Османская система зимми

При исследовании немусульманского населения, покоренного в ходе османских джихад-кампаний, лучше всего начать с евреев, самого немногочисленного из народов, у которого, как полагают, был вполне положительный опыт проживания под турецкой властью. Джозеф Хэкер изучил судьбу евреев в Османской империи в XV и XVI столетиях, вскоре после их поглощения османами. Его исследование подвергает сомнению некритическое представление о том, что «существование евреев в Османской империи было спокойным, мирным и плодотворным». Хэкер замечает: «Мне хотелось бы, чтобы это общепринятое представление о хороших отношениях между османами и евреями в течение XV века было изменено в свете нового исследования и рукописных источников»[138].

Евреи, подобно другим жителям Византийской империи, сильно пострадали от османских завоеваний во имя джихада, политики колонизации и перемещения населения (системы «сюргюн»). Это объясняет исчезновение нескольких еврейских общин, в том числе в Салониках, которые затем были заново основаны испанскими евреями-иммигрантами. Хэкер отмечает, в частности:

«У нас есть письма, повествующие о судьбах евреев, которые пережили разные османские завоевания. В одном из таких писем, написанном до 1470 г., есть рассказ о судьбе одного такого еврея и его общины. Согласно письму, написанному на Родосе и отправленному на Крит, можно судить, что судьба евреев не отличалась от того, что происходило с христианами: многие были убиты, другие взяты в плен, дети были отняты, согласно системе девширме. Некоторые письма повествуют, как пленных евреев перевозили в Стамбул, и такие послания полны антиосманских чувств. Кроме того, есть описание судьбы еврейского доктора и проповедника родом из Верии, который спасся бегством в Негропонте, когда его община была отправлена в изгнание в 1455 г.. В одном из писем о рассказывает об этих высланных сородичах и их переправке в Стамбул. Позднее он сам оказывается в Стамбуле, и в письме, датированном 1468 годом, открыто высказывает свои антитурецкие чувства. Также у нас есть некоторые доказательства, что константинопольские евреи пострадали при завоевании города, и несколько из них были проданы в рабство».

Хэкер делает три следующих вывода: 1) сильные антиосманские чувства превалировали в некоторых еврейских кругах Византии в течение нескольких десятилетий после падения Константинополя. Такие чувства открыто высказывались людьми, живущими под латинской властью, и, в некоторой мере, даже людьми из Стамбула; 2) политика Мехмеда II по отношению к немусульманам сделала возможным существенное экономическое и социальное развитие еврейских общин империи, и главным образом в столице, Стамбуле. Такие общины были защищены им от широко распространенной ненависти, особенно от кровавых наветов (обвинений в том, что евреи убивают детей для использования их крови в религиозных ритуалах). Однако эта политика не была продолжена Баязидом II, и есть доказательства, что при его правлении евреи страдали от серьезных религиозных ограничений; 3) дружественная политика Мехмеда II и теплый прием испанских евреев Баязидом II побуждают еврейских авторов XVI века упускать из виду те лишения, которые перенесли византийские евреи во время османских завоеваний, а также при более поздних вспышках притеснений и при Баязиде II, и при Селиме I.

Боснийский писатель Иво Андрич проанализировал «райю» («райя» на арабском значит «стадо» и «пасти стадо») или условия системы зимми, которые четыре века были наложены на христианское население Боснии. Христиане, отказавшиеся принять ислам, жили под властью османского «Канун-и-райя» (свод законов райи), который просто повторял основные правила системы зимми, сформулированные мусульманскими юристами и богословами в VII и VIII веках н.э. Андрич пишет: «Многочисленные неопровержимые доказательства говорят о том, что основные моменты Кануна, наиболее сильно ущемляющие моральную и экономическую жизнь христиан, оставались в полной силе до конца турецкого господства и до тех пор, пока турки имели власть применить их… [Таким образом], райя неизбежно занимали экономически низшее и зависимое положение»[139].

Андрич цитирует боснийские мусульманские пословицу и песню, которые прославляют султана Баязида II и отражают исламское отношение к христианским райя: «Пословица: “Райи как трава: сколько ее ни коси, все равно заново вырастет”. Песня: “Сломав рога Боснии, вы скосили то, что нельзя было обрезать, оставив только чернь. Ведь должен был кто-то остаться, чтобы служить нам и горевать пред крестом”».

Подобные господствующие дискриминационные условия усугублялись тем, что Босния служила как полем сражений, так и плацдармом двухсотлетних османских набегов и джахадистских кампаний против Венгрии. Изнуренные чрезмерными налогами и подневольным трудом, «христиане начали покидать свои жилища и земельные участки, расположенные в равнинах и вдоль дорог, и принялись отступать в горы. И поскольку они уходили во все более труднодоступные районы, мусульмане занимали их бывшие территории».

Кроме того, христиане, живущие в городах, страдали от системы райя, которая препятствовала торговому развитию немусульман: «Ислам с самого начала исключал такие сферы деятельности, как виноделие, выращивание свиней и продажу продуктов из свинины. Но более того, боснийским христианам запрещалось быть шорниками, кожевниками, а также изготовлять свечи, торговать медом, маслом и некоторыми другими продуктами. По всей стране единственным законным рыночным днем было воскресенье. Таким образом, христиане были намеренно поставлены перед выбором: либо они игнорируют предписания своей религии и занимаются торговлей по воскресеньям, либо воздерживаются от участия в рыночной деятельности и, таким образом, несут материальный ущерб. Даже в 1850 г. в “Просьбах и пожеланиях” Джукича мы находим прошение “его Императорскому Величеству” об отмене рыночной торговли в воскресный день».

В отличие от мусульман, христиане были вынуждены платить несоразмерно высокие налоги, в которые входил и намеренно унизительный подушный налог для «немусульман».

«Данный налог взимался с каждого мужчины-немусульманина, достигшего четырнадцати лет; размер налога зависел от ежегодного курса турецкого дуката. Но так как Турция никогда не регистрировала новорожденных, то человек, собирающий налоги, тщательно измерял голову и шею каждого мальчика и судил по этому, достиг человек налогооблагаемого возраста или нет. Это привело к тому, что в последнее столетие турецкого владычества налог взимался с каждого мальчика, независимо от возраста – эта практика началась, как злоупотребление, которое вскоре превратилось в привычку и, наконец, укоренилось как обычай. И, кажется, это было не единственным злоупотреблением Али-паши Стоцевича, который в первую половину XIX века был визирем Герцеговины и обладал почти неограниченной властью. Его современник, монах Прокопий Кокорило писал, что “мертвых облагали налогом в течение шести лет после их смерти”, и что налоговые инспекторы “проводили пальцами по животам беременных женщин, говоря: "У вас, вероятно, будет мальчик, так что вы должны будете заплатить подушный налог прямо сейчас". Боснийская народная поговорка показывает, как взыскивались налоги: “Он такой жирный, будто собирал налоги в Боснии”».

Некоторые положения «Канун-и-райя» запрещали езду на запряженной лошади, ношение сабли или любого другого оружия на улице, продажу вина, ношение длинных волос или ношение широких поясов – соблюдения этих запретов строго требовали вплоть до середины XIX столетия. В 1794 г. Хуссамудин-паша издал указ, предписывающий, одежду какого цвета и фасонов могут носить боснийским райя. Парикмахерам запрещалось брить мусульман теми же самыми бритвами, которыми брили христиан. Даже в банях христиане были обязаны помечать полотенца и специальные банные фартуки, чтобы прачечная затем стирала их отдельно от полотенец и фартуков для мусульман. До самого 1850 г., а в некоторых частях Боснии и до 1860-х гг. христианин во время встречи с мусульманином должен был спешиться со своей (расседланной) лошади, отойти на обочину и ждать, пока мусульманин не пройдет.

Андрич отмечает, что самый громкий и привлекающий внимание христианский символ, церковные колокола, всегда служил объектом недоброжелательности турок, и «на всех захваченных территориях снимали колокола, чтобы разбить или переплавить на орудия». Как и следовало ожидать, «до второй половины XIX века “никто в Боснии не мог даже помыслить о колоколах или колокольнях”. Только в 1860 г. сараевский священник Фра Грго Мартич получает разрешение от Топала Османа-паши разместить колокол в церкви в Кресево. Это было разрешено при одном условии: “поначалу в колокол должны будут звонить мягко, дабы позволить туркам постепенно привыкнуть к этому”. И, тем не менее, даже в 1875 г. кресевские мусульмане жаловались в Сараево, что “турецкое ухо и звенящие колокола не могут сосуществовать в одном и том же месте в одно и то же время”, а мусульманские женщины вынуждены были бить в медные горшки для того, чтобы заглушить шум… 30 апреля 1872 г. новая сербская церковь также получила колокол, но так как мусульмане угрожали бунтом, были вызваны войска, чтобы убедиться, что церемония его водружения пройдет спокойно».

Подобные ограничения, как отмечает Андрич, касались не только церковных обрядов, о чем свидетельствует обращение одной сербской православной церкви в Сараево от 1794 года. Церковь предупреждала христиан «не петь во время прогулок, а также в собственных домах или каких-либо других местах. Высказывание “Не пой слишком громко – это деревня турок” красноречиво указывает на тот факт, что требования Канун-и-райа касались не только церковной, но и мирской жизни».

Андрич заключает, что «…для христианских подданных османская гегемония значила ожесточение нравов и шаг назад во всех отношениях».

Наконец, Йован Цвиджич, сербский социолог и географ, пишет, что «существовали регионы, где [сербское] христианское население жило в страхе с рождения до самой смерти». Несмотря на освобождение Балкан в 1912 г., Цвиджич отмечает, что сербы не до конца осознавали свое новое положении, и печать страха все еще лежала на их лицах[140].

Пол Рико, британский консул в Смирне, много путешествовавший по Османской империи в течение середины XVII века, заинтересованно наблюдал за ее социополитической обстановкой. В 1679 г. (то есть, до отражения османского штурма Вены в сентябре 1683 г.; см. ниже обсуждение османской «толерантности») Рико опубликовал важные результаты своих наблюдений: 1) многие христиане были изгнаны из своих церквей, которые османы позже преобразовали в мечети; 2) Святые Тайны были спрятаны в подземных хранилищах и склепах, крыши которых едва виднелись над поверхностью земли; 3) боясь притеснений и враждебности со стороны турок, христианские священники, особенно в восточной Малой Азии, были вынуждены жить настороже и исполнять свои обязанности лишь тайно, в узком кругу; 4) не удивительно, что множество христиан переходили в ислам, стараясь избежать указанных обстоятельств[141].

Более того, как убедительно продемонстрировал Врионис, рассматривая более ранний период между XI и XV столетиями, криптохристианство и новомученичество были нередким явлением на христианских территориях Малой Азии, завоеванных волнами джихада сельджуков и османов. В качестве примера он цитирует письмо 1338 г., в котором священник обращается к жителям Никеи и пишет о широко распространенном насильственном обращении в мусульманство: «И они [турки] взяли в плен многих из нас, насильно обратили их в ислам и угнали с собой, увы! Так они показали свою жестокость и безбожие»[142].

Феномен насильного обращения в мусульманство, включая принудительные массовые обращения, существовал на протяжении XVI века, что рассмотрено Константелосом в его анализе новомученичества в Османской империи: «Многочисленные насильственные обращения были отмечены во время царствования Селима I (1512-1520), Селима II (1566-1574) и Мурата III (1574-1595). По случаю какой-либо годовщины, захвата города или национального праздника, многие турецкие подданные с иной верой были принуждены к отступничеству. В день обрезания Мухаммеда III множество христиан (албанцы, греки, славяне) были насильно обращены в Ислам»[143].

Анализируя мартиролог христиан, ставших жертвами турок в период со времен захвата Константинополя (1453 г.) до завершающих этапов греческой войны за независимость (1828 г.), Константелос замечает: «Османские турки приговорили к смерти одиннадцать Вселенских Патриархов Константинополя, почти сто епископов и несколько тысяч священников, дьяконов и монахов. Невозможно точно оценить число священнослужителей, принужденных к отступничеству».

Однако, более обычные случаи, описанные Константелосом, не менее важны для понимания положения христиан во время правления турок, по крайней мере в 1867: «Некоторые были обвинены в оскорблении мусульманской веры или в том, что бросали разные предметы в стены мечетей. Другие обвинялись в сексуальных домогательствах по отношению к туркам, а часть людей обвинялась в неискренности публичного признания "Я стану турком"». Константелос подытоживает: «История новомучеников показывает, что в те времена в Османской империи не было свободы совести, и религиозные преследования никогда не прекращались. Правосудие зависело от пристрастности судей, а также толпы, и исходило из двойных стандартов – снисходительного отношения к мусульманам и сурового к христианам и представителям других конфессий. Мнение о стремлении османских турок к религиозной терпимости ради содействия интеграции завоеванных народов не подтверждается фактами».

Даже туркофил Убичини, писатель и путешественник XIX века, признавал, под каким гнетущим бременем приходилось жить османским зимми, в следующем волнующем описании: «История порабощенных народов везде одна и та же – или, скорее, это отсутствие истории. Годы и столетия шли, оставляя ситуацию неизменной. Поколения приходили и уходили в тишине. Можно было бы подумать, что они боялись разбудить своих хозяев, спящих рядом. Однако если изучить ситуацию ближе, то вы увидите, что эта неподвижность лишь кажущаяся. Безмолвное и постоянное волнение охватывает народы. Вся их жизнь сосредоточилась в сердце, подобно рекам, что ушли под землю: если вы приложите к ней ухо, то сможете услышать приглушенный звук их вод, а потом они вновь появятся на поверхности через несколько лье. Таким было положение христианского населения под турецким владычеством»[144].

Вакалопулос описывает, как навязанная турками посредством джихада система зимми дала решающий толчок греческой революции:

«Революция 1821 года – это не более, чем последняя и величайшая фаза сопротивления греков османскому владычеству; это была безжалостная необъявленная война, начавшаяся в первые же годы после порабощения. Жестокость деспотического режима, который характеризовался экономическим грабежом, интеллектуальным упадком и культурной регрессией, была достаточным основанием для возникновения сопротивления.

Ограничения всех видов, незаконное налогообложение, принудительный тяжкий труд, травля, насилие, тюремные заключения, смерти, похищения детей и их заключение в турецких гаремах, развратные действия и многочисленные, менее оскорбительные, выходки – а также различные виды разврата и похоти, наряду с многочисленными менее оскорбительными излишествами – все эти вещи были преградой к выживанию и бросали вызов человеческой нравственности во всех смыслах. Греки ожесточенно негодовали по поводу всех оскорблений и унижений, страдания толкали их к восстанию.

Один из беев Арты не преувеличивал, когда пытался объяснить жестокость борьбы. Он сказал: “Мы притесняли зимми (т.е. наших христианских подданных), уничтожили их богатство и честь, они отчаялись и взяли в руки оружие. Это только начало, и это, в конце концов, приведет к гибели нашей империи”. Страдания греков под гнетом Османской империи были, таким образом, основной причиной восстания; психологический стимул оказали сами обстоятельства»[145].

Дата добавления: 2015-05-29