Криминалистическая тактика и ее система 3 страница

7) основываться на сообщении следователем обвиняемому, подозреваемому или иным лицам заведомо ложных сведений, в частности, о происхождении предметов или документов; 8) подрывать авторитет органов прокуратуры, МВД, суда (см.: Быховский И. Е. Процессуальные и тактические вопросы следственных действий. Автореф. дисс... д-раюрид. наук. М., 1976).

Такой критерий допустимости тактического приема, как избирательность, нам представляется более «прозрачным», чем рассмотренные выше, и позволяющим практически безошибочно, однозначно решать проблемы возможности использования конкретных средств из тактического арсенала субъекта соответствующего вида криминалистической тактики.

Суть его, если говорить вкратце и применительно к следственной тактике, может быть сформулирована следующим образом: тактический прием должен оказывать желаемое следователем воздействие лишь на лицо, обладающее искомой следователем информацией и быть нейтральным (т. е. не оказывать воздействия) для всех остальных лиц, в отношении которых он применяется.

Здесь надо обратить внимание на такой принципиальный момент: следователь, обдумывая возможность применить тот или иной тактический прием, достоверно не знает, обладает ли субъект его предполагаемого воздействия искомой им, следователем, информацией, а лишь предполагает это с меньшей или большей степенью вероятности, основанной на имеющихся у него доказательствах или оперативных данных; достоверно же, повторю, этого он не знает. Роль лакмусовой бумажки в этом отношении и должен выполнить допустимый с позиций рассматриваемого критерия тактический прием: выявить, обладает ли данный субъект необходимой следователю информацией и в оптимальном случае — побудить данного субъекта к свободной и осознанной передаче такой информации следователю.

И потому не точно, на наш взгляд, утверждение Р. С. Белкина и некоторых других авторов о том, что избирательность воздействия «есть направленность воздействия лишь на определенных лиц и нейтральность по отношению к остальным». Не направленность, а именно воздействие приема лишь на лицо, обладающее требуемой следователю информацией, и нейтральность, т. е. «невоздействие» этого же приема

1 Белкин Р. С. Указ. соч., Т.З. С. 220: Бахии В. П. Указ. лекция. С. 23.

на лиц, таковой не обладающих, есть суть избирательности как критерия допустимости тактических приемов.

Если тактический прием в принципе не может повлечь за собой ложный самооговор или ложный оговор человеком, к которому он применяется, иных лиц в совершении преступления — он допустим; в противном случае допустимость тактического приема исключается. Именно на этом подходе основано наше мнение о допустимости т. н. «следственных хитростей» (их еще именуют «психологическими ловушками» или «тактическими комбинациями») и значительно более осторожное отношение к допустимости такого тактического приема, как «разжигание конфликта».

Заканчивая рассмотрение этого вопроса, отметим, что некоторые криминалисты в систему критериев допустимости тактических средств включают и иные положения: научную обоснованность и эффективность приема (С. Ю. Якушин), ряд праксиологических требований, таких как целесообразность, рентабельность, безопасность, доступность (В. Г. Лукашевич), конкретность и индивидуальность (И. А. Возгрин) и т. д. Но нам представляется, что сформулированные выше критерии (вновь перечислю их: законность, этичность, избирательность воздействия) самодостаточны для решения с их позиций принципиальнейшего вопроса допустимости тактических средств.

Помимо приема и рекомендации арсенал тактических средств следователя включает в себя и тактическую операцию.

Насколько нам известно, это понятие было введено в криминалистический оборот в начале семидесятых годов известным криминалистом А. В. Дуловым. В дальнейшем проблемы теории тактических операций активно и плодотворно разрабатывались Р. С. Белкиным, Л. Я. Драпки-ным, В. И. Шикановым и другими учеными. Суть, основа теории тактических операций заключается в осознании того, что отдельные тактические задачи расследования не могут быть разрешены проведением лишь одного или нескольких следственных действий даже с использованием в их рамках всех соответствующих тактических приемов, а требуют сложного комплексного подхода к разрешению поставленной (возникшей) перед субъектом исследования преступления задачи.

Исходя из этой посылки А. В. Дулов, уточнив и углубив под влиянием проведенных различными авторами исследований свое первоначальное определение тактической операции, в конечном счете сформулиро-38

вал понятие данной криминалистической категории следующим образом: тактическая операция есть «совокупность следственных, оперативных, ревизионных и иных действий, разрабатываемых и производимых в процессе расследования по единому плану под руководством следователя с целью реализации такой тактической задачи, которая не может быть решена производством по делу отдельных следственных действий».

Столь, усложненное определение тактической операции сконструировано А. В. Дуловым, видимо, с желанием «обойти» в нем высказанные сомнения в содержании, да и в правомерности использования в данном контексте самого термина «операция». Дело в том, что отдельные ученые, в частности Р. С. Белкин, полагают, что поскольку термин «операция» обозначает совокупность взаимосвязанных и необходимых действий для достижения желаемого результата, а задачи, стоящие перед тактическими операциями в приведенном их понимании, для своего достижения далеко не всегда требуют совокупности действий, обладающих указанными их признаками (необходимостью и взаимосвязанностью), главным образом, первым из этих свойств, то для их обозначения научно корректен термин не «операция», а «комбинация» (см.: Белкин Р. С. Курс криминалистики. Т. 3. С. 202-210).

Под тактической комбинацией предлагается понимать «определенное сочетание тактических приемов или следственных действий, преследующее цель решения конкретной задачи расследования и обусловленное этой целью и следственной ситуацией» (там же. С. 210).

Нам не представляется вообще-то принципиальным, каким термином «операция» или «комбинация» в данном контексте следует пользоваться. Но с учетом так называемой «бритвы Оккама» (не следует, считал справедливо он, создавать новые сущности без надобности) мы не видим необходимости в замене уже в целом устоявшегося в криминалистической литературе понятия «тактическая операция» каким-либо другим, в том числе и «комбинацией». И в то же время считаем целесообразным, хотя бы вкратце, высказать несколько соображений по некоторым вопросам, связанным с этой проблемой.

Во-первых, вряд ли можно согласиться с тем, что обязательным признаком операции является совокупность необходимых составляющих ее действий (согласованных — да, но необходимых ли?).

1 Дулов А. В. Тактические операции при расследовании преступлений. Минск, 1979. С. 44.

Ссылкам Р. С. Белкина на утверждения отдельных ученых о необходимом характере действий, составляющих операцию (см. там же) можно противопоставить и иные. Например, в такой научной дисциплине, как исследование операций, термином «операция» именуется «совокупность действий, направленных на достижение некоторой цели» (Лопатников Л. И. Экономико-математический словарь. М, 1963. С. 228-223). Практически так же определяет это понятие и энциклопедический словарь: операция — а) законченное действие или ряд связанных между собой действий, направленных на решение определенной задачи; б) совокупность ударов, боев, сражений, согласованных и взаимосвязанных по цели, времени и месту (Сов. энциклопедический словарь. М., 1980. С. 941). Жестко обозначить всю совокупность действий, составляющих операцию, без учета многообразных объективных и субъективных факторов, в том числе и ситуации ее планирования и проведения, значит уподобляться небезызвестному генералу из «Войны и мира» считавшему главной военной задачей заставить правильно маршировать колонны.

Нам представляется, что все исследование преступлений можно представить себе в виде необходимости последовательного или параллельного решения его субъектом отдельных локальных задач. Мини-, мально необходимый перечень их предопределен и очерчен пределами предмета доказывания по уголовному делу (ст. 73 УПК: событие преступления — место, время, способ и другие обстоятельства его совершения; виновность обвиняемого в совершении преступления, его мотивах, и т. д.). В глубине их «лежат» более локальные, но также необходимые для разрешения задачи установления фактов, именуемых в уголовно-процессуальной литературе промежуточными, доказательственными (таких, скажем, как проверка алиби обвиняемого и т. п.).

Действительно, далеко не всегда, к счастью, та или иная тактическая задача требует для своего разрешения операции; в этом мы согласны с изложенным выше мнением Р. С. Белкина. Так (сошлемся лишь на несколько локальных задач, для решения которых системы тактических операций наиболее разработаны в литературе), отсутствие сомнений в личности погибшего делает ненужной тактическую операцию «атрибуция трупа»; бесспорное установление факта нахождения обвиняемого на месте преступления в момент его совершения — тактическую операцию «проверка алиби»; захват лица, обоснованно запо-

дозренного в совершении преступления — тактическую операцию «розыск и задержание подозреваемого» и т. д.

В то же время при расследовании преступлений отдельных видов и категорий и в различных следственных ситуациях возникает необходимость в планировании и реализации тактических операций для разрешения неких задач, по иным делам и в иных ситуациях не представляющих проблемы. Скажем, для расследования преступлений, совершаемых на железнодорожном и других видах транспорта (от краж грузов до убийств), почти всегда возникает потребность в сложной и достаточно необычной для расследования иных преступлений тактической операции «установление места совершения преступления».

И в то же время, по нашему глубокому убеждению, существуют как минимум две тактические операции, планирование и производство которых обязательны при расследовании преступлений любых видов и категорий и практически во всех следственных ситуациях. Ими являются тактические операции «защита доказательств» и (по большинству уголовных дел) «проверка показаний лица, признавшегося в совершении преступления», о сущности которых речь пойдет в заключительной главе нашей работы.

Обобщая изложенное выше, скажем, что тактическая операция есть система следственных действий, оперативно-розыскных и иных мероприятий и реализуемых при их производстве тактических приемов, направленная на достижение определенной локальной задачи исследования преступлений, разрешение которой с учетом вида исследуемого преступления и ситуации его исследования другим образом невозможно или нерационально.

Таковыми нам в настоящее время представляются основы криминалистической тактики в целом и тактики уголовного преследования в частности.

Вопрос же о следственных версиях, которому посвящена следую-. щая глава — это, в сущности, вопрос о том, как мыслит следователь, осуществляя уголовное преследование. И без его рассмотрения изучать непосредственно тактику отдельных следственных действий, составляющую наиболее сложную и ответственную часть тактики всего уголовного преследования, в принципе методологически невозможно.

Глава 2. Следственные версии и планирование расследования преступлений

§ 1. Природа, понятие и классификации следственных версий

Не будем касаться сейчас весьма дискуссионного и очень интересного, на наш взгляд, вопроса о том, существует ли так называемое криминалистическое, в частности следственное мышление (тем не менее, заметим, что положительно на него отвечает А. Р. Ратинов; Р. С. Белкин же полагает вообще неправомерной постановку такого вопроса). Но все же: как в принципе познаются события прошлого? Ведь очевидно, что предварительное расследование преступлений всегда обращено в прошлое, это всегда познание события, имевшего место, год, сутки или час назад... Видимо, единственным доступным человеку образом: на основании возникшей информации об исследуемом факте выдвигаются предположения о его существовании и сущности, о его связях с иными фактами и обстоятельствами. А затем собирается система прямых и косвенных фактов и обстоятельств, подтверждающих или опровергающих существование исследуемого события, факта, явления.

Эти предположения, как известно из курса логики, именуются гипотезами. Напомню, что в логике различают гипотезы двух видов: общенаучные — объясняющие сущность наиболее общих явлений природы и общества, и частные, формулируемые в отношении фактов и их происхождения по поводу отдельных элементов жизни природы и общества. Так как в уголовном судопроизводстве идет познание частных фактов, то относительно них выдвигаются именно частные гипотезы, именуемые криминалистическими (следственными) версиями.

В сути своей версия выступает как предполагаемая с той или инойЛ степенью вероятности (обоснованности) причина известных на момент ее выдвижения следствий — результатов преступления, других мате-

риальных и нематериальных следов от него. «Человек, — писал Гегель — не удовлетворяется одним лишь знакомством с явлением... он хоче знать, что скрывается за последним, что оно собой представляет, хоче' его постигнуть. Мы поэтому размышляем, стремимся узнать причину.. Мы, таким образом, удвояем явление, ломаем его надвое: на внутреннее и внешнее, на силу и проявление, на причину и следствие»1. Так и следователь, столкнувшись с проявлением силы в виде результатов и других следов преступления, размышляет, стремится познать эту силу, установить, кто и при каких обстоятельствах его совершил. Иными словами, выдвигая и формулируя версию, следователь конструирует цели причинности между известными ему следствиями преступления и предполагаемой их причиной.

Следствия — результаты, материальные и прочие следы преступления — выступают в качестве основания, причины выдвижения соответствующей версии. Подобные причины в философии именуются специфическими, такими, которые при наличии многих других обстоятельств, имевшихся в данной ситуации до наступления следствий (что образует собой условия действия причины), ведут к появлению следствий.

Поскольку следствия, повторим, в виде результатов и иных следов преступления на момент выдвижения версий обычно выявлены, установлены и исследованы далеко не полностью и, уж во всяком случае, позволяют весьма различную их интерпретацию, то по одним и тем же следствиям и на их основе могут быть —.и должны быть! — выдвинуты и сформулированы все возможные предполагаемые причины — версии, вызвавшие их появление.

Как сообщает Р. С. Белкин, термин «версия» в рассматриваемом контексте в нашей литературе был впервые употреблен С. А. Голун-ским в первом же отечественном учебнике «Криминалистика» в 1935 г., а определение этого понятия впервые было сформулировано в 1940 г. Б. М. Шавером следующим образом: «Под версией понимается основанное на материалах дела предположение следователя о характере расследуемого события, мотивах, в силу которых оно совершено, и лицах, которые могли совершить преступление»".

В современной специальной литературе понятие и содержание следственных версий в силу очевидной значимости связанных с ними

Гегель Г. Энииклппо

проблем постоянно и плодотворно исследуется рядом известных криминалистов: Р. С. Белкиным, Л. Р. Драпкиным, А. М. Лариным, Яном Пещаком и др. Обратим внимание, что двум последним из названных ученых принадлежат интересные монографические работы по данной проблематике (А. М. Ларин. От следственной версии к истине. М.,' 1976; Пещак Я. Следственные версии. М, 1970).

Вот как отдельные ученые формулируют свое видение следственной версии:

Р. С. Белкин: «Криминалистическая версия — это обоснованное предположение относительно отдельного факта или группы фактов, имеющих или могущих иметь значение для дела, указывающее на наличие и объясняющее происхождение этих фактов, их связь между собой и содержание и служащее целям установления объективной истины»1.

Ян Пещак: «Следственная версия — это обоснованное собранным материалом предположение следователя о формах связи и причине отдельных явлений расследуемого события (или его в целом) как одно из возможных объяснений установленных к этому времени фактов и обстоятельств дела»'.

Л. Я. Драпкин: «Следственная версия — это обоснованное предположение следователя, дающее одно из возможных и допустимых объяснений уже выявленных исходных данных (фактической базы), позволяющее на их основе, во взаимодействии с теоретической базой, вероятно (неоднозначно) установить еще недоказанные (неизвестные) обстоятельства, имеющие значение для дела».

Наиболее сложное, на наш взгляд, определение следственной версии сформулировано А. М. Лариным: «следственная версия — это строящаяся в целях установления объективной истины по делу интегральная идея, образ, несущий функции модели исследуемых обстоя-• тельств, созданный воображением (фантазией), содержащий предположительную оценку наличных данных, служащий объяснением этих данных и выраженный в форме гипотезы».

Не будем здесь вдаваться в анализ приведенных выше и других известных нам определений следственной версии. Но думается, что их

1 Там же.

2 Пещак Ян. Указ. соч. С. 132.

Драпкин Л. Я. Осноны теории следственных ситуаций. Свердпопск, 1987. 4 Ларин А. М. Указ. соч. С. 23.

отличие от других разновидностей частных гипотез, выдвигаемых и проверяемых во всех иных исследованиях (как социальных, так.естест-венно-технических и т. п.) заключается в следующем.

Во-первых, следственные версии формулируются лишь применительно к фактам, обстоятельствам, их связям между собой, их совокупностям, лежащим в области предварительного расследования преступлений. Во-вторых, формулируются и проверяются они лишь профессиональными участниками уголовно-процессуального исследования преступлений, в нашем случае — осуществляющими уголовное преследование: дознавателем, следователем, прокурором. В-третьих, проверка таких гипотез осуществляется посредством направленной на то информационно-познавательной деятельности, осуществляемой в рамках правоотношений и институтов, установленных уголовно-процессуальной формой таковой деятельности для этих ее субъектов, и средствами, либо прямо предусмотренными, либо не противоречащими действующему уголовно-процессуальному законодательству. В-четвертых, проверка сформулированной версии, как правило, осуществляется в условиях противодействия такой проверке со стороны лиц, имеющих иные интересы в предварительном расследовании преступления, чем интересы лица, сформулировавшего и проверяющего данную версию при осуществлении по делу уголовного преследования.

Таким образом, следственная версия есть обоснованное предположение субъекта уголовного преследования (дознавателя, следователя, прокурора) о сути и значении отдельных фактов, обстоятельств, их связях между собой и совокупностях, лежащих в области и пределах уголовно-процессуального исследования преступлений, формулируемое в целях объективизации и оптимизации достижения результатов последнего и проверяемое в рамках уголовного судопроизводства.

Из многочисленных оснований весьма различных классификаций следственных версий, на наш взгляд, наибольшую как теоретическую, так и практическую значимость имеют те, которые проводятся по субъекту, объему степени определенности, отношению к предмету доказывания (их рассмотрение, думаем мы, может глубже понять и само содержание криминалистических версий).

По субъекту выдвижения эти версии можно классифицировать так.

1. Следственные, т. е. выдвигаемые и формулируемые следователем. Теория и практика этого вида версий наиболее разработаны, что

вполне правомерно, ибо вся криминалистика, в первую очередь, — наука о расследовании преступлений (напомню, что большинство криминалистов расследованием преступлений вообще ограничивает предметную область криминалистики).

2. Прокурорские — выдвигаемые и формулируемые прокурором, осуществляющим прокурорский надзор за органами и лицами, производящими предварительное расследование преступлений, так и формулирующим государственное обвинение и представляющим его в судебных инстанциях (в первой, кассационной, надзорной).

В первом случае версионная деятельность прокурора наиболее отчетливо проявляется при изучении им материалов расследуемых конкретных уголовных дел и дачи по его результатам указаний на необходимость проверки формулируемых в них версий (типа: «необходимо объективно проверить возможность совершения преступления Н., для чего следует...»). Таким же в целом образом она осуществляется прокурором при отмене им необоснованных, на его взгляд, постановлений о прекращении или приостановлении по различным основаниям уголовных дел, а также постановлений об отказе в их возбуждении.

Во втором случае прокурором могут формулироваться версии при возвращении им уголовного дела, поступившего к нему с обвинительным заключением, для производства дополнительного расследования.

Это свидетельствует о его отказе по представленным следователем материалам в данный момент возбудить государственное обвинение против лица (лиц), указанного в обвинительном заключении, составленном по данному делу следователем (об этом см.: Баев М. О. О стадии возбуждения государственного обвинения // Воронежские криминалистические чтения. Вып. 1. Воронеж, 2000). Отказ государственного обвинителя (прокурора) в суде от поддержания государственного обвинения по делу в целом, либо в части обвинения, сформулированного на стадии его возбуждения (при утверждении прокурором обвинительного заключения) или ходатайства о переквалификации действий подсудимого, о возвращении уголовного дела для производства дополнительного расследования есть нечто иное, как результаты проверки в судебном заседании сформулированных им (или предложенных защитой) и подтвердившихся версий.

3. Защитные версии — выдвигаемые и формулируемые соответственно субъектом профессиональной защиты от обвинения по уголов-

ному делу — адвокатом. В сути своей защитные версии — контрследственно-прокурорские версии. В силу своей процессуальной функции и специфики деятельности, адвокат, основываясь на известной ему информации по делу (на различных этапах его участия в деле объем и значимость ее различны) просто обязан выдвигать, формулировать и проверять (а также добиваться проверки) версии о том, что его подзащитный, по известному выражению А. Ф. Кони, либо не виновен вовсе, либо виновен вовсе не в том и (или) не так, как то полагают лица и органы, осуществляющие уголовное его преследование.

4. Судебные версии, т. е. формулируемые и исследуемые судом. Отнесение суда к числу субъектов выдвижения следственных версий в нашем их понимании не входит в противоречие с ранее высказанной нами позицией о месте суда в уголовно-процессуальном исследовании преступлений. Заметим, что суд лишь в крайне нечастых случаях сам формулирует версии относительно фактов и обстоятельств, входящих в предмет его исследования, которые направлены на обеспечение обоснованности и объективности уголовного преследования. Как правило, он принимает для проверки версии, выдвинутые и сформулированные следователем и защитой в процессе и по результатам предварительного расследования преступления, прокурором при возбуждении им государственного обвинения, модификациями этих версий в ходе судебного разбирательства, присутствуя и направляя (вновь вспомним А. Ф. Кони) их разработку сторонами. Чаще всего, если в результате судебного исследования преступления меняется его квалификация, исключаются отдельные эпизоды обвинения и даже постановляется оправдательный приговор — это не результат самостоятельного судебного версификаци-онного мышления суда, а результаты проверки им версий, сформулированных, как сказано, сторонами в судебном процессе.

Думается, что неверно считать экспертов субъектами выдвижения следственных версий (как это делается многими учеными): эксперты не имеют своего процессуального интереса в уголовном деле; они, как о том говорилось ранее, осуществляют микронаучное исследование материалов, предоставленных им субъектами уголовно-процессуальной деятельности (в частности, следователем, судом). В ходе такового эксперты, несомненно, формулируют и проверяют соответствующие частные гипотезы, но последние следственными версиями не являются. Именно это, на наш взгляд, имел в виду один из персонажей Гарднера,

когда напоминал экспертам: «Если закон сделал вас свидетелем (экспертом в нашем понимании. — О. Б.), оставайтесь человеком науки: для вас нет жертвы, мести, виновного или невиновного. Вы должны свидетельствовать только в рамках науки (цит. по: Гарднер Эрл Стенли. Дело о пленительном призраке. М., 1995).

Большинство ученых по рассматриваемому основанию выделяют также оперативно-розыскные версии. Такие, безусловно, существуют. Но относить их к числу криминалистических нельзя, ибо, как уже говорилось, вся оперативно-розыскная деятельность, а следовательно, и методы ее осуществления, в том числе и версионное мышление, есть предметная область не криминалистики, а теории оперативно-розыскной деятельности.

По объему, иными словами, кругу объясняемых фактов и обстоятельств, криминалистические версии обычно классифицируют на общие и частные. Первые из них предположительно объясняют наиболее важные факты исследуемого события: носит ли оно криминальный характер и какой именно, кто учинил данное деяние и т. д. В целом, думается, что общие версии — это те, которые выдвигаются и проверяются по обстоятельствам, перечисленным в п. 1,2 ст. 73 УПК, а именно: событие преступления (время, место, способ и другие обстоятельства совершения преступления); виновность обвиняемого в совершении преступления и его мотивы.

Частные версии, соответственно, касаются иных обстоятельств, подлежащих установлению по уголовному делу и имеющих для того значение так называемых промежуточных фактов.

По степени определенности версии подразделяются на конкретные и типичные. Конкретными являются те их них, которые основаны на информации, содержащейся к моменту их выдвижения в материалах конкретного уголовного дела и (или) относящихся к расследуемому преступлению сведениях оперативно-розыскного характера.

Более сложно понятие типичных версий. Под ними понимают предположения, объясняющие событие или наиболее важные его обстоятельства «при минимальных исходных данных с точки зрения соответствующей отрасли научного знания или обобщенной практики судебного исследования (оперативно-розыскной, следственной, судебной, экспертной)».

Отдельные ученые, например А. М. Ларин, отрицают за такими предположениями характер криминалистических версий, ибо они, по его мнению, представляют «не предположительное, а положительное знание, отражающее не конкретную ситуацию, а все известные, обобщенные предыдущей практикой ситуации данного рода»1. Обоснованная критика этого положения приведена в той же работе Р. С. Белкина, с позицией которого по этому вопросу мы полностью согласны.

Более того: полагаем, что на первоначальном этапе исследования, в частности, расследования преступления при наличии лишь минимальной информации по конкретному делу, объективность его может быть обеспечена лишь исследованием события именно в разрезе, с позиций соответствующих типичных версий. Поясним это положение несколькими гипотетическими примерами.

Факт смерти человека можно объяснить с позиции логики и криминалистики несколькими причинами: убийством, самоубийством, несчастным случаем, ненасильственной смертью — иное исключено. Это действительно исчерпывающее положительное знание по данному вопросу (конечно же, под углом криминалистики). Но именно эти возможные предположения лежат в основе осмотра места обнаружения трупа, назначения судебно-медицинской его экспертизы. Они формулируются следователем в качестве версий для производства данных следственных действий. Так, при осмотре места происшествия следователь в первую очередь пытается ответить на вопрос, имело ли место убийство, самоубийство, несчастный случай или ненасильственная смерть, и с целью получения ответа на этот вопрос, исследуя все, что свидетельствует в пользу той или иной из перечисленных версий, он и производит осмотр места происшествия. Предположив в результате исследования с той или иной долей вероятности, что в данном случае имеет место убийство, следователь тут же формулирует для себя такие же типичные версии относительно мотивов его совершения: убит по корыстным, хулиганским, сексуальным мотивам, на почве личных неприязненных отношений и т. п. Весь дальнейший осмотр места происшествия следователь проводит в разрезе обнаружения фактов, свидетельствующих в пользу того или иного типичного мотива, по которым, как показывает практика, совершаются убийства.

1 Ларин А. М. Ука-i. соч. С. 7-9.

Другой пример: факт выявления у материально ответственного лица недостачи можно объяснить «положительными знаниями» о причинах возникновения недостач: халатность, злоупотребление служебным положением, кража, совершенная посторонними лицами, счетная ошибка и, наконец, хищение, совершенное лицом, у которого выявлена недостача. Но именно эти типичные версии неукоснительно должны лежать в основе допроса данного материально ответственного лица — без этого он в принципе будет беспредметен — и всего первоначального этапа расследования в целом, пока то или иное из возможных типичных объяснений факта возникновения недостачи не получит подтверждения данными конкретного расследования.

Наконец, третий пример. В результате совершения того или иного определенного вида преступления возникают типовые следы на типовых для данного вида объектах (скажем, в результате изнасилования в первую очередь на теле и в организме потерпевшей, на ее одежде и т. д.). Именно знание этого, как его называют в литературе, механизма следо-образования, в сущности обусловливает все действия следователя по его переработке: обнаружению, изъятию, исследованию и использованию следов конкретного преступления данного вида.

Кстати, заканчивая рассмотрение этой проблемы, отметим, что именно на основе типичных версий криминалисты создают системы типовых версий по расследованию преступлений отдельных видов — умышленных неочевидных убийств, убийств, совершаемых по сексуальном мо-,'.. тивам, и других отдельных видов преступлений. И как бы не относиться: к их созданию (например, А. М. Ларин подверг резкой и, на наш взгляд, необоснованной критике отдельные из них (см.: Ларин А. М. Криминалистика и паракриминалистика. С. 116—127), следственная практика по-; казала достаточную их работоспособность (о типовых версиях подроб-, нее см.: Бидонов Л. Г. Криминалистические характеристики убийств и i системы типовых версий о лицах, совершивших убийство без очевидцев. Горький, 1978).

Если говорить вкратце, смысл и задача создания систем типовых версий — это оптимизация следственного поиска на основе своевременного выдвижения версий по фактам и обстоятельствам, которые, как показывает корреляционный анализ обобщенных материалов следственной и судебной практики, наиболее вероятны для вида преступлений, к которому относится и расследуемое деяние.

50;

Дата добавления: 2015-05-07