Заговор вуду

Мы уже увидели, что неразбериха вокруг понятий заговор и геноцид отчасти вызвана неопределенностью, окружающей их повседневное использование. Кроме того, этой путанице способствует намеренно конфронтационное звучание, которое придают этим словам черные комментаторы. При этом они нередко стремятся приписать властям высокую степень моральной ответственности за события, от которых обычно отмахиваются как от «случайных» или «неудачных», или в духе «сами виноваты». Но некоторые черные мыслители и творческие деятели превращают двусмысленность заговора в положительную особенность своих формальных эстетических экспериментов, тем самым создавая особую черную культуру заговора. В последней части этой главы мы рассмотрим три примера: роман Ишмаэля Рида «Мумбо-Юмбо» (1972), сложную система взглядов «Нации ислама» и творчество таких рэпе-ров, как Public Enemy, Тупак Шакур и Wu-Tang Clan.

Роман Рида — одно из классических постмодернистских конспирологических произведений, наряду с творениями Томаса Пинчона и Уильяма Берроуза на тему паранойи. С романами Берроуза «Мумбо-Юмбо» роднит желание расследовать трансисторический заговор с целью порабощения творческого сознания. А вслед за тремя конспирологическими романами Пинчона Рид с сатирическим щегольством оценивает возможности и подвохи конспирологии как эстетической и политической формы. Хотя, на первый взгляд, Рид рассказывает о нарастании и спаде черного культурного взрыва, главным признаком которого стало Гарлемское возрождение в 1920-х годах, его книга, как и исторический роман Пинчона «Радуга тяготения», написана уже после завершения контркультурных приключений 1960-х и предлагает аллегорическое исследование успехов, достигну тых движением чернокожих за это десятилетие. Как объяснил сам Рид в одном из интервью, он старается использовать «все модели эпохи», в том числе и «изрядную кон спи рати вистскую струю, характерную для 1960-х, — за политическими событиями тогда неизменно усматривали заговор».[337]

Смешивая повествовательный строй детективных романов, черты водевиля, мифа, литературные пародии, фотографии и цитаты из многочисленных исторических источников, автор «Мумбо-Юмбо» рассказывает об эпидемии «Джее Грю», которая, судя по всему, зародилась в Новом Орлеане и в конце концов угрожает обрушиться на Нью-Йорк. Название этой эпидемии взято из комментария Джеймса Уэлдона Джонсона по поводу повального увлечения регтаймом в начале XX века. На одном уровне сюжет «Мумбо-Юмбо» связан с распространением «африканской» культуры в 1920-х годах, начиная с моды на джазовые танцы и заканчивая ритуалами вуду. Но вместе с тем в романе разворачивается символическая история эпической, трансисторической манихейской борьбы между силами черной культуры и духовной свободы с одной стороны, а с другой, непрекращающимися тайными стараниями белого истеблишмента («агонистами») под руководством вымышленного тайного общества — Уоллфлауэрского ордена тамплиеров. В романе «Мумбо-Юмбо» описывается расследование, которое ведет Папа ЛаБас, служитель культа вуду. Сначала он пытается разоблачить козни Уоллфлауэрского ордена, намеревающегося прекратить эпидемию, а потом раскрывает тайну древней исчезнувшей Книги, которая придаст Джее Грю текстуальное наполнение, характерное для мистической силы.

Рассказчик объясняет, что «за или подо всеми политическими и культурными войнами стоит борьба между тайными обществами», и «Мумбо-Юмбо» так или иначе излагает, говоря словами одного из персонажей, масонскую «конспирологическую гипотезу о некоем тайном обществе, формирующем сознание Запада».[338]Роман ставит цель объяснить не только то, почему угасло Гарлемское возрождение (агонисты спровоцировали Великую депрессию, чтобы затормозить эпидемию), но и то, каким образом вся западная цивилизация оказалась вовлечена в подавление своего вечного карнавально-пародийного антагониста. Рассказывая эту пересмотренную под конспирологическим углом зрения историю, Рид, однако, намеренно подмешивает в свое гибридное повествование элементы реальной истории (например, то обстоятельство, что в новостях действительно не сообщалось о вторжении американцев на Гаити в 1920-х годах), выдуманные версии на тему неизвестных страниц истории (участие президента Хардинга в подавлении негритянской культуры) и полностью вымышленную историю (противостояние египетских богов Сета и Осириса как оппозицию «белого» зануды и культурного самовыражения «черных»). В этом эклектичном романс «доказательства» элементов заговора представлены в виде беспорядочной массы научных и альтернативных историй, словно автор ждет от читателя, что он серьезно отнесется ко всем предлагаемым ему утверждениям, просматривая все сноски. Вместе с тем эрудиция романа доведена до пародийного предела, и не в последнюю очередь это заметно в классической для детективного романа сцене разоблачения, которая в «Мумбо-Юмбо» обыгрывается по-своему: угрожая разоблачить закулисные делишки тайных обществ истеблишмента, Папа ЛаБас заканчивает затянутым и вгоняющим в сон монологом на тему египетской мифологии. «Предполагается, что вы будете смеяться, — признает Рид, — когда детектив проделывает весь путь до Египта и собирает информацию на самого себя, восстанавливая картину преступления».[339]Кроме того, тайны раскрываются не путем рационального детективного метода и использования индуктивного метода, но благодаря сновидениям и интуиции. Когда его обвиняют в том, что у него нет доказательств, подтверждающих его «конспиративистскую гипотезу», Папа ЛаБас отвечает: «Доказательства? Женщина, мне это снится, я это чувствую, у меня работают две головы».[340]Рид задался целью не столько сочинить разумную и связную контристорию, сколько «организовать диверсию против истории» в целом.[341]Роман развивается в плоскости между фактическим и вымышленным, между серьезным и сатирическим. «Пусть они не перестают ломать голову, — советует Рид, — чтобы они не знали, говорим ли мы всерьез или сочиняем литературу».[342]

Читателям «Мумбо-Юмбо» приходится постоянно гадать, насколько буквально следует воспринимать эти вариации на тему заговора. Как и джазовый музыкант Сан Ра, рассказывавший настолько законченную историю о своем похищении инопланетянами, что критики не могли решить, говорил он на полном серьезе или нет, Рид обитает в пространстве между буквальным и метафорическим, выходящем за пределы простой иронии.[343]Он умышленно стирает различия между фактическим и символическим, не в последнюю очередь это касается и главного мотива — эпидемии Джее Грю. Это метафора черного африканского культурного влияния, которая полностью материализуется, объяснительный образ, который начинает жить своей жизнью и обзаводится своей историей. В этом романе Джее Грю является и эпидемией в буквальном смысле слова, и метафорой культурной передачи. В «Мумбо-Юмбо» речь идет о сознательной организации контркультурного тайного общества «Мутафиках», стремящегося освободить этническое искусство, томящееся в плену американских музеев. В этом контрзаговоре, по сути, материализуются худшие страхи белого истеблишмента. В том же духе понятие вуду предполагает совершенно материалистическую модель проникновения в психику. Когда ум и душа человека находятся под чужим физическим контролем, зомби становятся и символическим, и фактическим объяснением культурной передачи идей посредством силы идеологии. Но, пожалуй, самая интригующая материализация в романе связана с фотографией, на которой запечатлены три правительственных деятеля, наблюдающие, как несколько радикалов-хиппи танцуют на улице. Хотя этот снимок попал на стол к издателям в апреле 1971 года, задолго до того, как разразился скандал с Уотергейтом, тем не менее, в кадр все вместе попали будущие уотергейтские «заговорщики»: Джон Митчелл, Ричард Кляйндинст и Джон Дин. «Это колдовство», — объясняет Рид.[344]

Впрочем, больше, чем пророческая фотография с уотергейтскими заговорщиками, волнует жуткое и ироничное воплощение главной метафоры «Мумбо-Юмбо» в реальность. Выдуманная в романе эпидемия, захватывающая черные общины и перекинувшаяся в США с Гаити, вызывает в воображении эпидемию СПИДа за десять лет до того, как она началась на самом деле, — эпидемию, которую, как мы более подробно обсудим в пятой главе, часто описывали конспирологически. Но в романе Рида Джее Грю — это и эпидемия, и план контрзаговора против «Их» тайных обществ. Сочетая эти два элемента, роман образует метафору продуктивного и неизбежного слияния африканской и американской культур. «Заражение, — как пишет Барбара Браунинг в своем исследовании метафоры инфекции во время кризиса, вызванного СПИДом, — можно превратить в позитивную метафору смешения культур».[345]Несмотря на описание манихейского, параноидального разделения противостоящих друг другу традиций, тайных обществ и расовых сообществ, «Мумбо-Юмбо» использует эстетику проникновения и заражения и по отношению к истории заражения американской культуры черным влиянием, и на уровне текста посредством гибридной литературной формы самого романа.

Если бы автор ожидал от нас, что мы воспримем эпидемию и трансисторическую борьбу тайных обществ буквально, было бы заманчиво отмахнуться от романа как от вызывающей версии расхожих историй о масонских тайнах, Святой Крови и Святом Граале. Или если бы эпидемия Джее Грю и связанные с ней заговоры — всего лишь расширенная аллегория культурного влияния, роман было бы легко воспринять в качестве умной сатиры. Но притом, что роман постоянно переходит от буквальных обвинений к фигуральным аналогиям и обратно, он не дает возможности пойти по легкому пути и позволить просто себя читать. Роман играет на неопределенности, присущей массовой культуре паранойи, демонстрируя, как можно верить в буквальную теорию заговора и, в то же время, сохранять скептическую и полуироническую дистанцию по отношению к подобным взглядам.

Дата добавления: 2015-05-09