Кончина географии

Кочевник прошлого двигался через снежные бураны и иссушающий зной, вечно гонимый голодом, он нес с собой палатку из шкуры буйвола, с ним были его жена, дети и остальное его племя. Он нес с собой свое социальное окру­жение и материальный образ того, что называл домом. Если сравнить с новыми сегодняшними кочевниками, то те вся-

кий раз оставляют материальный образ там, откуда уходят. (Это становится вхождением в мир, где происходит частая сменяемость вещей.) Все, кроме семей, ближайшего соци­ального окружения, они оставляют там, откуда ушли.

Снижение значения места, утрата привязанности к нему выражались разным образом. Самый свежий пример — ре­шение Айви Лиг Колидж в Соединенных Штатах перестать пользоваться при приеме студентов географическим прин­ципом. Обычно эти элитные учебные заведения руковод­ствовались географическим критерием, намеренно отдавая предпочтение мальчикам, проживавшим далеко от их кам­пусов, стремясь сделать более разнообразным состав своих студентов. В период между 1930 и 1950 гг. Гарвардский уни­верситет, например, наполовину сократил процентное со­держание студентов, проживавших в Новой Англии и Нью-Йорке. Сегодня, говорит служащий университета, «мы отступаем от такого географического подхода».

Теперь признано, что место не столь уж обусловливает различия. Несходство людей больше не возводится к тому, откуда они родом. Ведь адрес на бланке заявления о приеме может быть временным. Многие люди в наши дни не живут достаточно долго на одном месте, чтобы приобрести харак­терные региональные или местные особые черты. Человек, возглавлявший приемную комиссию в Йельском универси­тете, говорил: «Разумеется, мы отправляем преподавателей для поиска абитуриентов в отдаленные места, вроде Нева­ды, но Гарлем, Парк-авеню или Квинс ничем не отличают­ся в этом плане». По утверждению этого чиновника, Йельский университет фактически перестал использовать такой подход при отборе. А его коллега из Принстонского университета заявляет: «Действительно, важно не то, отку­да они, скорее мы обращаем внимание на несходство их происхождения».

Мобильность перемешивает все, как в тигле, существен­ные различия между людьми больше уже не зависят столь явно от места. Нежелание связывать себя, по замечанию профессора Пенсильванского университета Джона Дикма-

на, зашло так далеко, что «верность городу или штату у многих гораздо слабее выражена, чем верность корпорации, профессии или добровольческому обществу»¹⁹. Таким обра­зом, можно утверждать, что человек теперь испытывает обя­зательства не перед соотнесенными с местом социальными структурами (город, штат, страна или округ), а такими (кор­порация, профессия, общество друзей), которые сами по себе мобильны, изменчивы и по своим практическим це­лям независимы от места²⁰.

Причастность соотносится с продолжительностью друж­бы. Мы все научились облекать эмоциональной сутью та­кие взаимоотношения, которые кажутся нам «вечными» или не подверженными переменам, но мы, насколько возмож­но, воздерживаемся от эмоций в кратковременных взаимо­отношениях. Разумеется, бывают исключения, например преходящий летний роман. Но в целом в широком разно­образии отношений проявляется соотнесенность. Таким образом, идущая на убыль привязанность к месту связана не с мобильностью как таковой, а с сопутствующим обсто­ятельством мобильности — более короткой продолжитель­ностью отношений с местом.

К примеру, в 70 крупных городах Соединенных Шта­тов, включая Нью-Йорк, в среднем пребывание на одном месте длится менее четырех лет²¹. Это составляет контраст с проживанием всей жизни на одном месте — характерной чертой сельского жителя. Более того, смена места житель­ства — решающий фактор в определении продолжительно­сти многих других отношений с местом, так как когда человек завершает свои отношения с домом, он обычно прерывает свои отношения со всем, что его окружает. Он меняет супермаркет, бензоколонку, автобусную остановку и парикмахерскую, обрывая таким образом всю цепь отно­шений с местом и домом. Следовательно, на протяжении жизни мы не только узнаем все больше мест, но и наша связь с каждым местом укорачивается.

Таким образом, мы начинаем более ясно представлять себе, как ускоряющиеся перемены в обществе затрагивают человека. Сокращение продолжительности отношений че-

ловека с местом точно соответствует сокращению продол­жительности его отношений с вещами. В обоих случаях че­ловек вынужден с большей быстротой рвать свои связи. В обоих случаях повышается степень быстротечности. В обо­их случаях он испытывает ускорение темпа жизни.

¹ Оценки Фуллера см.: [146], Document 3, с. 28—29.

² Транспортные проблемы развивающихся стран рассмотре­ны в: Immobility: Barrier to Development by Wilfred Owen в [243], с. 30.

³ Друкер: [140], с. 92.

⁴ Проблема кочующих городских жителей обсуждается в: Are We a Nation of Cities? by Daniel Elazar // Public Interest, Summer, 1966, c. 53.

⁵ Личности странствующих американцев взяты из: Population Characteristics, Series P-20, № 188. US Department of Commerce, August 14, 1969.

⁶ Французские данные из: A Cohort Analysis of Geographical and Occupational Mobility by Guy Pourcher // Population, March-April, 1966.

См. также: Supplement to Chapter Five, Les Moyens de Regulation de la Politique de l'Emploi by Thérèse Join-Lambert and François Lagrange // Review Française du Travail, January-March, 1966, с. 305-307.

⁷ Об «утечке мозгов» внутри США см. в: An Exploratory Study of the Structure and Dynamics of the R&D Industry by Albert Shapero, Richard P. Howell, and James R. Tombaugh // Menlo Park, California: Stanford Research Institute, June, 1964.

⁸ Уайт: [197], с. 269.

⁹ Историю Якобсона см.: Wall Street Journal, April 26, 1966.

Более недавнее исследование мобильности должностных лиц по­казало, что средний администратор предвидит возможность смены местожительства от одного раза в два года до одного раза в пять лет. Один управленец сообщил, что за 25 лет он переехал 19 раз. Восемь­десят процентов компаний предвидит увеличение темпа передвиже­ния. См.: William F. Glueck in the Journal of Management Studies, vol. 6, № 2 или summary in New Society, July 17, 1969, c. 98.

¹⁰ Замечание Дихтера см. [76], с. 266.

¹¹ О путешественницах автостопом см.: Traveling Girls by Ellen Goyder // New Society, January 20, 1966, с. 5.

¹² Турен цит.: по Acceptance and Resistance, [49], с. 95.

¹³ Кларк: [249], с. 26.

¹⁴ Эмоциональный ответ переселенца является темой Grieving for a Lost Home by Marc Fried в [241], с. 151, 160.

¹⁵ Интервью с Моникой Вьо.

¹⁶ Сообщение Клифтона Фэдимана появилось в его эссе «Mining-Camp Megalopolis» // Holiday, October, 1965, с. 8.

¹⁷ Об изучении Криствуда см.: [236], с. 360.

¹⁸ Утверждение Тайхерста взято из его статьи The Role of Transition States-Including Disasters-in Mental Illness // [33], c. 154.

¹⁹ Высказывание Дикмана взято из The Changing Uses of the City в [173], с. 154.

²⁰ Кончина географии, конечно же, имеет важные последствия для будущего города. Как говорит Мелвин М. Уэбер, преподава­тель городского планирования в Беркли, «появляется новый тип крупномасштабного городского общества, которое все в большей степени независимо от города... Поскольку общества в прошлом были пространственно структурированы, а городские общества поступают так, будто они опираются исключительно на город, мы по-прежнему допускаем, что территориальность — необходи­мый атрибут социальных систем». Это, убеждал он, ведет нас к абсолютно неправильному пониманию таких городских проблем, как склонность к наркотикам, расовые волнения, душевные бо­лезни, нищета и т. д. См. его провокационное эссе The Post-City Age // Daedalus, Fall, 1968, с. 1091-1110.

²¹ Средняя продолжительность проживания взята из New Urban Structures by David Lewis в [131], с. 313.

Глава 6. ЛЮДИ: МОДУЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Каждую весну во всей восточной части Соединенных Штатов начинается огромная миграция, как это бывает у леммингов. Поодиночке и группами, нагруженные спаль­ными мешками, одеялами и купальными принадлежностя­ми, примерно 15 000 студентов американских колледжей

забрасывают свои учебники и следуют исключительно точ­ному внутреннему инстинкту, который ведет их к выжжен­ной солнцем береговой линии Форта Лодердейл во Флориде. Здесь примерно в течение недели вся эта толпа поклонни­ков солнца и секса отсыпается, флиртует, жадно глотает пиво, валяется на песке и оглашает пространство воплями. В конце этого периода девушки в бикини и их бронзовые поклонники упаковывают свои сумки и присоединяются к массовому исходу. И тогда каждый, кто окажется недалеко от палаток, воздвигнутых курортным городом специально для этого буйного войска, может слышать крики, усилен­ные громкоговорителем: «Машина двухместная, приглашаю попутчика до Атланты... Нужно добраться до Вашингтона... В 10.00 отбываем в Луисвилль...» Через несколько часов не остается ничего от этой пляжной компании, склонной к выпивке, кроме банок и бочек из-под пива, а также при­мерно полутора миллионов долларов в кассах местных тор­говцев — тех, кто смотрит на это ежегодное вторжение как на некое благо, которое угрожает нормальной психике жи­вущих здесь людей, но в то же время гарантирует им лич­ную выгоду.

Молодых людей влечет сюда не только непреодолимая страсть к солнечному свету. И это не просто зов секса — секс доступен и в других местах. Скорее это чувство свобо­ды, не связанной с ответственностью. 19-летняя студентка одного из нью-йоркских колледжей с совместным обуче­нием, которая недавно побывала на этом веселье, высказа­лась так: «Ты нисколько не беспокоишься о том, что ты здесь скажешь или сделаешь, потому что, честно говоря, ты никогда больше не увидишь этих людей»,

Ритуал посещения Форта Лодердейл дает возможность огромного разнообразия кратковременных межличностных отношений. И по мере того как мы движемся все дальше по пути супериндустриализма, именно эта кратковременность все в большей степени начинает характеризовать отноше­ния между людьми.

ЦЕНА ДРУЖЕСКОЙ «ВОВЛЕЧЕННОСТИ»

Урбанизм, т. е. образ жизни городского населения, погло­щает внимание социологов с начала нашего столетия. Макс Вебер указывал на тот очевидный факт, что люди, живущие в больших городах, не могут знать своих соседей столь же близ­ко, как люди, жившие в небольших сообществах. Джордж Зиммель продвинул еще на шаг эту идею, высказав весьма оригинальную мысль о том, что если бы городской житель эмоционально реагировал на любого и каждого человека, с которым он вступает в контакт, или если бы он загромождал свой мозг сведениями об этих людях, то он был бы «совер­шенно раздроблен внутренне и пришел бы в совершенно не­мыслимое психическое состояние».

Луи Вирт в свою очередь отмечал фрагментированность отношений между городскими жителями. Он писал: «Ха­рактерно, что городские жители встречаются друг с другом, выступая при этом в весьма ограниченной роли... Их зави­симость от другого человека ограничивается лишь каким-либо частным аспектом деятельности последнего»¹. Вместо того чтобы глубоко войти в целостную личность каждого индивида, с которым мы встречаемся, мы поддерживаем необходимые поверхностные и частные контакты с некото­рыми из них, объяснял он. Мы заинтересованы только в том, насколько хорошо продавец обуви удовлетворяет наши нужды, и нам нет дела до того, что его жена страдает от алкоголизма.

Это значит, что с большинством окружающих нас лю­дей мы вступаем в отношения ограниченного участия. Со­знательно или неосознанно, но мы строим свои отношения с другими людьми по функциональному принципу. Посколь­ку мы не принимаем участия в домашних проблемах про­давца обуви, не разделяем его надежды, мечты и горе, он для нас полностью взаимозаменяем другим продавцом той же компетентности. Мы применяем модульный принцип к человеческим отношениям. Тем самым мы создаем личность, подобную предметам одноразового использования: Модуль­ного Человека.

Мы не воспринимаем человека в целом, а включаемся, как вилка в розетку, в один из модулей его личности. Каж­дая личность может быть представлена как некая уникаль­ная конфигурация из тысяч таких модулей. Таким образом, никакой индивид не может быть заменен каким-либо дру­гим, если рассматривать личность в целом, а не ее отдель­ные модули. Поскольку мы хотим купить всего лишь пару ботинок, а не дружбу, любовь или ненависть, постольку для нас нет никакой необходимости в том, чтобы интересовать­ся всеми другими модулями, формирующими личность про­давца. Наши отношения весьма ограниченны. И склонность к ограничению существует с обеих сторон. Эти отношения влекут за собой принятые формы поведения и общения. Обе стороны, сознательно или неосознанно, понимают и ограничения, и законы, вытекающие из них. Трудности воз­никают только тогда, когда одна из сторон переступает при­нятые границы и пытается вступить в контакт с каким-либо модулем, который не имеет отношения к данной функции.

Обширная социологическая и психологическая литера­тура посвящена сегодня проблеме отчуждения, которая обус­ловлена, как полагают, именно фрагментацией отношений между людьми. Многое в риторике экзистенциалистов и в студенческих бунтах декретирует эту фрагментацию. Гово­рят, что мы недостаточно «сливаемся» с близким челове­ком. Миллионы молодых людей заняты попытками достичь «полного слияния».

Однако прежде чем согласиться с популярным выводом о том, что модуляризация в человеческих отношениях — явление отрицательное, следовало бы более пристально взглянуть на него. Теолог Гарвей Кокс, повторяя Зиммеля, указывает, что в условиях городской жизни попытка пол­ного «слияния» с другим человеком может привести лишь к саморазрушению и эмоциональному опустошению. Он пи­шет, что городской человек «должен иметь более или менее беспристрастные отношения с большинством людей, с ко­торыми он вступает в контакт, чтобы выбрать тех, с кем у него будут дружеские отношения, и их-то и развивать... Его жизнь можно уподобить точке, на которую воздействуют

десятки систем и сотни людей. Его способность знать кое-кого из них лучше с необходимостью приводит к тому, что глубина его отношений со многими другими сводится к минимуму. Для городского человека выслушивание спле­тен почтальона — акт чистого милосердия, поскольку у него скорее всего нет никакого интереса к людям, о которых хочет поболтать почтальон»².

Кроме того, прежде чем сокрушаться по поводу модуляризации, необходимо спросить самих себя, действительно ли мы предпочли бы вернуться к традиционной ситуации, в которой каждый индивид был связан с личностью немно­гих людей, а не с личностными модулями многих. Тради­ционный человек воспринимается так сентиментально, в таком романтическом ореоле, что часто мы не понимаем последствий возврата к нему. Те же самые писатели, кото­рые причитают по поводу фрагментации, требуют в то же время свободы; однако при этом они упускают из виду от­сутствие свободы людей, связанных неразрывными узами. Ибо любые связи предполагают взаимные требования и ожидания. Чем более интимными становятся отношения между людьми, тем большее давление оказывают друг на друга партнеры, чтобы исполнились их ожидания. Чем тес­нее и неразрывнее эти отношения, или, говоря другими словами, чем больше модулей при этом задействовано, тем сильнее возрастают требования, предъявляемые нами.

В любых отношениях модульного типа требования строго ограничены. Поскольку продавец обуви выполняет свою достаточно ограниченную миссию, обслуживая нас и удов­летворяя таким путем наши довольно небольшие ожида­ния, мы не будем настаивать, чтобы он верил в нашего Бога, или был опрятен дома, или разделял наши политические пристрастия, или любил ту же пищу или ту же музыку, что и мы. Мы предоставляем ему право быть свободным во всех других сферах, так же как и ему нет дела до того, атеист я или еврей, гетеросексуалист или гомосексуалист, Джон Бирхер или коммунист. Так не бывает и не может быть при целостных взаимоотношениях. До какого-то момента фраг­ментация отношений и свобода идут рядом друг с другом.

Все мы, по-видимому, испытываем в своей жизни потребность в целостных отношениях. Но бессмысленно было бы утверждать, что мы можем иметь только такие отноше­ния. Отдавать предпочтение обществу, в котором индивид имел бы холистические отношения с немногими, а не мо­дульные отношения со многими людьми, — это значит же­лать возврата к тюремной жизни прошлого — того прошлого, в котором индивиды были гораздо теснее связаны друг с другом, но в котором их жизнь была сильнее регламентиро­вана социальными условиями, сексуальной моралью, поли­тическими и религиозными ограничениями.

Это не означает, что модульные отношения не связаны ни с каким риском или что мир таких отношений — луч­ший из возможных миров. На самом деле в такой ситуации таятся глубинные опасности, и мы попытаемся это пока­зать. Однако до сих пор дискуссия по этому вопросу, пуб­личная или профессиональная, была нацелена не на суть дела, ибо она упускала из виду основной параметр всяких межличностных отношений — их продолжительность.

Дата добавления: 2015-05-26