Вероисповедание и социальное расслоение 2 страница

Приобретение денег при условии, что оно достигается законным путем, — является при современном хозяйственном строе результатом и выражением деловитости человека, следующего своему призванию, а эта деловитость, как легко заметить, составляет альфу и омегу морали Франклина. Так она выражена и в цитированном выше отрывке, и во всех его сочинениях без исключения.

В самом деле, столь привычное для нас теперь, а по существу совсем не само собой разумеющееся представление о профессиональном долге, об обстоятельствах, которые каждый человек должен ощущать и ощущает по отношению к своей "профессиональной" деятельности, в чем бы она ни заключалась, независимо от того, воспринимается ли она индивидом как использование его рабочей силы или его имущества (в качестве "капитала"), — это представление характерно для "социальной этики" капиталистической культуры, а в известном смысле имеет для нее и конститутивное значение. Мы не утверждаем, что эта идея выросла только на почве капитализма, в дальнейшем мы попытаемся найти ее истоки. Еще менее мы склонны, конечно, утверждать, что субъективное усвоение этих этических положений отдельными носителями капиталистического хозяйства, будь то предприниматель или рабочий современного предприятия, является сегодня необходимым условием дальнейшего существования капитализма. Современный капиталистический хозяйственный строй — это чудовищный космос, в который каждый отдельный человек ввергнут с момента своего рождения и границы которого остаются, во всяком случае для него как отдельного индивида, раз навсегда данными и неизменными (С. 29-30). Индивид в той мере, в какой он входит в сложное переплетение рыночных отношений, вынужден подчиняться нормам капиталистического хозяйственного поведения; фабрикант, в течение долгого времени нарушающий эти нормы, экономически устраняется столь же неизбежно, как и рабочий, которого просто выбрасывают на улицу, если он не сумел или не захотел приспособиться к ним.

Таким образом, капитализм, достигший господства в современной хозяйственной жизни, воспитывает и создает необходимых ему хозяйственных субъектов - предпринимателей и рабочих - посредством экономического отбора. Однако именно здесь со всей отчетливостью проступают границы применения понятия "отбор" для объяснения исторических явлений. Для того чтобы мог произойти соответствующий специфике капитализма "отбор" в сфере жизненного уклада и отношения к профессии, то есть для того, чтобы определенный вид поведения и представлений одержал победу над другими, он должен был, разумеется, сначала возникнуть, притом не у отдельных изолированных друг от друга личностей, а как некое мироощущение, носителями которого являлись группы людей. Именно это возникновение и требует объяснения. Что касается наивных представлений исторического материализма о возникновении подобных "идей" в качестве "отражения" или "надстройки" экономических отношений, то на них мы подробнее остановимся в дальнейшем. Здесь достаточно указать на тот несомненный факт, что на родине Бенджамина Франклина (в Массачусетсе) "капиталистический дух" (в принятом нами понимании) безусловно существовал до какого бы то ни было "капиталистического развития" (в Новой Англии в отличие от других областей Америки уже в 1632 г. раздаются жалобы на специфические проявления расчетливости, связанной с жаждой наживы); несомненно также и то, что в соседних колониях, из которых впоследствии образовались южные штаты, капиталистический дух был несравненно менее развит, несмотря на то, что именно эти колонии были основаны крупными капиталистами из деловых соображений, тогда как поселения в Новой Англии были созданы проповедниками вместе с представителями мелкой буржуазии, ремесленниками и иоменами, движимыми религиозными мотивами. В данном случае, следовательно, причинная связь обратна той, которую следовало бы постулировать с "материалистической" точки зрения. Юность подобных идей вообще значительно более терниста, чем полагают теоретики "надстройки", и развитие их не уподобляется простому цветению. "Капиталистический дух" в том смысле, как мы его определили в ходе нашего изложения, утвердился лишь путем тяжелой борьбы против целого сонма враждебных ему сил. Тот образ мыслей, который нашел свое выражение в цитированных выше строках Бенджамина Франклина и встретил сочувствие целого народа, в древности и в средние века был бы заклеймен как недостойное проявление грязной скаредности; подобное отношение и в наше время свойственно всем тем социальным группам, которые наименее связаны со специфически современным капиталистическим хозяйством или наименее приспособились к нему (С. 30-31). Данное обстоятельство объясняется отнюдь не тем, что "стремление к наживе" было неведомо докапиталистической эпохе или не было тогда достаточно развито, как часто утверждают, и не тем, что "к злату проклятая страсть", алчность, в те времена (или в наши дни) была вне буржуазного капитализма меньшей, чем внутри собственно капиталистической сферы, как полагают склонные к иллюзиям современные романтики. Не в этом заключается различие между капиталистическим и докапиталистическим "духом". Алчность китайских мандаринов, аристократов Древнего Рима или современных аграриев выдерживает любое сравнение. "К злату проклятая страсть" неаполитанского извозчика или лодочника, а также азиатского представителя сходных профессий, равно как и любовь к деньгам южноевропейского или азиатского ремесленника, несравненно более ярко выражена и прежде всего значительно более беззастенчива, в чем легко убедиться на собственном опыте, нежели, например, жадность англичанина в аналогичном положении. Повсеместное господство абсолютной беззастенчивости и своекорыстия в деле добывания денег было специфической характерной чертой именно тех стран, которые по своему буржуазно капиталистическому развитию являются "отсталыми" по западноевропейским масштабам. Каждому фабриканту хорошо известно, что одним из основных препятствий в ходе капиталистического развития таких стран, как, например, Италия, была и в известной степени остается недостаточная «сознательность» рабочих, что отличает ее от Германии. Для капитализма недисциплинированные представители "свободной воли», выступающие в сфере практической деятельности, столь же неприемлемы в качестве рабочих, как и откровенно беззастенчивые в своем поведении — это мы знаем уже из сочинений Франклина — дельцы. Следовательно, различие, о котором идет речь, заключается не в степени интенсивности какой-либо "склонности" к наживе. "К злату проклятая страсть" стара как мир и известна всей истории человечества. Мы увидим, однако, что отнюдь не те люди, которые полностью отдавались этой склонности, наподобие некоего голландского капитана, "готового ради прибыли пройти через ад, даже если при этом будут спалены паруса", что не они были представителями того образа мыслей, из которого возник специфически современный "дух" капитализма как массовое явление, а нас интересует именно это. Безудержное, свободное от каких бы то ни было норм приобретательство существовало на протяжении всего исторического развития; оно возникало повсюду, где для него складывались благоприятные условия. Подобно войне и морскому разбою, свободная торговля, не связанная какими-либо нормами по отношению к людям вне данного племени и рода, не встречала препятствий. "Внешняя мораль" дозволяла за пределами коллектива то, что строго порицалось в отношениях между "братьями"; подобно тому как капиталистическое предпринимательство в своих внешних чертах и в своем "авантюристическом" аспекте было известно всем тем хозяйствен­ным системам, где существовали имущество денежного характера и возможность использовать его для получения прибыли (посредством комменды, откупа налогов, ссуды государству, финансирования войн, княжеских дворов и должностных лиц), и авантюристический склад мышления, пренебрегающий этическими рамками был явлением повсеместным. Абсолютная и вполне сознательная бесцеремонность в погоне за наживой часто сочеталась с самой строгой верностью традициям (С. 31-32). Ослабление традиций и более или менее глубокое проникновение свободного приобретательства и во внутреннюю сферу социальных взаимоотношений обычно влекли за собой отнюдь не этическое признание и оформление новых воззрений: их лишь терпели, рассматривая либо как этически индифферентное явление, либо как печальный, но, к сожалению, неизбежный факт. Таковы были не только оценка, которую мы обнаруживаем во всех этических учениях докапиталистической эпохи, но и - что для нас значительно важнее — точка зрения обывателя этого времени, проявлявшаяся в его повседневной практике. Мы говорим о "докапиталистической" эпохе потому, что хозяйственная деятельность не была еще ориентирована в первую очередь ни на рациональное использование капитала посредством внедрения его в производство, ни на рациональную капиталистическую организацию труда. Упомянутое отношение к приобретательству и было одним из сильнейших внутренних препятствий, на которое повсеместно наталкивалось приспособление людей к предпосылкам упорядоченного буржуазно-капиталистического хозяйства.

Первым противником, с которым пришлось столкнуться "духу" капитализма и который являл собой определенный стиль жизни, нормативно обусловленный и выступающий в "этическом" обличье, был тип восприятия и поведения, который может быть назван традиционализмом.

Однако и здесь мы вынуждены от попытки дать законченную "дефиницию" этого понятия. Мы попытаемся пояснить нашу мысль (конечно, также лишь предварительно) несколькими примерами, начиная при этом снизу, с рабочих.

Одним из технических приемов, при помощи которых современный предприниматель стремится повысить интенсивность труда "своих" рабочих и получить максимум производительности, является сдельная оплата труда. Так, например, в сельском хозяйстве наивысшей интенсивности в работе требует уборка урожая, ибо от ее своевременного завершения часто — особенно при неустойчивой погоде — зависит величина прибыли или убытка. Поэтому здесь в определенный период почти по­всеместно вводится система сдельной оплаты труда. Поскольку же рост доходов и интенсивности хозяйства, как правило, влечет за собой возрастающую заинтересованность предпринимателя, то он, повышая расценки и предоставляя тем самым рабочим возможность получить необычно высокий заработок за короткий срок, пытается заинтересовать их в увеличении производительности их труда. Однако тут возникают неожиданные затруднения. В ряде случаев повышение расценок влечет за собой не рост, а снижение производительности труда, так как рабочие реагируют на повышение заработной платы уменьшением, а не увеличением дневной выработки (С. 32-33). Так, например, жнец, который при плате в 1 марку за морген жал ежедневно 2,5 моргена, зарабатывая таким образом 2,5 мар­ки в день, после повышения платы на 25 пфеннигов за морген стал жать вместо предполагавшихся 3 моргенов, что дало бы ему теперь 3,75 мар­ки в день, лишь 2 моргена, получая те же 2,5 марки в день, которыми он, по библейскому слову, "довольствовался". Увеличение заработка привлекало его меньше, чем облегчение работы: он не спрашивал — сколько я смогу заработать за день, увеличив до максимума производитель­ность моего труда; вопрос ставился по-иному: сколько мне надо работать для того, чтобы заработать те же 2,5 марки, которые я получал до сих пор и которые удовлетворяли мои традиционные потребности. Приведенный пример может служить иллюстрацией того строя мышления, который мы именуем "традиционализмом": человек "по своей природе" не склонен зарабатывать деньги, все больше и больше денег, он хочет просто жить, жить так, как он привык, и зарабатывать столько, сколько необходимо для такой жизни. Повсюду, где современный капитализм пытался повы­сить "производительность" труда путем увеличения его интенсивности, он наталкивался на этот лейтмотив докапиталистического отношения к труду, за которым скрывалось необычайно упорное сопротивление; на это сопротивление капитализм продолжает наталкиваться и по сей день и тем сильнее, чем более отсталыми (с капиталистической точки зрения) являются рабочие, с которыми ему приходится иметь дело. Возвратим­ся к нашему примеру. Поскольку расчет на "жажду наживы" не оправ­дался и повышение расценок не дало ожидаемых результатов, естествен­но, казалось бы, прибегнуть к противоположному средству, а именно - принудить рабочих производить больше, чем раньше путем снижения за­работной платы. Этот ход мыслей находил свое подтверждение (а под­час находит его и теперь) в укоренившемся наивном представлении о наличии прямой связи между низкой оплатой труда и высокой прибы­лью; любое повышение заработной платы ведет якоОы к соответствую­щему уменьшению прибыли. В самом деле, капитализм с момента сво­его возникновения постоянно возвращался на этот путь, и в течение ряда веков считягтпсь непреложной истиной, что низкая заработная плата "производительна", то есть повышает "производительность" тру­да, что, как сказал уже Питер де ла Кур (в этом пункте он мыслит со­вершенно в духе раннего кальвинизма), народ трудится лишь потому, что он беден, и до той поры, пока он беден.

Однако это, казалось бы, столь испытанное средство сохраняет свою эффективность лишь до известного предела.

Конечно, не подлежит сомнению, что для развития капитализма не­обходим некоторый избыток населения, обеспечивающий наличие на рынке дешевой рабочей силы. Однако если многочисленная "резервная армия" при известных обстоятельствах и благоприятствует чисто коли­чественной экспансии капитализма, то она тормозит его качественное развитие, в частности переход к таким формам производства, которые требуют интенсивного труда. Низкая заработная плата отнюдь не тожде­ственна дешевому труду. Даже в чисто количественном отношении производительность труда падает во всех тех случаях, когда заработная пла­та не обеспечивает потребности физического существования, что в ко­нечном итоге приводит к "отбору наименее пригодных" (С.33-34). Современный силезец убирает в среднем при полном напряжении своих сил лишь не­многим больше двух третей того хлеба, который в равный промежуток времени убирает лучше оплачиваемый и лучше питающийся померанец или мекленбуржец; выработка поляка - чем дальше на восток, тем силь­нее - отличается от выработки немцев. И в чисто деловом отношении низкая заработная плата не может служить благоприятным фактором ка­питалистического развития во всех тех случаях, когда существует необ­ходимость в квалифицированном труде, когда речь идет о дорогостоя­щих, требующих бережного и умелого обращения машинах, вообще о достаточной степени внимания и инициативы. Низкая заработная пла­та не оправдывает себя и дает обратные результаты во всех этих случаях потому, что здесь совершенно необходимы не только развитое чувство ответственности, но и такой строй мышления, который хотя бы во вре­мя работы исключал неизменный вопрос — как бы при максимуме удоб­ства и минимуме напряжения сохранить свой обычный заработок, — та­кой строй мышления, при котором труд становится абсолютной самоце­лью, "призванием". Такое отношение к труду не является, однако, свой­ством человеческой природы. Не может оно возникнуть и как непосред­ственный результат высокой или низкой оплаты труда; подобная направ­ленность может сложиться лишь в результате длительного процесса вос­питания. В настоящее время прочно укоренившемуся капитализму срав­нительно легко рекрутировать необходимую ему рабочую силу во всех индустриальных странах мира, а внутри этих стран — во всех отраслях промышленности. В прошлом, однако, это в каждом отдельном случае было чрезвычайно серьезной проблемой. Да и поныне цель не всегда может быть достигнута без поддержки того могущественного союзника, который, как мы увидим дальше, содействовал капитализму и во времена его становления. Попытаемся и в данном случае пояснить нашу мысль конкретным примером. Черты отсталого традиционализма прояв­ляются в наши дни особенно часто в деятельности работниц, прежде все­го незамужних. Почти повсеместно предприниматели, нанимающие ра­ботниц, в частности работниц-немок, жалуются на полное отсутствие у них способности и желания отказаться от воспринятых некогда привыч­ных методов, заменить их более целесообразными и практичными, при­способиться к новым формам организации труда, научиться чему-либо, сконцентрировать на чем-нибудь свои мысли или вообще мыслить. По­пытки разъяснить им, как сделать работу более легкой и прежде всего более выгодной, встречают полное непонимание, а повышение расценок оказывается бесполезным, поскольку оно наталкивается на силу привыч­ки. Совсем иначе обстоит дело (что немаловажно для нашей постанов­ки проблемы) там, где работницы получили специфически религиозное воспитание, в частности, где они вышли из пиетистских кругов. Часто приходится слышать (это подтверждают и статистические данные), что именно работницы этой категории наиболее восприимчивы к обучению новым техническим методам. Способность к концентрированному мышлению, а также приверженность идее "долга по отношению к труду" чаще всего сочетаются у них со строгой хозяйственностью, ввиду чего они принимают в расчет размер своего заработка, с трезвым самооблада­нием и умеренностью, - все это необычайно повышает производитель­ность их труда (С. 34-35). Здесь мы находим наиболее благоприятную почву для того отношения к труду как к самоцели, как к "призванию", которое не­обходимо капитализму, наиболее благоприятные для преодоления рути­ны традиционализма условия, сложившиеся вследствие религиозного воспитания. Уже одно это наблюдение из повседневной практики совре­менного капитализма свидетельствует о том, что вопроса формах, кото­рые принимала на заре капиталистического развития эта связь между уме­нием людей приспособиться к капиталистическому производству и их ре­лигиозной направленностью, безусловно оправдан. Ибо существование этой связи подтверждается целым рядом фактов. Так, враждебность по от­ношению к рабочим-методистам в XVIII я. и гонения, которым они под­вергались со стороны других рабочих (о чем свидетельствуют постоянные упоминания в источниках об уничтожении инструментов, принадлежав­ших рабочим-методистам), объясняются отнюдь не только (и не главным образом) их религиозной эксцентричностью (такого рода эксцентрич­ность и еще значительно большая не была в Англии редкостью); эти го­нения объясняются их специфическим "трудолюбием", как мы сказали бы теперь.

Вернемся, однако, к современности и попытаемся уяснить значение "традиционализма" на этот раз на примере предпринимателей.

В своем исследовании проблемы генезиса капитализма Зомбарт ука­зывает на два "лейтмотива" экономической истории - "удовлетворение потребностей" и "прибыль", - которые характеризуют тип хозяйственной системы в зависимости от того, что определяет ее форму и направление ее деятельности, личные ли потребности или не зависящие от них стремле­ние к наживе и возможность извлечения прибыли путем реализации про­дуктов. То, что Зомбарт определяет как "систему потребительского хозяй­ства", на первый взгляд совпадает с тем, что мы называем экономическим традиционализмом. Это верно в том случае, если под понятием потребность понимать «традиционные потреб­ности". В противном случае многие хозяйства, которые по типу своей организации являются "капиталистическими", причем в соответствии с тем определением "капитала", которое Зомбарт сам дает в другом месте своей работы, выпадают из круга "приобретательских хозяйств" и попадают в разряд "хозяйств потребительских". "Традиционалистскими" по своему характеру могут быть и такие хозяйства, из которых частные предприниматели извлекают прибыль посредством оборота капитала (в виде денег или оцененной в деньгах собственности), то есть посредством приобретения средств производства и продажи продуктов, следовательно, хозяйства, бесспорно представляющие собой "капиталистические "предприятия". Подобные хозяйства не только не являются исключени­ем для экономической истории Нового времени, они постоянно вновь возникают после все время возобновляющихся перерывов, обусловлен­ных все более мощным вторжением в хозяйственную сферу "капиталистического духа" (С. 35-36). Капиталистическая форма хозяйства и "дух", в кото­ром оно ведется, находятся в отношении "адекватности", но эта адекватность не тождественна обусловленной "законом" зависимости. И если мы, несмотря на это, условно применяем здесь понятие "дух (совре­менного) капитализма» для определения того строя мышления, для ко­торого характерно систематическое и рациональное стремление к закон­ной прибыли в рамках своей профессии (в качестве примера были при­ведены высказывания Бенджамина Франклина), то мы обосновываем это тем историческим наблюдением, что подобный строй мышления нашел в капиталистическом предприятии свою наиболее адекватную форму, а капиталистическое предприятие, в свою очередь, нашло в нем наиболее адекватную духовную движущую силу.

Однако эта форма и этот дух могут существовать раздельно. Бенджамин Франклин был преисполнен "капиталистического духа" в то время, когда его типография по своему типу ничем не отличалась от любого ре­месленного предприятия. Как мы увидим из дальнейшего, носителями этого строя мышления, которое мы определили как "дух капитализма», были на заре Нового времени не только и не столько капиталистические предприниматели из кругов торгового патрициата, сколько поднимаю­щиеся средние слои ремесленников. И в XIX в. классическими предста­вителями подобного строя мышления были не благородные джентльмены Ливерпуля и Гамбурга с их унаследованным торговым капиталом, а выскочки Манчестера и Рейнской Вестфалии, родом из весьма скромных семей. Аналогично обстояло дело уже в XVI в.: основателями возникаю­щих тогда промышленных отраслей были преимущественно парвеню, выходцы из средних слоев.

Совершенно очевидно, что такие предприятия, как банки, оптовая экспортная торговля, даже сколько-нибудь значительная розничная торговля и, наконец, даже скупка в больших масштабах товаров домаш­ней промышленности, возможны лишь в форме предприятий капиталистических. И, тем не менее, эти предприятия могут быть преисполне­ны строго традиционалистского духа: дела крупных эмиссионных бан­ков вообще нельзя вести иначе; заморская торговля на протяжении це­лых эпох опиралась на монополии и регламенты строго традиционали­стского характера; в розничной торговле (мы имеем в виду не тех не­имущих мелких лодырей, которые в наши дни взывают к государствен­ной помощи) процесс революционализации еще и теперь идет полным ходом; этот переворот, который грозит уничтожением старого традици­онализма, уже разрушил систему мануфактурного производства, с ко­торым современное надомничество обнаруживает лишь формальное сходство. Для иллюстрации того, как происходит этот процесс и како­во его значение, мы вновь (хотя все это хорошо известно) остановим­ся на конкретном примере.

До середины прошлого века жизнь скупщика изделий домашней про­мышленности (во всяком случае, в некоторых отраслях текстильной про­мышленности континентальной Европы) протекала, по нашим поняти­ям, довольно спокойно. Ее можно представить себе следующим образом: крестьяне приезжали в город, где жил скупщик, со своими изделиями, которые подчас (если это были ткани) преимущественно или целиком выделывались ими из своего сырья; здесь после тщательной (в ряде слу­чаев официальной) проверки качества изделий они получали установ­ленную оплату (С. 36-37). Клиентами скупщика для сбыта товара на дальнее рас­стояние были посредники, также приезжие, которые обычно приобрета­ли изделия не по образцам, а руководствуясь знанием привычных сор­тов; они брали товар либо со склада, либо же заблаговременно заказыва­ли его; в этом случае скупщик, в свою очередь, заказывал требуемое у крестьян. Поездки с целью посещения клиентов либо вообще не предпри­нимались, либо предпринимались редко, с большими промежутками; обычно достаточно было корреспонденции или постепенно внедрявшей­ся рассылки товаров. Не слишком утомительный рабочий день — около 5-6 рабочих часов, — часто значительно меньше, больше лишь во времена каких-либо торговых кампаний, там, где они вообще имели место; снос­ный заработок, позволявший вести приличный образ жизни, а в хорошие времена и откладывать небольшие суммы; в целом сравнительно лояль­ные, основанные на совпадении деловых принципов отношения между конкурентами; частое посещение "клуба"; в зависимости от обстоя­тельств кружка пива по вечерам, семейные праздники и в целом разме­ренная спокойная жизнь.

Если исходить из коммерческих деловых свойств предпринимате­лей, из наличия капиталовложений и оборота капитала, из объективной стороны экономического процесса или характера бухгалтерской отчет­ности, то следует признать, что перед нами во всех отношениях "капи­талистическая" форма организации. И, тем не менее, это "традиционалистское" хозяйство, если принять во внимание дух, которым оно про­никнуто. В основе подобного хозяйства лежало стремление сохранить традиционный образ жизни, традиционную прибыль, традиционный рабочий день, традиционное ведение дел, традиционные отношения с рабочими и традиционный, по существу, круг клиентов, а также тради­ционные методы в привлечении покупателей и в сбыте — все это, как мы полагаем, определяло "этос" предпринимателей данного круга.

В какой-то момент, однако, эта безмятежность внезапно нарушалась, причем часто это отнюдь не сопровождалось принципиальным изменени­ем формы организации - переходом к замкнутому производству или к вве­дению механических станков и т.д. Происходило обычно, скорее, следу­ющее: какой-нибудь молодой человек из среды скупщиков переселялсяиз города в деревню, где он тщательно подбирал ткачей, значительно усили­вал степень их зависимости и контроль над их деятельностью и тем самым превращал их из крестьян в рабочих; одновременно он старался сосредо­точить в своих руках весь сбыт посредством установления тесной связи с низовыми контрагентами, то есть с магазинами розничной торговли, сам вербовал покупателей, ежегодно регулярно посещал их и направлял свои усилия на то, чтобы качество продукции отвечало их потребностям и же­ланиям, "было бы им по вкусу"; вместе с тем он проводил в жизнь принцип "низкие цены, высокий оборот". Затем происходило то, что всегда и повсеместно следует за подобным процессом "рационализации": кто не поднимался,тот опускался. Идиллия рушилась под напором ожесточенной конкуренции, крупные состояния, возникшие в новых условиях, не отдавались в рост, а вкладывались в производство (С. 37-38). Прежней уютной, спо­койной жизни пришел конец, наступила пора суровой трезвости: те, кто подчинялся законам времени и преуспевал, хотели не потреблять, а приобретать; другие стремились сохранить прежний строй жизни, но вынуж­дены были ограничить свои потребности. При этом - что самое главное - не приток новых денег совершал, как правило, этот переворот (в ряде из­вестных нам случаев весь процесс революционизирования совершался при помощи нескольких тысяч, взятых взаймы у родственников), но вторжение нового духа, а именно "духа современного капитализма". Вопрос о движущих силах экспансии современного капитализма не сводится к воп­росу об источнике используемых капиталистом денежных ресурсов. Это в первую очередь вопрос о развитии капиталистического духа. Там, где он возникает и оказывает свое воздействие, он добывает необходимые ему денежные ресурсы, но не наоборот. Однако утверждение его шло отнюдь не мирным путем. Бездна недоверия, подчас ненависти, прежде всего морального возмущения, всегда встречала сторонника новых веяний; час­то — нам известен ряд таких случаев — создавались даже настоящие леген­ды о темных пятнах его прошлого. Вряд ли кто-либо станет отрицать, что лишь необычайная сила характера могла уберечь подобного предпринима­теля "нового стиля" от потери самообладания, от морального и экономи­ческого краха, что наряду со способностью трезво оценивать ситуацию и с активностью он должен был обладать прежде всего совершенно опреде­ленными, ярко выраженными "этическими" качествами, которые только и могли обеспечить необходимое при введении новых методов доверие клиентов и рабочих; только эти качества могли придать ему должную энергию для преодоления бесчисленных препятствий и прежде всего под­готовить почву для того безграничного роста интенсивности и производи­тельности труда, который необходим в капиталистическом предпринима­тельстве и несовместим с безмятежным существованием и наслаждением жизнью; эти (этические) качества по самой своей специфике относятся к иному типу, чуждому традиционализму прежних времен и адекватным ему свойствам.

Столь же несомненно и то, что этот внешне почти неприметный, но по существу решающий для проникновения нового духа в экономичес­кую жизнь сдвиг совершался, как правило, не отважными и беспринцип­ными спекулянтами или авантюристами, которых мы встречаем на про­тяжении всей экономической истории, не обладателями "больших де­нег", а людьми, прошедшими суровую жизненную школу, осмотритель­ными и решительными одновременно, людьми сдержанными, умеренны­ми и упорными по своей природе, полностью преданными своему делу, со строго буржуазными воззрениями и "принципами".

Дата добавления: 2015-05-26