На следующее утро Григорий рано разбудил Катю

В доме, куда они зашли, сразу началась суета. Женщины, находившееся там, обрадовались вновь прибывшей, но, увидев в каком та состоянии, стали причитать и готовить ей место для сна. Сама Катя плохо видела окружающих, она чувствовала невозможную тяжесть, ноги подкашивались, она готова была рухнуть на пол и хотела только, чтобы ее оставили в покое. Через какое-то время, посовещавшись, женщины решили выделить для Кати отдельное помещение, и ее уложили в небольшом чулане в сенях, где стояла единственная в доме кровать. Все остальные спали, положив на пол комнаты тюфяки с соломой, которые сами же для себя и готовили. Григорий вызвался посидеть с Катей, проследить за ее состоянием.

Миниатюрная Татьяна объяснила Кате, что жить та будет не в монастыре, а в соседней деревне с другими женщинами из общины. До места было рукой подать, и Григорий предложил Кате прогуляться пешком.

Катя попыталась устроиться спать на кресле, но принять удобную позу мешал ремень безопасности. Она немного поерзала, после утихла, и было непонятно, то ли она спит, то ли просто сидит, закрыв глаза.

Он провел их внутрь, в уютное помещение, приспособленное для принятия пищи. В комнате был стол, на нем электрический чайник, вдоль стен пучки травы и веники для бани, в углу небольшая печка. Отец Пантелеймон достал из шкафа чашки, вазочку с баранками и глубокую тарелку с темным медом. Когда все расселись, он потребовал рассказать, что произошло.

Подтверждая его слова, с грохотом захлопнулась дверь.

Отец Пантелеймон, прервав свое выступление, поежился:

— Холодно здесь. У меня чайник сейчас закипит, пойдемте, там и поговорим.

Катя молчала, сидела, ссутулившись за столом, в состоянии полной прострации и автоматически пила налитый ей чай. Слова отца Пантелеймона будто и не коснулись ее слуха, во всяком случае, она не подала никакого виду, что расслышала хоть слово из сказанного им. Увидев, что от девушки они не дождутся никакого рассказа, говорить пришлось Григорию. Катя же была абсолютно погружена в себя, и в то время, что он говорил, не проявила никаких чувств и эмоций. Григорий нервно потирал руки, покачивался на шаткой табуретке. Отец Пантелеймон, выслушав его, сказал:

— Правильно сделали, что ко мне привезли. Федор, отчим Катин, на днях с собой покончил. Теперь Катя туда же. Что за напасть? Мать у нее тоже в уныние впала, вдвоем им лучше не находиться. Катя, может, расскажешь по порядку про свои приключения, что за беда подвела тебя к такому богомерзкому поступку. Неужто из-за Федора Андреевича?

Катя отвлеклась от своих мыслей и, подняв глаза на отца, совершенно безразличным голосом произнесла:

— А что здесь рассказывать. Все очень просто. Я беременна. Папашка от ребенка отказывается, просит, чтобы я аборт сделала. Вон меня выгнал. Я играть начала, в долги влезла — как отдать, не знаю, мне уже угрожать начали. С работы меня выперли. Мать меня в смерти мужа обвинила. Близкие мне люди либо умерли, либо предали меня. Вот такой рассказ.

— Хорошо хоть на аборт не пошла! Катя, и ты в такой ситуации даже о ребенке не подумала! Душу невинную погубить хотела! Много лет назад Бердяев писал, что самоубийство противно православному человеку! — Поп неожиданно вскочил и зашагал взадвперед по маленькому помещению. — Это все я виноват! Мать твоя просила поговорить с тобой, чтобы ты за ум взялась, из клуба ушла, а я ей говорил — ты девушка умная — сама во всем разберешься. О! Сколько раз я предупреждал всех: держаться надо подальше от этого рассадника порока — вашего ночного клуба! Ведь ходил я по всем кабинетам городской администрации, пороги обивал, просил закрыть его. Знал ведь, что прежде всего детей сбивают с пути истинного! Ведь сколько зла в мир несут подобные богомерзкие заведения. Катя, как начались проблемы — надо было ко мне сразу прийти, вместе как-нибудь решили бы их. Ведь никому я не отказываю, пытаюсь всеми силами помочь! Григорий, неужели я так далек от молодых, что им легче руки на себя наложить, чем прийти ко мне за советом, за помощью? Катя, ты не расстраивайся, мы что-нибудь обязательно придумаем. Я поговорю по поводу твоих долгов, постараюсь договориться. Ты у кого в долг брала?

— У Павлова.

— Ну, с ним-то я легко управлюсь. Но тебе просто нельзя здесь оставаться, дурная компания везде к тебе дорогу найдет. Я знаю, тебе, Катя, надо на время из города уехать. Григорий, нужно Катю в монастырь увезти. Поживет там, придет в себя немного, глядишь, посмотрит на все другими глазами. Пообщается с людьми, там они добрые и обстановка располагающая. Это самое то место, где душу больную излечить можно. Катя, ты меня слышишь? Ты не против поехать пожить в монастыре? Подумаешь над своими поступками, грехи отмолишь.

— Да хоть на край света, мне все равно.

— Григорий, отвезете?

— Прямо сейчас? Да, конечно, у меня впереди два выходных, все равно хотел их в монастыре провести, думал только с утра ехать. А раз надо — поеду сейчас.

— А что время тянуть, нельзя ее отпускать, не нравится мне ее настроение. Я сейчас же позвоню. Катя, ты не бойся, там настоятелем — мой родственник, я тебя в надежные руки передам. Монастырь мужской, но женщины в общине тоже есть. Монастырь пока еще только восстанавливается — строительство полным ходом, так что порядки там не очень строгие: утренний молебен да всенощная обязательно, а все остальное — по желанию. Ну работать, конечно, придется, тебе найдут подходящее занятие. У них там и скотина имеется и огород есть. Община небольшая. Григорий у них часто бывает, будете общаться, помогать друг другу. Григорий, ты готов?

— Конечно. Катя, поехали.

Катя послушно отодвинула чашку и встала из-за стола вслед за Григорием. Отец Пантелеймон пошел проводить их до машины, на ходу он давал последние наставления Григорию:

— Как приедете, сразу к игумену, он вас будет ждать, я ему сейчас позвоню, он все подготовит к вашему приезду. Ну, ты как, Григорий, не очень устал, доедешь?

— Спасибо, отец Пантелеймон, я в порядке. Вы когда будете?

— Вот освобожусь маленько — и сразу к вам, посмотрю, чего настроили в мое отсутствие. Ну, с Богом!

Как только машина тронулась, на лобовое стекло упали первые крупные капли, и вскоре по крыше весело и громко забарабанил дождь. Капли падали все быстрее, по стеклу бежали уже целые потоки. Размеренная работа «дворников» наводила сон. Катя сидела, как-то сгорбившись, руками обхватив себя за плечи, иногда она морщилась, как от боли, и тогда резко встряхивала головой.

— Катя, вы себя плохо чувствуете? — спросил Григорий.

— Да, как-то хреново мне. Знобит.

— Приедем, сразу посмотрю вас.

— А что здесь смотреть, ломки у меня.

— Господи, как же вы? — Григорий искренне удивился, он никак не ожидал такого оборота. — И ребенок не остановил?

— Да дура была, а теперь поздно раскаиваться, — Катя говорила медленно, подбирая слова, каким-то не своим хриплым голосом, — дело уже сделано!

— Не говорите так. Покаяться никогда не поздно! — Григорий очень волновался, эта тема была для него больным местом, и то, что Катя заговорила о раскаянии, навело его на мысль о том, что рядом с ним, возможно, сидит близкий по духу человек. Григорий решил, что он просто обязан поделиться с девушкой.

— В покаянии высший смысл христианства заключен. Ведь как в Писании: «Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии». Не падайте духом, люди чего только не переживают, любые неприятности. Главное, выйти из них и человеком остаться.

Но откровение не произвело должного впечатления на Катю, она была слишком сосредоточена на своих ощущениях. Все, что ей удалось выдавить из себя в ответ, было:

— Какой вы умный.

— Никакой я не умный. — Григорий несколько обиделся на такое отношение, но решил, что надо продолжить. — Просто я много об этом думал и читал. В подлинном покаянии, Катя, заключается внутренний поворот сознания, отказ от ранее совершенных грехов. Ты как бы отказываешься от себя прежнего, от своей прошлой позиции в принципе. Необходимо смириться и уступить голосу совести, и тогда состояние пассивной удрученности уступит место активному болезненному переживанию по поводу своих грехов. Понимаешь, эта боль будет разрывать тебе сердце, но в это же время сердце будет просветлено тоской по добру. Но в тот момент ты почувствуешь полную свою беспомощность, то, что ты не в состоянии изменить совершенную провинность, и все твои переживания не могут загладить вину. И если твое покаяние не проникнуто надеждой на Божье милосердие, то неизбежно придешь к отчаянию, что похоже, Катя, с тобой и произошло. Раскаиваясь, мы должны быть готовы искупить свои грехи, принять из Его рук справедливое наказание, в чем бы оно ни заключалось. Но, несмотря на это, мы просим Бога о прощении в надежде на Его милосердие. Только Он может простить нам наши грехи. В истинном покаянии есть возвращение к Богу.

— Ну, тогда расскажите мне о том, в чем вы раскаиваетесь.

— О! Я о таком только с Богом пока готов говорить. Может быть, как-нибудь потом расскажу.

— Ну, тогда заткните свой благочестивый фонтан, может, я хоть посплю, пока мы едем.

* * *

К тому моменту, как они доехали до монастыря, дождь прекратился, ветер разогнал все облака и затих. Живописная местность была озарена полной луной, которая ярко освещала блестящие от недавнего дождя монастырские постройки. Не очень далеко от монастыря, за пологим холмом с негустой рощей виднелась деревушка, в нескольких домиках горел свет. Весь открывшийся пейзаж дышал свежестью и очень походил на идиллию сельской жизни. Ворота монастыря были открыты — гостей ждали. Григорий остановился у дома, где проживал игумен, и в тот же момент дверь дома открылась и на крыльцо вышел он сам — отец Амвросий, в сопровождении невысокой тихой женщины. Настоятель радушно, как старого друга, обнял вышедшего из машины Григория и вопросительно посмотрел на продолжавшую сидеть в машине Катю. Она, немного помедлив, с трудом вылезла из машины. Отец Амвросий тепло ее поприветствовал и представил свою спутницу:

— Это Татьяна. Она покажет тебе твое жилище.

Неудавшаяся самоубийца шла сначала довольно бодро, свежий ночной воздух приятно холодил, но постепенно силы стали ее оставлять, ее лихорадило, и она начала отставать от идущих впереди Григория и Тани. Сначала Катя из принципа не хотела звать на помощь доставучего доктора, она еще злилась на него за сцену на мосту, да и в машине он ее порядком утомил, но потом поняла, что желания умереть от холода на сельской дороге у нее совсем нет, это тебе не с Поцелуева моста вниз головой… Катя попыталась сделать над собой усилие и догнать провожатых, но ничего не получалось, она все больше и больше отставала. В итоге ей стало совсем холодно, зуб на зуб не попадал, она ссутулилась, обхватила себя руками для того, чтобы согреться, но ничего не помогало. Она хотела крикнуть, чтобы ее подождали, но голос совсем пропал, из горла вырывались только какие-то хрипы. К ее радости, Григорий наконец отвлекся от беседы и оглянулся. Ругая себя, он торопливо подбежал, накинул на нее свою куртку и взял под руку. До деревни они дошли вместе, Катя цеплялась за Григория и еле волочила ноги.

А Кате было очень плохо. Она потом, когда поправилась, не один раз спрашивала Гришу, что же с ней было, но он ей толком ничего не рассказал. Отвечал только, что немного побуянила, да и всего-то делов. Катя отрывочно, словно сквозь плотный туман, вспоминала, что просила отпустить ее, рвалась убежать, ругалась, даже вроде дралась, но все было как во сне, а может, и вообще все это ей привиделось в бреду. Только женщины, что вместе с ней жили, сказали ей про эту ночь, что «у Гриши твоего терпение просто ангельское».

ГЛАВА 2

— Катя, вставай! Пойдем в церковь — утренний молебен скоро начнется.

— Не трогайте меня, пожалуйста, дайте спокойно умереть, — пробормотала она сквозь сон.

— Что за глупости! Никто тебе умирать здесь не даст. Пошли — увидишь, легче станет!

— Не хочу, оставьте меня в покое.

— Я ведь силой заставлю. — Григорий повысил тон: — Тебя зачем в монастырь отвезли? Молиться! Вот и пойдем.

— Оставь меня в покое, старый козел! — Катя натянула на голову одеяло, пытаясь отделаться от надоедавшего Григория, но он с силой откинул с нее одеяло.

Девушка устало попыталась объясниться:

— Сами мне твердили: такой тяжкий грех совершила! Я, может быть, раскаиваюсь, но, извините, не верю, что могу вдруг измениться. Я такая какая есть, и если Богу надо, пусть меня такую прощает, а нет — и не надо, буду дальше крест свой нести!

— Ты не крест, а бред несешь! — Григорий рассвирепел. — Без страстного желания стать другим не может произойти внутреннее преображение! Ты должна захотеть стать другим человеком, и, пока ты не обратишься к Богу с мольбой о прощении и очищении, ничего не изменится! Ты не просто должна положиться на Божье милосердие, ты обязана желать преображения!

Катя села на кровати и, не поднимая на собеседника глаз, тихо произнесла:

— Ну а если не могу молиться, нет у меня веры в ваше чудесное исцеление?

— Ты, главное, молись — Он тебя услышит! Он всех слышит. Только предавшись в руки Господа, ты почувствуешь в себе новые силы.

Дата добавления: 2015-05-09