Варез Эдгар 1 страница

Варез (Varése) Эдгар (22.12.1885, Париж, — 7.11.1965, Нью-Йорк), американский композитор, музыкальный общественный деятель и дирижёр. Француз по национальности. Изучал композицию у А. Русселя, В. д'Энди и Ш. Видора в Париже. Выступал как дирижёр с организованным им "Симфоническим хором" в Берлине (1908). С 1915 жил в США, где основал ряд музыкальных коллективов и организаций, участвовал в создании Панамериканского общества композиторов (1926). В. — представитель современного музыкального авангардизма. Экспериментировал в области тембрового обновления музыкального языка с помощью современной техники и индустрии шумов, а также использования электронной музыки ("Электроническая поэма", "Ионизация" для 41 ударного инструмента и 2 сирен, и др.), работал над расширением акустических возможностей музыкальных инструментов. Хотя публичные исполнения произведений В. в Европе и США вызывали протесты аудитории, он оказал влияние на современных авангардистов.

Эдгара Вареза (1883-1965) по праву называют «отцом электронной музыки». Именно благодаря его работам электронная музыка обрела свой главный признак – использование нестандартных тембров музыкальных инструментов. Изменение тембров и подстройка инструментов прямо в процессе исполнения музыкального произведения – чрезвычайно популярные сегодня приёмы также возникли во многом благодаря стараниям Вареза. Своей музыкой он доказал важнейший принцип всей современной музыки: звук, его окраска и физические характеристики, важны ничуть не менее мелодии и гармонии, сильно переоцененных в традиционной музыке.

Идеи Вареза во многом совпадают с «новациями» Пьера Шеффера. Неудивительно, ведь оба музыканта получили техническое образование, резко изменившее их взгляд на музыку. Тем не менее, разница в датах рождения на добрую четверть века сыграла злую шутку с Варезом. Его творчество в течение всей жизни втаптывалось в грязь критиками, неприученными к «новой музыке». Инструменты, для реализации его идей не могли быть созданы в силу общего технического несовершенства радиоэлементов. Лишь на самом закате жизни композитора после возникновения интереса к академической авангардной и в частности «конкретной музыке» его творчество было оценено. В это же время произошёл технический прорыв в электронике, позволивший создать уникальные электронные инструменты, необходимые для исполнения музыки Вареза.

Молодые годы будущего гения электронной музыки прошли в Париже. Его друзьями были известнейшие личности в прогрессивной музыке, уже упомянутые в нашей краткой истории: Русолло, Кауэлл, Сати. Однако наиболее сильное влияние на его музыкальные предпочтения оказало знакомство с известнейшим в то время композитором Клодом Дебюсси. По его совету Варез начинает эксперименты по совмещению стилей европейской и восточной музыки. Результаты этих экспериментов не устраивают ни автора, ни слушателей. Оценить заново первые пробы пера Вареза, к сожалению, невозможно – его ранняя музыка не сохранилась до наших дней.

Во время первой мировой войны Варез переезжает в США. Здесь он основывает Новый Симфонический Оркестр, исполняющий исключительно современную европейскую музыку – Дебюсси, Бартока, Стравинского. Параллельно он занимается и собственным творчеством. На сей раз Варез не пытается привнести новые современные элементы в классическую музыку. Его цель - создание принципиально иного подхода к понятию «музыкальность». Первым экспериментом такого рода стала его композиция Hyperprism (1923).

Гиперпризма была принята неоднозначно. Она отличалась обильным использованием ритмических перкуссионных инструментов, а также механических устройств, искажающих голос. Первая идея композиции через десять лет станет популярной благодаря музыке Джона Кейджа, вторая – ещё через десять после появления вокодеров. В начале двадцатых критики снисходительно отнеслись к подобным новациям, но в целом в среде слушателей реакция была весьма прохладной.

В другом заметном произведении – Ionisation (1930) Варез помимо использования в музыке исключительно перкуссии отличился, применив в качестве лидирующей партии две сирены. Их меняющаяся тональность звучания натолкнула Вареза на идею взять за основу музыкальные инструменты с подстраиваемым тембром. Наиболее подходящим выбором на тот момент был терменвокс. Так появилась Ecuatorial – музыка для двух терменвоксов, голоса, духовых и перкуссии. Премьера прошла в Нью-Йорке 15 апреля 1934 года.

В 1936 году Варез пишет Density 21.5 – музыку для соло флейты. Названа она в честь цифры плотности платины (21.5 г/см3), из которой изготовлена флейта известного американского исполнителя-флейтиста Джорджеса Баррере. Разумеется, именно он впервые исполнил Density 21.5 на публике, традиционно не оценившей новаторскую музыку Вареза.

После очередного «неуспеха» композитор решил забросить сочинение музыки и занялся популяризацией терменвоксов, считая, что именно за этим инструментом будущее. Новость о неожиданном «отезде» Льва Термена в СССР стала ещё одним ударом. Варез надеялся на сотрудничество с инженером и даже начал разрабатывать концепцию нового инструмента на основе терменвокса. Планам не суждено было сбыться. Во время войны интерес к авангардной музыке резко упал. Варез оказался окончательно забыт и критиками и слушателями. Тяжелое положение дел привело к глубочайшей депрессии композитора, едва не побудившей его окончательно забросить музыку.

Тем временем война закончилась. Люди, пережившие страшное потрясение, забыли старые ценности, и требовали новых. Внезапно, музыка Вареза, всего лишь десять лет назад растерзанная критиками, стала популярной, хоть и не в широких кругах. О нём вспомнили. Одновременно начался новый этап в развитии электроники. Появились новые устройства, позволявшие реализовывать самые невероятные музыкальные идеи.

Варез в момент превратился из музыканта-маргинала в гуру «новой музыки», почитаемого и восхваляемого всеми прогрессивными композиторами. Семидесятилетний Варез вновь энергичен и готов творить, словно за плечами не было безызвестности и непонимания. Его приглашают работать в студию экспериментальной электронной музыки RTF, где уже обосновался Пьер Шеффер. Восхищённый потенциалом конкретной музыки Варез пишет одно из самых известных электронных произведений того времени – Deserts. Большинство критиков вновь выдали разгромные рецензии, но композитора это мало волновало. Ведь находилось немало людей поистине боготворивших Вареза и его творения. Да и поддержка других композиторов-авангардистов сыграла немалую роль.

В 50-х годах наконец-то исполнены все старые произведения Вареза. Он выступает с лекциями во всех крупнейших университетах. Кажется, что всё хорошее, что могло случится уже случилось. Но пик его карьеры ещё впереди.

На Всемирной Выставке в Брюсселе строится новый павильон компании Филлипс. Авангардную архитектуру и подсветку здания планируется «оформить» и нетрадиционной музыкой. Архитектор проекта, француз ле Корбузьер оказался большим поклонником творчества Вареза и убедил руководство Филлипс обратиться к композитору. Варез получает полную свободу действий. Он ограничен лишь 480 секундной длительностью произведения. Так появляется Poem Electronique. Её слышат миллионы посетителей павильона, до того дня незнакомые с музыкой Вареза. Это был настоящий триумф композитора.

Эдгар Варез умер спустя несколько лет после всеобщего признания, получив осложнения после болезни бронхитом. Даже в самые последние дни он не терял надежды на выздоровление и продолжал записывать идеи для новых проектов. По сей день его шедевры исполняется в лучших залах мира. Вполне заслуженно Вареза считают одним выдающихся композиторов XX века, «отцом-основателем» электронной музыки.

Пьер БУЛЕЗ

р. 1925) Французский композитор, дирижер, пианист, теоретик музыки, один из лидеров и идеологов Авангарда -П (1945-1968). Как композитор Б. — ученик О. Мессиана и Р. Лейбовица.

Возглавлял созданный им в Париже Институт музыкально-акустических исследований. Важнейшие сочинения Б.:

· три сонаты для фортепиано (1946, 1948, 1957-1963),

· «Солнце вод» (текст Р. Шара, 1948-1950),

· «Полифония X» (1951),

· «Структуры» для двух фортепиано (1952-1961),

· кантата «Молоток без мастера» (текст Р. Шара, 1954),

· «Импровизация на темы Малларме» (текст С. Малларме, 1957),

· «Поэзия вместо власти» для трех оркестров и магнитофонной ленты (текст А. Мишо, 1958),

· «Фигуры, Дубли, Призмы» для оркестра (1963-1966),

· «Взрывной/Неподвижный» (живая электроника, 1972) и др.;

книги «Мыслить музыку сегодня» (1963), «Записки подмастерья» (1966), «Ориентации» (1981), ряд статей (среди них «Шёнберг мертв» — 1952, «Взорвать оперные театры!» — 1967).

Уже в ранние годы (середина 40-х гг.) Б. осознал кризисную ситуацию искусства, радикальные пути эволюции музыки. Традицией для Б. явилась наиболее передовая музыка первой половины XX в., в первую очередь новаторство А. Веберна и И. Стравинск ого. Знаменито изречение Б., своего рода кредо Авангарда-П: «Веберн остается началом Новой музыки. Все композиторы, которые не поняли и не прочувствовали неизбежной необходимости Веберна, совершенно излишни» («Записки подмастерья»). Б. отождествлял творчество с созданием нового. Академизм для Б. — «худшее из зол». Консерватизм убаюкивает музыкальное сознание и парализует энергию творческого поиска. Инертность и академичность Б. критикует и у А. Шёнберга; «стерильный академизм» Б. нашел даже у композиторов Дармштадтского кружка авангардистов (ок. 1953-1954). В ответ на вопрос, как оценивать композитора талантливого, но не обращающегося к радикальному новаторству, Б. сказал: «Кому нужен такой талант!» (1967). (еще Естественно, сам Б. и явился таким радикальным новатором, одним из открывателей новых путей в искусстве звука. Причем в отличие, например, от Веберна, который и в рамках Новой музыки мыслит категориями традиционной «бетховенской», собственно классической композиции, Б. решительно с ней порывает. Поэтому все искусство Б. принципиально неклассично по своим установкам. На мощную тенденцию времени, усвоенную Б., накладываются еще и личные психологические свойства натуры В. Лютославский цитирует характерное запальчивое высказывание В контексте духовной жизни Франции взгляды Б. перекликаются с установками экзистенциализма («восстание» Ж.-П. Сартра против властей небесных и земных), а его выпады против износившихся «вечных ценностей» и этаблированности буржуазного художественного мира, его мятежный дух сродни тем движениям, которые привели к «революции» бунтующих студентов 1968 г. Несмотря на основательное изучение Веберна и Шёнберга, Бартока и Стравинского (в «великую пятерку» XX в. Б. вводит еще и А. Берга), Б., несомненно, принадлежит французской национальной традиции. В музыке Б. всегда ощущается южнофранцузский темперамент, чисто галльская чувственность. Он вышел прежде всего из К. Дебюсси (см.: Импрессионизм), перед которым преклонялся. Как художник Б. сочетает в своей эстетике рационализм (Б. получил и математическое образование; он считал музыку не только искусством, но и наукой) и склонность к ослепительной яркости красок, не стесняемой свободе выражения, чувственной полноте экспрессии, остроте звуковой мысли. Наконец, на музыке Б. лежит, конечно, и отпечаток личности и характера самого композитора — пылкость его темперамента, радикализм и бескомпромиссность умонастроений. С другой стороны, на Б. произвела большое впечатление музыка неевропейских народов. Он считал, что введение элементов неевропейской музыки обогащает современную европейскую. В музыке Китая, Японии, Индонезии Б. находит «крайнюю утонченность», их художественные концепции вовсе не примитивны, они не менее логичны, чем европейские. Особенно ценной находит Б. ритмику Востока. На музыку Индии он указывает в обоснование алеаторики — техники композиции, допускающей элементы случайности, импровизационности, противоречащей традиционной классической концепции.

он подвергает уничтожающей критике охранительные тенденции неоклассицизма (не пощадив здесь и одного из своих кумиров — Стравинского, а также Шёнберга за неоклассические элементы в его додекафонном методе).

Исключает Б. для себя и фольклоризм, несмотря на признание ценности ориентальных тембров и ритмов, или фольклорных влияний у Бартока (особенно в области ритма).

Абсолютно нетерпим Б. к любым попыткам использовать бытовую музыку, резко критикует за подобные эпизоды любимого им Берга, находя у него кое-где «соседство базарного экзотизма с танго». Б. оставался в центре музыкального развития и на втором, регрессивном этапе Авангарда-II (с конца 60-х гг.), отмеченном «разгерметизацией», «омассовлением» нового искусства, что оставалось для него совершенно неприемлемым. Подобно еще некоторым композиторам (Штокхаузену, Денисову ), Б. ни в чем не отступил назад, к «нео-», «ретро-» и «поп»-тенденциям. Так называемая полистилистика для него — просто эклектика, когда нет единства стиля. О «минимализме» Б. отзывался в том смысле, что это когда «мало музыки».

Введя в игру «шанс восточной музыки» — алеаторику — Б. сопроводил ее определенными ограничениями, притом сделав ее все же обязательно контролируемой (статья «Алеа»); тем самым алеаторика, согласно Б., надежно защищена от вырождения в профанирующий произвол и музыкальный мусор. Допустить у исполнителя произвольное решение во время игры — «культ интеллектуальной дьявольщины», полагал Б.

Алеаторика

(от лат. alеa — игра в кости, случайность, жребий) Метод музыкальной композиции с незакрепленным звуковым текстом; как самостоятельный способ сочинения музыки оформился в XX в. А. означает полный или частичный отказ композитора от жесткого контроля над музыкальным текстом либо даже устранение самой категории композитора-автора в традиционном смысле. Новаторство А. заключается в соотнесении стабильно установленных компонентов музыкального текста с сознательно вводимой случайностью, произвольной мобильностью музыкальной материи. Понятие А. может относиться и к общей компоновке частей сочинения (к форме), и к строению его ткани. По Э. Денисову, взаимодействие между стабильностью и мобильностью ткани и формы дает 4 основных типа сочетания, три из которых — 2-й, 3-й и 4-й — являются алеаторическими: 1. Стабильна ткань — стабильна форма (обычная традиционная композиция, opus perfectum et absolutum; как, например, 6 симф. Чайковского); 2. Стабильна ткань — мобильна форма; по В. Лютославс-кому, «А. формы » (П. Булез, 3-я соната для ф-п, 1957); 3. Мобильна ткань— стабильна форма «А. фактуры» (Лютославский, Струнный квартет, 1964, Main Movement); 4. Мобильна ткань — мобильна форма; при коллективной импровизации нескольких исполнителей). Это узловые точки метода А., вокруг которых располагаются много разных конкретных видов и случаев структур, различные степени погружения в А.; кроме того, естественны и метаболы («модуляции») — переход от одного вида или типа к другому, также к стабильному тексту либо от него

Новейшие интерактивные мультимедийные жанры вроде хэппенинга, перформанса, инсталляции с позиций эстетики Б. выглядят как развлечения с некоторым участием музыкального начала. Общие эстетические принципы Б. составляют скорее контекст его главных, чисто музыкальных открытий, нелегко постигаемых и в аспекте теориии композиции. Первое место занимает здесь концепция генеративной серии, разработанная Б. во многих его произведениях.

Существо идеи Б. заключено в следующем. Серийная композиция — радикальное нововведение XX в. — исходит из системы основного звукоряда (в корне отличной от традиционной, существовавшей во все предыдущие века), а именно из 12-полутоно-вого ряда (см.: Додекафония, Атональная музыка).

ДОДЕКАФОНИЯ

(древнегр. dodecaphonia - двенадцатизвучие), или композиция на основе 12 соотнесенных между собой тонов, или серийная музыка (см. СЕРИЙНОЕ МЫШЛЕНИЕ) - метод музыкальной композиции, разработанный представителями так называемой "нововенской школы" (Арнольд Шенберг, Антон Веберн, Альбан Берг) в начале 1920-х гг. История развития музыкального языка конца ХIХ в. - "путь к новой музыке", как охарактеризовал его сам Веберн, - был драматичен и тернист. Как всегда в искусстве, какие-то системы устаревают и на их место приходят новые. В данном случае на протяжении второй половины ХIХ в. постепенно устаревала привычная нам по музыке Моцарта, Бетховена и Шуберта так называемая диатоническая система, то есть система противопоставления мажора и минора. Суть этой системы заключается в том, что из 12 звуков, которые различает европейское ухо (так называемый темперированный строй), можно брать только 7 и на их основе строить композицию. Семь звуков образовывали тональность. Например, простейшая тональность до мажор использует всем известную гамму: до, ре, ми, фа, соль, ля, си. Наглядно - эта тональность использует только белые клавиши на рояле. Тональность до минор отличается тем, что вместо ми появляется ми-бемоль. То есть в тональности до минор уже нельзя употреблять простое ми, за исключением так называемых модуляций, то есть переходов в родственную тональность, отличающуюся от исходной понижением или повышением на полтона. Постепенно к концу ХIХ в. модуляции стали все более смелыми, композиторы, по выражению Веберна, "стали позволять себе слишком много". И вот контраст между мажором и минором постепенно стал сходить на нет. Это начинается у Шопена, уже отчетливо видно у Брамса, на этом построена музыка Густава Малера и композиторов-импрессионистов - Дебюсси, Равеля. К началу ХХ в. композиторы-нововенцы, экспериментировавшие с музыкальной формой, зашли в тупик. Получилось, что можно сочинять музыку, используя все двенадцать тонов: это был хаос - мучительный период атональности. Из музыкального хаоса было два противоположных пути. Первым - усложнением системы диатоники путем политональности -пошли Стравинский, Хиндемит, Шостакович (см. ВЕРЛИБРИЗАЦИЯ). Вторым, жестким путем, пошли нововенцы, и это была музыкальная логаэдизация (см. ЛОГАЭДИЗАЦИЯ), то есть создание целой системы из фрагмента старой системы. Дело в том, что к концу ХIХ в. в упадок пришел не только диатонический принцип, но и сама классическая венская гармония, то есть принцип, согласно которому есть ведущий мелодию голос, а есть аккомпанемент. В истории музыки венской гармонии предшествовал контрапункт, или полифония, где не было иерархии мелодии и аккомпанемента, а были несколько равных голосов. Нововенцы во многом вернулись к системе строгого добаховского контрапункта. Отказюшись от гармонии как от принципа, они легче смогли организовать музыку по-новому. Не отказываясь от равенства 12 тонов (атональности), Шенберг ввел правило, в соответствии с которым при сочинении композиции в данном и любом опусе должна пройти последовательность их всех неповторяющихся 12 тонов (эту последовательность стали называть серией (см. СЕРИЙНОЕ МЫШЛЕНИЕ)), после чего она могла повторяться и варьировать по законам контрапункта, то есть быть 1) прямой; 2) ракоходной, то есть идущей от конца к началу; 3)инверсированной, то есть как бы перевернутой относительно горизонтали, и 4) ракоходно-инверсированной. В арсенале у композитора появлялось четыре серии. Этого было, конечно, очень мало. Тогда ввели правило, согласно которому серии можно было начинать от любой ступени, сохраняя лишь исходную последовательность тонов и полутонов. Тогда 4 серии, умножившись на 12 тонов темперированного строя, дали 48 возможностей. В этом и состоит существо 12-тоновой музыки. Революционная по своей сути, она была во многом возвратом к принципам музыки добарочной. Ее основа, во-первых, равенство всех звуков (в венской классической диатонической гармонии, мажорно/минорной системе, звуки не равны между собой, но строго иерархичны, недаром гармоническая диатоника - дитя классицизма, где господствовал строгий порядок во всем). Во-вторых, уравнивание звуков в правах позволило ввести еще одну особенность, также характерную для строгого контрапункта, - это пронизывающие музыкальный опус связи по горизонтали и вертикали. Символом такой композиции для нововенцев стал магический квадрат, который может быть прочитан с равным результатом слева направо, справа налево, сверху вниз и снизу вверх. Известный латинский вербальный вариант магического квадрата приводит Веберн в своей книге "Путь к новой музыке". S A T O R А R E P O T E N E T O P E R A P O T A S ("Сеятель Арепо трудиться не покладая рук"). В дальнейшем ученики Шенберга Веберн и Берг отказались от обязательного 12-звучия серии (ортодоксальная додекафония), но саму серийность сохранили. Теперь серия могла содержать сколько угодно звуков. Например, в Скрипичном концерте Берга серией является мотив настройки скрипки: соль - ре - ля - ми. Серия стала автологичной, она превратилась в рассказ о самой себе. Серийная музыка активно развивалась до 1950-х гг. Ей даже отдал щедрую дань мэтр противоположного направления Игорь Стравинский. К более радикальным системам в 1960-е гг. пришли французский композитор и дирижер Пьер Булез и немецкий композитор Карлхейнц Штокгаузен. Д., как и классический модернизм, продержалась активно в период между мировыми войнами, будучи несомненным аналогом логического позитивизма (см. ЛОГАЭДИЗАЦИЯ, АНАЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ), так же как и структурной лингвистики (см. СТРУКТУРНАЯ ЛИНГВИСТИКА). После второй мировой войны все культурные системы, зародившиеся перед первой мировой войной, пошли на смягчение и взаимную консолидацию, что и привело в результате к постмодернизму (см. ПОСТМОДЕРНИЗМ).

Шёнберг, считающийся родоначальником нового метода композиции, полагался на традиционную тематико-контрапунктическую трактовку серии и на классические формы, где необходимо опираться на действие тональных функций, по природе отсутствующих в 12-тоновом материале. Но органическая, естественная форма — только та, которая вытекает из свойств материала. Таким образом, музыкальная композиция на всех ее уровнях должна обусловливаться потенциями серийности, а не заимствоваться из другой системы композиции, сколь бы совершенной она ни была (в прошлом). Отсюда и вывод о «производящей», или «генерирующей» функции серии (ряда). Притом, в соответствии с принципами сериализма, в генерирующую серию как в своего рода генетический код-набор произведения закладывается индивидуальный комплекс и других параметров (помимо высоты звука это ритм, громкость и тембр). Булезова генерирующая серия оказывается вполне аналогичной принципу «формулы» у другого крупнейшего лидера Авангарда-II, К. Штокхаузена («формульная композиция», начиная с «Мантры», в особенности в грандиозной оперной гепталогии «Свет»). Б. сериализует ритм, разрабатывая целую науку преобразования избранных ритмических ячеек. Он считает возможным оперировать микроинтервалами, материалом «конкретной музыки» (то есть препарированными немузыкальными звуками «из жизни»), электронной музыки (опять-таки подобно Штокхаузену). И так далее. «Что такое серия? — спрашивает Б. — Это зародыш установления иерархии». «Из инициальной серии посредством функционального порождения выводится это множество возможностей»: иерархия зиждется на определенных психолого-акустических свойствах, отражающихся на конечной массе творческих возможностей, связанных с данным характером через отношения взаимного сродства; причем понятие рода распространимо на высоты, длительности, громкость и тембр («Мыслить музыку сегодня», 1963).

Эстетический смысл принципа генерирующей серии, сериальной техники Б. заключается в выработке адекватного языка для музыкального мира новой красоты, рождающейся при достижении полного единства и слияния интонации нашего нынешнего мира и адекватных ей полноты и естественности формального выражения.

Б. далек от намерения быть музыкантом для художественной элиты. Музыка его могла казаться на первых порах доступной немногим. Но крут слушателей, понимающих его мысли, непрерывно расширяется, и на грани веков ясно, что запечатленный им новый мир музыки уже вписан в картину истории искусства как один из «классических».

1994. Ю. Холопов

ДЖОН КЕЙДЖ

1912-1992) Известный американский композитор авангардно-модернистской ориентации (см.: Авангард, Модернизм), один из крупнейших новаторов в музыке XX в. С детства интересовался не только музыкой, но также живописью, архитектурой и литературой. Работал на радио в Лос Анджелесе, занимался композицией у Генри Кауэлла, затем в 1933-34 гг. у последователя Шёнберга — Адольфа Вайсса. В 1934 г. вернулся в Калифорнию для занятий с самим Шёнбергом, с которым у него постоянно возникали серьезные споры относительно роли гармонии в музыке.

К. считал ее сильно преувеличенной, за что заслужил от своего именитого учителя титул не столько композитора, сколько гениального изобретателя. В 30-е гг. К. много переезжает с места на место и добирается до Парижа, где берет уроки фортепиано у Лазар-Леви. В этот период он на долгие годы становится близким другом Марселя Дюшана. С самого начала своего творчества К. интересовался ориентальными музыкальными культурами, в том числе ударными инструментами. Всюду, где ему приходилось надолго задерживаться (Сиэтл, Сан-Франциско, Чикаго, и наконец — с 1942 г. — Нью-Йорк), он создавал ансамбли ударных инструментов. В 1938 г. по заказу балерины Сильвии Форт сочиняет знаменитую «Вакханалию» — первую пьесу для препарированного рояля (развивая идеи Кауэлла) — по его собственным словам: для «оркестра ударных, которым управляет один человек». В этом же году К. начал работать с готовыми, или «найденными» (см.: Реди-мейд), музыкальными объектами в цикле «Воображаемые ландшафты». Этот цикл фактически предвосхитил и то, что в конце 40-х получило название «конкретной музыки», и «обработку» звука в процессе электрического усиления (методика, примененная в 50-е гг. К. Штокхаузеном и получившая широкое распространение в практике рок-музыки еще десять лет спустя). Следует напомнить, что практичных магнитофонов в те годы еще не было, и эксперименты с фиксированными звуками были делом весьма трудоемким. К концу 40-х годов в мировоззрении и музыке К. происходит переворот: после «Сонат и интерлюдий» (1948) одновременно с другими выдающимися деятелями американского искусства (например, писателем Дж. Сэлинджером), но независимо от них он открывает для себя дзэн-буддизм, становится последователем пропагандиста этого учения Д.Т.Судзуки. Правда, как и его единомышленники из литературных кругов (и тоже калифорнийцы по происхождению) — поэты-битники (со старшим из них — Кеннетом Пэтченом — К. сотрудничал еще в начале 40-х), принимает его в чисто концептуальном смысле слова. «Я никогда не сидел в позе лотоса и не медитировал», — заметит позже сам композитор. Уже в ранних сочинениях для ударных К. использует изощренную ориентальную ритмику, а в пьесах для препарированного рояля — экзотические ладовые образования. Однако, за исключением композиций, в которых предполагалось использование «готовых объектов» или «игры стилей», предвосхищающей эпоху постмодернизма (например, Font?na Mix, 1958 — названная по «готовому объекту» Дюшана или «Ария» для голоса, поющего на пяти языках в пяти национальных стилях — от джаза и армянской народной песни до оперного бельканто; примечательно, что композитор предлагал исполнять второе сочинение под аккомпанемент первого), композитор полностью отказывается от каких-либо исторических параллелей или стилистических аллюзий. Уже в этот период в его музыке «есть своя система»: достаточно однородная, как правило, фактура, несуетливое (почти «медитативное»), чуждое какой-либо внешней аффектации развитие, лишенное любых внешних красивостей («я не люблю вибрафон» — признавался композитор чуть ли не в первых фразах своей знаменитой лекции «Silence»).

В результате в 1951 г. появляются «Музыка перемен» для фортепиано на основе китайской книги «И-цзин» и «Воображаемый ландшафт № 4» для нескольких радиоприемников. В последнем сочинении исполнители (по двое у каждого приемника) крутят ручки громкости и настройки по составленной композитором схеме. В этом произведении нашли отражение основные эстетические принципы К. — выбор «готового материала» и, так сказать, chance operation — вероятности, случайности, неопределенности. Применительно к музыке метод сочинения, основанный на этих принципах, получает название алеаторики. Однако наибольшую (и, естественно, скандальную) известность приобрело сочинение «4»33" — tacet» (1952), в котором исполнитель (первоначально — пианист) не издает ни звука. Существенным для К. было взаимопроникновение искусства и жизни: при исполнении некоторых сочинений он, например, предписывал открывать все окна и двери. Самым значительным сочинением этого периода считается Концерт для фортепиано с оркестром (1957-58, написанный для пианиста и композитора Дэйвида Тюдора). В нем К. покушается на «святая святых» — «единоначалие» дирижера. «Сводная партитура» отсутствует — пианист-солист и тринадцать оркестрантов сами решают, что, как и когда играть по партиям, записанным «графической нотацией» в виде 84 отдельных фрагментов. Поначалу принцип индетерминизма увлек не только близких К. американских композиторов — Мортона Фелдмана, Лэрри Остина, Крисчиана Вулфа. Даже весьма консервативный Леонард Бернстайн однажды предпринял весьма рискованный эксперимент: большой симфонический оркестр сымпровизировал четыре сравнительно небольшие пьесы, руководствуясь только дирижерскими жестами маэстро Бернстайна. В Старом Свете, как известно, сложилась целая школа, работавшая в данном направлении, во главе с лидерами европейского авангарда К. Штокхаузеном и П. Булезом. Принцип определенности/неопределенности радикально изменил саму концепцию музыкального произведения — от достаточно скромных попыток придать музыкальным формам «мобильность» — в виде относительной независимости оркестровых партий в отдельных эпизодах (так называемая «горизонтальная алеаторика» Витольда Лютославского) до дзэн-буддистской концепции «не-созидания» (в частности, интерпретации произведений живописи и литературы как нотных текстов).

Дата добавления: 2015-05-10