Речь Аристофана: Эрот как стремление человека к изначальной целостности 8 страница

Устанавливая себя в ситуацию нравственного выбора, стремясь с помощью этической аргументации сделать этот выбор общезначимым, представляется принципиально важным дать себе отчет в присутствии в мире собственного сознания некой суверенной "природы" - чего-то постоянно суверенно произрастающего помимо нашего "хочу" или "должен". Как отнести себя к дикости этой "моральной природы", её своеобычной необузданности? Как к врагу и источнику зла? И на этом основании поставить проблему его подчинения автономной воле индивида или моральным ценностям религиозной или светсткой общности. Не является ли кризис современного морального сознания своеобразной "экологической катастрофой" - платой за попытку определить моральную самость через категории само-властия, само-детерминации, само-контроля, само-принуждения? Собственно говоря, вся деонтологическая этика, исходящая из понятия "долга" как раз и пытается с помощью законодательства разума подчинить себе природную стихию.

С другой стороны,наблюдая многочисленные примеры вандализма неотягощенной моральными принципами толпы, вряд ли следует обольщаться руссоистским упованием на мудрость моральной "природы" человека, которая как бы демонстрируется в биоэтических экспериментах в виде устойчивых эмоциональных реакций-предпочтения или отрицания.

В любом случае, следует признать, что в мысленных биоэтических экспериментах мы сталкиваемся с суверенной плотностью собственного бытия (моральной природой), в отношении которого в равной степени неубедительна ни идея подчинения ему, ни идея его покорения. Нужен третий путь.

Литература

1. Warren M.A. On Moral and Leagal Status of Abortion // The Monist. Vol. 57, № 1, January 1973. Р. 47-78.

2. Tooley M. Abortion and Infanticide. Princeton: Princeton Univ. Press, 1983

3. Thomson J.J. A Defense of Abortion // Philosophy and Public Affairs. Vol. 1, 1971. P 47-66.

4. Витгенштейн Л. не помню откуда взял

5. Гадамер Х.Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. Москва. Прогресс, 1988. С. 37

1. АПРЕСЯН Р.Г. ЛЮБОВЬ - ПРОСТРАНСТВО ДУХОВНОГО ВОЗВЫШЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА. ИНТЕРВЬЮ. 2003

24-28 ноября 2003 года для студентов 4 курса философского факультета НовГУ известный российский этик, доктор философских наук, профессор, заведующий сектором этики Института философии РАН, Рубен Грантович Апресян прочитал спецкурс "Философия любви: История идей". В рамках "философской гостиной" проекта "Берестяная грамота" с ним встретились заместитель декана философского факультета по научной работе Некита Андрей Григорьевич и ученый секретарь диссертационного совета Д 212.168.06 Маленко Сергей Анатольевич. После очередной лекции профессор Р.Г.Апресян ответил на их вопросы.

Некита А.: - Рубен Грантович, и заявленная тема, и сама структура Вашего спецкурса разворачиваются в историко-философском ключе. С чем именно связаны подобные предпочтения?

Апресян Р.: - Такова тематика и, соответственно, направленность, спецкурса. Это курс выдержан в жанре истории идей, и его предмет - философия любви. Философия любви могла бы преподноситься и по-другому, конечно, например, как позитивная теория любви (как это делал, например, немецкий феноменолог Дитрих фон Гильдебранд) или как представление возможных дискурсов любви (как это делал, например, французский постструктуралист Ролан Барт).

И это было бы интересно. Но, как мне кажется, мой спецкурс выполняет также и важную образовательную функцию. Нигде, как в моем спецкурсе, студенты не узнают о том же Гильдебранде или о Дж.Бруно как авторе мистико-эротического трактата "О героическом энтузиазме". История идей излагается двояким образом. Во-первых, "по прецеденту", т.е. как они впервые высказывались. Так, представлены идеи любви как эроса, филии, агапэ как они обсуждались в древности (Платоном, Аристотелем, в раннем христианстве), а также в их дальнейшем развитии. Во-вторых, по "проблематизации", т.е. какие идеи высказывались при обсуждении тех или иных проблем. Этот подход более касается сюжетов заключительной части спецкурса.

Добавлю, что спецкурс сопровождается подробной программой, в которой дается полная библиография по каждой теме. Я предпочитаю давать студентам всю доступную литературу по проблеме. Поскольку тематика спецкурса нова и литературы немного, я счёл возможным дать все наличные источники для того, чтобы студенты могли обращаться к ним и в будущем, развивая, таким образом, свой познавательный и исследовательский интерес. Каждый студент, как это всегда бывает на моих курсах, получил по экземпляру программы. Хотел бы отметить, что в прошлом году я читал этот спецкурс в режиме сетевого мастер-класса на сайте Института "Открытое общество" (auditorium.ru). Там были выставлены программа, хрестоматия, поэтическая антология, а затем еженедельно вывешивались конспекты лекций, а студенты в режиме on-line отвечали на вопросы и выполняли контрольные задания. Новгородским студентам был заранее выслан электронный адрес этого сайта, и они имели возможность заблаговременно познакомиться с конспектами лекций по предлагаемому спецкурсу. Нет-нет, я не идеалист, я понимал, что никто не станет заглядывать туда, никто и не заглядывал, трудно представить, что кто-то из них станет пользоваться переданной им программой; - но такая возможность им предоставлена, и это немаловажно.

Если брать вопрос о преподавании философских дисциплин или тем шире, то я сторонник именно проблемного, а не историко-философского подхода. Понятно, почему так случилось, что философия с определенного времени многими стала преподаваться как история философии. С конца 1980-х годов преподавание философии стало активно переосмысливаться. В условиях сохранения старых образовательных госстандартов именно расширение истории философии в преподавании философии было приемлемым способом ухода от идеологизации философии. Но постепенно стало ясно, что мы теряем философию как самостоятельную проблемную область. Но для появления новых курсов философии должно пройти время. И оно уже идет.

Некита А.: - При знакомстве с тематикой спецкурса, прослеживается Ваше предпочтение западноевропейской философской традиции. В то же время, явно выделяется фигура выдающегося русского философа Владимира Соловьева. Как Вы можете объяснить необходимость его присутствия в концепции спецкурса? В этой связи, насколько отличается славянское идейное освоение проблемы любви от западноевропейского?

Апресян Р.: - Задача моего спецкурса не состояла в анализе различных культур и этосов любви. Для этого необходим иной подход и иной теоретический инструментарий, базирующийся на антропологии, культурологии и этнографии. В.С.Соловьев появляется в моем спецкурсе именно потому, что он является автором трактата "Смысл любви". Это одно из немногих произведений в мировой философии непосредственно посвященных этой теме. Был Гильдебранд, Фромм и Соловьев. Конечно же, среди русских мыслителей много говорится о любви у Бердяева, Розанова, Вышеславцева, но в рамках спецкурса я очень ограничен во времени и всех аспектов проблемы любви затронуть просто не могу. Кроме вышеназванных персоналий, по той же причине, подробно не затрагиваются и многие западноевропейские авторитеты: Августин, Паскаль, Фейербах.

Что же касается специфики некоего "славянского" взгляда или "славянского" опыта, то я не думаю, что такая специфика есть. Я вообще не сторонник такого расового, или этнического подхода ни в философии, ни в чем-либо ином. Вот и Соловьев в своем трактате отнюдь не "славянин" и даже не "православный"; влияние платонизма в нем трактовке любви гораздо сильнее всех остальных влияний.

У нас в последнее десятилетие за отсутствием ясности в головах много появилось мифологий. "Славянство" - это один из таких мифов. И я не думаю, что его сторонники особенно сильно лукавят. Но очевидно, что и не все проговаривают. Вот проводятся "праздники славянской культуры". Праздники культуры это всегда хорошо. Но вы когда-нибудь слышали, чтобы на праздники славянской культуры приглашались представители таких славянских народов, как чехи или поляки. Но это и не православные праздники: на них не приглашают ни румын, ни грузин, ни абхазов. Так что за славянством ничего, кроме родства в языках нет. А то, что о любви говорится по-разному, например поляком и русским, хорошо показала польско-австралийский филолог и культуролог Анна Вежбицка. Думаю, что эта идеология была направлена на сохранение связей между ближайшими славянскими народами - белорусами, украинцами и русскими. Но это очень трудно сделать, пока политики не могут договориться по экономическим и политическим вопросам.

Некита А.: - Следующий вопрос вызван необходимостью прояснения специфики взаимосвязи понятий "Любовь" и "Власть", анализу которой посвящены работы французского структуралиста М.Фуко.

Апресян Р.: - Эта тема очень интересна. К тому же, она непосредственно представлена в структуре спецкурса, завершая его. Действительно и Фуко, и упоминавшийся Барт, и другие французские писатели недавних времен много внимание уделяли властной составляющей человеческих отношений, в том числе интимных, в том числе любви. Эта проблематика была актуализирована в психоанализе, особенно Э.Фроммом, в исследованиях феноменов садизма и мазохизма. Но здесь власть понимается в широком смысле - как отношения господства и подчинения, преобладания и зависимости вообще. Появление же этой темы в спецкурсе в большей степени было спровоцировано таким феноменом культуры ХХ века, как антиутопия, классически представленная произведениями Е.Замятина, О.Хаксли и Дж.Оруэлла и развитая в многочисленных сюжетах научной и ненаучной фантастики. Через сюжеты всех антиутопий проходит тема тоталитарного овладения интимной сферой человеческих отношений. Власть понимает, для того, чтобы стать по-настоящему тоталитарной, она должна захватить пространство Любви. Тоталитарные режимы не могут быть тоталитарными до конца: они разрушаются потому, что маленький человек рождается в Любви, в атмосфере нетоталитарности. Разумеется, и в семье могут присутствовать тоталитарность и репрессивность, однако именно в отношениях Мать - Дитя ребенок впервые переживает тот опыт, что называется любовью. Любовь реально противостоит власти - как политическому феномену. Но, повторяю, есть и другое, более широкое и свободное, понимание власти. Человеческие отношения, в том числе и любовные, не только легко интерпретируются в терминах "господство - подчинение", но и реально строятся по схеме господства и подчинения. Так что в этой теме надо различать несколько ракурсов: политический, психологический, коммуникативный и сексологический.

Некита А.: - В средствах массовой информации, особенно западных, очень часто прослеживается тенденция к интерпретации любви как всего лишь одной из социальных, коммуникативных технологий. Как Вы к этому относитесь и насколько российская ментальность может соответствовать подобным интерпретациям?

Апресян Р.: - Вокруг этой темы существует немало мифов. У нас многие склонны по традиции противопоставлять себя Западу. Но как нет "славянства" как чего-то единого, так нет и единого "Запада". Если отвлечься от "блокового" мышления, "блоковых" стереотипов (при том, что в сфере политики эти стереотипы, конечно, и реальны, и сильны) и если говорить о культуре и этосе, то следует признать наличие различных западных традиций - атлантической, средиземноморской, романской, германской. Видимо, для нас Запад слишком значим, во всяком случае настолько, что он предстает для нас как некая мифическая целостность. В то же время, для нас, в общем, не существует Востока, единого и пугающего. И для нас совершенно не существует латиноамериканской культуры или африканской культуры. Между тем, думаю, латины нам очень близки. Они так же, как и мы, анархичны. Так же, как и мы, они имеют длительный опыт тоталитарных и авторитарных режимов. Правовая культура развита там лучше, чем у нас, но и здесь мы можем найти кое-что общего с нами: вольность обращения с законами, высокий уровень коррупции, значительная роль оргпреступности в жизни общества и государства. И, конечно же, латины любвеобильны. Однако научных исследований по сопоставлению национальных и региональных типов любви не существует. И вообще, представляется, что исследования, посвященные выяснению специфики опытов любви, технически очень сложны. Есть сравнительные исследования, организованные в рамках Евросоюза, и причины, побудившие их к этому вполне понятны.

Некита А.: - Можно ли всё-таки любовь интерпретировать как технологичное отношение между людьми?

Апресян Р.: - Одно дело, можно ли рассматривать любовь как тип межличностных отношений, которые так или иначе поддаются инструментализации. Пока нельзя, потому что любовь и человеческие отношения в подобном контексте еще не исследованы. Разумеется, существуют различные коммуникативные практики, в том числе куртуазные, включающие умение ухаживать, вызывать доверие, флиртовать, которым можно научится с тем, чтобы использовать. Но предложенная Вами постановка вопроса - о любви как социальной технологии - слишком широка. Я могу предположить, что речь идет о своего рода манипуляции, когда власть эксплуатирует патриотические чувства граждан, заодно их постоянно стимулируя. Необходимо прояснить, что имеется в виду.

Некита А.: - Речь идет о том, что власть активно использует любовь, проинтерпретированную ею как социальную технологию. Здесь можно говорить о любви "возведенной до уровня социальной технологии" или "низведённой до уровня социальной технологии", в зависимости от характера оценок. В любом случае, она используется как инструмент властного манипулирования.

Апресян Р.: - Так о любви кого к кому здесь идет речь?

Некита А.: - Люди любят друг друга. А власть активно пытается манипулировать энергией человеческих чувств, на которую она, безусловно, претендует.

Апресян Р.: - В том, что Вы говорите, есть два аспекта. С одной стороны, хотел бы вернуться к уже упоминавшейся сегодня теме антиутопий. В романе Е.Замятина "Мы" описывается процедура организованных властью любовных отношений по голубым или розовым билетам - это не любовь как социальная технология, но любовь как предмет социального манипулирования. А другой момент - принудительная процедура возбуждения любви подданных к власти, а ещё лучше к вождю. В этом случае, провоцирование, ажиотация этой любви могут восприниматься как социальная технология.

Некита А.: - … и своего рода возгонка чувства!

Апресян Р.: - Да, возгонка - очень хороший термин! Но любовь утверждает себя вопреки политической власти. Она является сферой интимности, личностной достоверности, личностной неприкаянности человека в отношении власти. Это сфера абсолютной свободы. Это стезя совершенствования, духовного возвышения человека. Потому и Иисус Христос начал говорить с людьми именно на языке любви: "Возлюбите ближнего своего…", потому что таким образом он отрывал людей от власти.

Некита А.: - Большое спасибо, Рубен Грантович, за интересную беседу. Желаем Вам всяческих успехов в философско-педагогическом творчестве. Будем рады видеть Вас вновь на философском факультете Новгородского университета и в гостиной "Берестяной грамоты".

Апресян Р.: - Я, в свою очередь, хочу пожелать успехов вашим начинаниям и удачного старта проекту "Берестяная грамота".

Интервью записал Сергей Маленко

28.11.2003

1. АЛЕКСЕЙ ПЛУЦЕР-САРНО

Дата добавления: 2015-05-26