Особенный день

Часть восемнадцатая

Утром ко мне в комнату вошли моя мама и бабушка Давида. Они внесли стул, скрываемый под белой накидкой, украшенной живыми цветами и лентами. В соседней комнате я отчетливо слышала голоса: Давида, моего папы, Шмуэля и Соломона Моисеевича. В доме также было много других людей, которые помогали в устройстве свадьбы. Их голоса я тоже слышала отчетливо. Эмма Михайловна помогла мне облачиться в свадебный наряд. Мама сделала мне прическу и закрепила на голове длинную фату, которая достигала пола. Меня усадили на стул, и через несколько минут в комнату вошел Давид в сопровождении родственников. Шмуэль и мой отец шли рядом и держали в руках зажженные, высокие, белые свечи. Увидев Давида, мое сердце бешено застучало, а щек коснулся предательский румянец, выставляющий все мое волнение напоказ. Давид подошел ко мне и взял в свои руки откинутую назад фату, и покрыл ей мое лицо.

- Как эта ткань покрывает твою голову, так и я простираю над тобой свою заботу. Клянусь любить и оберегать тебя до тех пор, пока бьется мое сердце, - сказал Давид в присутствии наших родственников.

Как только Давид вышел из моей комнаты заиграл свадебный марш. Я сильно разволновалась, надо идти, а ноги отчаянно отказываются повиноваться. Папа спас положение, поддерживая меня под руку, он повел меня к Давиду. Мы спустились по украшенной серебряными и белыми шарами лестнице. На пляже, на берегу озера возвышался свадебный шатер, убранный белыми, воздушными тканями, лентами и цветами. Рядом с шатром (хупой) стояли стулья, в белых накидках, с большими, пышными бантами сзади. Войдя под хупу, папа вложил мою руку, в руку Давида. Как только это случилось, мое волнение тут же улетучилось, рассеялось, как утренняя дымка. Мне стало очень спокойно и благостно. Раввин, проводящий церемонию, произнес слова благословения над бокалом вина и передал его нам. На вкус вино было приятным, согревающим. Давид достал из кармана обручальное кольцо и, надевая мне его на указательный палец, сказал:

- «Арей ат мекудешет ли бе-табаат зо ке-дат Моше ве-Исраэль». "Вот, ты посвящаешься мне в жены этим кольцом по закону Моше и Израиля"

- "М екудешет, мекудешет, мекудешет!" «Освящена»! – крикнули все.

- Я объявляю вас мужем и женой, - сказал раввин. – Вы можете поцеловать свою невесту, - обратился он к Давиду.

Давид склонился и поцеловал меня нежно, трепетно с любовью. Я забыла о том, что мы не одни. В это мгновение для меня все на свете перестало существовать, кроме этого мгновения. Поцелуй был долгим, и я не торопилась его прерывать. Наши немногочисленные гости стали громко аплодировать, нам пришлось остановиться. Затем присутствовавшими мужчинами были произнесены семь свадебных благословений. В завершении церемонии, стоя под хупой, Давид разбил ногой стеклянный бокал.

- Я это делаю в память о разрушенном Иерусалимском храме, - сказал он.

Мы вышли из-под хупы. Давид поднял меня на руки и пронес через весь пляж. Играла музыка Антонио Вивальди «Эльфийская ночь». Я чувствовала себя счастливой, забыв о том, что границы между абсолютным счастьем и несчастьем слишком зыбки. Для нас в сказочном шатре, стены которого были выполнены из тканей белого и золотого цвета, был сервирован стол с легкими фруктовыми закусками. На столе стоял золотой семисвечник - минора[8]. По традиции молодых должны были оставить в уединении, на некоторое время, сразу после проведенного обряда. Мы с Давидом обменялись взаимными клятвами любви и верности. Я была так рада, что не пришлось говорить публично и наигранно.

- Ты жизнь моя, любовь моя, мой самый близкий друг, - шептал мне Давид. – Клянусь любить тебя и заботиться о тебе вечно! Пусть это кольцо, которое драгоценно… крепко… бесконечно - будет символом моей любви!

- Ты жизнь моя, моя любовь, моя надежда. Ты сделал меня самой счастливой женщиной на земле… люблю… люблю… люблю… - несвязанно шептала я в ответ.

Через некоторое время мы вернулись к нашим родственникам. Они ждали нас на пляже. Настало время принимать поздравления. Первая к нам подошла моя мама.

- Поздравляю вас!!! Какая же вы красивая пара! Будьте счастливыми и цените друг друга! – проговорила мама, и слезы радости блеснули в ее глазах.

- Мам, спасибо!

Папа, чтобы скрасить мелодраматические нотки подошел к нам очень энергично и бодрым голосом тоже поздравил. Крепко пожал руку Давиду и поцеловал меня.

- Пап, я люблю тебя, - сказала я и всхлипнула.

- Ну, ну! Сегодня особенный, радостный день, а вы с мамой развели сырость! – Папа достал из кармана своего фрака белый носовой платок и протянул его мне. - Давид, зная своих девочек, я всегда ношу с собой носовые платочки, они часто спасают положение, - поделился своим опытом мой отец.

- Спасибо, я приму к сведению! - Давид улыбнулся и понимающе кивнул в ответ.

Забавно приплясывая, к нам спешил неуклюжий, но очень родной и любимый Шмуэль.

- Ребята, поздравляю! Я всегда мечтал о сестре… и вот… мечты стали реальностью! – Он неожиданно, от переполнявших его чувств, схватил нас с Давидом в охапку, причем сделал это с легкостью! Я снова удивилась его недюжинной силе.

- Шмуэль, я тоже рада, что у меня теперь есть такой… сильный брат!

- А я этому уже давно радуюсь, - сквозь смех сказал Давид, выбираясь из крепких объятий Шмуэля.

Водитель Игорь нас поздравил сдержанно, сухо, в своей обычной манере. Соломон Моисеевич и Эмма Михайловна прочитали нам благословение на иврите.

И вот, над озером сгустились сумерки, солнце утонуло за горизонтом. После пятикратного пушечного залпа небо словно расцвело от разноцветных вспышек салюта. Вокруг зажгли сотни маленьких лампочек-фонариков, которые отражаясь в воде, создавали мерцающее сияние. Зазвучала песня под названием «I love You for sentimental reason», в исполнении Nat King Cole. Давид пригласил меня на танец… наш первый танец в новом качестве. В конце песни, на нашей импровизированной танцевальной площадке появился Шмуэль.

- Можно и мне потанцевать с Ярославой?!

- Конечно, о чем речь! – сказал Давид, но сам недовольно скривился.

- Да, ладно, у вас еще будет время! – парировал Шмуэль, притягивая меня к себе.

В отличие от Давида он танцевал, как настоящий медведь. Он пару раз наступил мне ногу, а потом и вовсе, от греха подальше, поставил меня к себе на ступни и мы как два неуклюжих пингвина продолжили танец, весело смеясь.

- Хочешь чего-нибудь выпить? – сквозь смех спросил Шмуэль и остановился.

- Да, пожалуй… коктейль… безалкогольный, - с радостью в голосе ответила я, в душе благодаря Шмуэля, что наш танец, наконец-то, закончился. Шмуэль прелесть, но обе ноги у него левые!

- "Сей момент!" – Шмуэль поклонился, изображая официанта, перекинул через руку свой белый шарф, распрямился и словно фурия унесся за коктейлем. Зазвучала мистически-пророческая композиция «Can't Live Without You», в исполнении Mariah Carey. Я оглянулась по сторонам и с удивлением обнаружила, что на пляже я осталась совсем одна. Спустившись с небольшого парапета, на котором мы только что танцевали, я медленно пошла утопая в песке, придерживая подол своего платья. На улице стало заметно светлее. Я подняла голову к небу. Надо мной словно прожектор светила луна.

«Какая же она красивая и неестественно большая! - подумала я. - Я никогда не видела такую гигантскую и яркую луну!» - Я загадала желание.

Вдруг, луна стала стираться с неба, словно ластиком. Облака были тому виной, они заволокли все небо. Шрамы, оставленные молнией, на моей груди, заболели так внезапно, и так сильно, что я потеряла равновесие, споткнулась и упала на песок, сжимая грудь. Боль не уходила. Мне было трудно дышать. В груди словно разлилась раскаленная лава.

- Давид! – ловя воздух губами, как выброшенная на берег рыба, прошептала я.

Крикнуть у меня не было сил. Боль резко усилилась, и я потеряла сознание. Туман затянул все вокруг. Пустота. Безмятежность. Скорбь. Словно из воздуха стали собираться буквы, которые поплыли перед глазами:

«В тот день, кто будет на кровле, а вещи его в доме, тот не сходи взять их; и кто будет на поле, также не обращайся назад. Вспоминайте жену Лотову. Кто станет сберегать душу свою, тот погубит ее; а кто погубит ее, тот оживит ее. Сказываю вам: в ту ночь будут двое на одной постели: один возьмется, а другой оставится; две будут молоть вместе: одна возьмется, а другая оставится; двое будут на поле: один возьмется, а другой оставится. Где труп, там соберутся и орлы».

- Я не понимаю! – надрывно кричала я. - Что все это значит? Пожалуйста… пожалуйста, скажите?!

- Смотри! – сказал необыкновенно красивый голос.

Кругом поднялась песчаная буря, которая вскоре стала рассеиваться. Я очутилась в незнакомом мне старом городе. Я не видела своего тела и словно за всем наблюдала со стороны.

Светало. Первые трепетные солнечные лучи коснулись проклятого города… они заскользили по макушкам деревьев, крышам домов, пыльным улицам, они гладили город, как если бы прощались с ним навсегда... они были словно заботливые руки отца, который знает, что его ребенок сегодня должен умереть. Отец уже все простил своему чаду, он хотел бы помочь, но бессилен что-либо изменить. Каждый выбирает свой путь сам. Разврат, коварство, алчность, похоть ведут к погибели. Но ребенок не хочет услышать родителя… не хочет остановиться… и сам выбирает… смерть!

В небольшом доме, на самой окраине, несмотря на столь ранний час, не спят. Люди поспешно собирают вещи. Готовятся отправиться в путь. Какое разное выражение на их лицах!

- Лот, но почему мы должны уходить?! Почему мы должны бросить все добро, которое мы так тяжело наживали всю жизнь?! – тихо, но раздраженно задавала нескончаемое количество вопросов немолодая, но еще очень красивая женщина, в жетовато-белом льняном, длинном платье, опоясанным тонким, грубым поясом-веревкой. Ее густые, черные, жесткие, кудрявые, длинные волосы растрепались по плечам.

- Так надо! – твердо отвечал ей муж. – Сегодня кара Господня обрушится на два города: на Содом и Гоморру. Все, кто здесь останутся, погибнут.

- Лот, но все соседи смеются над нами, - снова роптала женщина.

Лот подошел к жене, нежно обнял ее и молвил:

- Просто поверь! Мы должны уйти!

- Хорошо, - внешне соглашаясь, ответила женщина и, разведя руки в стороны, тяжело вздохнула.

Лот все время поторапливал жену и двух своих, совсем еще юных, дочерей. Солнце поднялось выше. На улице стало жарче. Раскаленный воздух стал тяжелее и обжигал дыхательные пути. Набросив плащаницы, семейство вышло из дома. Они направились прочь из города. Женщины шли, понуро опустив головы. Мужчина ступал уверенно, решительно. Он радовался тому, что ему и его семье был дан шанс на спасение. Лот предупреждал всех своих знакомых, соседей… он хотел увести из города как можно больше народа! Но люди смеялись над ним, они не верили ему.

- Когда мы выйдем из города, вы только не оглядывайтесь назад! – взволнованно говорил Лот, обращаясь к своей жене и дочерям. – Ни о чем не жалейте, Господь нас не оставит! Вы только не смотрите назад… только не смотрите… - твердил он и с каждым последующим словом его голос становился все тише и тише, пока не превратился в еле слышный шепот.

Лот вышел из города. За ним следовало всего три человека! Хотя спастись могли десятки… сотни… тысячи! Как только семья Лота отошла на безопасное расстояние от проклятых городов, небо над Содомом и Гоморрой почернело. И пролился дождь из серы и огня. Посыпались горящие, разноразмерные камни. Весь город охватило жаркое пламя, которое жадно, беспощадно пожирало все на своем пути, не щадя никого и ничего… Город был разрушен. Люди убиты. Скорбью, гарью насытился воздух…

Тем временем Лот шел вперед. Его жена ступала нерешительно рядом. Теперь ее терзало любопытство. Она хотела видеть, то, что происходило за ее спиной, несмотря на запрет мужа.

- Да что может случиться?! Я только один раз взгляну, - беззвучно сказала она и обернулась. В ту же секунду она превратилась в соляной столб. Лот, увидев, что произошло, пал рядом с женой на колени и, обхватив голову руками, заплакал.

- Почему, почему ты меня не послушала, женщина?! О, горе мне! – причитал убитый горем муж.

Но, Господь не оставил Лота и укрепил его дух, а в сердце послал утешение. Лот встал, опираясь на высокий посох и пошел дальше со своими дочерьми… все дальше и дальше… от проклятых, разрушенных городов и соляного столба, в который превратилась его непокорная, сомневающаяся, любопытная жена.

Соляной столб стал памятником в веках тем, кто не смирился, тем, кто не умел противостоять страстям, тем, кто был привязан к земным благам, тем кто все время оглядывался назад. Тем, у кого был шанс, но кто не воспользовался им!

Снова поднялась песчаная буря, и я вернулась на пляж, в город Турку. Я поднялась и, пошатываясь, пошла в сторону дома.

«Как тихо!»

Сердце в груди колотилось с удвоенной силой. На пороге дома появился Шмуэль. Он был растерян, подавлен, опустошен…

- Что случилось?! – Я подбежала к нему и затрясла его за плечи. – Что произошло!

Шмуэль молчал. Кажется, он был в шоке. Я забежала в дом. На кресле лежали вещи Эммы Михайловны. На диване вещи моих родителей, в которых они были на сегодняшнем празднике.

- Шмуэль, где все?! Мама?! Папа?! – кричала я, но в ответ была слышна лишь тишина.

В дверях, на инвалидном кресле показался Соломон Моисеевич. Он был весь в слезах.

- Да что случилось?!

- Они просто пропали… - дрожащим голосом молвил он.

- Как пропали?! – не могла поверить я словам Соломона Моисеевича.

Я обежала дом. Последней оставалась спальня Давида. Я нерешительно повернула круглую ручку и вошла. На кровати лежал его свадебный костюм. Я подошла ближе и чуть не лишилась рассудка от горя. Неужели это и есть взятие церкви?!

… «Сказываю вам: в ту ночь будут двое на одной постели: один возьмется, а другой оставится; две будут молоть вместе: одна возьмется, а другая оставится; двое будут на поле: один возьмется, а другой оставится»…

Дата добавления: 2015-05-26