Весна 1532

Георгу и дела нет, что там народ думает. Пригласил нас с Анной покататься с ним у реки, пообедать в одной из таверн, а потом уж вернуться. Я думала, Анна откажется – теперь ей небезопасно выезжать без свиты, но она не сказала ни слова. Надела темное платье – совсем не в ее обычае, надвинула на лоб шляпу для верховой езды, оставила дома подвеску – такая есть только у нее одной – с большой золотой буквой „Б“.

Брат так рад снова оказаться в Англии с любимыми сестричками, что и не заметил странного поведения и непривычной одежды Анны. Но когда мы остановились в придорожном трактире, неопрятная старая служанка бросила один только взгляд на Анну и поспешила из комнаты. Вошел хозяин, вытирая руки о фартук из дерюги, объявил – хлеб и сыр, которые нам только что подали, несвежие, и вообще у него ничего нет на обед.

Георг вспыхнул, нахмурился, но Анна дотронулась до его рукава, сказала, что все это не важно, лучше пойти в монастырь поблизости, пообедать там. Он позволил уговорить себя, и обед оказался неплохой. Король, похоже, нагнал немалого страху на монастыри и аббатства. Только слуги, которым, в отличие от монахов, дела не было до королевского благоволения, неодобрительно, искоса поглядывали на нас с Анной и перешептывались – верно, пытались понять, какая из нас прежняя шлюха, а какая новая.

Возвращаемся домой, холодное весеннее солнце в спину, Георг пришпорил коня, оказался рядом со мной.

– Значит, все знают? – спросил без обиняков.

– От Лондона до самых окраин королевства. А может, и дальше.

– И, как я вижу, никто не бросает шляп в воздух и не кричит ура.

– К сожалению, нет.

– Я‑то думал – смазливая английская девчонка народу понравится. Она же смазливая, правда? Машет ручкой, когда проезжает мимо, раздает милостыню и все такое прочее?

– Конечно. Но женщины упрямый народ, любят старую королеву. Они говорят – негоже королю Англии отказываться от честной и верной жены ради вертихвостки. Что тогда будет со всеми остальными честными и верными женами?

Георг помолчал.

– Они только ворчат или что еще?

– В Лондоне на нас чуть не напали. Тогда король сказал – пусть не ездит в Сити, слишком опасно. Все ее ненавидят, Георг, говорят всякие гадости.

– Гадости?

– Что она ведьма и приворожила короля колдовскими чарами. Она и на убийство готова и давно бы отравила королеву, только представься возможность. Она его заколдовала, и у него ничего не получится с другой женщиной. Так что теперь ему одна дорога – на ней жениться. Прокляла младенцев в чреве королевы, и от того у короля нет наследника.

Георг чуть побледнел, рука с поводьями невольно дернулась, большой и указательный пальцы сложились крестом – древний охранный знак против злых чар.

– И они такое говорят в открытую? При короле?

– Про самые страшные гадости ему не рассказывают, но рано или поздно кто‑нибудь доложит.

– Но он этим слухам, конечно, не верит.

– Кое‑что он сам говорит. Говорит, что он ею одержим, она его околдовала, он ни об одной другой женщине думать не может. В его устах звучит как любовная болтовня, но когда такое говорят в народе – это опасно.

Георг кивнул.

– Ей бы заниматься побольше делами милосердия и не строить из себя такую… – он запнулся, подыскивая слово, – чувственную штучку.

Я подняла глаза на сестру. Даже верхом, когда вокруг никого, кроме брата с сестрой, Анна сидит в седле так, что неудержимо хочется обнять ее стройную талию.

– Она Болейн и Говард, – резко сказала я. – Отбрось громкие имена, что остается – все мы просто сучки во время течки.

Мы подскакали к воротам дворца в Гринвиче, там нас ждал Уильям Стаффорд. Приподнял шляпу, слегка поклонился, поймал мою улыбку. Мы спешились, Анна прошла вперед. Уильям стоял у дверей, потянул меня в сторону.

– Я вас дожидался. – Как всегда, он даже не поздоровался.

– Я заметила.

– Не нравится мне, когда вы выезжаете без моего сопровождения. Сестрицам Болейн небезопасно показываться на народе.

– Мы катались с братом. Хорошо иногда прокатиться без большого эскорта и шумихи.

– Ну, за этим дело не станет. Что‑что, а простоту я вам обеспечу.

– Благодарю вас, – расхохоталась я.

Положил руку мне на рукав, удерживая вблизи.

– Когда король и ваша сестрица поженятся, вас выдадут замуж за того, кого они выберут.

– Наверно. – Я глядела прямо в его открытое, загорелое лицо.

– Значит, вам надо поторопиться, успеть до замужества сестры, если хотите выйти замуж за человека со скромным поместьем – хорошенький домик и немного земли в придачу. Чем дальше, тем трудней будет уехать.

Я молчала, только чуть отодвинулась. Улыбнулась сладкой улыбкой, стрельнула глазами из‑под ресниц.

– Но мне никто руку и сердце не предлагал. Похоже, придется остаться вдовой до конца моих дней, раз никто не просит меня выйти за него замуж.

Впервые у Уильяма не нашлось что ответить.

– Но я думал… – начал он.

Я рассмеялась коротким, довольным смешком, опустилась в низком реверансе, повернулась, чтобы уйти. Наверху лестницы обернулась, заметила – Уильям бросил шляпу наземь и топчет ее в ярости ногами. До чего же приятно, каждая женщина знает, походя поймать в сеть красавчика‑мужчину.

Я уже неделю его не видела, хотя и на конюшню заглядывала, и по саду гуляла, и у реки бродила – везде, где он мог бы меня отыскать. Однажды вся дядюшкина свита скакала мимо наших окон, так я все вглядывалась, но как узнаешь одного – из двухсот‑то всадников в цветах дома Говардов. Я знала, что веду себя как дура, но мне казалось – что тут плохого, просто пококетничаю с кавалером, подразню его немножко.

Прошла одна неделя, за ней другая – его все нет. Жарким апрельским утром мы с дядюшкой наблюдали, как король и Анна играют в шары. Я, будто между прочим, спросила:

– Этот человек, как его там, Уильям Стаффорд, он все еще у вас на службе?

– Да, – отозвался дядюшка, – но я ему дал месяц отпуска.

– Он уехал?

– Ему приспичило жениться, так он мне сказал. Отпросился у меня поговорить с отцом и прикупить новое жилье для молодой жены.

Мне показалось – земля качнулась под ногами.

– А я думала – он уже женат. – Ничего лучше мне в голову не пришло.

– Нет, он страшный повеса и дамский угодник, – машинально ответил дядюшка – его больше занимали Анна и король. – Вскружил голову одной придворной даме, она надеялась выйти замуж, хотела оставить придворную жизнь ради него и что у него там есть – курятник, да и только. Можешь себе такое вообразить?

– Вот глупость‑то. – У меня пересохло во рту. Я с трудом сглотнула.

– А он, не сомневаюсь, помолвлен с какой‑нибудь деревенской простушкой. Ждал, наверно, пока она подрастет. А теперь отпросился у меня на месяц и поехал жениться. Но уже скоро вернется. Он надежный человек, я им дорожу. Он тебя провожал в Гевер, да?

– Дважды. И подыскал детям пони.

– Он в лошадях отменно разбирается. И далеко пойдет. Я собираюсь его повысить, назначить главным конюшим. – Дядюшка помедлил, потом внезапно повернулся ко мне, окинул пронзительным взглядом. – Он что, и с тобой пытался заигрывать?

Я спокойно выдержала его взгляд, бросила небрежно:

– Что? Он же вам служит. Конечно нет.

– Ну и отлично, – кивнул дядюшка. – А то ему только палец дай, уж он свое возьмет.

– Со мной это дело не пройдет, – заверила я.

Мы с Анной уже переоделись в ночные рубашки и отпустили служанок, когда в дверь постучали знакомым стуком.

– Георг, кому бы еще, – сказала Анна. – Входи же.

Наш красавчик‑братец ввалился в комнату с кувшином вина и тремя стаканами.

– Пришел поклониться божеству красоты. – Он был хорошенько навеселе.

– Входи, входи, – пригласила я. – Мы поистине прекрасны.

Он пинком закрыл за собой дверь.

– Куда лучше при вечернем освещении, – заявил он, тщательно изучая наши лица. – Боже мой, Генрих, наверно, с ума сходит при мысли, что одна у него была, другую он хочет и ни одной ему не достается.

Анне явно не по вкусу напоминание, что я была любовницей короля.

– Он со мной всегда так внимателен.

Георг закатил глаза. Подмигнул мне:

– Винца?

Мы разобрали стаканы, брат подкинул в камин еще одно полено. За дверью послышался какой‑то звук. Георг, неожиданно быстро и проворно, подскочил к двери, распахнул ее настежь. Там стояла Джейн Паркер, пытаясь распрямиться – только‑только оторвалась от замочной скважины.

– Моя дорогая женушка! – медоточивым голосом проворковал Георг. – Если хочешь затащить меня в постель, просто попроси, незачем сюда подкрадываться – это спальня сестры.

Она покраснела до корней волос и уставилась на Анну в глубине комнаты – сорочка соскользнула с голого плеча, рядом я в ночной рубашке у камина. Что‑то в ее взгляде заставило меня вздрогнуть. Она всегда так глядит, что становится стыдно, словно и впрямь чем нехорошим занята. Но нет, теперь она смотрит на нас троих, будто хочет быть с нами в заговоре, будто мечтает выяснить все наши секреты и грязные делишки.

– Я проходила мимо и услышала голоса, – попыталась оправдаться Джейн. – Побоялась, вдруг кто‑то побеспокоил леди Анну. Как раз собиралась постучать, узнать, все ли у нее в порядке.

– Постучать? Ухом? – воскликнул Георг. – Или носом?

– Брось, Георг, – внезапно вмешалась я. – Все в порядке, Джейн. Георг зашел на минутку выпить и пожелать нам спокойной ночи. Он скоро придет, не волнуйся.

Она меня и не поблагодарила за защиту.

– Придет он или нет, его дело. Пусть хоть на всю ночь здесь остается, если ему тут так нравится.

– Убирайся, – резко сказала Анна, словно выяснять что‑то с Джейн было ниже ее достоинства.

Георг почтительно поклонился и захлопнул дверь прямо перед носом у жены. Повернулся к нам, расхохотался, сказал громко – пусть слышит, если хочет:

– Вот гадюка! Мария, не стоит обращать на нее внимание. Учись у Анны. „Убирайся“. Боже мой! Отлично сказано: „Убирайся“.

Он присел у камина и налил всем нам еще вина. Протянул один стакан мне, другой Анне. Поднял третий, собираясь сказать тост.

Анна не подняла своего стакана, не улыбнулась брату.

– В следующий раз, – заметила сестра, – изволь подавать мне первой.

– Что? – Он не сразу сообразил, о чем она говорит.

– Когда наливаешь вино, первой подавай бокал мне. Когда стучишься в дверь, спрашивай разрешения войти у меня. Я буду королевой, Георг, пора тебе научиться обращаться со мной, как с королевой.

Он не вспылил, не то что в первое время, когда только вернулся из Европы. Понял за это время – Анна обладает немалой властью. Ей нипочем поссориться даже с дядюшкой, не говоря уже об остальных верных ей придворных. Ей все равно, кто ее ненавидит, пока король у ее ног. Теперь она кивком головы может уничтожить любого на своем пути.

Георг поставил стакан на каминную доску, забрался на постель, встал на четвереньки и замурлыкал:

– Моя маленькая королева, будущая королева.

Анна перестала хмуриться – невозможно сердиться на нашего очаровательного братца.

– Моя маленькая принцесса, – прошептал он, легонько чмокнул ее в нос, потом крепко поцеловал в губы, протянул умоляюще: – Не становись такой мегерой. Не со мной же. Мы все знаем – ты первая дама королевства, но со мной будь поласковей, Анна. Будешь ласкова со мной, всем нам станет хорошо.

Анна, сама того не желая, рассмеялась.

– А ты изволь выказывать мне полное уважение, – потребовала она.

– Обещаю лежать под копытами твоей лошади.

– И никакой фамильярности.

– Лучше мне умереть.

– Тогда можешь приходить сюда, и я не буду на тебя сердиться.

Он снова наклонился и поцеловал сестру. Глаза закрыты, на губах улыбка, Анна приоткрыла губы. Я глядела на них, брат продолжал поцелуй, коснулся пальцем обнаженного плеча, погладил шею. Я смотрела как завороженная – в восторге и в ужасе одновременно. Вот его пальцы ласкают гладкие черные волосы, вот его рука у нее на затылке, губы впиваются все сильнее. Тут она с легким вздохом открыла глаза, пробормотала: „Довольно“, и легонько столкнула его с постели. Георг вернулся к своему месту у камина, сделав вид, что это был всего‑навсего нежный братский поцелуй.

На следующий день Джейн Паркер вновь обрела уверенность в себе. Она улыбнулась мне, присела в реверансе перед Анной, протянула ей накидку, когда та решила прогуляться с королем у реки.

– Я боялась, вы сегодня в расстроенных чувствах, миледи.

– С чего мне расстраиваться? – Анна взяла у нее из рук накидку.

– Такие новости.

– Какие новости? – спросила я, поскольку Анна не проявила ни малейшего любопытства.

Джейн ответила мне, но глаз не спускала с Анны:

– Графиня Нортумберленд разводится с Генри Перси.

Анна пошатнулась, побелела как полотно.

– Какой скандал! – громко сказала я, пытаясь отвлечь внимание от Анны. – С чего это она вздумала разводиться? Вот глупость, что это на нее нашло?

Анна уже пришла в себя, но Джейн по‑прежнему не спускала с нее глаз.

– С чего? – продолжала Джейн, голос просто шелковый. – Говорит, что их брак все равно недействителен. Говорит, он уже раньше подписал другой контракт. С вами, леди Анна.

Анна подняла голову и улыбнулась Джейн:

– Ах, леди Рочфорд, что за известия вы приносите. И в какое странное время. Прошлой ночью подкрадывались и подслушивали у дверей, а теперь полны дурными вестями, как дохлый пес червями. Если графиня Нортумберленд несчастна в замужестве, нам всем, я уверена, ее очень жаль. – Придворные дамы пустились в перешептывания, сгорая скорее от любопытства, чем от сочувствия. – Но если вам приспичило утверждать, что мы с Генри Перси обручились, так это просто неправда. Во всяком случае, король уже заждался, мне не стоит задерживаться.

Анна запахнула плащ и выплыла из комнаты. Две‑три дамы последовали за ней, как им полагалось. Остальные сгрудились вокруг Джейн, надеясь услышать побольше скандальных подробностей.

– Уверена, король обрадуется, видя, что вы следуете за леди Анной, – язвительно напомнила я золовке.

Ей ничего не оставалось, как отправиться вслед за Анной. Другие немедленно потянулись за ней, а я, как последняя дворовая девчонка, подобрала юбки и понеслась к дядюшке.

Он уже работал, хотя еще было довольно рано. Рядом расположился секретарь, записывая что‑то под дядину диктовку. Дядюшка нахмурился, когда я сунула голову в дверь, потом махнул рукой – входи, и тут же показал – подожди.

– В чем дело? – наконец спросил он. – Я занят. Только что узнал, что Томас Мор недоволен – его беспокоит судьба королевы. Я и не ожидал, что ему все это придется по нраву, но надеялся – вдруг его совесть сумеет проглотить такой поворот дела. Тысячи крон не пожалел бы – только бы Томас Мор не выступал против нас в открытую.

– Тут еще кое‑что, – бросила я. – Важное.

Дядя махнул рукой секретарю, тот вышел.

– Анна?

Я кивнула. Мы все в этом семейном деле, продаем товар под названием „Анна“. Нетрудно догадаться, что если я с утра пораньше сломя голову несусь к дядюшке, в нашем торговом деле неприятности.

– Джейн только что сказала, что графиня Нортумберленд подала прошение на развод с Генрихом Перси, – торопливо начала я. – Джейн говорит, она утверждает – их брак недействителен, поскольку он уже раньше подписал контракт о браке с Анной.

– Проклятие! – выругался дядюшка.

– Вы уже знали?

– Конечно знал. Она давно собиралась. Я только надеялся – будет другая причина, скажем, он ее оставил, или жестоко с ней обращается, или содомия какая‑нибудь. Я надеялся, нам удалось ее отговорить и она обойдется без упоминания предыдущего брачного контракта.

– Нам?

– Нам. Тебя не касается, кому именно. – Он уже не скрывал раздражения.

– Конечно.

– А откуда Джейн все известно?

– Джейн всегда все известно. А еще – она вчера у Анны под дверью подслушивала.

– И что она там услышала? – Подозрительность в дядюшке никогда не засыпает.

– Да ничего. – Я и глазом не моргнула. – Георг был с нами, мы просто болтали и по бокалу вина выпили.

– Никого, кроме Георга? – протянул дядюшка.

– А кто там еще мог быть?

– Поэтому я тебя и спрашиваю.

– Кто может сомневаться в невинности моей сестры?

– Она слишком много времени вертится со всеми этими кавалерами.

Тут и моему терпению пришел конец.

– Она слишком много времени вертится с королем – повинуясь вашему приказанию.

– А где она сейчас?

– В саду с королем.

– Возвращайся прямо к ней, скажи – пусть все отрицает. Никакой помолвки, никакого брачного контракта. Ну ухаживал он за ней, дело молодое, у кого не бывает. Молоденький паж строит глазки фрейлине. И не более того, а она вообще на него внимания не обращала. Понятно?

– Только многие вокруг знают, как было дело, – предупредила я.

– Их всех уже давно купили. Кроме Уолси, а он мертв.

– Он мог рассказать королю, тогда, давно, когда еще никто не знал, что король влюбится в Анну.

– Он мертв, – повторил дядюшка, – и теперь ничего не может сказать. А все остальные из кожи вон будут лезть, чтобы уверить короля – Анна невинна, как сама Дева Мария. И Генрих Перси быстрее всех. Только эта проклятая шлюшка, его жена, так хочет поскорее развестись, что готова всем рискнуть.

– За что она его так ненавидит?

Ответом был дядюшкин смешок.

– Нет, Мария, ты все такая же невинная идиотка. Потому что он был женат на Анне, и она это знает. Потому что он все еще любит Анну, и она это знает. Потому что, потерявши Анну, он впал в меланхолию и с тех пор так и не пришел в себя. Неудивительно, что ей не хочется быть его женой. Теперь иди, найди свою сестрицу, и не забывай – ложь, ложь и снова ложь. Открой пошире свои прекрасные глазки и лги напропалую.

Король и Анна прогуливались у реки. Она что‑то ему серьезно втолковывала, а он склонил голову, внимательно слушая, будто боясь пропустить хоть одно словечко. Она заметила меня.

– Мария вам все расскажет. Мы с ней тогда делили комнату, я только‑только вернулась ко двору.

Генрих поднял на меня глаза, и я увидела: он очень расстроен.

– Все дело в графине Нортумберленд, – объяснила Анна. – Распускает слухи, клевещет. А все оттого, что ей хочется поскорее развестись, похоже, устала быть замужем.

– А что она говорит?

– Да все старые слухи. Рассказывает, что Генрих Перси был в меня влюблен.

Я тепло улыбнулась королю, такой улыбке просто нельзя не поверить.

– Конечно, он был влюблен, ваше величество. Разве вы не помните – когда Анна только появилась при дворе, все в нее сразу повлюблялись? Ну и Генрих Перси тоже.

– Но они говорят о помолвке.

– С графом Ормондом? – немедленно вставила я.

– Родня не сошлась в приданом и титуле, – подхватила Анна.

– Нет, между тобой и Генрихом Перси, – упрямо продолжал король.

– Ничего такого и в помине не было. Мы были совсем молоденькие, обычные придворные дела, стишки, любезности, а больше ничего.

– Он и мне посвятил три поэмы, – вмешалась я. – Второго такого бездельника‑пажа на службе у кардинала вовек не было. Все время писал стихи. Жаль, вот только женился на женщине безо всякого чувства юмора. Она, верно, и поэзию не слишком жалует, а то бы сбежала от него еще быстрее.

Анна расхохоталась, но свернуть короля с пути было не так‑то просто.

– Говорят, что вы подписали брачный контракт, – продолжал настаивать Генрих, – были помолвлены.

– Говорю я вам, нет, – перебила его Анна – в голосе уже появляются знакомые сердитые нотки.

– Но почему она тогда утверждает, что были?

– Чтобы от мужа избавиться.

– Если все равно лгать, то зачем так глупо? Могла бы сказать, что он пообещал жениться на Марии. Он ведь ей тоже стихи писал?

– Удивительно, что не сказала, – немедленно вмешалась я, стараясь уберечь Анну от вспышки гнева. Но сестрицу уже ничем не остановить. Она резко отодвинулась от короля.

– Так вы полагаете… Вы считаете, что я… Сомневаетесь в моей невинности? Когда я стою тут перед вами и клянусь, что никогда и не глядела ни на какого другого мужчину? Вы – а не кто‑нибудь другой – обвиняете меня в этой нелепой помолвке. Кто за мной охотится, когда у самого жена еще жива? Кто из нас больше похож на двоеженца? Тот, чья жена живет себе припеваючи в роскошном замке в Хартфордшире, содержит там собственный двор, все ее навещают, улещивают ее, королеву в изгнании, или девушка, которой раз в кой‑то веки кто‑то посвятил поэму?

– Мой брак недействителен, – заорал в ответ Генрих. – Всякий кардинал в Риме это знает.

– Но вы же были женаты! Это всякая собака в Лондоне знает! Сколько денег вы на нее потратили. Небось немало повеселились тогда – когда женились. А мне, мне ничегошеньки, ни обещания, ни кольца, ничего, ничего! Мучите меня, да и только.

– Боже правый! – вырвалось у него. – Будешь ты меня слушать?

– Нет! – закричала она, теряя последнее соображение. – Считаете меня полной дурочкой, влюбленной в дурака, а значит, дважды дурой. Не буду я вас слушать, потому что вы слушаете всякого, кто льет ядовитую ложь прямиком в ваши уши.

– Анна!

– Нет! – И бросилась бежать.

Он нагнал ее в два прыжка, поймал в объятья. Она рванулась, стукнула ладошкой по подбитому плечу камзола. Ну вот – половина двора смотрит на нападение на английского монарха и просто не знает, что делать. Генрих схватил ее за руки, лицо совсем рядом с ее лицом, будто в любовной битве, тело к телу, губы к губам, почти как в поцелуе. Я заметила на его лице жадное желание – она была так близко.

– Анна. – Теперь голос короля звучит совсем по‑другому.

– Нет, – повторила она, но уже улыбаясь.

– Анна.

Она прикрыла глаза, немного откинулась – пусть целует, в закрытые веки, в губы. Прошептала:

– Да.

– Боже мой, – еле слышно произнес у моего уха Георг, – так вот как она им вертит.

Я кивнула, а Анна устроилась поудобней под рукой короля, он обнял ее за плечи, она его за талию, и, бедро к бедру, они зашагали прочь. На лицах явно читалось – лучше бы нам сейчас пойти в постель, а не прогуливаться у реки. Смесь желания и удовольствия – словно бурная ссора не хуже, чем бурные объятья.

– Сначала гнев, а потом на попятный – и так всегда?

– Да, – подтвердила я. – Пламя гнева заменяет пламя любовной схватки, сперва шум да крики, а потом затихают, голубки, и в обнимку.

– Он ее, верно, обожает, – продолжал Георг. – Она на него набрасывается с руганью, а потом уютно устраивается на плечике. Боже мой, никогда раньше такого не видел. До чего же страстная шлюшка эта наша сестричка. Я ее брат, а только сейчас понял. Она любого мужчину может свести с ума.

Я кивнула:

– Она всегда сдается. Но только на две минуты позже, чем, ты думаешь, нужно. Всегда пережимает – до самого конца и даже дальше.

– Опасная получается игра, когда играешь с монархом, обладающим абсолютной властью.

– А что ей еще делать? Надо же его чем‑то удерживать. Она, выходит, вроде замка, который ему только и остается, что бесконечно осаждать. Вот и приходится разжигать его страсти.

Георг взял меня под руку, и мы отправились следом за королевской парочкой по тропинке вдоль реки.

– А что станется с графиней Нортумберленд? Ей не добиться своего, если она будет настаивать на том, что Генрих Перси был помолвлен с Анной.

– Лучше ей подождать, пока овдовеет, – грубо сказала я. – Мы не позволим чернить Анну в глазах короля. Графине придется еще пожить с мужем, который без ума от кого‑то другого. Лучше бы ей вовсе не становиться графиней, вышла бы себе замуж по любви.

– Ты что‑то в последнее время зачастила про любовь. Чей совет – пустого места?

Я рассмеялась, будто мне все нипочем.

– Пустое место пропало. Наконец‑то избавились. Как я и думала, никто, ничто и звать никак.

Дата добавления: 2015-05-29