Встреча с чудотворицей 4 страница

– Спасибо за прекрасный вечер. Еще раз поздравляем с днем рождения сына…

– Очень рады были вас видеть…

Дети шумели и галдели, дети подпрыгивали, не умея вообще долго стоять на месте, потому что живая, чистая энергия била, жила в них.

И опять слышались только окрики:

– Да постой ты спокойно…

– Оля, надень шапку сейчас же, вечером холодно…

– Маша, я который раз говорю – иди в машину к папе, дай мне с тетей Надей договорить…

– Нет, ну что за несносный ребенок, в следующий раз я тебя не возьму с собой, если ты себя вести не умеешь…

И опять слышалось приличное:

– Ах, сколько раз зарекалась устраивать эти детские праздники в общественном месте… Но ведь хочется устроить ребенку действительно праздник… Но они к ночи вообще неуправляемые становятся…

И слышалось опять:

– Да перестаньте вы галдеть – не нагалделись еще, что ли?

– Все, хватит, терпение мое лопнуло…

– Иди в машину, я тебе сказала!..

Детей заталкивали в машины. Хлопали двери автомобилей.

Смолкал детский смех. Исчез детский гомон. Автомобили разъехались.

Стало тихо и обычно.

Живые – исчезли…

И души сидели в тишине этой, все еще находясь в ощущениях, переживаниях живых этих лиц. Улыбок их, энергии их, света их, естественности и чистоты их.

Души сидели и молчали. Сидели и молчали. Потому что – грустно было душам.

Души сидели и молчали. Пока какая‑то из душ не сказала бодро, как бы обнадеживая остальных:

– У цирка каждый вечер – живые дети… Я туда часто летаю: представление заканчивается – и столько живых выходит…

Душа произнесла это мечтательно, как бы предвкушая, как снова полетит она к цирку и увидит десятки, сотни живых детских лиц, радостных, веселых, полных интереса к жизни, озорных, наполненных светом. Живых.

И послышалось с разных деревьев, с крыши здания:

– А я летаю в детсад – там после обеда детей на прогулку выводят. Так, поверьте, все деревья душами осыпаны – слетаются со всего района на живых, душевных детей посмотреть…

– А я в школу летаю…

– Нет, что ни говорите – в школе живых уже мало… Первоклашки разве… Их там быстро бездушными делают. Жесткими и бездушными, как большинство учителей, которые их учат…

И опять замолчали души. Только слышались нежные и грустные вздохи их, нежный шелест крылышек.

Холодало. И души сидели, укутавшись в свои крылышки, как в пушистые мягкие одеяльца, и похожи они были на маленьких, нежных, печальных и одиноких птичек…

И Брошенная Душа сидела – такая же печальная, укутавшаяся в крылышки, – и думала, думала, думала. И никак не совмещались в светлой ее головке дети эти, чистые, живые, с блеском глаз, светом жизни в этих глазах, с открытыми сердцами, – и те девушки, стоящие в прохладный этот вечер там, в темноте, у дорог, и сколько их было!

И никак не укладывалось в ее голове, что дети эти, чистые и невинные, с сердцами своими открытыми, – могут стать теми девушками. Что дети эти, чистые и душевные, живые, естественные, – могут стать, как люди там, внизу, на улицах этого города, – чинные, правильные, с закрытыми сердцами, живущие в постоянной гонке бездушной своей жизнью.

Как же так? Как же так? Как же так получается? Как?

Как это получается, что из таких вот живых, совершенных, чистых и сердечных детей получаются такие бессердечные, бездушные, мертвые взрослые?

И она не смогла молчать с этим своим вопросом и произнесла его. Произнесла громко, ни к кому не обращаясь – и обращаясь ко всем сразу, потому что вопрос этот был сейчас ее болью. И она выпустила эту боль.

И души встрепенулись, услышав ее вопрос. Встрепенулись, даже крылышками своими, в которые укутывались, встрепенулись, потому что в каждой из них звучал этот вопрос и было это недоумение. Действительно, как же так?…

Души встрепенулись – как будто бы вопрос этот разбудил их, поднял с веток. И они действительно, шелестя крыльями, стали перелетать с ветки на ветку, ожидая, что кто‑то ответит на этот вопрос. И Умудренная Жизнью и Опытом Душа ответила. Ответила мягко, мудро. Чувствовалось, что сама она много и долго думала над этим вопросом. И не в первый раз уже объясняла душам, еще невинным и неопытным, как из таких прекрасных живых и душевных детей получаются бездушные взрослые.

И рассказ ее был похож на ответ старой и мудрой бабушки, которая несмышленым внукам своим отвечает на наивные их вопросы.

– Каждый человек рождается на этот свет прекрасным, чистым и совершенным ребенком – чистой Божественной душой, полной любви и света… – начала она и сама даже помягчела как‑то, засветилась от этой фразы.

– И каждый – каждый! – рожденный ребенок чист от природы и совершенен, и полон любви ко всему миру, и открыт всему, и полон радости. И живет он в любви и благодати, потому что сам он есть любовь и благодать… – Умудренная Жизнью и Опытом Душа замолчала, как бы оттягивая неприятный момент, когда надо рассказывать, куда же все это девается.

– Но наступает момент, когда чистому и совершенному этому ребенку несовершенные его родители начинают рассказывать, что не такой уж он и хороший. Не такой уж умный. И ленивый. И безответственный. И неряшливый. И начинают родители оценивать их детские, чистые и невинные поступки. И это он не так сделал, и это – не так. Тут поторопился. Тут не старался. Тут сглупил. И чистый и совершенный ребенок – Божье творение – начинает сомневаться в своем совершенстве, в себе, хорошем… Как когда‑то его родители – чистые и совершенные по природе, Божественные души, Божьи творения – начали сомневаться в себе, когда их несовершенные родители рассказали, что они, дети, не такие уж…

Душа замолчала, потом добавила печально:

– И нет конца этому разрушению Божественного совершенства… И нет конца его последствиям. Ведь как только человек решает, что он – не такой, неправильный, некрасивый или неумный, – начинает он прятать себя, настоящего и жить не своей жизнью. Начинает отказываться сам от себя. Начинает не любить себя, не ценить себя, не принимать себя таким, каким его создал Бог. Начинает надевать на себя маски, играть какие‑то роли, чтобы спрятать себя настоящего, боясь, что он – настоящий, такой, какой есть, каким его Бог создал – никому не понравится. И перестает он быть самим собой и жить в согласии с собой и своей душой. Ее он просто затыкает или отказывается от нее, чтобы не мешала ему играть нужные роли и носить маски, чтобы не тревожила. И чтобы доказать всем, что он хороший, умный, успешный, начинает жить в гонке, потому что лучший способ доказать другим, что ты «такой», – это показать им, что ты имеешь. Вот и начинается жизнь: вскочил по звонку будильника, хлопнул по нему рукой – и бегом. И бегут тела по жизни, а потерянные, брошенные души их в одиночестве маются…

Умудренная Жизнью и Опытом Душа опять замолчала и добавила совсем грустно:

– Много разных способов есть, как живого ребенка сделать бездушным и «правильным»… Можно на чувства его внимания не обращать – и вырастет он одиноким, ожесточенным в одиночестве своем и непонятости, ненужности, и сердце свое закроет… Можно запретить ему чувствовать – так с мальчиками поступают. Ведь мальчику уже с первых лет жизни говорят: «Не реви, ты не девчонка… Не ной… Терпи, казак…» Вот и получается, что для мужчины быть чувствующим, душевным – это грех, это недостаток. Для мужчины быть любящим – значит быть слабым… Вот и закрывают они свои сердца и живут без душ, бесчувственные…

– Да‑а, – протянула поддерживающе и даже головой согласно закивала одна из душ, – Я вот – сколько летаю – только и слышу постоянно: «Вы не встречали тела холодного и бесчувственного мужчины? Вы не видели тела закрытого, холодного мужчины?… Все эти бездушные мужчины на один манер, они похожи друг на друга, как близнецы‑братья… Вот и ходят они по жизни без душ, а мы тут как проклятые сидим, ждем чего‑то… – Душа, говорившая это, – тяжело вздохнула, видно, устала она уже искать свое тело, и, наверное, ее тело тоже было телом мужчины – так хорошо она знала, как становятся они бездушными и мертвыми.

– Да сейчас и женщин холодных, закрытых, бездушных – тьма… – печально сказала Умудренная Жизнью и Опытом Душа. И добавила: – Растут они в семьях бездушных родителей, и тоже ожесточаются, от чувств, от любви, от света своего отказываются. И могут только страдать да злиться на всех и вся – из‑за того, что страдают… – Умудренная Жизнью и Опытом Душа замолчала. Потом продолжила: – Можно научить ребенка вообще не слушать свое сердце, а жить только умом, холодным и расчетливым умом, как его родители живут, – и бездушная жизнь такому ребенку обеспечена… А можно приучить его постоянно на других озираться: что скажут, что подумают, как отнесутся, а это верный путь перестать жить своей жизнью и слушать свою душу. Если слушать чужих людей и жить по их правилам – рано или поздно о своей душе, о своей жизни тело уже и не вспоминает… Живет, как зомби – говорит, как все, одевается, как все, имеет то, что имеют все, а свою жизнь, ему предназначенную, в его душу вложенную, так и не проживает…

Умудренная Жизнью и Опытом Душа замолчала, потом – сказала другим уже тоном:

– Такова правда жизни, подруги… Такова правда жизни… Мало среди людей по‑настоящему живых, душевных, гармоничных. Мало людей, которые живут с душой. В согласии с душой. В радости от самой жизни. Ведь когда живешь с душой и сердце полно любви – ко всему миру, к каждому листочку, – всегда живешь в гармонии и в ощущении радости. Вот почему, – добавила она, улыбаясь так, что даже засветилась от этой улыбки, – всегда издалека видно живого человека, душевного, любовью наполненного. Лицо его светится, глаза его – радостью полны. Просто от жизни. От дня этого. От самого себя… И потому, – сказала Умудренная Жизнью и Опытом Душа, сама нахмурившись, – так видны, так заметны темные, напряженные лица бездушных людей. Им радости не хватает. Им чувств не хватает. Основные‑то их чувства – раздражение или злость, недовольство или обида, что живут они плохо и тяжело. А как тут будешь жить легко, когда живешь не в согласии с собой, не в согласии с Божьим путем, который только душа твоя и знает…

Души помолчали, потом одна из них сказала понимающе:

– Вот почему бездушные эти люди так любят развлечения, кино там всякое, парки, юмористические программы, потому что своей‑то радости в их сердце нет. Поэтому им нужны чужие чувства, они нуждаются в искусственном наполнении чувствами… Но найти настоящие чувства, настоящую радость, настоящее счастье, настоящую любовь можно только в собственном сердце…

Брошенная Душа молчала и думала о своем. И сказала несмело:

– Значит, если мне девочку мою, которая от меня отказалась, найти нужно, нужно искать ее там, где они, тела бездушные, радость ищут?

– Да… Да… – наперебой поддержали ее души. – Поищи ее там, где молодежь собирается. Поищи там, где они отрываются, – на концертах, в парках…

– Ты лети на стадион – там у них сегодня пивной фестиваль, с музыкой их сумасшедшей… Стоит, небось, твоя девочка, где‑то там – и пиво пьет…

– Она не пьет… – запальчиво, обижаясь за свою девочку, сказала Брошенная Душа. – Она еще девочка совсем, чистая и хорошая девочка…

– Скажи – не пила… – авторитетно поправила Брошенную Душу какая‑то душа. – Ты и знать не знаешь, что она уже могла начать делать, без души‑то…

Внизу громыхала музыка…

Вверху стояла мертвая тишина.

Души, оглушенные децибелами, потрясенные увиденным, молчали.

– Они деградируют… – тихо, почти не слышным шепотом, с каким‑то ужасом в голосе произнесла какая‑то душа…

И опять души замолчали. Просто сидели и смотрели на судороги эти, на искаженные лица, мотания головой и что‑то животное, нечеловеческое, что проявлялось сейчас в телах, которых и людьми‑то назвать было нельзя.

– Не думаете ли вы, – осторожно начала Интеллигентная Душа, – что происходит обратный процесс – регресс?…

И поскольку души, потрясенные увиденным, мало что сейчас соображали, она, как детям, мягко и интеллигентно объяснила:

– Раньше от низших форм жизни развитие шло к высшим формам жизни. Я сама в учебниках у своего тела, которое работало преподавателем биологии, видела картинку, как шла эволюция. И от низших форм организации жизни – амебы, например, – шло развитие к простейшим живым существам, потом к животным, к приматам, а от них – к человеку… А сейчас, по моему мнению, начался обратный процесс – регресс. И человек скоро превратится – и уже превращается – в примитивное животное…

Души посмотрели вниз и, видя внизу животные эти лица и животное поведение, только согласно замахали крылышками. Потому что то, что происходило внизу, действительно походило на регресс, и если будет он идти такими темпами, то, казалось, уже через пару часов опять станет человек обезьяной, а там, смотришь, и до амебы недалеко…

– Ну, нет, милочка, – я с вами совершенно не согласна! – резко и категорично возразила одна из душ. – Я с вами не согласна и никогда не соглашусь! – Душа замолчала, как бы набирая воздуху для гневной отповеди, и продолжила запальчиво и громко: – До животного человеку еще нужно дорасти!.. Потому что животное душевнее, мудрее, чище и лучше человека. И живут они, животные, – гармоничной, душевной, здоровой жизнью, в согласии с природой, не то что человек… – Душа передернула крылышками, выражая свое возмущение уже тем, что кто‑то вздумал считать животных ниже человека, и сказала: – Животные никогда, – она еще раз повторила это, – никогда так вот – и показала крылышком вниз, – себя не ведут!..

И – замолчала, всем своим видом выражая, что она все сказала!

– Да, прошу вас не трогать душу животных… – запальчиво поддержала ее одна из душ. – Животные намного чище и мудрее людей. Они себя не считают венцами природы, поэтому и не гадят в ней и не портят ее. И живут они с природой в гармонии. Берут от природы только самое необходимое. И лишнего не придумывают, потому что живут с душой и не суют свой нос куда не надо… Не вторгаются в природу, не пытаются ее усовершенствовать. Они понимают: Вселенная уже совершенна и не нужно в ней ничего исправлять, и не нужно в ней ничего искусственного создавать…

Душа помолчала и потом, покачав головой, как бы сама удивляясь, как эти тела внизу могут не понимать, что так вести себя нельзя, продолжила:

– Вот вы можете себе представить, например, воробьев, которые бы придумали подводную лодку? Сначала бы сами ее придумали, потом с соседними воробьями стали бы воевать? Потом оплакивали бы своих воробьят, которые даже в мирное время в подводной лодке утонули?… Такого быть просто не может! – ответила душа самой себе. – Потому что воробьи – просто живут воробьиной жизнью и не лезут, куда их не просят…

Душа замолчала, и даже молчание ее казалось возмущенным. И продолжила:

– А можете ли вы, например, представить, чтобы коровы или утки придумали бы пластиковую упаковку для молока или яиц, которая бы засоряла природу? Да этим благородным и мудрым животным в голову это не придет. Они просто живут естественной жизнью в природе. Живут в согласии с природой. И она кормит их, и поит, и дает им все необходимое…

– Да‑а, – протянула одна из душ, – животные точно умнее людей. Ни одно уважающее себя животное не стало бы есть той гадости, которой люди, тела эти, для себя напридумывали. Ни одно животное не стало бы есть консервантов, этих бесчисленных добавок искусственных, эту еду фальшивую, нездоровую…

– И заметьте, – вступила в разговор еще одна душа – ни одно животное себя не меняет, не улучшает, не вмешивается в свою естественную, Богом данную природу. Просто живет таким, какое оно есть, в принятии себя таким, какое оно есть. Ну вот свиньи, например, не наращивают же себе грудь, чтобы хряку понравиться… Шакалы же не наращивают ногти… Никто в природе не делает, не носит на себе ничего искусственного. Никто – кроме людей – не дошел до такого сумасшествия.

Души замолчали. Как бы осознавая масштабы того, как тела эти сами свою жизнь усложнили.

– А мое тело, например, все время спортом занималось, – сказала одна из душ после затянувшегося молчания. – Так я чему все удивлялась… – она продолжила уже шепотом, как будто бы боялась произносить это вслух: – Оно все время в спортклубы ходило, чтобы при искусственном свете, при искусственном воздухе кондиционированном по искусственным дорожкам побегать, чтобы в хлорированной воде поплавать. И это у него, моего тела, называлось здоровым образом жизни…

Души молчали, как бы переваривая сказанное, и кто‑то из душ сказал потрясенно:

– Да, загадили планету так, что и побегать, подышать самим же себе места не оставили… А вы говорите – животные… Животные никогда бы такого не натворили…

– А вот что странно, подруги, – обратилась к душам молчавшая до сих пор душа. – Ведь люди в своем развитии действительно далеко ушли от всех представителей животного мира. И все они – образованные, знающие, современные, и техника у них развитая, и всякие там у них лазеры и компьютеры, но – лучше они от этого не стали… Я была когда‑то душой аборигена – простого, обычного аборигена, ничем не выдающегося, но очень мудрого и душевного. Так вот абориген мой и все его соплеменники утром на берег океана выйдут с острогами, несколько крабов найдут, убьют – и съедят. И больше им не надо. Они природу берегли и брали от нее столько, сколько им нужно. А сейчас современные тела что творят! Леса вырубают, губят вместе со всеми лесными обитателями. Реки химикатами травят со всеми речными обитателями… И напридумывали – охота, рыбалка, сафари… Убивают просто так. Не потому, что голодны, а просто от бездушности, от жестокости… И хоть животные и «не доросли» до человека, но ни одно животное не станет просто так убивать. Просто для развлечения…

– Да, животные – они намного лучше, чище, добрее людей, – согласилась другая душа. – Я в одном теле жила – прекрасное было тело, прекрасное животное, тонко чувствующее, гармоничное, справедливое, потому что жило с душой…

– А что с ним стало – с этим прекрасным телом? – поинтересовался кто‑то из душ.

– Разделали его на шашлык, – печальным голосом произнесла Душа, Раньше Жившая в Теле Животного. – Часть сожрали, остальное – просто бросили… Геологи – пьяные все, матерятся, глаза у всех пустые. Жуть!.. – с ужасом произнесла потерпевшая душа, и все души посмотрели на нее с сочувствием.

И замолчали, не зная, что и сказать…

Потом посмотрели вниз. На тела эти, творившие в своей жизни невесть что. Творившие вокруг себя невесть что.

– Знаете, – сказала одна из душ тихо, – так и хочется крикнуть им: «Тела, да будьте же вы людьми!..»

– А ты крикни, крикни, – попросила другая душа. – Крикни.

И душа крикнула. Крикнула громко, отчаянно как‑то. Крикнула туда, вниз:

– Тела! Да будьте же вы – людьми!..

И никто из тел этих – даже головой не повел. Не слышали они ничего. Ни себя не слышали, ни других. И что с них возьмешь? Что можно услышать в грохоте музыки, в собственных нечеловеческих криках?…

Брошенная Душа просто слушала эти разговоры, оглушенная музыкой. И подумала, глядя вниз:

– Нет, мою девочку тут не найти… Не может она так быстро опуститься до этого… Нужно ее в других местах поискать.

И она полетела.

И летала, летала – везде.

Летала хаотично, чтобы летать и искать.

Она летала и искала. Летала и искала.

И не находила…

…На круглом куполе планетария собралось огромное множество душ. Внизу расстилался парк, там звучала громкая музыка, работали аттракционы. Толпы праздно шатающихся людей перетекали по дорожкам парка.

Здесь, наверху, души обсуждали свои потерянные тела.

– Я своему телу сколько раз говорила: и зачем ты столько работаешь? Работаешь, работаешь, работаешь – для чего? Чтобы еще одну тряпку на распродаже купить? И это вся твоя жизнь? Для этого ты родилась, чтобы света белого не видеть ради тряпок каких‑то?…

– И не говорите, это просто какое‑то бедствие – распродажи эти! – вступила в разговор еще одна душа. – Сколько раз я свое тело теряла на распродажах!.. Как войдет оно в супермаркет, так обо всем на свете забудет: и о себе, и о ребенке, и обо мне.

– А все потому что – мода! – возмущенно сказала душа, сидевшая неподалеку. – Со страниц бездушных журналов, с экранов телевизоров – отовсюду только и внушают им, что в этом сезоне надо носить вот это… Вот так надо одеваться. Так краситься. «В этом сезоне моден такой цвет помады… Такой блеск для губ… Такая тушь для ресниц…» Да только что такое мода? Это быть как все. Это не отстать от правил, придуманных для тебя чужими людьми…

Душа замолчала, как бы осознавая то, что сама сказала, и продолжила:

– У них, у тел этих бездушных, одни правила и рамки, и живут они, похожие один на другого. Друг от друга боятся отстать. Друг на друга смотрят – и стараются тоже не ударить в грязь лицом… Просто роботы какие‑то… – сказала она грустно. – А что другое с ними может произойти, если нет в них души? Ведь душа – это свет, это свобода. И главное для нее – быть самой собой, такой, какая есть только она, и никто другой. Душа не терпит рамок. Ее ни в какие рамки не вставишь…

И душа, говорившая это, посмотрела вниз, и души все вместе посмотрели вниз, на рамочный этот город, на правильных этих, правильно одетых, живущих по правилам мертвых людей. И отсюда, сверху, хорошо было видно, как похожи они друг на друга.

Как они правильно – то есть по правилам – были одеты, «упакованы», как говорили они сами. Как выходили они из своих модных моделей автомобилей, держа в руках модные модели мобильников. Как поддерживали они под руку модных своих женщин, которые держали в руках сумки от модных модельеров или собачку модной породы.

И грустно стало душам. Грустно от печального этого зрелища: не было там, внизу, ни радости, ни свободы, ни полета, ни любви. Одни бездушные правила, придуманные одними мертвыми телами для других. И постоянная гонка по жизни, чтобы соответствовать правилам. Чтобы правильное место занять. Чтобы правильные тряпки купить. Чтобы не хуже других быть. Чтобы как другие быть. Чтобы перед другими показаться…

– А все почему происходит? – тихо сказала еще одна душа. – Потому что они, тела эти, очень любят свои тела. Все – для тела! Вот лозунг современных тел…

Души ничего не ответили – никак не прореагировали на сказанное, и та же душа решила прояснить свою мысль:

– И кормят они себя, тела, и наряжают. И говорят они только о телах: где тело отдыхало… в каком ресторане тело ело… с каким известным телом рядом стояло… Ведь они, даже когда умирают, только о теле и думают. И гроб ему дорогущий покупают, как будто ему, телу, эта одежда там, под землей, нужна. И ритуалы над телом какие‑то проводят. И рыдают они над телом, и убиваются, что тело свою работу закончило, и на могилку потом к телу ходят, и цветы телу этому, уже ставшему прахом, приносят… А где душа? Кто думает о душе? – как‑то гневно провозгласила душа. И, сама застеснялась своих бурных эмоций, продолжила уже мягче: – И даже окончательно запутавшись в жизни, натворив много ошибок, пережив много страданий, доведя себя до тупика, решают они иногда покончить жизнь самоубийством – убить свое тело… А того не понимают, что боль эта, обиды эти, страдания эти, какие их душа переживает, никуда не денутся со смертью тела. Что так и будет мучиться душа в ими же созданном аду. И при следующем ее воплощении тело с душой этой вынужденно будет проходить те же уроки. Тогда зачем же тело убивать, когда нужно сейчас в ошибках своих разобраться и в грехах покаяться…

На Брошенную Душу все эти разговоры произвели сильнейшее впечатление, и она сказала то, что уже давно рвалось из нее:

– Так, может, им, телам этим, помочь надо? Напомнить о душе? Нужно им подсказать, что – главное, а что – не главное… Нужно им объяснить, рассказать…

– Рассказа‑а‑а‑ать… – иронично‑презрительно перебила ее одна из душ, – рассказать им, объяснить им… Да разве же они нас слышат? Разве хотят они слушать свою душу? Разве они нас слушают?! – с горечью произнесла она и даже крылышками передернула от возмущения. – Слушают они нас, как же! Нужны мы им!..

– Вот я своему телу сколько раз нашептывала, говорила, даже кричала, чтобы на ребенка своего внимание обратило, что быть беде… – тихо и печально произнесла одна из душ. – Нет, не слышало меня мое тело…

Души оживились, чувствовалось, что каждой есть что сказать, что у каждой – наболело.

И заговорили они, наперебой:

– А я своему телу сколько раз говорила…

– А мое тело вообще меня не слушало, только голову свою глупую слушало и одни глупости делало…

– А как они могут нас услышать, сами подумайте, когда у них все время музыка орет или телевизор работает? Где уж тут услышать собственную душу…

– Вы знаете, – громко вступила в разговор еще одна душа, и другие души притихли, слушая, что она говорит, – мы тут как‑то со своим телом отдыхать выбрались к морю. Так только приехали, оно двери машины открыло, музыку врубило на полную мощь – и легло загорать. Я ему говорю: «Ты послушай, как волны плещутся, ты послушай, как чайки кричат, ты тишину послушай, ты – отдохни от города, от шума этого, ты к себе прислушайся, наконец‑то, и душу свою услышь…» – говорившая душа махнула крылышком, так что всем слушавшим ее душам сразу стало понятно – не услышало ее тело…

…Ночь подступала. Холодало. И сидели души нахохлившиеся, и были похожи на больших пушистых прозрачных белых воробьев, облепивших карнизы и ветки, подоконники и провода.

Сидели они в тишине. Просто сидели. Иногда вздыхали. И смотрели вниз, на толпы тел, перетекающих с улицы на улицу, втекающих в ворота парка, на которых сидела Брошенная Душа и сотни, сотни таких же брошенных душ.

– Хоть бы уж они поумирали, что ли, – неожиданно сказала одна из душ, сидящих на воротах, и посмотрела вниз, на толпы этих бездушных тел, праздно шатающихся по парку, тупо ржущих у аттракционов, обпивающихся пивом…

И души, потрясенные тем, что она сказала, беззвучно уставились на нее, только жужжание их крылышек стало каким‑то взволнованным, возмущенным.

– Да, – категорично сказала душа, – хоть бы уж они поумирали – эти тела! А то – ни себе, ни людям!.. – Душа замолчала, потом, как бы оправдываясь, но все так же горячо заявила: – Сами знаете, мы покинуть этот свет не можем, пока тела наши живы. А им, телам этим, – мы не нужны совершенно. Вот и сидим тут, только время просиживаем… Там, на том свете, нужны чистые, полные любви души, чтобы в новые тела вселиться, а мы тут сидим, никому не нужные… Лучше уж поумирали бы, и нас освободили…

– Не согласна я с вами, совсем не согласна! Как это – мы им не нужны?! – запальчиво сказала Эмоциональная Душа. – Как же это мы не нужны? Как это – не нужны?… Да мы им просто необходимы! Просто – необходимы. И рано или поздно они обязательно о нас вспомнят. Кто‑то в тяжелый момент, когда совсем уже запутается в своей жизненной гонке. Кто‑то в тюрьме. Кто‑то на смертном одре… Обязательно они о нас вспомнят, обязательно мы им понадобимся!.. Обязательно! – горячо закончила она, и души согласно замахали крылышками, и было это похоже на нежные, душевные аплодисменты…

И Брошенная Душа опять подумала:

– Нужно торопиться, нужно скорее искать мою девочку, пока она еще не натворила глупостей, пока не попала в беду, не ждать же, в самом деле, тюрьмы или смертного одра…

– Смотрите – живые, – протянул вдруг кто‑то из душ, и мгновенно их разговоры прекратились, даже крылышки стали вибрировать реже и жужжание их стало еле слышным. – Живые…

– Живые…

– Живые…

– Живые – пронеслось над аллеей, и души с интересом, как бы впитывая эту картинку, смотрели на двоих людей, мужчину и женщину, шедших в объятиях друг друга.

А люди эти просто шли. И – не просто они шли. Светились их лица, и глаза их были счастливыми. И останавливались они просто для того, чтобы поцеловаться. И замирали в поцелуе, легком каком‑то, как будто дышали на мгновение общим дыханием. И шли дальше, не размыкая объятий. И были они вместе. Как одно целое. Одно счастливое и светлое целое.

– Живут же души… – протянула какая‑то душа с легкой, душевной завистью…

– Да, живут же души – душа в душу… – добавила Всезнающая Душа.

– Эх, хоть со стороны посмотреть – и то радость… – проговорила еще одна душа.

И все души так же молча, любуясь, провожали взглядом этих живых и душевных, наполненных любовью мужчину и женщину, которые опять останавливались, опять приникали друг к другу, и дыхание их становилось общим, и души их были вместе…

– А вы знаете, – шепотом проговорила Всезнающая Душа, – ведь эта женщина раньше была мертвой…

Души удивленно всколыхнули крылышками, – просто невозможно было поверить в то, что говорила Всезнающая Душа.

– Да, да, вы не поверите, но именно так это было. Ее сердце уже много лет было закрытым, и она перестала верить в любовь и жить с душой. Ходила на работу, делала что‑то, как робот, по магазинам ходила, даже в церковь иногда заходила, и все – без души. Закрытая была. Правильная и бесчувственная…

Всезнающая Душа замолчала, и души взволнованно затрепетали крылышками:

– И что же?… Что же?… Как же?…

– Да вот, – торжествующе произнесла Всезнающая Душа, – нашелся хороший человек – душевный, живой, чувствующий, – и оживил эту мертвую женщину…

– Свершилось чудо! – воскликнула Оптимистичная Душа. – Живой человек оживил мертвое тело!..

Дата добавления: 2015-05-29