Часть вторая 2 страница

Лавра (помогает). Ничего, ничего, видишь, углядела себе заботу! Стой, Герасим!.. А удобно, девочки! И от не­го сроду слова худого не услышишь, и ему скажешь — не поймет! Все бы мужики такие были!..

Саввишна. Батюшки! Да что ж они его? В вагон надумали?

Лавра. Молчи, маленькая!.. Давай, Ив!..

Глухонемого подсаживают в вагон, а из-под вагона вдруг вынырнула молодая женщина, Беженка, с прижатым

к груди ребенком. Она босая, одета по-летнему, только голова глухо обмотана платком. Говорит быстро, уже заученно, с украинским акцентом. Лена замерла, глядя на Беженку.

Беженка. Пидайте хлибца!.. Пидайте, женщины, Христа ради! Ей-бо! в грудях ничего нэма, малый с голо­ду плаче, пятый динь хлиба ни или!.. Пидайте, женщи­ны!..

Саввишна. Бог, милая, подаст, сами завтра по миру...

Лавра. Стой! Ты что ж босая-то? Откуда? Тетя Га­ля!..

Беженка. Та чирниговськи ми! С самого лита бижим, усе-то попалил, проклятый! Дитю мисяц був, як побигли! Мочи нэма!

Маша. Ты что ж, одна?

Беженка. Та ни! Тамо, пид станцией, наших тьма! И диду со мной, и братик...

Лавра. Тетя Галя!..

Галина Дмитриевна. У нас самих всего три бу­ханки остались...

Лавра. Да хоть одна! Не видите, что ли? (Старухе.) Там картошка у нас была вареная, свекла?.. Нету?.. Да кто это все ест?!

Старуха! Я! Все ем я! Я вообще могу сойти с этого поезда!

Саввишна. Подавайте! Их скоро тыщи побегут! Кто нам-то подаст!

Лавра. Да помолчите! Дайте лучше что-нибудь...

Нина. Ой, правда, сердце кровью обливается! Как жалко!..

Саввишна. Нечего мне давать!

Тамара. Мама! Ну вы что? (Вдруг плачет.)

Саввишна. А ты не гляди, не гляди! (Уводит Та­мару.) Добрые нашлися! Кто нам даст?..

Маша. Что ж, карточек-то у вас нету?.. Холодно?..

Беженка. Та ни, попривыкали. А може, боты ка­кие е? Нигожи? Так дайте, женщины...

Маша (Лавре). Возьми там у меня сахару, в наво­лочке!.. На! (Отдает женщине консервы.) Картошки бы накопали, капусты — огороды-то кругом брошенные.

Беженка. Та ни знаю, хто и копае... Хлибца охо­та... Спасибо, женщины!..

Возвращается Есенюк, за ним — Лариса.

Лариса. А может, надо станки выгрузить, а людей взять?

Есенюк. Поучи еще! Может, ты за них отвечаешь? Есенюк за них отвечает!..

Лариса. Значит, станки для вас важней?..

Есенюк. Ладно демагогику разводить! Умные боль­но! Давай в вагон! Один Есенюк всех не увезет! «Стан­ки»! Вон он летает! А без этих станков его не сшибешь! (Видит Беженку.) Это что? Опять?.. А ну, геть!.. Какая команда была?.. Вы что тут? Паровоз прицепляем, а у них опять!.. (Беженке.) Геть, говорю! Уже просочилися!..

Беженка скрывается под вагон.

Саввишна. Скажи, Паш, им свое слово, скажи!.. Всю голь скоро соберут!

Есенюк. Я соберу! Я такое соберу!.. По местам!

Маша. Ну-ну, сейчас мы все сделаем...

Лавра (с хлебом в руках). Что ты орешь?.. Эй! По­стой!.. (Зовет Беженку.) Убежала! Эх! Озверел совсем. Не видишь: человек!

Лариса. Да ему станки важнее, на людей напле­вать!.. Вот я пойду к коменданту и скажу, что у нас...

Саввишна. Для вас же старается!

Есенюк. По места-ам! А ты! (Ларисе.) А тебя!.. (Он цепко хватает ее за руку, скручивает назад и ведет.) Ко­менданту? Я покажу — коменданту!..

Лариса. Пустите! Больно!

Есенюк. Пускай дед с тобой разберется! Грамот­ные! Я прикажу: вовсе из вагона не пускать!.. (Всем.) По местам!

Маша. Ну-ну, связался черт с младенцем!

Лариса. Пустите! Как вы смеете!

Есенюк. Я смею! Я еще не то смею!.. (Уводит Ла­рису.)

Маша. Ну, правда что, давайте! По местам!..

Нина. Как жалко-то черниговскую! Молоденькая со­всем!

Маша. Так поглядишь, мы и вправду по-столичному едем! Люди, видали, с самого лета!..

Лена (прижав ребенка к себе, изображая Беженку). Подайте, женщины! Хлибца! Христа ради!.. (Смеется и плачет.)

Маша. Ты что?! Лена!

Слышится гудок.

Галина Дмитриевна. Лена, в вагон! Паровоз по­дают! По местам!.. Все у нас?

Перекличка, зовут Иру, Катю, загоняют детей.

Маша. Катя!.. Да где ж она?.. Говорили же ей! Ка­тя!..

Ника. Мама!

Лязгают сцепления, гудит паровоз, крик «По вагонам!» Маша взбирается последней, продолжая звать Катю. Есенюк и Юрка несут моток колючей проволоки.

Галина Дмитриевна. Павел! А может, потесниться, взять кого?

Есенюк. Чего? Куда?.. Давай, давай, Юрк, прям по всему тамбуру! Без охраны едем. Ценный груз. Чужих по­жалеешь — своих накажешь! (Маше.) Сели? Закрывай давай. И чтоб тихо! Юрка со мной в четвертый сядет!

Голос Тамары. Паш! Опять ты в четвертый!..

Маша. У нас Кати нету! Лукашиной! Менять побежала...

Есенюк. Давай, Юр! Побольше!.. (Маше.) Еще че­го! Я кому говорил! Всё в самоволку! Менялы!.. Закры­вай! Придет, в четвертый сядет!.. (Юрке.) Тяни!.. Мария, закрывай! Сейчас дверя-то тоже прихватим!.. Окош­ки! Окошки! Не выглядывать!

Галина Дмитриевна. Паша, сам тогда покричи Катю!

Есенюк. Покричу! Закрывайте!.. Из-за одной Кати эшелон ждать не станет!.. Оттягивай, Юрк, оттягивай!..

Есенюк сам задвигает дверь, лязгает внешней задвижкой, цепляет и на нее колючую проволоку.

Маша (в окошко). Катерина-а!..

Есенюк. Кончай голосить! Закрывай!..

Маша. Да мальчик вон переживает.

Есенюк. Мальчик! С пальчик!.. Закрывай!.. Отлич­но, Юр, теперь у нас никто! Все! Красота! (Сам кричит.) Катя-я!..

Паровоз дает гудок, вагоны дергаются, Маша закрывает заслонку. Вагон, опутанный проволокой, делается глух и безжизнен. В послед­нюю минуту появляется медленно бредущая Катя. Есенюк и Юрка хватают ее едва не силой и бегут. Вдалеке слышится тяжелый гул самолета.

КАРТИНА ВТОРАЯ

МОСТ

...Я думаю о силе жизни, об инстинкте самосохранения, которым наделила нас природа, о силе простых вещей. Есть арифметика борьбы за существование: голод, холод, опасность, страх, но человек все равно живет, выживает.

Это арифметика. Но есть алгебра. Сила простого инстинкта — одно, а мощь сознания — другое. Есть жизнь человеческого духа, к которому неприложима арифметика, сила духа, дающая силу сопротив­ления. Голод плюс холод и даже плюс смерть вдруг дают положи­тельный результат. Слабый человек встает из праха и делает шаг вперед. Мы сами не знаем запаса своей прочности. Начинает действо­вать закон непотопляемости подводной

лодки: разбит один отсек, за­топлен другой, но мы — сражаемся, мы не тонем, хоть и ложимся на дно.

Эшелон стоит в степи, на голом месте, и, похоже, давно. Вдали уга­дывается конструкция арочного моста. На стенах вагона — следы бомбежки: пятна грязи, свежая щепа поцарапанных осколками досок. Покорежена заслонка окна, и окно заложено фанерой.

На тамбуре Лариса и Володя решают уравнения, пишут ме­лом на вагоне, как на классной доске. Оська тоже принимает уча­стие. Ника сидит на ступеньке, а Люся болтается у него перед гла­зами, вися на поручне, и поет. Под станками Юрка и Ирина играют в подкидного дурака. Возле печки сапожничает Глухоне­мой — он теперь даже побрит. Ива метет пол, Тамара, кряхтя, чистит картошку. А Саввишна полулежит на месте Нины, тяжело дышит, ей то холодно, то жарко, она больна. Галина Дмитриевна читает растрепанную книгу, прочтет страницу и передает листок Сане, которая тоже пристрастилась к чтению. Нина сидит, свесив ноги наружу, и качает младенца Лены, а самой Лены не видно. Не видно и Лавры, и Кати. Снаружи горит костер, стоит на кирпичах ведро, и здесь же Маша стирает, поставив таз на табурет. Ста­руха караулит варево и сосет сухарь, макая его в кружку. Вдали гудит самолет и время от времени стреляют зенитки.

Люся (поет). Кто не знает горя, тот не знает счастья, а кто не знает счастья, тот не знает горя!.. Ну? Полу­чается?..

Ника. Одно и то же.

Люся. Да не одно! Ты слушай внимательно! (Опять поет с вдохновением.) А кто не знает счастья, тот не зна­ет горя, а кто не знает горя, тот не знает счастья!.. Ну?..

Ника (смеется). Одно и то же!

Люся. Ты что? Там такое начало, а здесь такое! Вот слушай! (Снова поет.)

Лариса (Нике и Люсе). Дети! Не уходите! Сейчас будет география!.. Оська, решил?

Нина (нараспев). Мама, мамочка, приди, мама, Ко­стика возьми!..

Саввишна. Как жжет-то, жжет! Сроду сердце не баливало! Господи, то жаром, то холодом! Душно! Мо­ченьки нет!

Юрка. А мы вас вот так: хрясь! А? Бито?

Саня. Обождите. Выходит, Люсьен все знал?

Галина Дмитриевна. Читай, читай!

Саня (поражена). Ну, Люсьен!..

Маша (напевает). «Сотня юных бойцов из буденновских войск...» (Старухе.) Как же вы теперь без зу­бов-то?

Старуха. Всему на свете приходит конец. Очки по­ломаны, зубы поломаны. А жизнь не поломана?

Маша. Да, уж чего! (Напевает.) «На разведку в по­ля...»

Саввишна. Нин! Расскажи, как у тебя-то болит? У меня жжет, жжет, мочи нет!.. Тома! Да что ж ты сре­заешь сколько, о господи!..

Нина (нараспев). Где же наша мама Лена, где же наша мама Лена?..

Появляется Катя с корзиной, куда она собирает щепки.

—...Знаешь у меня просто навязчивая идея я все время представляю нашу встречу знаешь как помнишь давно Нике было годика три меня перед са­мым Новым годом послали на практику в лесниче­ство и ты думал я уже не приеду а мы с ребятами тряслись сто километров в полуторке везли елки и чуть не замерзли в кузове я вошла с елкой в тулупе а у вас уже была елка украшенная и стол накрыт и вы с Никой сидели на коврике на полу и думали я уже не приеду а я приехала помнишь ты ноги мне растирал пальцы дышал и целовал и тогда я первый раз за все наши годы перестала стыдиться тебя ка­кая я всегда была дура помнишь и вот мне без кон­ца представляется как я вхожу а ты уже дома и ел­ка стоит со свечками шампанское и ты такой расте­рянный что меня нет и потом никак не можешь в себя прийти и не знаешь как радоваться что я при­ехала...

Ива (Глухонемому). О! Еще осколок! Это вчерашний!

Нина (нараспев). Чтой-то стала все кружить, ой, над нами она кружить...

Ива. Я его себе возьму... На память. (Глядя на ос­колок.) Мог убить... Ты думаешь, все зависит от тебя, ты... а прилетает неизвестно откуда кусок железа, и все... Почему в одного, а не в другого?.. От кого вообще за­висит, родиться нам на свет или нет?..

Глухонемой понимающе кивает. Катя подходит к костру, высыпает щепки.

Маша. Всего-то? Ой, худо дело! Надо ведь подавать­ся куда за дровами-то! К реке, что ли? Карточки у нас не отоварены, продукты кончаются, что делать будем?.. (Кате.) Ну что ты? Опять задумалась? Мало тебе, что чуть от эшелона не отстала? (Старухе.) Ну скажите вы ей! Живой о живом думает, так?.. А ты что? Погоди, вот приедем, поставлю тебя к станку-то, выучу, — вся дурь живо выскочит!

Катя. Зачем люди родятся на свет, если в конце кон­цов все равно умирать?

Маша. Чего? Додумалась! Слыхали, что говорят?..

Старуха. Бог дает жизнь, бог дает смерть. Это его дело. Оставьте ему хоть эту заботу.

Катя. Если все равно умирать, какая разница — ког­да?..

Маша. Ну ложись, помирай, если без разницы!

Старуха (вздыхает). Мой Захар умирал совсем мо­лодым. Ему было всего шестьдесят два года. Он так пла­кал, вся подушка была мокрая от слез. Он плакал два часа, как ребенок. Он мало видел хорошего в этой жизни, ему саблей отрубили одну руку. Но он плакал об этой жизни как дитя. Я ему сказала: «Значит, ты был счаст­ливый человек, Захар, если ты так плачешь об этой жиз­ни!..»

Маша. Ну! Правильно! Помереть успеешь, не вол­нуйся! Ты пожить сумей! Ты и не жила еще, вкуса не раскусила!

Старуха. Он кричал: «Отнесите меня к морю, дай­те мне вина, позовите мне красавицу Фаню с почты, я хо­чу потрогать ее молодые руки...»

Маша (Кате). Поняла? Тебе еще жить да жить! Уж и жизни не цените! Иди давай по дрова! Где хочешь ищи! Прямо всю душу перевернут!.. Жизнь ей не мила — ну?!

Катя встает и уходит.

Маша. Далеко-то не ходи! Слышишь? Пускай вон ре­бята помогут, не переломятся. Ох, господи! Прямо уста­нешь с ней!..

Старуха. Ой бог, бог, где бог?..

Появляется Федор Карлыч. Он сильно простужен.

Саввишна. Ой, доктор! Родимый! Кораллыч!

Федор Карлыч. Иду, иду, бегу! (Чихает.) Скажем «а», скажем «а»! Ай-яй-яй! Сами, сами себе вредите. По­кой, абсолютный покой! Сделаем укольчик... и... великое противостояние...

Саввишна. Нет! Укол я не дамся! Нет!..

Федор Карлыч. Тише, тише! Опять мы нервнича­ем, а покой?..

Саввишна. Да какой покой, где? Все сама ведь, са­мой надо, она-то у меня, видишь, вот-вот! Не привычная ни к чему с детства, картошку как надо не...

Тамара. Да будет вам, мама!

Саввишна. Чего будет, чего! Понежней срезай-то, кому говорю!

Федор Карлыч. Ну-ну-ну!.. Картошка картош­кой... О, хорошая у вас картошечка, вы где копали?.. А расстраиваться не надо...

Саввишна. Да как же, Кораллыч! Еще как вспомним очистки-то эти! Локотки будем кусать!.. А укол я не дамся, доктор, нет! Помру, а не дамся! Порошочек бы мне какой, капли!.. Ты, может, обижаешься на меня? Я от­плачу, я... сало вон у меня еще, сальце, маленько...

Федор Карлыч. Что вы, что вы, я не обижен... А порошочков нет, ничего нет!.. (Кашляет и чихает.)

Нина (нараспев). Надо, доктор, сахар жечь и погрызть его, погрызть... Он от кашля хорошо, помогает хорошо...

Федор Карлыч (нараспев). Сахар, сахар, саха­рок! Где он, сахар, сахарок! (Тамаре.) Я сейчас. Ей не­обходим укол... (Уходит).

Саввишна (вслед). Хоть чего сделай, Кораллыч!.. (Тут же, грубо.) Доктора аховые! Чего он мне наколет-то! Кашлю себе вылечить не может!.. Помру я! Тяжко мне!

Нина (качает ребенка). А вон мамочка идет, воду с речки несет!..

Юрка (Ире). Может, к реке сходим?

Ирина. С тобой? Ха!

Юрка. А чё? Скоро и меня не будет, вспомните тог­да!..

Ирина. Как?

Юрка. Вот так!.. Сдавай!..

Галина Дмитриевна (Сане). А вот это тебе не надо читать.

Саня. Обождите. Тетя Галя! Самое интересное.

Галина Дмитриевна. Не надо, не надо, рано еще.

Лариса и Володя смеются.

Лариса. Ты все время о чем-то другом думаешь. Решай!

Оська (в руках его пустая бутылка). Эй! Видали? Поедем через реку и бросим.

Люся. Правильно! Из реки в море, из моря в океан, а там ее выловят... А что напишем?

Ника. Чего в бутылках пишут? СОС.

Оська. Точно! Терпим бедствие.

Люся. Мы? (Раздумывая.) Тер-пим бед-ствие. Но наши все равно победят! (Быстро.) Слушай, давай напишем, что мы терпим, но все равно победим!

Оська. Так не пишут!

Люся. А мы напишем!

Ива (Глухонемому). Поразительная вещь: остановится вагон где придется, и этот вот кусочек земли мы так быстро обживаем, будто свой дом... И все запоминается. Я вот уже никогда в жизни не забуду этого места... Тебе понятно?

Он кивает.

Саввишна. Душно! Огнем печет!.. (Томе.) Дай но­жик сюда!..

Идет Лена с двумя ведрами воды, устала.

Маша. Зачем полные-то тащила?.. Ну? Чего там?.. Лена!..

Лена. Да ну! Век теперь тута простоим.

Маша. Да чего, говори!

Лена. На паровозе пусто, с моста все помчали, лет­чиков, что ли, каких ловить, не чинют...

Юрка вскочил.

Маша. А, это значит — сшибли все ж, который ут­ром-то! Не все коту масленица! А то обнаглели, летают, как дома у себя!

Ирина (Юрке). Ты что?

Юрка. Ничего. (Сел.)

Старуха. Сначала придумают самолет, потом дума­ют, как его сбить! Сумасшедшие!

Лена. Мост бы чинили! (Идет к вагону.) Давай, Нин, спасибо тебе! (Берет ребенка.) Отмотал руки-то?.. Э, Пруд Прудович! Не стыдно тебе, поливальщику?.. Где матери тряпок-то набраться?

Тамара. Пашу там не видела?

Лена. Паша ваш, ветродуй, раков ловит.

Саввишна. Каких еще раков-то? О господи!..

Тамара. И Лавра там?

Лена. А где ж ей! Где мужики, тут и она! Видать, за войну-то за эту одни иссохнут до костей, позабудут, ба­бы они ай кто, а другие так на спине и проваляются.

Маша. Ладно тебе! Чего еще говорят-то?

Лена. Говорят, за мостом деревня, село большое, бо­гатое, с моста колокольню видно. И будто меняют! Дают что хочешь, и масло, и все!..

Маша. Их ты! Так отряжаться туда!

Старуха. Масло? На свете еще есть масло?

Лена. Пойдем, Костик, пешком, иль в деревеньку какую напросимся, к старичкам: возьмите, скажем, буду вам за работницу за одни харчи, да вот дитя чтоб... За­бьемся, пока не убили по дороге-то!.. Помрешь, так хоть на месте, на земле, как человек.

Маша. Да будет ныть-то! Что за баба окаянная! Все об себе! Мы-то не такие? О мужике своем лучше поду­мала б! Который на фронте бьется!

Лена. Чего об нем думать — они обуты, одеты да на пайке! Вооруженные!

Маша. Что ты говоришь-то, окстись!

Лена. У него ружье! Он сражается! Убьют, так хоть знает, за что! Сам прежде убьет! А мы? Голову под кры­ло — вся и оборона!

Маша. А работать кто будет? Станки зачем везем? Фронту без тыла не бывает! А тыл — кто? Мы!..

Лена. Не надо мне эту агитацию! Вот он, мой тыл! Мне дитя спасти! И весь тыл!

Маша. А мы что делаем? Ты у нас одна детная? По­думай глупой головой-то: ты в коллективе...

Лена. А, опостылел мне коллектив-то ваш! Гонют как баранов, а они и бегут, сами не зная куда... Сидели бы в Москве, уж Москву-то не отдадут!..

Ива (Глухонемому). Когда-нибудь после войны бу­дешь ехать этой дорогой и вспомнишь все...

Лена. Мы-то пойдем! Пойдем, Костик, пока живы...

Саня. Теть Галь, ну ту-то дайте!

Галина Дмитриевна. Я же сказала, Саня!..

Саня. Дайте. Мне можно.

Галина Дмитриевна. Да что с тобой?

Саня. Обождите. (Медлит.) Я расскажу... Сосед у нас был.

Галина Дмитриевна. Ну?.. Так.

Саня. Обождите... Фамилия Баранов, а звать Нико­лай. Футболист... Давно еще было, мы на кухне в лото играли, у нас любят в лото, ну и вот мы играли, а у меня кубики-бочоночки раскатились, и все под стол полезли, собирать, и Юрка, и я, и Баранов Николай, и Ольга со второго этажа, а там стали смеяться под столом, щеко­таться, он и затронул меня...

...И начал с того раза то в коридоре то где ну вот а как при­шла ему повестка как получил он значит а я в коридоре на тумбочке стою лампочку вкручиваю лампочка у нас перегорела и он вошел отчаянный такой тенниска голубая а воротничок белый я бывало как увижу эту тенниску и обмираю ну вот он вошел и мячиком об пол все говорит Саня ухожу я и взял меня вот так с тумбочки снизу и понес теперь говорит Саня все равно...

Пауза.

Галина Дмитриевна (как бы спохватившись, шепчет). Ну и прекрасно! Ну и что же? А ты все «обожди, обожди»! Говорил он тебе, что вернется, чтоб ждала его, говорил? Ну вот! Значит, он тебя любит! Помнит! Вер­нется твой Баранов, увидишь! Еще на свадьбе погуляем! Позовешь на свадьбу-то?.. Эх ты! Все хорошо!

Саня улыбается, Галина Дмитриевна протягивает ей листок.

Саввишна. Покричите вы кто-нибудь его! Пусть хоть укол! Не могу больше! Душно! На тамбур меня! На тамбур!

Старуха (Саввишне). Где-то у меня были горчич­ники. Надо горчичники поставить на сердце, а к ногам грелку!..

Саввишна. Ой, да хоть чего-нибудь, облегчить бы! Спасибо.

Старуха (хлопочет возле Саввишны). Сейчас я возьму воду... Нам с вами вообще надо сойти с этого поезда...

Юрка с Ириной затеяли возню.

Галина Дмитриевна. Ира! Что там? Других дел нет? Юра!

Ирина. Каких, мама? Что делать-то?

Из голенища у Юрки выпала финка. Ирина пугается.

Юрка. Тихо, никому! Поняла?.. А вы всё: Юрик, Юрик!

Ирина (шепотом). А в комсомол вступишь?

Юрка. Там посмотрим. Для комсомола еще совер­шить чего-то надо! Но я совершу! Вы еще услышите!.. Айда на речку?..

Ирина задумалась.

Саня (уже увлеклась чтением). Ну, Люсьен!

Слышны голоса, смех, появляются Есенюк и Лавра. Есенюк враспояску, босой, ноги замерзли, ремень с кобурой через плечо, в руке ведро. Лавра несет на палке его мокрые сапоги.

Есенюк (кричит). А вот раки! Кому раки! Отличные, приличные, столичные, заграничные!

Лавра. Раки есть, а пива нет!

Общее оживление. Дети разглядывают раков.

Тамара (вдруг). Тебя кем поставили? Тебя раков ловить поставили? С этакими (о Лавре) гулять тебя по­ставили?

Лавра. Ну-ну, поддувало-то закрой!..

Тамара. Четвертого вагона тебе мало? Кобелина! (Швыряет картошку и скрывается.)

Саввишна (Есенюку). Погляди ты на себя! Ведь начальником!..

Есенюк. Да что ж это? Дайте вдох-выдох сделать! Да я...

Лавра. Да вы что, маленькие? Вам же несем!

Маша. Да ладно, Паш! Чего с мостом-то, скажи?

Есенюк. Да я! Да для кого я, понимаешь?!

Нина (вдруг). Глядите! Глядите! Ой!..

Есенюк еще кипит, но все головы обращаются влево, куда показы­вает из дверей Нина. Оттуда гул голосов и вдруг отчетливое: «Ведут! Ведут! Поймали!» Есенюк быстро надевает ремень, натягивает сапоги.

Пленного ведут! Батюшки!..

Все замерли. Слева, со стороны тамбура, выталкивают в спину ружьем немецкого летчика. Руки его связаны за спиной, мундир распорот, ухо в крови, голова непокрыта — он ругается, саркастиче­ски смеется, презрительно и брезгливо глядит вокруг, — сама война, ее горячка и ярость, смертельная ее схватка врываются с ним сюда. Хотя его сбили, но хмель победы, ее перегар, вся Европа и пол-России клокочут в летчике. И он внушает не ненависть, а изумление и страх. Он молодой, красивый, статный парень, на пальцах его — коль­ца, из-под воротника мундира выбился шейный платок. Чужой, из другого мира человек. Даже не человек — образ. Летчик кричит по-немецки: «Einen deutschen Offizier nicht anrühren, du, Dreck! Für jeden Gefangenen wird der Fürer tausend von euren Scheißsoldaten erscheißen! Verfluchte Hunde! Sauschweine!» [Ты, дерьмо, не прикасайся к немецкому офицеру! За каждо­го пленного офицера фюрер расстреляет тысячу ваших вонючих

вояк! Собаки! Свиньи!]

Все охнули, расступились, замерев, провожают его глазами.

Люся. Мама, смотри, он как человек!

Лариса. Как страшно, дедушка!..

Федор Карлыч. Вот кого сделали!..

Галина Дмитриевна. Он не человек, он фашист.

Старуха. Какая-то мать родила его на свет и мо­лит о нем бога...

Летчика уводят.

Федор Карлыч. Вот кого из них сделали!

Нина. А заядлый-то! Ой, заядлый!..

Маша. Ничего, и заядлого сбили!

Лена. Не-ет, хватит! (Лезет в вагон.)

Тамара. Что ж будет? Если захватают они нас?..

Маша. Счас, захватили!.. Что говорите-то?..

Нина. Неужто Москву возьмут?..

Ива. Москву никогда никто не возьмет.

Лариса. Идем, дедушка!

Федор Карлыч. Сейчас, сейчас, надо сделать укол. (Идет к Саввишне.)

Из вагона спускается Лена с узлом и ребенком. Она похожа на Беженку.

Маша. Ты что это? Куда?

Лена. Хватит! Едем! А они уж — вот они!.. В дерев­ню пойду, в лес, в погребе схоронюсь!

Маша. Стой! Не пущу!

Галина Дмитриевна. Лена!.. В чем дело?..

Саввишна. Куда она? Ой! А мы-то?!

Галина Дмитриевна. Ты что, не понимаешь? В какой лес? Видишь, сбивают их! Сколько войск идет! Скоро...

Маша. Да ей хоть кол на голове теши! Пропадешь одна, я тебе говорю! О дите подумай!

Галина Дмитриевна. Если мы все по лесам раз­бежимся, что будет?.. Где Есенюк?..

Вбегает Юрка, очень возбужден, лезет под тамбур, достает узелок, давно приготовленный, и гранату, быстро сует за пазуху.

Юрка. Все, муттер! Фидерзеен! Бросаю я вас!..

Нина. Юрик!.. Что он?..

Юрка. Дурак я был, с вами поехал!.. Понял я!.. Все! Бить их, гадов! Еще услышите про меня!..

Галина Дмитриевна. Юра! Это еще что?.. Нина!..

Лавра. Ты куда? Не выдумывай!..

Нина. Юрик!

Саня. Обожди! Ты что?..

Юрка. А ты за матерью гляди! Чтоб не болела!.. Я отца там найду! Услышите еще! Услышите! (Убегает.)

Ирина. Юра! (Бежит за ним.)

Маша. Да что же это? А?..

Саввишна. Господи, что ж это? Томочка!..

Нина плачет, Лена незаметно ушла. Вбегает Есенюк, в руке у него Юркина финка.

Есенюк. Где он? Юрка!.. Стой!.. Видали? Парти­зан!.. Ну, погоди! (Бежит за Юркой.)

Лавра. Дела! Мне, что ль, тоже на фронт податься?..

Из вагона выскальзывает Ника — в пальтишке, тоже хочет удрать. Маша хватает его.

Дата добавления: 2015-05-29