Японская культура и материковая цивилизация

Островное сознание

Таким образом, японцы жили как бы двумя стихиями - сухопутной (равнинной и горной) и водной, чем и определяются многие особенности их менталитета. Изолированность Японии от континента, удаленность от основных мировых культурных, политических, торговых и событийных центров способствовали и закрепляли тот тип сознания, который мы называем «островным».

Разумеется, термин этот вполне условен, а семантическое его наполнение относительно. Ведь другая «классическая» островная страна - Англия - продемонстрировала, что островное положение может стимулировать не только пассивный изоляционизм, но и энергичное стремление обрести свое место в мире. Следует, правда, отметить, что расстояние, отделяющее Японию от Корейского полуострова, превышает ширину Ла-Манша в пять раз. Но, пожалуй, это объяснение несколько поверхностно. Дело в том, что японцы не желали выходить за пределы своего архипелага, ибо весь модус их хозяйственной адаптации к существующему вмещающему ландшафту предполагал интенсивные способы ведения хозяйствования, в то время как скотоводческий комплекс Англии буквально выталкивал часть ее населения во внешний мир, провоцировал экспансионистские устремления. Японцы же, постоянно расширяя посевы заливного риса и совершенствуя агротехнику и способы рыболовства, достаточно рано (приблизительно с середины VII в., когда они отказались от военно-политического присутствия на Корейском полуострове) решительно

вступили на интенсивный путь развития, который был прерван лишь по второй половине XIX в. после серьезного знакомства с Западом и началом промышленного развития, что потребовало минеральных ресурсов в том количестве, которое территория Японии обеспечить не могла. Отсюда - империалистическая экспансия, закончившаяся полным поражением во Второй мировой войне.

Психологическое нежелание выходить за пределы собственного архипелага привели к тому, что японцы, окруженные морем, не создали быстроходных и надежных кораблей, в связи с чем cтpaнa не знала ничего похожего на эру великих географических открытии.

Однако ограниченность физических сношений с материком отнюдь не означала, что японцы не знали, что там (в первую очередь в Китае и Корее) происходит. Контакты осуществлялись постоянно, хотя численность посещавших материк (посольства, буддийские монахи, купцы) никогда не была значительной.

Особенностью этих контактов было то, что они происходили не столько на уровне товарообмена (который ограничивался по преимуществу товарами престижной экономики - предметами роскоши, причем японцы предпочитали принимать иностранные суда у себя, а не посылать свои), сколько на уровне идеи, ноу-хау, т. е. на уровне информационном.

В связи с тем, что количество путешественников никогда не было слишком большим, особенную значимость приобретали письменные каналы распространения информации. Многочисленные эпиграфические источники конца VII в. свидетельствуют, что реальное распространение письменности в среде чиновничества для своего времени было очень значительным. Европейцы, вторично открывшие Японию в XIX в., с удивлением обнаружили, что степень грамотности японцев практически не отличалась от передовых стран Европы и Америки того времени (40 % среди мужчин и 15 % среди женщин), т. е. информационные процессы там еще до прихода европейцев осуществлялись с большой степенью интенсивности. При этом социальный статус знания был чрезвычайно высок.

Япония на протяжении почти всего известного нам исторического периода (первые письменные источники, которые позволяют судить о процесс е самоидентификации японского этноса, появляются в начале XVIII в.) осознавала себя как периферию цивилизованного мира и никогда, за исключением последних полутора столетий, не претендовала на роль культурного, политического и военного центра, потоки информации, направленные с континента в Японию и из Японии во внешний мир, до самого последнего времени не были сопоставимы по своей интенсивности. В процессах культурного обмена Япония всегда выступала как реципиент, а не как донор.

Не только сама Япония ощущала себя как периферию ойкумены - внешний мир также воспринимал ее в этом качестве. Традиционная Япония реально сталкивал ась с угрозой иноземного вторжения лишь дважды - в XIII в. (монголы) и в XIX в. (Запад).

Общепризнанным является факт широкого заимствования японцами достижений континентальной цивилизации практически на всем протяжении истории этой страны. Трудно отыскать в японской культуре и цивилизации хоть что-нибудь, чего были лишены ее дальневосточные соседи (свои континентальные прототипы обнаруживают и знаменитые японские мечи, и сухие сады камней, и чайная церемония, и бонсай, и дзэн-буддизм, и т.д.). Тем не менее японская культура всегда была именно японской. Мы хотим сказать, что своеобразие культуры проявляется не столько на уровне изолированно рассматриваемых вещей или явлении, сколько в характере связей между ними, из которых и вырастают доминанты той или иной культуры.

Закрытость Японской культуры, малочисленность контактов с материком основной части населения приводила к консервации особенностей местного менталитета и стиля жизни, вырабатывала стойкое убеждение в некоей «особости» Японии, ее культуры и исторического пути. Спору нет - Япония действительно страна во многом особая. Однако также бесспорно, что если подходить непредвзято при сравнении разных культур и народов, сходств все-таки оказывается несравненно больше, чем различий. Массовое же японское сознание склонно даже сейчас делать больший акцент на том, что отличает японцев от других народов, чем подчеркивать их общность. Это сказывается в суждениях буквально обо всем: об уникальности японского языка (который странным образом противопоставляется почти Исключительно английскому), исторического пути, превознесении неповторимых красот яонского пейзажа и т.д.

Исторический изоляционизм Японии привел к тому, что люди этой ультуры оказались малоспособны к ведению реального межкультурного диалога. Отношения японцев с представителями других культур до сих пор часто ограничиваются высокоформализованными появлениями этикетности. Когда же дело доходит до реального взаимодействия, то неизбежно возникают довольно серьезные конфликтные ситуации. Достаточно посмотреть на отношение к японцам в странах, где сильнее всего ощущается их экономическое присутствие: почти всюду они воспринимаются местным населением как инородное образование.

И это не случайно, ибо в сознании японцев чрезвычайно строго разграничена пространственная и социально-культурная оппозиция внутреннее/внешнее (свое/чужое). К внешнему, чужому, пространству не применимы те нормы поведения, которые действуют в пространстве внутреннем. Дом должен быть чистым, а улица или горная туристская тропа может быть грязной; изысканнейшая вежливость и этикетность поведения внутри страны при пересечении ее границы с легкостью могут сменяться безразличием к формам собственного поведения в чуждом пространстве, где привычные формы поведения перестают действовать.

Это психология деревенской общины (своего рода островка в социальном море), получившая тотальное распространение. В японском обществе большее значение имеет не критерии неповторимости личности, а ее принадлежность к определенной структype (семейной, фирменной, региональной, национальной и т. п.). Каталог социальных групп, к которым принадлежит японец, и представляет собой то, что в европейской традиции именуется личностью. При достаточно большой идеологической терпимости

(Япония не знает феномена «религиозных войн»), т. е. терпимости межгрупповой, внутреннее устройство каждой группы таково, что исключает малейшее проявление инакомыслия.

Чрезвычайно важно, что заимствования осуществлялись Японией на большей протяженности ее истории совершенно добровольно, а значит, Япония имела возможность выбора: заимствовались и укоренялись лишь те вещи, идеи и институты, которые не противоречили уже сложившимся местным устоям. В этом смысле Япония может считаться идеальным «полигоном» для исследований межкультурных влияний, не отягощенных актами насилия или же откровенного давления извне.

Сказанное, разумеется, можно отнести к послемэидзийской (начиная с 1867 г.) Японии лишь с определенными оговорками. Ведь «открытие» страны, связанное с событиями «обновления Мэйдзи», произошло под влиянием непосредственной военной опасности, грозившей со стороны Запада. Послевоенное же развитие в очень значительной степени определялось статусом страны, потерпевшей поражение во Второй мировой войне, и оккупационные власти имели возможность непосредственного контроля над государственной машиной Японии.

Дата добавления: 2015-05-10