, смердящий гнуснее кала?»

Его корреспонденту после эдаких словес[111]оставалось пойти намылить веревку – и повеситься. Но, конечно, целью Ивана было не доведение до самоубийства своего бывшего сердечного друга, а ныне – заклятого врага. Но что именно?

С мотивами Курбского все ясно. Он не просто бежал от жестокого тирана за границу, он перешел к врагу и потом достаточно успешно воевал против московитов. Это генерал Власов XVI века, – такая же сложная фигура, только вот кончил лучше Власова. Веревки избежал.

Еще и через сто лет польские хронисты считали предательство Курбского большой удачей для короны: «Он был поистине великим человеком. Во‑первых, великим по своему происхождению, ибо был в свойстве с московским князем Иоанном. Во‑вторых, великим по должности, так как был высшим военачальником в Московии. В‑третьих, великим по доблести, потому что одержал такое множество побед. В‑четвертых, великим по своей счастливой судьбе: ведь его, изгнанника и беглеца, с такими почестями принял король Август. Он обладал и великим умом, ибо за короткое время, будучи уже в преклонных годах, выучил в королевстве латинский язык, с которым дотоле был незнаком»[112].

Перебежчиков на Западе всегда использовали во все дыры. Еще в недавние советские времена свободолюбивые эмигранты‑интеллектуалы довольно быстро оказывались на государственной службе в «Голосе Америки» или «Радио Свобода». Может, Курбский и сам хотел написать царю, но то, что ему подсказали это сделать, – точно. Почему‑то в литературе никогда не обсуждалась возможность, что над письмами Грозному (да и над собственными эпистолами царя) работал не один человек, а целый авторский коллектив[113]. И целью было не позлить самодержца, а обеспечить распространение копий этих посланий среди избранной публики – за рубежом и, по возможности, в России. Это же такой лакомый кусочек для внешнеполитической пропаганды! Ближайший соратник, т. е. источник, заслуживающий полного доверия, обличает своего недавнего патрона во всех смертных грехах. О грехах – чуть ниже.

Курбский отправил три письма, Грозный – два. Зачем Ивану было ввязываться в переписку? Как ни странно, истинные адресаты его посланий были те же, что у Курбского. А именно, зарубежные элиты и элита собственная, московская. Уж если его избранным подданным попадет письмо диссидента, то и до ответа они доберутся. Кстати, Грозный не мог видеть ничего дурного в том, что с его собственными письмами ознакомятся в его собственном государстве. Царь в таком эпистолярном формате высказывался по принципиальным вопросам. Он ни на миг не сомневался, что Курбский будет показывать отправленные ему из Москвы послания своим новым хозяевам. «Врагу христианства», как их мимоходом пнул царь в одном из двух своих писем.

Бывшие друзья хорошо знали друг друга, и если Иван хотел довести Андрея до петли, то тот его, похоже, – до инсульта. «Широковещательное и многошумное послание твое получил, – писал Курбский, дождавшись ответа от царя. – И понял, и уразумел, что оно от неукротимого гнева с ядовитыми словами изрыгнуто. Таковое бы не только царю, столь великому и во вселенной прославленному, но и простому бедному воину не подобает, а особенно потому, что из многих священных книг нахватано, как видно, со многой яростью и злобой, не строчками и не стихами, а сверх меры многословно и пустозвонно, целыми книгами, паремиями, целыми посланиями!»

Между прочим, несмотря на кажущуюся импульсивность этих посланий и несмотря на то, что было всего пять писем, история с ними длилась годами. Это была своего рода шахматная партия, которую играли по переписке. Каждое слово взвешивалось. При этом соперники обвиняли друг друга в пустозвонстве. Лучшие наши историки чувствовали, что здесь что‑то не то.

«Какая хаотическая память, набитая набором всякой всячины, подумаешь, перелистав это послание. Но вникните пристальнее в этот пенистый поток текстов, размышлений, воспоминаний, лирических отступлений, и вы без труда уловите основную мысль, которая красной нитью проходит по всем этим, видимо, столь нестройным страницам», – отмечал Ключевский касательно писем Грозного. Это мысль «о царской власти, о ее божественном происхождении, о государственном порядке, об отношениях к советникам и подданным, о гибельных следствиях разновластия и безначалия. Несть власти, аще не от Бога».

У Грозного своя логика – логика харизмы и изначальной собственной абсолютной правоты. Но там, где это возможно, он использует и вполне понятные нам, обычным смертным контрпропагандистам аргументы. Европа XVI века... Европа, в которую бежал Курбский, захлебывалась в крови религиозных войн. Ну так нате, откушайте.

«Кровью же никакой мы церковных порогов не обагряли; мучеников за веру у нас нет. А как в других странах сам увидишь, как там карают злодеев – не по‑здешнему! Это вы по своему злобесному нраву решили любить изменников; а в других странах изменников не любят и казнят их и тем укрепляют власть свою. А мук, гонений и различных казней мы ни для кого не придумывали: если же ты говоришь о изменниках и чародеях, так ведь таких собак везде казнят...»

В общем, слова Грозного даже не требуют комментариев. Ясно, что это написано совсем не для князя Андрея.

Но и лично для него у царя найдется доброе слово: «Если бы не наше милосердие к тебе, если бы, как ты писал в своем злобесном письме, подвергался ты гонению, тебе не удалось бы убежать к нашему недругу. Не думай, что я слабоумен или неразумный младенец, как нагло утверждали ваши начальники, поп Сильвестр и Алексей Адашев. И не надейтесь запугать меня, как пугают детей и как прежде обманывали меня с попом Сильвестром и Алексеем благодаря своей хитрости, и не надейтесь, что и теперь это вам удастся».

АДАШЕВ Алексей (?‑1561). Думный дворянин, окольничий, постельничий... Его значение при дворе молодого Ивана Грозного примерно соответствовало нынешнему положению главы кремлевской администрации. В те времена, правда, Администрация Президента называлась двумя русскими словами: «Челобитный Приказ». А еще Адашев был хранителем личной кассы (казны) государя, распоряжался его печатью «для скорых и тайных дел», переписывал летописи... В общем, человек супервлиятельный, идеолог уровня Суслова при Брежневе и администратор уровня Сталина в постленинском ЦК одновременно. Однако кончил плохо – умер в опале (и своей ли смертью?). Вероятно, дело тут в неких негласных законах авторитарных режимов. Ведь и к концу правления Сталина не осталось в живых почти никого, с кем он начинал. И Гитлер тоже переколошматил первых нацистов

СИЛЬВЕСТР (умер до 1577). Священник Благовещенского собора Кремля, при молодом Иване Грозном выдвинулся в политические деятели. На пару с Адашевым вертел всей державой, а может, и самим царем. А умер тоже в опале, где‑то в северных монастырях (причины – см. АДАШЕВ). Несмотря на свою репутацию реформатора, именно Сильвестр написал «Домострой». Книжка эта по‑прежнему считается одиозной, антифеминистской и мракобесной, что, правда, совершенно не соответствует ее истинному содержанию.

Но у кого есть время сегодня читать книги, тем более на старославянском?

Сильвестр и Адашев – это двое из ближнего круга Грозного в начальный период его правления, с которыми, в обход Боярской думы, он и планировал свои реформы и военные кампании. Курбский назвал в своих письмах этот тайный совет (он и сам туда входил), Избранной радой – и название закрепилось за ним в исторической литературе. Кстати, это довольно странно: слово «рада» в русском языке того времени не встречается, перебежчик использовал польский термин. Другой, менее известный термин, пришедший из его публицистики, – Святорусское государство, как он называл царство Грозного по аналогии со Святоримской империей Габсбургов.

На фоне святорусскости особенно жестко ставится вопрос о главном грехе государя – а о грехах мы обещали рассказать. Причем о первейшем из них Курбский сообщает в первых же строчках своего первого письма.

«Царю, богом препрославленному и среди православных всех светлее являвшемуся, ныне же – за грехи наши – ставшему супротивным (пусть разумеет разумеющий)».

Разумеем: Курбский бросает царю обвинение, которое не посмел произнести вслух ни один из подданных Ивана Грозного, – обвинение в антихристианском поведении. «Упреки Курбского заключали страшную угрозу трону, – отмечает профессор Скрынников. – Присяга царю, вступившему в союз с Антихристом, утрачивала законную силу. Всяк пострадавший в борьбе с троном превращался в мученика, а пролитая им кровь становилась святой. Предсказания Курбского носили почти апокалиптический характер».

Апокалипсис, напомним, тогда был актуальной темой... Конца света ждали вполне серьезно, и в скором времени.

Между вторым и третьим посланиями Курбский успел написать памфлет «История о великом князе Московском», где назвал богоизбранность великокняжеской династии Калитичей[114]мифом (если это, конечно, он сам написал). Чего еще от него было ждать!

«Задавшись целью объяснить состояние дел в Святорусской державе, он заявил, что династия была осквернена грехом в тот момент, когда князь Василий III, отец нынешнего государя, развелся с первой женой Соломонией и вступил в брак с Еленой Глинской, – пишет Каравашкин. – Царь Иван рожден от блуда, бесовские силы выбирают его своим орудием – к таким выводам Курбский пришел в «Истории».

Вот так. Не святой сидит на троне, а рожденный от блудницы. Репутация матери и для современного человека важна... Очень болезненное обвинение: «шлюхин сын». А ведь Антихрист должен родиться именно от блудницы, бесчестной женщины. Курбский Грозного не просто обругал, не просто ткнул ему в облегченное поведение Елены Глинской, а чуть не прямо обозвал бесом, чуть ли не Антихристом на престоле.

В третьем послании он продолжил атаку на династию. Ударил по всем болевым точкам не столько самого Грозного, сколько всей правящей ветви Рюриковичей.

«Кровь братии своей пить у некоторых вошло в обычай: ибо первый дерзнул так сделать Юрий Московский, будучи в Орде, выступив против святого великого князя Михаила Тверского[115], а потом и прочие, чьи дела еще свежи в памяти и были на наших глазах!»

Наконец, как пишет Скрынников, «Курбский во всеуслышание объявил, что в окружении царя уже появился Антихрист, подучивший царя лить боярскую кровь». Им был назван герой войны с Казанским царством Алексей Басманов. И уже до кучи его сына Курбский назвал интимным фаворитом Ивана IV – любовником царя[116].

Непоследовательно, пожалуй... Непонятно становится, кто тут Антихрист: Басманов или сам Иван Грозный, сын шлюхи и порождение бесов? Но сам по себе гомосексуализм был для православного делом бесовским. Опять же – обвинение не только в гадости, а в религиозном отступничестве.

Гомосексуальная связь государя с сыном Антихриста – такое, пожалуй, крутовато даже для остроумного спектакля про профессию политтехнолога. Конечно, я имею в виду «День выборов». Выборы, выборы, кандидаты – п..ры...

Ну а в своих ответах Грозный, что для него вообще характерно, не мелочился, а твердо держался линии апостола Павла, снова и снова цитируя его слова из послания римлянам: «Ибо нет власти, что не от Бога». Царь поставлен Богом и только ему подсуден, подданные не могут тягаться с ним даже на Божьем суде. «За что ты бьешь нас, верных слуг своих?» – спрашивает князь Курбский. «Нет, – отвечает ему царь Иван, – русские самодержцы изначала сами владеют своими царствами, а не бояре и не вельможи». В такой простейшей форме можно выразить сущность знаменитой переписки, считает Ключевский. Эти двое словно не слышат друг друга, но при этом прекрасно друг друга понимают.

Если бы существовала – и сохранилась – переписка Власова и Сталина, мы, наверное тоже услышали бы две совершенно разные политические концепции. Жаль, что в XVI веке PR‑акциям придавали большее значение, чем в XX.

Дата добавления: 2015-05-08