V. Выбор между несколькими формами одного и того же права и между несколькими способами удовлетворения по обязательству 1 страница

216. Как известно, в праве отражаются так или иначе различия, которые существуют в вещах - объектах юридического обладания; так, старое квиритское право определяло различие вещей манципационных и неманципационных (способ приобретения и судебной защиты), недвижимых и движимых (сроки давности), городских и сельских участков земли (соседское право, сервитуты); будучи определены законом, эти различия стояли вне воли отдельных лиц. В новом праве выступили вперед еще некоторые свойства вещей и - что особенно характеристично для нового права - получили, взамен. строго-объективного характера, несколько субъективный. Так, различались вещи генетические (genus), т. е. такие, которые в каждом данном случае определялись общими, родовыми признаками и обозначались числом, весом или мерою (напр., зерновой хлеб), и индивидуальные (species, certum) - такие, которые определялись признаками строго- индивидуальными, напр., такой-то конь, участок земли. По усмотрению сторон одна и та же вещь, служа предметом обязательства, напр., купли- продажи, сообразно обстоятельствам могла быть определена то как genus, то как species; категория вещей получала таким образом отвлеченный характер, и от усмотрения сторон зависело отнести данную вещь в ту или другую категорию. Например, купить можно было или вообще такое-то количество зерна такого-то качества (genus) или данное количество" его, сложенное в таком-то месте (species), - одного коня таких-то качеств (genus)или такого-то коня (species). Стороны индивидуализировали обязательство, выбирая, по обстоятельствам, ту или другую его форму. Кто купил такого-то коня (species), тот нес periculum (122) со времени купли; кто купил просто кона таких-то качеств (genus), тот нес periculura только с момента получения купленного. Совокупность многих однородных вещей, напр., животных (стадо), тоже могла служить предметом обязательства и от усмотрения же сторон зависело придать этой совокупности то или другое юридическое значение. Положим, что кто-нибудь желал заложить принадлежащее ему стадо из сотни овец. Он мог исполнить это, сделав предметом залога сто отдельных овец; но он мог также заложить просто стадо, как нечто единое (universitas). В первом случае он был не властен отчуждать ни единой заложенной овцы, во втором - он мог производить какие угодно изменения в составе заложенного стада, лишь бы не уменьшались в общем его численность и ценность. Universitas - было отвлеченным свойством, которое собственник мог присвоить данной совокупности вещей для того, чтобы без стеснения продолжать хозяйственное существование этой совокупности.

217. Для удовлетворения по данному обязательству могут подходить многие однородные предметы, но при установлении обязательства стороны не всегда в состоянии предвидеть, который именно из многих предметов окажется наиболее подходящим в момент удовлетворения; потому за кредитором или должником, смотря по тому, кто из них заинтересован в данном случае, оставляется выбор предмета удовлетворения, и самый предмет поэтому не определяется вполне точно. Таково именно значение того неопределенного обязательства, в котором предмет исполнения определяется как genus (216). Другой вид неопределенного обязательства представляют те случаи, которые исследователями римского права были объединены под именем альтернативного или разделительного обязательства. *(786) Это обязательство имеет своим предметом два или более точно определенные действия, из которых одно должно быть исполнено. Стипуляция и отказ по завещанию были наиболее обычным и обильным источником такого обязательства: "обещаю дать десять или Стиха, "наследник мой повинен дать такому-то десять или Стиха" и т. п.; некоторые другие сделки, напр., купля-продажа, тоже годились для установления подобного обязательства *(787); наконец, оно проистекало иногда из самого закона. *(788) Практическое значение альтернативного обязательства до крайности ясно. Стороны стремятся к тому, чтобы в конце концов осуществилось действие, имеющее для них известное хозяйственное или иное значение; они не знают только, который из нескольких предметов будет наиболее способен воплотить в себе это значение в момент исполнения по обязательству и потому точное указание предмета оставляется до сказанного момента. Важный, в практическом отношении, вопрос состоял в том, кому принадлежит право выбора, когда выбирающее лицо не указано сделкою заранее? При сделках между живыми юристы согласно предоставляли это право должнику; относительно отказов по завещанию существовало колебание мнений, которое более и более склонялось в сторону предоставления выбора легатарию, т. е. кредитору или имеющему получить. Основание такого решения довольно просто: в обязательствах по договорам всякое сомнение следует, по мнению юристов, толковать в пользу должника, тогда как в отношениях по завещанию из двух лиц, наследника (должника) и легатария (кредитора), преимущественного внимания заслуживают интересы легатария, о котором именно завещатель и заботился, оставляя ему отказ. Как скоро выбор осуществлен, т. е. как скоро уполномоченная сторона объявила, хотя бы преждевременно, которое из назначенных действий она избирает, альтернативное обязательство обращается в простое, сделанный же выбор не может быть без согласия противной стороны взят обратно, потому что эта последняя справедливо рассчитывает с момента объявления выбора на осуществление обязательства именно в том, как было объявлено. Впрочем римские юристы не оставили по этому вопросу решения, вполне ясного и согласного.

VI. Выбор между несколькими исками при защите одного и того же отношения; вспомогательные институты вещного права

218. Как не раз было показано в предшествующем изложении, многие обязательства последовательно получили два и более исков для своей защиты; обыкновенно позднейшие иски служили более совершенным средством этой защиты, нежели древнейшие, однако древнейшие иски удерживались в употреблении рядом с позднейшими и в иных случаях более, чем они, могли пригодиться кредитору. Таким образом кредитор имел в своем распоряжении несколько исков и пользовался тем из них, который наиболее подходил к данным обстоятельствам. Напр., Е давал Д что-либо с тем, чтобы Д совершил известное действие; если таковое совершено не было, то Е мог посредством а. praescriplis verbis принудить Д к выполнению обещанного действия или посредством кондикциии потребовать переданное назад (210).

Особенно оригинальный вид приняло то же проявление индивидуализма в области вещных прав; оно развилось там в форму вспомогательных институтов и мы обращаемся к их описанию.

Глава XXbis

Вспомогательные институты вещного права

I. Приобретение права собственности давностью

219. Usncapio, Отношение к виндикации. Постановления XII таблиц.

Значение, c точки зрения индивидуализма. Значение в ряду других

институтов. Определение. Отношение к интересам не собственников.

Вещи, приобретаемые давностью. Res furtivae. Lex Atinia; 1. lulia

et Plautia; 1. lulia repetundarum. Императорсное

законодательство. Usucapio pro herede. Usureceptio ex fiducia.

Usureceptio ex praediatura

220. Обязанность доказывания при ссылке на давность. Приобретение вещи

не собственником. Изменение понятия furtum и значение этого факта

для давности. Воззрение на назначение давности. Causa

possessionis. Possessio iusta и р. iniusta. Bona fides как

условие давности. Решение Юлиана и др. Titulus putativus. Решения

юристов. Решение Помпония

II. Судебная защита владения

221. Вопрос о владении при виндикации. Общее правило. Владение

законное и незаконное. Основное предположение. Владение

движимостями

222. Об основном предположении в особенности. Вывод его а priori.

Несправедливое возражение. О презумпциях вообще. Их основание.

Примеры

223. Вторая фаза защиты владения. Основание этой защиты во второй

фазе. Владение как самостоятельное право. Практическое и

догматическое значение владения. Отношение к борьбе с

самоуправством

224. Владельческие интердикты. Unde vi. Uti poasidetis и utrubi.

Позднейшее преобразование. Интердикты adipiscendae possessionis

225. Определение владения. Савиньи. Йеринг. Объяснение отдельных

случаев. Параллелизм с собственностью. Исключительные случаи

226. Историческое развитие понятия владения. Отсутствие единого

понятия владения. Заблуждения юристов. Владение есть акт?

Юридическая конструкция законного и незаконного владения. Animus

rem sibi habendi

227. Дальнейшее развитие. Condictio possesionis. Int. de precario.

Производное владение. _uris qnasi-possessio

III. Судебная защита давностного владения

228. Распространение Публициева иска. Предмет доказывания. Exc. insti

dominii. Путативный титул. Область применения

229. Результаты

I. Приобретение права собственности давностью *(789)

219. Доказать, что вещь приобретена одним из законных способов (манципацией, цессией, традицией, спецификацией и др.), - вот что требовалось прежде всего от того, кто пред судом виндицировал свою вещь если же приобретение состоялось через получение ее от другого лица, то приходилось доказывать еще, что все предшествующие обладатели вещи приобрели ее в собственность тоже законными способами (стр. 103). Осуществить такое требование было вообще нелегко, подчас - невозможно; потому уже издавна собственникам было предоставлено некоторое облегчение. По законам XII таблиц *(790), кто провладел землею (fuudus) два года и прочими вещами (ceterae res) один год, тот мог сослаться именно на этот факт владения (давность, usncapio) и удержать за собою право собственности. Таким образом собственнику, который выступал на защиту своего права, оставлялись на выбор два пути: или он опирался на тот способ приобретения, которым, действительно, получил вещь в свои руки, или же он ссылался на факт владения вещью в течение срока, законом установленного, т. е. на давность. Смотря по обстоятельствам в каждом отдельном случае собственник избирал тот или другой путь; таков случай индивидуализма уже в старом квиритском праве. Относительно виндикации давность была институтом вспомогательным; она помогала виндикации в достижении ее цели - защите собственника и собственности. Относительно способов приобретения права собственности давность была дополнением. Однако, кто мог и желал доказать давность, тому не надо было удостоверять суд в существовании других способов приобретения, одной давности было достаточно, чтобы защитить вполне свое право, и таким образом она получила значение самостоятельного способа приобретения. Итак, давностью (по терминологии старого права - usucapio) назывался способ приобретения права собственности в силу владения (possessio) вещью, владения, продолжавшегося известный срок и соединенного (как это будет видно из нижеследующего) с некоторыми другими условиями. *(791)

Разумеется, в ином случае не собственник мог год или два провладеть чужою вещею и приобрести ее в свою собственность; такой результат обусловливался давностью, как самостоятельным способом приобретения. Конструкция каждого правового института необходимо определяется принципом относительно пользы; по несовершенству всего человеческого, институты не могут осуществлять свое" основное назначение безусловно, во всех случаях без исключения, и с случайным действием давности (приобретение вещи не собственником) приходилось мириться в виду главного, основного ее действия. Было бы ошибкой - преувеличивать значение приведенного факта и предполагать, что интересы владельцев не собственников играли какую-либо роль в установлении института давности, - как бы соблазнительно ни могло показаться подобное предположение. Если институт способен служить интересам двух категорий, то уже а priori надо заключить, что корень его - в тех интересах, которые осуществляются в относительно наибольшем числе случаев; между тем из общего числа владельцев, как не движимостей, так и движимостей (особенно - не движимостей), подавляющее большинство всегда образуют именно законные собственники их. Кроме того старое квиритское право сделало все для того, чтобы затруднить не собственнику приобретение вещи посредством давности. Те вещи, которые вообще были изъяты из частного обладания, исключались также из-под действия давности *(792); сколько бы времени ни владел гражданин, напр., священною вещью, он не приобретал ее в собственность. Далее давности не подлежали межи *(793), что могло только содействовать восстановлению границ поземельных владений в первоначальном их виде. Но самое важное ограничение заключалось в том постановлении, которое изъяло из-под действия давности все "ворованные" вещи (res furtivae); ни сам вор, ни его преемники не могли приобрести такую вещь давностью; в длинном ряде переходов вещи из рук в руки достаточно ей было однажды стать предметом воровского приобретения для того, чтобы потом никто из приобретателей ее не имел выгод давностного владения. *(794) Припомним, что в старое время под воровством (furtum) были готовы разуметь каждое незаконное отношение к чужому праву, что предметом воровства могли быть недвижимости наравне с, движимостями (43), и мы поймем, что закон XII таблиц исключал почти всякую возможность приобретения чужих вещей в собственность посредством давности. В некоторых случаях могло возникнуть сомнение относительно характера приобретения; и тут закон выступал с надлежащим разъяснением. Так, запрещалось приобретать давностью (манципационные) вещи, которые женщина передавала без согласия своего опекуна. *(795) Позднейшее законодательство осталось верным старому направлению. Постановление XII таблиц о ворованных вещах было повторено чрез три столетия (VII в.) в Атиниевом законе (1. Аtinia) *(796) с той оговоркой, что вещь переставала быть "ворованною", как скоро возвращалась под власть настоящего собственника. Потом относительно вещей, захваченных насильственно (res vi possessae, 1. lulia et Plautia *(797) и относительно вещей, переданных в виде взятки (1. lulia repetundarum) *(798), было постановлено то же самое, что уже прежде было принято касательно ворованных вещей. Так преследовало законодательство неправомерное приобретение чужой вещи и, как это видно из постановления о взятках, - даже тогда, когда приобретение вещи основывалось на отчуждении, сделанном самим собственником. И гораздо позднее императоры (Константин, Юстиниан) отринули приобретение давностью во многих таких случаях, где вещь была передана самим собственником, но только - при условиях, при которых отчуждение запрещалось *(799), напр., наследник отчуждал вещь, которую завещатель назначил кому-либо в отказ и т. п. Одним словом, начиная с XII таблиц и кончая Юстинианом, чрез римское законодательство проходит тенденция, выраженная определенно и решительно: не допускать давности, когда владение вещью основывалось непосредственно или посредственно на неправомерном приобретении ее. Этой тенденции не противоречили институты, которые Гаю, естественно, казались ненормальными: usucapio pro herede (101) и usureceptio ex fiducia. Первый институт, состоя под контролем родичей, был способом регулирования наследственных отношений и потому не представлял приобретения неправомерного; когда же, с упадком общинно родовых отношений, он стал таковым, то был сначала парализован другим институтом (bonoruin possessio, 130) и наконец отменен. *(800) Второй институт, т. е. приобретение давностью вещи, переданной в заклад или поклажу по фидуции, составлял, как мы знаем, корректив к самой форме фидуции. Еще один институт мог бы навести на сомнение - ustfreceptio ex praediatura. *(801) Собственник земли, проданной государственною казною с торга за недоимки, приобретал ее вновь по давности, если ему удавалось овладеть ею и продержать в своих руках два года. Но как бы ни объяснять этот случай, он стоит настолько одиноко, что не подрывает справедливости вышеизложенного, основного воззрения на давность.

220. Кто ссылался на давность, тот должен был указать пред судом свое годичное или двухгодичное владение; способность вещи быть приобретенною по давности предполагалась сама собою, но противной стороне предоставлялось опровергать это предположение. Такое определение процессуальных обязанностей тяжущихся в вопросе о давности было, конечно, единственное целесообразное, но именно оно открывало некоторую возможность для приобретения чужой вещи; могло случиться, напр., что вещь, о которой шел спор, была ворованною, но доказать это заинтересованная сторона была не в состоянии и таким образом владелец вещи приобретал ее в свою собственность. По мере постепенного изменения понятия воровства открылись случаи, в которых заведомо для суда допускалось давностное приобретение чужой вещи. Юристы признали, что воровства нет, как скоро нет умысла украсть (adfeclus furandi); если, напр., наследник не знал, что такая-то вещь была получена его наследодателем в ссуду, наем или поклажу, и, принимая ее за наследственную, продавал или дарил ее, то он не совершал воровства, так что приобретатель ее мог укрепить свое приобретение давностью. *(802) Недвижимости со временем вовсе были исключены из числа объектов воровства, даже овладение заведомо чужим участком не признавалось за воровское, так что каждый последующий добросовестный владелец его мог приобрести его по давности. *(803) - Случаи давностного приобретения чужой вещи предстали пред юристом в достаточном количестве для того, чтобы он или выступил против них с новыми мерами, или передумал вновь вопрос об основаниях давности. Из этих двух путей остановились на последнем. Было признано, что институт давности введен ради <общего блага>, чтобы был предел тяжбам о собственности и чтобы владельцы вещей не оставались подолгу в неизвестности относительно принадлежности им этих вещей; если благодаря давности настоящий собственник мог лишиться своей вещи, то в таком случае ему следовало пенять на себя, ибо давностный срок вполне достаточен для того, чтобы каждый собственник успел своевременно защитить свое право. *(804) Под "общим благом", очевидно, разумелись интересы гражданского оборота, для которого важна прочность существующих отношений, и интересы правосудия, авторитет которого неминуемо должен страдать, как скоро судам приходится слишком много углубляться в расследование неясных фактов из далекого прошлого. Это воззрение на давность оправдывало до некоторой степени самую возможность приобретения владельцем чужой вещи и даже возводило такое приобретение на степень нормального явления. Однако, с другой стороны, соображения иного рода ограничили свободное развитие новой точки зрения.

Уже в практике старого права должны были в каждом отдельном случае обращать внимание на тот способ, которым давностный владелец приобрел свое владение (causa possessionis); незаконный способ сразу придавал владению характер воровского. Когда понятие воровства сузилось, противоположение законного и незаконного способа приобретения представило самостоятельный интерес; от того, кто ссылался на давность, стали требовать, чтобы он, сверх своего владения, доказал, что оно приобретено им законным образом, т. е. одним из тех способов, которыми дозволяется приобретать самое право собственности, как-то передачею вещи на основании купли (pro emptore), дарения (pro donato), отказа (pro legato) или сделки о приданом (pro dote), или вступлением в наследство по цивильному (pro lierede) или преторскому (pro possessore) праву, или захватом вещи, оставленной ее хозяином (pro derelicto), или, наконец, каким-нибудь другим дозволенным способом (pro suo). Сообразно способу приобретения различали владение законное (possessio iusta) и незакоиное (р. iniusta), владельца законного (possessor iustus) и незаконного (р. iniustus). Незаконный владелец не приобретал давностью, хотя бы в его владении не заключалось ничего воровского (напр., занявший без насилия заведомо чужое имение, взявший купленное без передачи и т. д.). Законный способ приобретения владения назывался также титулом давности ftitulus usurapionis). - В империи выработалось еще одно условие. Согласно с общим характером права, юристы к приобретению по давности приложили требования "доброй совести" (boua fides). Они различали владение добросовестное (bonae fidei possessioj и недобросовестное (malae f. р.), владельца добросовестного и недобросовестного. Только первый из них приобретал вещь давностью; можно было овладеть вещью законно и все-таки не быть добросовестным владельцем. Впрочем, пока противное не было доказано, каждый владелец предполагался добросовестным. Понятие добросовестного владения, как вообще понятие "доброй совести", прошло известный путь развития, который, к сожалению, не может быть восстановлен с удовлетворительною достоверностью. Из источников видно, что Юлиану приходилось высказываться против чрезмерного расширения понятия "bona fides". Если кто знает, что продавец намерен тотчас же расточить вырученные деньги, и все-таки покупает у него, то, по мнению многих, говорит Юлиан, этот покупатель, тем не менее, остается добросовестным, "каким образом считать за недобросовестного того, кто купил у самого собственника"? *(805) И позднейшие юристы кладут сущность добросовестности в том, что владелец, приобретая владение, полагал, что он получает его от такого лица, которое имеет право на отчуждение данной вещи. *(806) Oротивоположение добросовестного и недобросовестного владения сложилось в заметной связи с противоположением владения законного и незаконного и, в конце концов, юристы не провели вполне ясной границы между законным и добросовестные владением, как двумя самостоятельными условиями приобретения права собственности пи давности. Только благодаря этой неясности мог родиться новый вопрос - о значении "путативного" титула. Кто-либо оставлял чужую вещь у себя, ошибочно полагая, что она ему передана, продана, отказана по завещанию и т. д., другими словами, - предполагая существование титула, когда его на самом деле не было; спрашивалось, достаточно ли подобное добросовестное заблуждение для давности или сверх того все же надо было потребовать существования титула? Уже Сабин должен был считаться с этим вопросом и как он, так и последующие юристы, Цельз, Юлиан, Папиниан, Павел и Ульпиан *(807) разрешали его во втором смысле. Однако в то же время другие думали иначе, как это видно из слов Цельза и из некоторых мест дигест. Между прочим, по Африкану, кто по извинительному заблуждению ошибается в существовании титула (например, доверенное лицо, которому было поручено купить данную вещь, доставило ее приобретателю с ложным уверением, что она приобретена куплей), тот приобретает по давности. *(808) По Помпонию, владеет pro suo тот, кто получил от наследника, в виде отказа, вещь, на самом деле не отказанную *(809), а позднее (IV стол., в подобных случаях признавали даже владение рго legato. *(810) Наконец Павел и Ульпиан обнаружили непоследовательность и отступили от своего общего правила. По Павлу, тот приобретает по давности, кто купил у несовершеннолетнего без участия опекуна, приняв продавца по ошибке за совершеннолетнего, и у безумного, приняв его за здорового *(811); Ульпиан же высказался подобно Африкану. *(812) Во всех этих случаях присутствие добросовестности устраняло необходимость в действительном существовании титула. Еще далее в расширении понятия "bona fides" шел Помпоний. Он высказал общее положение, которое, по-видимому, не встретило сочувствия со стороны прочих юристов. Если кто, говорит Помпоний, владея вещью, полагает, что, по законам, он не должен приобрести эту вещь давностью, тот, хотя и ошибается в этом случае, тем не менее давностью не приобретает, - потому ли, что он представляется недобросовестным, и т. д. *(813) Очевидно, что растяжимое представление о "bona fides", как образ действий добропорядочных людей, не оставляло юристов и в вопросах о давности и затрудняло им точное определение условий этого института.

II. Судебная защита владения *(814)

221. В каждом судебном споре о праве собственности (виндикация) возникал важный вопрос - у кого из тяжущихся, истца или ответчика, должна остаться вещь на время самого спора. Сначала претор мог разрешать этот вопрос в каждом отдельном случае по своему усмотрению, приказывая (интердикт), чтобы вещь оставалась у той стороны, которая, в его глазах, представляла наиболее ручательства в сохранности и исправном содержании вещи; такое обладание вещью на время процесса получило название владения (possessio). Постепенно с приобретением владения практика связала самое положение стороны в процессе: кто получал владение, тот становился ответчиком, кто не получал его, тот занимал место истца и, следовательно, на него ложился onus piobandi. Это значение владения побудило сделать его предметом точных правил. Владение на время процесса стали определять, смотря по тому, кто владел вещью до процесса. Владевший до процесса оставался владельцем и на время процесса; таково было общее правило (по крайней мере, относительно недвижимостей). Кроме того различалось владение законное и незаконное; кто овладел вещью, не отняв ее силою (nec vi) и не похитив тайно (nec clam) y противной стороны и не присвоив ее в том случае, когда она была отдана ему только в прекарное пользование (nес precario), тот был относительно противной стороны законный владелец (р. iustus); напротив, кто отнял вещь (vi) или похитил ее (clam) или, получив ее в прекарное пользование, отказался возвратить, (precario) тот относительно того лица, у которого он отнял, похитил и т. д., был незаконный владелец (р. iniustus). Вопрос о законности и незаконности владения разрешался не объективно, но относительно данного лица; будучи незаконным относительно одного лица, владелец не был таковым же пред прочими. При судебном регулировании владения на время спора о собственности, владевший до процесса терял свое владение в пользу противной стороны, если относительно нее он владел незаконно, она же могла назвать свое бывшее владение относительно противника законным. Во всех прочих случаях судьба владении определялась по общему правилу, т. е. оно оставлялось за наличным владельцем. Так было тогда, когда обе стороны относительно друг друга были обе законными или незаконными владельцами; так было, наконец, и в том случае, если наличный владелец приобрел свое владение незаконно, но спор о собственности возникал у него не с прежним владельцем вещи, а с посторонним, третьим лицом: "владелец, в силу того, что он владеет, имеет более права, нежели тот, кто не владеет" и "при столкновении владельца с третьими лицами не спрашивается, законно или нет его владение". *(815)

Итак, судебная защита владения, - в форме ли интердиктов или в какой- либо иной форме, - была сначала составною частью процесса о праве собственности. *(816) Порядок этой защиты - так, как он только что изложен нами, - основывался на том факте, что в действительности вещами (не движимостями) владеют обыкновенно их собственники и, стало быть, в каждом данном владельце, за исключением незаконных владельцев, основательно было предполагать собственника; кому же, как не вероятному собственнику ее, отдать вещь на время самого процесса? Относительно движимостей, благодаря тому, что обладание ими подвержено большим случайностям, такое предположение имело несколько менее оснований, так что, может быть, относительно вещей этого рода действовало рано особое правило: из двух владельцев движимой вещи она отдавалась не тому, кто владел ею пред началом процесса, но тому, кто владел ею относительно наибольший промежуток времени в течение последнего года; впрочем, различие законного и незаконного владения соблюдалось здесь так же, как и во владельческих спорах касательно не движимостей.

222. Во второй раз мы встречаемся с тем фактом, что значительное, подавляющее большинство владельцев суть собственники. Уже а priori следует предполагать неизбежность этого факта в том гражданском обществе, где право предписывает известный порядок приобретения собственности и где общество не тяготится своим правом. В таком случае право служит выражением жизни; господствующее в жизни будет господствовать в праве и наоборот по тому, что господствует в праве, основательно заключать о том, что господствует в самой жизни. Если римское право данного времени указывало известный круг способов приобретения вещей в законное обладание (собственность) и если общество удовлетворялось этими способами, то, надо думать, что обыкновенно в действительности обладание вещами приобреталось именно теми способами, которые были указаны правом; имея пред собою факт обладания, основательно было предположить в нем собственность, пока противное не доказано. Помимо того, юрист, пока он верит в годность того права, которое он поддерживает своим авторитетом, невольно должен думать, что действительность согласуется с его требованиями, что господствующее в праве есть господствующее в жизни; ибо действительные отношения предполагаются скорее правомерными, чем неправомерными; склониться к противоположному решению значило бы допустить, что требования права расходятся с требованиями жизни, что интересы права и жизни существенно не согласуются - другими словами, что право потеряло свою пригодность. Весь существующий порядок отношений предполагается правомерным и потому требуется между прочим, чтобы истец доказал свой иск, потому что он есть именно то лицо, которое выступает с противоположным утверждением. Во владении предполагается право собственности и потому на время спора о собственности вещь оставляется у владельца, который принимает положение ответчика. Было бы несправедливо выступить против этого сочетания мыслей и, напр., рассуждать следующим образом: если численное превосходство правомерных владельцев перед неправомерными есть бесспорный факт, то такое превосходство вряд ли сохраняется, когда мы ограничимся случаями владения, которые доходят до суда; в кругу этих случаев вероятность правомерного и неправомерного владения почти одинакова и потому нет повода для предположения собственника в каждом владельце (Брунс). Мы сейчас увидим, что основательность такого замечания гораздо ниже его остроумия.

Дата добавления: 2015-05-31