Личность и внутриобщинные отношения

Все отношения между крестьянами имели личностный характер, так как они общались друг с другом непосредственно, лицом к лицу, что нашло от­ражение в пословице: «Жить в соседях — быть в беседах».

Они строились, во-первых, на постоянной основе, так как продолжались всю жизнь, во-вторых, на родственной, товарищеской или соседской основе в большей сте­пени, чем на меркантильных и рациональных расчетах. Все это придавало межличностным отношениям целостный, персональный, эмоциональный, ин­тимный характер. Это нашло отражение в двух примечательных фактах: все крестьяне, в отличие от образованных классов населения, были друг с дру­гом на «ты», что являлось признаком равенства и дружбы; все общинники имели прозвища и чаще называли друг друга не по имени, а по прозвищу: Хитра, Рябуха, Тигра, Телятник, Душечка, Волк, Дукач и т. п. В этих про­звищах отмечались отличительные, внутренние или внешние, особенности человека: Хитра — хитрый, Рябуха — рябая, Тигра — недобрый, Дукач — тяжелый, сварливый и дерзкий и т. д. Крестьянин был неотделим от своего социального окружения. У него не было сугубо личных дел, которые бы совершенно не касались его соседей, а тем более родственников. Это не зна­чит, конечно, что за человеком не признавалось право на личную жизнь и индивидуальное решение, что он не имел тайн и не совершал поступков, не известных другим. Однако любое сколько-нибудь важное событие в его жиз­ни было известно всей деревне. Вся жизнь каждого крестьянина проходила, что называется, на виду, поступки его открыто обсуждались и оценивались. Скрытность осуждалась, советы с родственниками по поводу своих проблем считались необходимыми. Семейные разногласия были достоянием всей де­ревни. «Деревенский человек привык жить открыто, большая часть его жиз­ни проходит на улице, на глазах у всех. Даже самые интимные моменты своей жизни он не умеет скрыть от улицы: как, что и сколько он работает, как, что и сколько он ест, как и кого он любит, как воспитывает детей, каковы отношения в его семье — все это известно миру до мельчайших по дробностей; точно так же как известно и то, кого он ненавидит». Да тайну если она не имела криминального характера, и не пытались скрывать. Даже обманутый муж не стеснялся провести изменившую ему жену обнаженно через все село. Крестьянин стремился к публичности, так как нуждался ней. Почему? Мир давал санкцию на все, что делал крестьянин. Без этого одобрения ни свадьба, ни похороны, ни рождение не становились действия тельными событиями в глазах крестьянина. Чем больше людей были свидетелями того или иного события, тем значительнее казалось общественно одобрение, тем как бы реальнее становилось данное событие для крестьянина. Открытость личности являлась необходимым условием действительности личности, публичность общественных отношений — условием действительности этих отношений, словом, открытость и публичность был атрибутами действительности. Таким образом, общинные порядки связывали крестьян многочисленными взаимными обязательствами, ставили их положение взаимной зависимости, а совместный труд и отдых вырабатывали в них чувство сильной привязанности и духовной близости.

Слитность крестьян одного селения в едином коллективе имела много проявлений, из которых, пожалуй, важнейшими можно считать братчины, хождение в кусочки и помочи. Братчины — обычай совместных трапез, посвященных общехристианским или местным религиозным праздникам. Общественные угощения почти всегда были связаны с обрядом и культом. Братчины устраивались для детей, для девушек, для пожилых людей, для всей деревни. На их проведение крестьяне вносили деньги и продукты, из которых готовили угощение и варили пиво. Коллективные застолья особен­но часто устраивала молодежь.

Солидарность проявлялась в обычае коллективной поддержки человека, попавшего в силу непреодолимых обстоятельств в трудное положение. Счи­талось грехом отказать просящему милостыню, на чем был основан распро­страненный обычай «ходить в кусочки». Когда в семье кончались деньги и хлеб — основной продукт питания, то большак не торопился продать свое имущество. Он отправлял сначала детей, потом женщин и наконец сам шел просить ради Христа хлеба в своей деревне, а если этого не хватало, то и в соседние. Дать просящему хотя бы маленький кусочек хлеба считалось мо­ральным долгом. Таким способом семья могла продержаться до нового уро­жая, сохранив в целостности скот и инвентарь.

Ярким проявлением солидарности являлся и обычай помочей — коллективной работы всей общины в пользу крестьянина, попавшего в тяжелое положение вследствие пожара, утраты скота, болезни и т. п. В течение це­лого дня односельчане исполняли трудоемкие и спешные работы (убирали урожай, косили, возводили дом и т. п.), как правило, за благодарность, ино­гда за угощение в конце работы.

Объединению жителей одного селения в сплоченный коллектив чрезвы­чайно способствовало совместное совершение всем миром календарных обрядов, которые сопровождались молебнами, крестными ходами, театра­лизованными действиями и играми, некогда носившими языческий ритуаль­ный характер и частично сохранившими его вплоть до начала XX в. Кстати говоря, большое число праздничных дней не являлось, с точки зрения крестьянина, непроизводительной потерей вре­мени, так как в праздники крепилась солидарность коллектива, обсуждались его дела, за выпивкой разрешались конфликты и снимались противоречия. Алкоголь же выполнял ценную социальную функцию — укреплял солидар­ность, снимал или ослаблял межличностные противоречия. Поэтому среди взрослых мужчин практически не было непьющих. Согласно некоторым об­следованиям после эмансипации, данные которых, на мой взгляд, могут быть распространены и на дореформенное время, пили при всяком удобном случае 58% взрослых крестьян, всегда, когда были деньги, — 11%, употребляли алкоголь лишь по большим праздникам около 30%. Частое употребле­ние алкоголя для 1—2% заканчивалось запоем (в 1990 г. медицинские уч­реждения СССР признали алкоголиками 4.5% трудоспособных мужчин, а реальное число алкоголиков было, вероятно, раза в два больше). Однако широко распространенное представление о том, что русские потребляли ал­коголя значительно больше, чем другие европейские народы, не соответст­вует действительности. До 1913 г. на душу населения в России потреблялось намного — в 1.5—2 раза — меньше алкоголя, чем в западноевропейских странах, а печальные рекорды были установлены в 1980-е гг.

Важная особенность сельской общины состояла в том, что социализация подрастающего поколения происходила в самой деревне посредством прямой передачи опыта, устной традиции, живых примеров, так как в XVIII в. крес­тьяне были сплошь неграмотны, а к середине XIX в. среди крестьян в воз­расте старше 9 лет менее 10% умели читать.

Подобный характер социализации привязывал детей к родителям и ставил первых в зависимость от вторых, возвышал ав­торитет старших, ориентировал молодое поколение на традицию, приводил к тому, что в общине существовала бесконфликтная в культурном отношении преемственность поколений. Конфликт поколений, или проблема отцов и де­тей, в истинном смысле этого слова возникает не из разницы возраста или характеров, а из различия систем ценностей, которых придерживаются отцы и дети. В дореформенной деревне у подрастающего поколения практически не было проблемы выбора системы ценностей, политических, религиозных и других концепций, почти не было проблемы выбора профессии. Отсутст­вие альтернатив и серьезных противоречий между поколениями обеспечива­ло мягкое вхождение молодежи в общий ход жизни общины. Разумеется, между отцами и детьми имелись житейские и психологические противоре­чия, но они, будучи преходящими, не могли подорвать культурную преем­ственность поколений.

С детских лет крестьянин привыкал следовать сложившимся в семье и общине стереотипам и образцам поведения, привыкал к строгой внешней регламентации своей жизни, к подчинению своего поведения семейным и общественным интересам, у него вырабатывалась способность к слиянию своего «я» с общинным «мы». Благодаря этому ни отождествление себя с миром, ни вынужденное подчинение воле большинства не воспринимались им как насилие, нарушение его прав личности. Признание за коллективом высшего авторитета становилось частью характера, так как и за пределами общины крестьянин был покладистым и готовым пойти на все возможные уступки коллективу. Общность интересов большинства, социальная и иму­щественная однородность, частая конфронтация с помещиками и коронной администрацией поддерживали и развивали внутреннее единство и сплочен­ность общины.

Современники прозападной ориентации полагали, что всесторонняя мелочная регламентация, сильное давление традиции и обычая сковывали человека, не оставляли малейших возможностей для проявления инициатив и выражения индивидуальности, приводили к полному поглощению личности общиной. Община бесспорно очень сильно ограничивала самостоятельность крестьянина, но превратить его в робота она не могла по той причин что не существовало, да и не может существовать, правил на все случаи жизни. Жесткие нормы поведения были выработаны для некоторых принципиальных и часто повторяющихся случаев. Но в большинстве ординарных, а также и неординарных ситуаций, когда одни нормы поведения вступали в противоречие с другими и требовался выбор, крестьянин должен б самостоятельно применять общие руководящие принципы поведения, здесь оставалось достаточно много места для личной инициативы. Социальная и имущественная однородность крестьянства — источник со­гласия, или консенсуса, в общине — поддерживалась уравнительным меха­низмом, действовавшим в общине. Этот механизм выработался стихийно и был продуктом коллективного социального творчества. В нем нашли свое выражение, с одной стороны, представления о справедливых, с точки зрения крестьян, общественных отношениях, а с другой стороны, нормы обычного права, сформировавшиеся под влиянием этих представлений и всей совокуп­ности условий, в которых приходилось жить крестьянству. Этот механизм включал определенную систему мер, применяемых общиной для уменьшения любого рода дифференциации между крестьянами.

1. Систематическое уравнительное перераспределение земли между крес­тьянами путем переделов в соответствии с рабочими и платежеспособными возможностями каждого хозяйства. Эта мера препятствовала концентрации земли, подавляла стимул к повышению плодородия участков, находившихся во временном пользовании, и нивелировала доходы, так как установленный таким образом земельный надел для каждого хозяйства почти автоматиче­ски предопределял численность скота, количество сельскохозяйственного инвентаря и в конечном счете доход хозяйства.

2. Применение обязательного для всех севооборота и чересполосное на­деление землей. Эта мера служила едва ли преодолимым препятствием для отдельных хозяйств, желавших получать более высокие, чем другие хозяй­ства, урожаи за счет нововведений и лучшей обработки земли.

3. Распределение налогов и повинностей, приходившихся на общину, со­ответственно доходам каждого хозяйства. Часто практиковалась прогрес­сивная раскладка налогов и повинностей, в результате чего налоговое бремя зажиточных хозяйств увеличивалось, а средних и бедных хозяйств уменьша­лось.

4. Использование круговой податной ответственности богатых за бед­ных, когда последние не в состоянии оплатить свою долю налогов и повин­ностей.

5. Запрещение работать в праздники и воскресенья, на долю которых приходилось до трети дней в году. Эта мера до некоторой степени уравни­вала все хозяйства в отношении общего баланса рабочего времени, значит, служила средством нивелирования имущественного неравенства между крес­тьянами, так как большое число праздников (около 95 в середине XIX в.) лишало возможности трудолюбивых и старательных крестьян повысить свое благосостояние.

6. Общественное осуждение чрезмерного трудолюбия, стремления к обо­гащению, к выделению из общего ряда и одобрение умеренности в потреб­ностях и желаниях.

7. Распределение выборных должностей между крестьянами таким обра­зом, чтобы зажиточные крестьяне занимали наиболее важные общественные должности, надолго отрывающие выборных от личного хозяйства, а бедные крестьяне — второстепенные должности, не требующие значительного вре­мени.

8. Использование рекрутской повинности для чистки общины от бедных и опустившихся крестьян, для взятия своего рода выкупа с богатых крестьян, освобождавшихся от обязанности служить за деньги, и для выравнивания рабочей силы отдельных дворов, так как община освобождала от рекрут­ской повинности хозяйства с одним или двумя работниками.

9. Помощь вдовам, солдаткам, сиротам, крестьянам, не по своей вине попавшим в тяжелое материальное положение.

Уравнительный механизм поддерживался помещиками, коронной и удельной администрацией в своих имениях и, когда он хорошо действовал, практически исключал возможность концентрации у отдельных крестьян-земледельцев значительного капитала в виде земли, скота или денег. Этому способствовали также такие факторы, как низкий общий агротехнический уровень и низкая продуктивность крестьянского хозяйства (в 1850-е гг. сред­няя урожайность зерновых на крестьянских землях составляла всего 4.5 центнера с гектара), высокий естественный прирост населения, обременен­ность крестьян налогами и повинностями в пользу помещика или казны. Не случайно почти вся сельская буржуазия выросла в промысловой деревне, в сфере торговли и промышленности, куда нивелирующая десница общины едва могла дотянуться. Крестьяне, имевшие собственные земли и крепост­ных, записанных, правда, на помещика, также разбогатели в сфере торгов­ли. Описанный механизм, разумеется, не мог устранить всякую имущест­венную дифференциацию, но в значительной степени сглаживал ее. Традиционное разделение крестьян на три страты — богатые, средние и бед­ные — объяснялось главным образом циклической природой крестьянского хозяйства, которое испытывало то рост, то упадок в зависимости от демо­графической структуры семьи. Различия между стратами были невелики, но­сили количественный характер и к тому же являлись преходящими.

Социальный статус человека в общине зависел от пола и возраста, от имущественного положения его семьи и от той роли, которую он играл в семейных и общественных делах. Мужчины имели более высокий статус, чем женщины, старшие по возрасту — более высокий статус, чем младшие. Наиболее существенные различия наблюдались в статусах мужчин. Глава семьи имел более высокий статус, чем другие мужчины его семьи. Статусы большаков также различались и зависели от величины семьи, которую они представляли, и успешности ведения хозяйства. Большак зажиточного и, как правило, большого хозяйства имел более высокий статус, чем большак сред­него хозяйства, а тот в свою очередь — более высокий статус, чем большак бедного хозяйства. И дело здесь состояло не только в материальном достат­ке: уважалось не столько благополучие, сколько честный труд, затраченный на его приобретение, ценились усилия, способности, трудолюбие, знания патриарха и его возраст, ибо зажиточные люди были, как правило, одно­временно и старшими по возрасту. Зажиточное хозяйство несло большую долю мирских повинностей и никогда не являлось обузой для общины, в то время как бедное хозяйство часто было бременем и требовало помощи. Ста­тус большаков был также связан с той ролью, которую они играли в руко­водстве производственной, общественной, религиозной жизнью коллектива, и с тем влиянием, которое они оказывали на поступки других крестьян.

Женщины по традиции были устранены от руководства общиной. Они могли оказывать влияние только через своих мужей, естественно, скрытно и вопреки принятым нормам. Однако и сами женщины весьма редко стремились к участию в общественных делах. Это не должно вызывать удивления: почти все они были замужем и рожали помногу, нередко по 10 и более раз за свою жизнь, что не оставляло им ни времени, ни сил на участие в общественной жизни деревни. Н. С. Лесков, как мне кажется, дал лучшее описание положения крестьянской женщины в своей повести «Житие одной бабы». Социальный статус женщины зависел от положения мужа, возрас­та, количества детей и отчасти способностей. Например, уважением, хотя и смешанным со страхом, пользовались знахарки и колдуньи. В целом в де­ревне существовали мир женщин и мир мужчин. Работы делились на мужские и женские; изба (фактически комната) строго делилась на мужскую и жен­скую половины, и заходить без необходимости мужчинам на женскую и жен­щинам на мужскую запрещалось. Даже поза во сне должна была быть различной для мужчин и женщин: мужику полагалось спать навзничь, бабе — ничком или на левом боку (чтобы можно было перекреститься).

Таким образом, половозрастная дифференциация среди крестьянства име­ла более важное значение, чем имущественная или образовательная: пол и возраст упорядочивали людей, определяли их образ жизни и поведение (каж­дому возрасту соответствовали определенная одежда, прическа, именование, манеры и т. д.), структурировали отношения между ними.

Женщина не мог­ла быть старостой, молодой человек не мог быть большаком, зажиточные патриархи находились в солидном возрасте, молодые не бывали богатыми и т. д.

Социальный статус человека в большей степени определялся влияни­ем, которое он имел на дела общины, и уважением, которым он пользовался у односельчан, чем другими факторами, например, материальным достат­ком. Дифференциация между крестьянами носила престижно-авторитетный характер и в существенной мере обусловливалась возрастом, хотя возраст автоматически не давал влияния и уважения: он являлся важным и необхо­димым, но все-таки недостаточным условием. Немало имелось старых лю­дей, которые из-за недостатка способностей за всю свою жизнь не станови­лись главами семей. Между мужчинами и внутри семьи существовала конкуренция за власть, и побеждали наиболее разумные и способные к управлению.

Дата добавления: 2015-05-10