В.Г. Ледяев 2 страница

Некоторые другие проблемы и трудности репутационного метода также могут быть в той или иной степени сглажены. В частности, субъективность и произвольность в определении числа лидеров в общности снижается путем использование тестов на статистическую значимость (например, ограничивая список лидеров теми лицами, которые набрали существенно большее количество голосов по сравнению с другими), выявлением кластеров или, наоборот, разрывов в количественных показателях лидеров, а также путем сопоставления показателей, полученных лидерами от информантов с их собственными оценками (Bonjean and Olson, 1970: p. 205-206). Кроме того, в исследованиях более позднего времени больше внимания обращалось на роль социальной структуры и различных организаций, связей между ними и индивидуальными субъектами власти (Walton, 1977: p. 78-79).

Другим направлением совершенствования метода стало стремление использовать репутационный метод лишь в качестве интродукции, первого этапа в исследовании распределения власти в городской общности, комбинируя его с другими методами. В этом качестве репутационный метод указывает исследователю лишь определенные ориентиры, имена людей, которые могут дать необходимую информацию о политической системе с целью ее последующего изучения. С такой постановкой согласятся критики метода, выступающие против его использования в качестве самодостаточного.

Как видно из приведенных выше ссылок, основные дебаты по поводу достоинств и недостатков репутационного метода развернулись в конце 50-х ─ начале 60-х гг. Но основные оценки метода, сделанные в то время, по существу сохраняются и спустя несколько десятилетий. Однако в последние годы ряд исследователей посчитали традиционную критику репутационного метода несколько преувеличенной и даже ошибочной, заявив о необходимости его "реабилитации". К этому, в частности, призывают К. Доудинг и его коллеги, анализирующие проблемы власти в русле теории рационального выбора (Dowding et al., 1995: Dowding, 1996). Они отмечают, что в настоящее время во многих известных работах по теории рационального выбора “репутации” определяются как ключевые ресурсы власти, которыми обладают акторы во взаимодействии с другими акторами. Репутация является центральным понятием в современной теории сделок (bargaining theory), в объяснении власти и действий больших компаний и стандартной переменной в экономическом подходе. В теории рационального выбора подчеркивается важность формирования соответствующей репутации актора для поддержания устойчивости его положения в конфликтных ситуациях, при возникновении угроз или предложений со стороны других акторов, а также для расширения возможностей кооперации. Поэтому хантеровская концепция репутации не только обнаруживает то, что думают люди о ресурсах власти, которыми обладают определенные индивиды, но и сама является источником власти этих индивидов (Dowding et al., 1995: p. 273).

Доудинг и его коллеги подчеркивают, что в настоящее время с появлением современных баз данных стало значительно легче идентифицировать репутацию, чем во времена Хантера. Сам Доудинг выделяет три способа определения репутации различных акторов. Ее можно определить, во-первых, в процессе анализа их взаимодействия; во-вторых, с помощью традиционной репутационной техники Хантера и др., а также “метода триангуляции”,[4] позволяющего проверить и верифицировать утверждения, сделанные отдельными акторами. В-третьих, репутацию можно исследовать на основе имеющихся баз данных в СМИ. Масштаб репутации может быть количественно обозначен на основании объема и характера освещения в прессе. Индексы публичной репутации актора учитывают количество упоминаний в прессе, в каком контексте и с кем он упоминается, является ли освещение в прессе позитивным или негативным и т.д. Комбинируя эти методы, исследователь получает полную картину репутации (Dowding, 1996: p. 66-70).

Сегодня репутационный метод (в той или иной конфигурации) начинает получать распространение среди отечественных социологов и политологов. При этом особенности российского политического контекста ─ переходный характер политической системы, особая роль неформальных связей и структур, клиентелизм, быстрая вертикальная мобильность и др. ─ накладывают дополнительные требования к применению метода, который в данных условиях должен использоваться с особой осторожностью и учитывать специфику объективных обстоятельств и субъективного фактора.

***

Классическим исследованием власти, проведенным с помощью проблемного (решенческого) метода стало исследование Р. Даля в Нью-Хэйвене в конце 50-х гг. (Dahl, 1961). При выборе и обосновании метода исследования Даль исходил из того, что власть возникает в ходе конфликта между субъектом и объектом, когда субъекту удается навязать объекту свою волю. В политике навязывание воли осуществляется в процессе принятия политических решений, в которых стороны занимают противоположные позиции. Поэтому ответ на вопрос "кто правит?" зависит от того, какие индивиды и группы успешно инициируют и обеспечивают принятие выгодных им политических решений, а анализ власти фокусируется на различных аспектах принятия политических решений, по которым можно судить о ее распределении в обществе.

Таким образом, для определения субъектов политической власти необходимо выделение институциональных сфер, имеющих наибольшее значение для жизни социальной общности и рассмотрение совокупности политических решений, характеризующих расклад сил в этих сферах. В идеале исследователь должен изучить максимально широкий спектр общественных сфер, в которых принимались решения. Однако практически сделать это вряд ли возможно без ущерба для качества анализа. Поэтому возникает естественная трудность в выборе проблемных сфер, анализ которых мог бы ответить на вопрос о распределении власти в социальной общности и демократичности ее политического режима. Даль ограничивается лишь тремя сферами ─ реконструкцией города, образованием и назначением на должности. Выбор данных проблемных сфер осуществлялся на основе 4 критериев: (1) количества людей, на которых повлияло решение, (2) характера полученных от него выгод, (3) широты распространения этих выгод и (4) степени влияния решения на существующие формы и механизмы распределения ресурсов (богатства, статусов, образования и др.) (Dahl, 1961: р. 64).

В результате анализа данных проблемных сфер в контексте выявления тех, кто успешно инициировал политические решения и добивался их осуществления, Даль показал, что (1) в различных сферах доминируют различные конфигурации лидеров, (2) наиболее сильное непосредственное влияние на принятие решений (осуществление власти) оказывают политики (по исследованиям Хантера и Миллса политическая власть сконцентрирована прежде всего в сфере крупного бизнеса), (3) основная масса граждан оказывает лишь косвенное влияние на принятие политических решений. Впоследствии многие исследователи-эмпирики, использовавшие проблемный метод (Э. Бэнфилд, А. Вилдавски, Р. Лайнберри, Р. Уэйст и др.) обычно также приходили к "плюралистическим" выводам.

Проблемный метод претендовал на более адекватное определение политических лидеров по сравнению с репутационным и позиционным, поскольку субъекты власти определяются не по наличию ресурсов или репутации, а по совокупности эмпирически наблюдаемых явлений, выражающих процесс осуществления власти. В данном случае исследователь изучает уже саму власть (точнее, ее осуществление), а не факторы, допускающие (предполагающие) наличие власти. Кроме того, при использовании метода учитывается сфера и границы власти, что также дает ему бесспорное преимущество над предыдущими методами.

Однако проблемный метод хотя и считается многими аналитиками наиболее обоснованным и надежным, оказался менее популярным, чем позиционный и репутационный методы. Причина заключается в том, что он значительно более сложен для практического применения, поскольку исследователь должен собрать большой материал по истории принятия каждого существенного решения и осуществить его реконструкцию. При этом остаются естественные трудности в выборе оптимального набора проблем и выявлению акторов, оказавших определяющее влияние на выбор решения и его принятие.

В концептуальном плане основное возражение оппонентов проблемного метода заключалось в том, что определение субъектов политической власти по их роли в процессе принятия политических решений является недостаточным (неадекватным). В западной политической социологии с 60-х гг. идет дискуссия о т.н. "лицах власти", начатая П. Бахрахом и М. Баратцем (Bachrach and Baratz, 1962; 1963) и С. Луксом (Lukes, 1974), в процессе которой было высказано мнение, что достижение успехов в принятии решений не исчерпывает всего многообразия проявлений политической власти. "Второе лицо власти" (Бахрах и Баратц) возникает в ситуациях, когда субъекту удается блокировать принятие невыгодных для него решений ("непринятие решений") путем поддержания и активизации ценностей, процедур, институциональной практики, ограничивающих политический процесс теми проблемами, которые не могут бросить вызов господству субъекта. "Третье лицо власти" (Лукс) проявляется в способности субъекта навязать объекту ложные ценности и тем самым предотвратить его потенциальное сопротивление (см. Ледяев, 1998). Критики считают, что проблемный метод не может дать адекватной информации об этих формах власти, а также о власти тех, кто действует "за сценой", поскольку их влияние имеет главным образом неформальный характер. Обычно речь идет о скрытом влиянии элиты бизнеса, власти тех, кто непосредственно не участвует в принятии политических решений, но имеет возможность направлять действия публичных политиков и официальных лиц (Ricci, 1971: p. 170-175; Presthus, 1964: p. 116-121; Ehrlich, 1961: p. 92). Однако данные возражения не являются бесспорными и отнюдь не все исследователи разделяют правомерность выделения второго и, особенно, третьего "лиц власти" (см. Dowding, 1991; 1996; Hayward 2000: 11-39).

Другое возражение концептуального характера заключается в том, что данный метод непосредственно исследует осуществление власти, а не власть как потенциал, способность. Тем самым он выявляет только тех, кто уже участвует в принятии решений, оставляя в стороне политических акторов, обладающих потенциалом (властью), но по каким-либо причинам воздерживающимся от его использования (Morriss, 1987).[5] Критики также указали, что фокусируясь на деятельности политических акторов, проблемный подход не в полной мере учитывает влияния структурных факторов, в значительной степени детерминирующих характер процесса принятия политических решений и его результаты (Dowding, 1996).

Значительный массив критики исследований, проведенных с помощью проблемного метода, касается выбора сфер принятия решений для изучения. В частности, Далю и его последователям указали на то, что они выбрали слишком мало проблем, чтобы протестировать плюралистическую парадигму применительно к структуре власти в крупных американских городах (Anton, 1963: p. 449). Однако большинство оппонентов обращает внимание не столько на количество проблем, сколько на их (не)репрезентативность. По мнению Риччи, две из трех проблем, ставших предметом исследования в Нью-Хэйвене ─ публичное образование и партийные назначения ─ были не слишком значимыми для экономических и социальных нотаблей города. Большинство этих людей жили в пригородах, их дети учились исключительно в частных школах и они не могли ни голосовать, ни иметь свой офис в Нью-Хэйвене. Поэтому выводы Даля о роли элиты в городских делах не представляются Риччи убедительными (Ricci, 1971: p. 163; см. также Domhoff, 1978: p. xiii, 138-140). На основании этого, критики фактически ставят под сомнение основные постулаты Даля, считая, что его исследование не смогло доказать ординарного (сопоставимого с другими) влияния экономических и социальных нотаблей, а лишь продемонстрировало, что последние не имели интереса к данным проблемам и потому, вполне возможно, позволили другим людям принимать по ним решения (Ricci, 1971: p. 163). Они пришли к выводу, что для более адекватного анализа распределения власти в Нью-Хэйвене следовало бы предпочесть некоторые другие проблемы, например, законодательство о труде, налоги, интеграцию школ, жилищную сегрегацию и др. (Ricci, 1971: p. 163; Dowding, 1991: 32).

Критикуя сделанный Далем выбор проблем исследования, оппоненты подчеркнули, что все эти проблемы вызывали открытый конфликт между отдельными группами. Они посчитали, что данный подход ведет к "тавтологической ошибке" (Danzger, 1964: p. 714-716): выбирая проблемы, по которым ведутся острые политические дискуссии исследователь неизбежно придет к заключению, что политика в данном городе является плюралистической ─ то есть в ней имеют место конфликты, которые разрешаются в процессе борьбы различных групп. "Если мы исследуем ситуации открытого конфликта, где участвуют разные группы и субъекты власти, то вполне естественно прийти к выводу, что власть в этой общности рассредоточена между ними. Но такой выбор проблем исключает из рассмотрения ситуации, где отсутствует соревнование групп интересов и субъектов власти и в отношении которых можно было бы заключить, что власть не рассредоточена, а сконцентрирована и отсутствует оппозиция" (Ricci, 1971: p. 153). Именно этот момент имели ввиду Бахрах и Баратц, когда писали о том, что далевская методология "пристрастна" к участию элит в решении важных политических проблем и практически гарантирует плюралистические результаты (Bachrach and Baratz, 1970: p. 10).

Однако для Даля выбор конфликтных проблем, в которых одна из сторон навязывает волю другой, необходим для того, чтобы отличить осуществления власти от ситуаций, в которых субъекту не нужно преодолевать сопротивление объекта. В последнем случае отнюдь не всегда речь может идти о скрытой власти, поскольку действия объекта бывают обусловлены факторами, не зависящими от субъекта, например трудностями преодоления проблемы коллективного действия. Поэтому до тех пор, пока не обозначены четкие операциональные критерии, отличающие скрытое осуществление власти от случаев, в которых субъект лишь использует благоприятную для осуществления своих целей ситуацию, вряд ли правомерно, на наш взгляд, высказывать Далю упрек за то, что он ограничился публично дискутируемыми проблемыми.

Можно ли вообще сделать выбор проблем репрезентативным? Здесь возникают большие сомнения, поскольку сам вопрос о критериях выбора проблем трудно однозначно разрешить. Любой исследователь всегда вынужден выбирать между "важными решениями", "типичными решениями", "репрезентативными решениями" и т.п. или искать такие решения, которые бы удовлетворяли всем этим критериям, что в практическом отношении весьма непросто. При этом опять же остаются естественные трудности в оценке значимости, репрезентативности и других характеристик решения.

Что касается вопроса о желательном числе проблем, то здесь нужно, прежде всего, учитывать реально имеющиеся у исследователей ресурсы и естественное противоречие между числом изучаемых проблем и глубиной анализа. Разумеется, большее количество исследуемых проблем могло бы дать больше информации, также как и исследование нескольких (а не одной) городских общностей, что признавал и сам Даль, который в интервью Дж. Уэйсту спустя 25 лет после публикации "Who Governs?" согласился с целесообразностью более широкого предмета исследования (Dahl, 1986: p. 191-195).

***

Имплицитные различным методам критерии определения власти так или иначе взаимосвязаны (во всяком случае, на эмпирическом уровне, что подтверждают многие исследования) и при использовании различных методов можно прийти к аналогичным выводам относительно распределения власти и ее субъектов в социальной общности или обществе в целом. Тем не менее, необходимо четко осознавать, что именно выявляет каждый из этих методов и что он сам по себе не выявляет. Многие исследователи пришли к выводу, что лидерство представляет собой гетерогенную категорию, и каждый метод наиболее эффективно обнаруживает лидеров определенного типа. Позиционный метод акцентирует внимание на лидерах, занимающих высокие публичные должности; репутационный позволяет увидеть лидеров, не находящихся на публичных постах; решенческий ─ тех, кто не обладая соответствующей позицией и репутацией обеспечивает осуществление политических решений и программ. Из этого естественным образом следует, что изучение структуры власти целесообразно осуществлять с помощью комбинации методов, позволяющей выявлять лидеров различных типов и повысить надежность и достоверность полученных результатов. Уже к концу 60-х гг., особенно после исследований Р. Престуса (Presthus, 1964) и Р. Эггера, Д. Голдриха и Б. Свенссона (Agger et al., 1964), эта идея стала фактически общепринятой среди исследователей власти (Aiken and Mott, 1970: 200; Hawley and Wirt, 1974: 137; Orum, 1978: 134).

В отечественной социологии при изучении элит обычно используются позиционный и репутационный методы. При этом распространено мнение, что в силу переходного характера российской политической системы традиционные методы исследования власти, достаточно успешно апробированные в странах с устойчивой демократической политической системой, не вполне пригодны для условий России в силу частой смены политической и экономической ситуации и отсутствия достаточной информации. Некоторые исследователи однозначно заявляют, что при неустойчивом составе правящей элиты наиболее адекватным методом является позиционный метод (Зелетдинова, 2000). Другие предлагают какие-то иные методики, например ресурсный метод (Gelman, 1995).

На наш взгляд, комбинация методов является наиболее оптимальной и для российского контекста. Необходимо лишь учитывать, что применение любых методов исследования в России технически осуществить в чем-то сложнее, чем на Западе. При этом на сегодняшний день уже накоплен значительный опыт исследования власти в тех странах, которые если и относятся к демократическим, то с большой натяжкой (См. Miller, 1970; Research Methods for Elite Studies, 1987). Текучесть ситуации и быстрая сменяемость лиц у власти, естественно, затрудняют процесс исследования властных отношений, но это не является основанием для отказа от использования традиционных методик, скорректированных с учетом специфики российского контекста. Сама по себе степень текучести/устойчивости власти является одной из важнейших ее характеристик и, соответственно, предметом эмпирической верификации.

***

Эти методы, как уже отмечалось ранее, представляют собой лишь способы выявления круга лиц, групп и/или организаций, выступающих субъектами властных отношений. Как правило, это лишь первый шаг в исследовании различных параметров властных отношений, которое может существенно варьироваться в зависимости от целей исследователя, его методологических и ситуативных приоритетов. Эмпирические проекты отражают набор проблем, представляющихся важными для конкретных исследователей: одних интересует прежде всего характер связей между наиболее влиятельными акторами, других – факторы, определяющие специфику форм осуществления власти, третьи фокусируют внимание на сравнении стратегий управления и/или их результатов и т.д. Конкретные исследовательские проекты, в которых использовались различные стратегии научного поиска представлены в третьем разделе книги. Здесь же в качестве иллюстрации приведем размышления У. Домхоффа о том, как целесообразно проводить исследование структуры власти[6].

Домхофф полагает, что фокусом исследования власти должно стать изучение структуры власти, которая представляет собой сложившийся паттерн отношений между определенными субъектами. По его мнению, «в исследовании власти структурные отношения следует концептуализировать как сетевые отношения». Сети представляют собой специфические совокупности связей между определенными группами и организациями; они непосредственно характеризуют структуру отношений в группе, общности или классе. Связи между членами этих образований могут продемонстрировать широкий спектр отношений – дружбы, партнерства, общего членства, найма, руководства и др. Сетевой анализ призван «выявить сеть людей и институтов, которые получают различную выгоду из функционирования социальной системы и определить, как эта сеть определяет структурные и ситуационные уровни властных отношений». Поэтому исследование власти представляет собой фактически разновидность сетевого анализа (Domhoff, 1978: 122, 132-133).

Собственно эмпирическое исследование начинается с поиска связей между людьми и организациями, которые, как предполагается, составляют правящую (влиятельную) группу или класс. Это «сетевой анализ членства» (membership network analysis), он включает в себя изучение людей и всех организаций, к которым они принадлежат, или, что тоже самое – изучение организаций со всеми их членами. Результаты анализа обычно представляются в форме матрицы (См. Табл. 1).

Табл. 1. Гипотетическая межличностная сеть

		Организации
	Орг. А	Орг. Б	Орг. С	Орг. Д
Индивид 1	√	√
Индивид 2	√		√
Индивид 3	√			√
Индивид 4			√	√
Индивид 5

(Индивид 5 является «изолированным» и не имеет связей) (Domhoff, 2010 ?? Как дать ссылку на интеренет, где нет страниц)

Перечень людей идет сверху вниз, а организаций – слева направо; образующиеся на пересечении ячейки (клетки) заполняются соответствующей информацией, типа «член», «директор», «собственник» или «спонсор»[7]. Также могут быть указаны и установки людей по отношению к определенным организациям («сторонник», «оппонент») или их психологическая связь с ними. Содержащаяся в матрице информация может быть использована для объяснения как организационных, так и межличностных сетей.

Рис. 4.Гипотетическая организационная сеть, созданная пересекающимися между собой членами

На Рис. 4 видно, что организация «А» находится в центре сети в силу наибольшего количества связей между данными индивидами.

Рис. 5. Гипотетическая межличностная сеть, образованная на основе общей организационной принадлежности.

В межличностной сети, как показывает Рис. 5, нет индивида, который бы занимал центральное место, хотя в организационной сети такой центр имеется. Домхофф отмечает, что хотя интуитивно это может показаться сомнительным, на самом деле две эти сети имеют самостоятельный статус и не являются зеркальным отражением друг друга; при этом в сети могут быть индивиды, не имеющие каких-либо связей, что часто имеет место в ситуациях, когда люди впервые попадают, например, в элитные компании высшего класса. Для анализа данных исследователи могут использовать самые разные математические техники, например graph theory, matrix algebra, and boolean algebra, позволяющие выявить «иерархии» и «уровни» в сложных сетях.

Наряду с выявление сетей, охватывающих членов различных организаций, исследователи могут обратить внимание на другие типы связей, например, родственные связи между членами элитных семей, социальные и культурные связи, потоки информации, совместный бизнес и т.д. Особое значение имеют финансовые потоки. Теоретически их можно рассматривать как вид отношений между индивидами и институтами, но на практике, подчеркивает Домхофф, желательно уделить им самостоятельное внимание в силу важности данного аспекта власти. Речь идет о четырех видах финансовых потоков: (1) от людей к людям (дарения, займы, пожертвования), (2) от людей к институтам (налоги, индивидуальные и семейные дарения фондам), (3) от институтов к людям (дивиденды собственникам, гранты экспертам), (4) от институтов к институтам (гранты политическим структурам, дарения корпораций фондам).

Сетевой анализ позволяет сделать вывод о наличии или отсутствии группы (элиты) или класса, доминирующих в социуме или социальной общности: если между корпорациями не обнаружены тесные связи, вряд ли правомерно говорить «корпоративном сообществе»; если состав элитных социальных клубов, расположенных в различных городах существенно не пересекается, то нельзя констатировать наличия национального «высшего класса»; наконец, если отсутствуют или крайне незначительны финансовые потоки от богатых людей к фондам или от фондов к структурам, участвующим в формировании политики, то нет серьезных оснований полагать о существовании «сети планирования политики» (policy-planning network). Далее Домхофф предлагает проанализировать идеологические и политические преференции и ориентации различных групп с помощью контент-анализа соответствующих текстов и выступлений. Таким образом, изучение структуры власти представляет собой своеобразную комбинацию сетевого анализа и контент-анализа (Domhoff, 2010)[8].

Библиография

Зелетдинова Э. Элита — власть — демократия // Власть. — 2000. — № 3. — С. 49-54.

Ледяев В.Г. Власть, интерес и социальное действие // Социологический журнал — 1998. — № 1-2. — С. 79-94.

Wildavski A. Leadership in a Small Town. — Totowa: The Bedminster Press, 1964.

Agger R.E., Goldrich D., and Swanson B.E. The Rulers and the Ruled. — New York: John Wiley and Sons, Inc., 1964.

Aiken M. and Mott P.E. Introduction // The Structure of Community Power /Ed. by Michael Aiken and Paul E. Mott. — New York: Random House, 1970. — P. 193-202.

Anton T.J. Power, pluralism, and local politics // Administrative Science Quarterly. — 1963. — Vol 7. — № 4. — P. 425-457.

Bachrach P., Baratz M.S. Two faces of power // American Political Science Review. — 1962. —Vol. 56. — № 4. — P. 947-952.

Bachrach P., Baratz M.S. Decisions and nondecisions: an analytical framework // Аmerican Political Science Review. — 1963. — Vol. 57. — No 3. — P. 641-651.

Bachrach P., Baratz M.S. Power and Poverty: Theory and Practice. — New York, London, Toronto: Oxford University Press, 1970.

Banfield E.C. Political Influence. — New York: Free Press of Glencoe, 1961.

Barry B. Power: an economic analysis // Power and Political Theory: Some European Perspectives /Ed. by Brian Barry. — London: Wiley, 1976. — P. 67-101.

Birch A. The Concepts and Theories of Modern Democracy. 2nd ed. — London: Routledge, 2001.

Bonjean C.M. Community leadership: a case study and conceptual refinement // American Journal of Sociology. — 1963. — Vol. 18. — № 6. — P. 672-681.

Bonjean C. and Olson D.M. Community leadership: directions of research // The Structure of Community Power /Ed. by Michael Aiken and Paul E. Mott. — New York: Random House, 1970. — P. 203-215.

Clark T.N. The concept of power // Community Structure and Decision-making: Comparative Analysis /Ed. by Terry N. Clark. — San Francisco: Chandler Publishing Company, 1968. — P. 45-81.

Dahl R. A Critique of the ruling elite model // American Political Science Review. — 1958. — Vol. 52. — № 2. — P. 463-469.

Dahl R. Who Governs? Democracy and Power in American City. — New Haven: Yale University Press, 1961.

Dahl R.A. Rethinking "Who Governs?". New Haven, revisited // Community Power: Directions for Future Research /Ed. by R.J. Waste. — Beverly Hills: Sage Publications, 1986. — P. 179-196.

Danzger H. Community power structure: problems and continuities // American Sociological Review. — 1964. — Vol. 29. — № 5. — P. 707-717.

Domhoff G.W. Who Really Rules: New Haven and Community Power Re-Examined. — New Brunswick, NJ: Transaction, 1978.

Dowding K.M. Rational Choice and Political Power. — Aldershot: Edward Elgar, 1991.

Dowding K. Power. — Buckingham: Open University Press, 1996.

Dowding K., Dunleavy P., King D., and Margetts H. Rational choice and community power structures // Political Studies. — 1995. — Vol. 43. — № 1. — P. 265-277.

Ehrlich H.J. Power and democracy: a critical discussion // Power and Democracy in America /Ed. by W.V. D'Antonio and H.J. Ehrlich. — Notre Dame: University of Notre Dame Press, 1961. — P. 91-123.

Freeman L.S., Fararo T.J., Bloomberg W.Jr., Sunshine L.H. Locating leaders in local communities: a comparison of some alternative approaches // The Search for Community Power /Еd. by Willis D. Hawley and Frederick M. Wirt. — Englewood Cliffs (NJ): Prentice Hall, 1974.

Gel'man V. On the problem of elites in the former USSR: criteria and approaches // Post-Soviet Puzzles. Mapping the political economy of the Soviet Union /Еd. by Klaus Segbers and Stepan De Spiegeliere. — Baden-Baden: Nomos, 1995. Vol. III. Emerging Social Actors. — P. 15-23.

Harding A. Is there a ‘new community power’ and why should we need one? // International Journal of Urban and Regional Research. — 1996. — Vol. 20. — № 4. — P. 637-652.

Дата добавления: 2015-05-09