Часть вторая 2 страница

АНДРЕЕВИЧ. Такая мелочь в сравнении с тем, что могло быть.

АЛЕКСАНДР. Мой автобус!.. Который час?! (Пытается подняться.)

АНДРЕЕВИЧ (удерживает его). Спокойно, спокойно.

РЕСНИЧКИН. Ваш автобус уехал.

АЛЕКСАНДР. Почему вы не предупредили меня?!

АНУСИН. Во-первых, вы были без сознания…

ЛОПАТКА. …а во-вторых, вам требуется покой.

АЛЕКСАНДР. Где мой телефон? Пожалуйста, найдите его.

АНДРЕЕВИЧ. Извините, но телефон мы вам дать не можем.

АЛЕКСАНДР. В чем дело?

РЕСНИЧКИН. Его пришлось изъять.

АЛЕКСАНДР. Что значит, изъять?

ЛОПАТКА. Зачем утруждать себя разговорами по телефону? Вам нужен покой.

АНУСИН. Мы ограждаем вас от стресса.

АЛЕКСАНДР. Да вы с ума сошли!

АНДРЕЕВИЧ. Александр, а ведь это хорошо, что вы задержались в нашем городе.

АНУСИН. У вас будет время познакомиться с городом и его жителями чуть ближе.

РЕСНИЧКИН. Заодно сможете избавиться от предвзятого отношения к провинции. Этот порок, Саша. Его нужно искоренять.

АЛЕКСАНДР. Слушайте, идите к черту!

ЛОПАТКА. Мы решили, что за то время, пока вы будете у нас…

АНДРЕЕВИЧ. …у вас будет прекрасная возможность, что называется, реабилитировать себя.

АЛЕКСАНДР. Кто вам сказал, что я буду у вас? При первой же возможности уеду.

АНДРЕЕВИЧ. Простите, что вас смущает? Пока будете выздоравливать, мы будем водить вас по городу. Посетите городской музей, филармонию… Заглянете в наши дома, подробно ознакомитесь, что называется, с бытом анусинцев…

АНУСИН. Ведь, как ни крути, вы все еще перед нами в долгу.

ЛОПАТКА. Кто обидел Виктора Витальевича злосердечным отказом?

АЛЕКСАНДР. Ничего, дайте только прийти в себя… Да, и потрудитесь вернуть телефон.

РЕСНИЧКИН. Думаешь, мы позволим тебе уехать?

АНУСИН. Неисправленным?

АНДРЕЕВИЧ. Духовно несовершенным?

ЛОПТАКА. Полным высокомерия?

Александр делает новую попытку подняться, но его прижимают к кровати.

АЛЕКСАНДР. Пустите!

АНУСИН. Александр, в вас говорит эгоизм. Вам кажется, что ваша личная жизнь и ваши неотложные дела это самое важное, что может быть, но, поверьте…

ЛОПАТКА. …самое важное для вас – научиться уважать людей…

РЕСНИЧКИН. …мнение коллектива…

АНДРЕЕВИЧ. …устоявшиеся традиции…

АЛЕКСАНДР (глядя на Андреевича). Постойте! Я вспомнил!

ЛОПАТКА. Что вы вспомнили?

АЛЕКСАНДР. Вы толкнули меня под машину!

РЕСНИЧКИН (Андреевичу). Ты толкнул его?

АЛЕКСАНДР. Да, да! Ваш родственник подъезжал на такси, а вы толкнули меня!

АНДРЕЕВИЧ. Александр, уверяю вас, это было другая, незнакомая мне машина. Мой шурин подъехал позже.

АЛЕКСАНДР. Не врите!

АНДРЕЕВИЧ. Я понимаю, у вас превратное мнение о людях из глубинки. По-вашему, мы врем и лицемерим. Но вы должны знать: я хотел удержать вас. Мне показалось, вы зацепились ногой о выбоину в асфальте, начали падать на проезжую часть… Я протянул руки, чтобы схватить вас… Может быть, это заставило вас думать, что я вас толкаю?

АНУСИН. Один момент. У нас есть свидетель, который все видел. (Открывает дверь.)

Входит Марина – совершенно свободно, без признаков слепоты.

Доброе утро. Вы видели, что произошло вчера ночью?

МАРИНА. Да. Я стояла на улице, недалеко от гостиницы.

АНУСИН. Кто-нибудь толкал этого человека под машину?

МАРИНА. Нет. Он упал сам.

АНУСИН. Спасибо, больше вопросов нет. (Открывает перед ней дверь.)

Марина уходит.

АЛЕКСАНДР. Как можно ей верить?! Она слепая! Во всяком случае, была. Что происходит?! Что вам нужно?!

ЛОПАТКА. Мы же объяснили…

АНУСИН. …нам нужно, чтобы вы остались здесь…

ЛОПАТКА. …избавились от высокомерия…

АНДРЕЕВИЧ. …стали ближе к обычным, маленьким людям.

АЛЕКСАНДР. Все равно сбегу!

РЕСНИЧКИН. Как же ты сбежишь, если не сможешь ходить?

АЛЕКСАНДР. Не понимаю.

ЛОПАТКА. Александр Юрьевич, когда человеку ломают коленные чашечки… (Берет бейсбольную биту.)

АНУСИН. …дробят…

АНДРЕЕВИЧ. …на мелкие кусочки…

ЛОПАТКА. …после этого он обычно лишается возможности ходить.

РЕСНИЧКИН. Тем более бежать.

АНДРЕЕВИЧ. Ну, подумайте, зачем вам бежать, когда можно не спеша знакомиться с историей города, с его самобытной культурой…

АЛЕКСАНДР. Вы не сделаете этого!

АНУСИН. Мы понимаем, вам не хочется страдать, вам неприятна физическая боль… Но то, что мы собираемся сделать, Александр, это…

АНДРЕЕВИЧ. …что называется, необходимо…

РЕСНИЧКИН. …неизбежно.

АНУСИН. Вспомните, как иной раз бывает. Во время больших праздников… Свадеб, юбилеев… Обязательно находится тот, кто отказывается выпить вместе со всеми. Он называет веские причины: язва, болезни печени, селезенка… Человеку действительно нельзя пить, противопоказано. Но требования коллектива, невозможность нарушения давних традиций все-таки вынуждают его осушить одну, а то и несколько рюмок. И пускай он после этого будет мучиться спазмами, пускай плюется кровью над раковиной…

ЛОПАТКА. Кровохарканье.

АНУСИН. …тем не менее, его будет греть осознание того, что он не нарушил традиций. Потому как одно маленькое нарушение традиций, Александр, ведет к серьезному шатанию всей системы ценностей и устоявшегося мировоззрения в целом. И что после этого? Хаос, анархия?

АНДРЕЕВИЧ. Животные нравы?

ЛОПАТКА. Преступность на улицах?

РЕСНИЧКИН. Промискуитет?

АНУСИН. Нет, уж лучше вам все стерпеть, Александр. Достойно и мужественно. Думайте, что все это ради того, чтобы предотвратить негативные последствия.

АЛЕКСАНДР. (Пытаясь освободиться.) Пустите! Уберите руки!

АНУСИН. Кто-нибудь зажмите ему рот.

Ресничкин зажимает рот Александра ладонью. Тот пытается сопротивляться, но держат его крепко. Лопатка придвигает к кровати пуфик. Остальные разворачивают Александра поперек кровати, ноги кладут на пуфик. Лопатка, сняв со спинки кровати сложенное в несколько раз полотенце, накрывает Александру колени.

ЛОПАТКА. Не беспокойтесь, я хирург. Более двадцати лет практикую в поликлинике номер два. Знаю, как лечить колени, и знаю, как их ломать. Зажмурьтесь, вам не обязательно на это смотреть.

Александр смотрит широко раскрытыми глазами.

Зажмурьтесь, прошу вас. Ну, как знаете. « Царь повелел Этеону огонь разложить и немедля мяса изжарить; и тот повеленье с покорностью принял». «Одиссея», стих девяносто пятый, перевод Жуковского.

(Заносит биту над ногами Александра.)

Александр зажмуривается.

Солнечный день. По улице идет Ресничкин,толкая перед собойинвалидное кресло, в котором находится Александр с загипсованными ногами, уложенными на специальные подпорки. Ресничкин почти не кашляет: видимо, его бронхи пошли на поправку.

РЕСНИЧКИН. Обрати внимание: центр нашего города.

АЛЕКСАНДР. Это центр?!

РЕСНИЧКИН. Да. Улица Ленина. Что тебя удивляет?

АЛЕКСАНДР. Нет, нет. Все очень даже ничего.

РЕСНИЧКИН. Кстати, как тебе наша картинная галерея?

АЛЕКСАНДР. Ну, честно говоря…

РЕСНИЧКИН. Видишь, как удачно сложилось. Пришли, а там выставка местных художников-пейзажистов. Я лично под большим впечатлением. Особенно понравились кусочки льда на луже посреди дороги. А ты что скажешь? Как тебе картины?

АЛЕКСАНДР. Честно?

РЕСНИЧКИН. Да, будь добр.

АЛЕКСАНДР. Никак.

РЕСНИЧКИН. А подробнее?

АЛЕКСАНДР. По-моему, это уныло и убого.

РЕСНИЧКИН. Объясни же.

АЛЕКСАНДР. Ну, скажи, на черта показывать мне ухабистую дорогу и полусгнивший колодец?

РЕСНИЧКИН. Потому что это трогает душу.

АЛЕКСАНДР. Извини, но я такого добра в жизни насмотрелся, зачем мне еще подсовывать дрянную копию? Ваши художники, - они, знаешь, будто упиваются своей провинциальностью. Как калеки, которые выставляют напоказ обрубки. Причем выставляют не просто так, а с каким-то наслаждением и мазохизмом. Тычут язвы тебе в лицо и не просто просят, а требуют: смотри, люби, вдыхай!.. Извини, я не хотел тебя обидеть.

РЕСНИЧКИН. Ты обидел не меня, ты обидел художников.

АЛЕКСАНДР. Я просто высказал свое мнение.

РЕСНИЧКИН. Предпочитаешь дегенеративное искусство?

АЛЕКСАНДР. Нет. Мне нравятся пейзажи. Но не в этот раз. Я не в настроении. И ты прекрасно знаешь почему. Егор, извини…

РЕСНИЧКИН. Что?

АЛЕКСАНДР. Скажи, а если я полюблю ваших художников?

РЕСНИЧКИН. И что?

АЛЕКСАНДР. Вы отпустите меня? Я напишу о них хвалебную статью, обещаю.

РЕСНИЧКИН. Не выйдет.

АЛЕКСАНДР. Почему?

РЕСНИЧКИН. Ты должен исправиться по-настоящему. Нам не нужна формальность. (Везет коляску дальше.) Взгляни направо. Наша прокуратура. Цитадель законности и порядка.

АЛЕКСАНДР. Знаешь, а ведь я могу закричать.

РЕСНИЧКИН. Попробуй.

АЛЕКСАНДР. Сбегутся люди. А я скажу, что вы покалечили меня. Совершается преступление.

РЕСНИЧКИН. Где ты видишь людей? Улица пустая.

АЛЕКСАНДР. Они могут услышать меня через окна. Выбегут из квартир, и тогда…

РЕСНИЧКИН. Так давай, кричи. Чего ждешь?

АЛЕКСАНДР. И закричу. (Кричит.) Помогите! Я корреспондент краевой газеты! Мне сломали ноги!

Тишина.

РЕСНИЧКИН. Понял? Хоть закричись. Всем плевать. (Толкает коляску; тихо и доверительно.) Саня, пойми, я лично не против тебя. Честно говоря, я сам не хотел идти на эту свадьбу. Сам предпочел бы тихо посидеть возле телека, посмотреть юмористическую передачу… Но у меня не хватило смелости отказаться. А у тебя хватило. Молодец, уважаю. Но, в то же время, если мы все будем пренебрегать общественными нормами… Что же тогда получится? (Смотрит в сторону.) Подожди меня тут. Зайду в магазин, куплю пачку масла и батон к чаю. (Уходит.)

Александр, быстро вращая колеса, едет обратно. Навстречу ему приближается Марина.

МАРИНА. Слава богу, я тебя встретила.

АЛЕКСАНДР. Ах, это ты!

МАРИНА. Мы должны поговорить.

АЛЕКСАНДР. Значит, ты не слепая?! Притворялась?! Зачем?!

МАРИНА. Подожди, я все расскажу.

АЛЕКСАНДР. Конечно, расскажешь. Но сначала помоги. Не могу взобраться по ступеням.

МАРИНА. Тебе нужно в прокуратуру?

АЛЕКСАНДР. Да. Помоги, чего стоишь?

МАРИНА. Сейчас, минуту.

АЛЕКСАНДР. Я не могу ждать!

МАРИНА. Мне хотелось бы, чтобы ты узнал, почему я притворялась слепой и как я оказалась в автобусе.

АЛЕКСАНДР. Хорошо, говори, только быстро.

МАРИНА. Ты меня, конечно, до этих пор не знал…

АЛЕКСАНДР. Нет, представь себе.

МАРИНА. …но я тебя знала хорошо. Благодаря газете «Неделя нон-стоп» и твоим публикациям. Я прочла все твои статьи.

АЛЕКСАНДР. Пожалуйста, ближе к делу.

МАРИНА. Отыскала электронный архив газеты. Перечитывала твои статьи и репортажи помногу раз, и сразу же влюбилась в них. Мне казалось, такие статьи должен писать человек с красивой, тонкой душой. То есть сначала я влюбилась в твою душу. И только потом, зайдя на сайт редакции и обнаружив там твое фото…

АЛЕКСАНДР. Почему ты не написала мне?

МАРИНА. Хотела написать, но… Я понимала: у меня никаких шансов.

АЛЕКСАНДР. С чего ты так решила?

МАРИНА. Вряд ли ты стал бы читать мое письмо. Оно затерялось бы среди миллиона других писем, которые ты наверняка получаешь от девушек из провинции.

АЛЕКСАНДР. Уверяю тебя, мне никто никогда не писал. Я вообще думал, что всем по боку культура. Особенно девушкам.

МАРИНА. Как жаль, что я ошиблась. Подожди, я расскажу до конца.

АЛЕКСАНДР. Давай, только живее. Не терпится узнать про твою мнимую слепоту.

МАРИНА. Сейчас, уже скоро. Когда я узнала, что ты приехал в Серебряный ключ на фестиваль, я решила, что это мой шанс. Я хотела, во что бы то ни стало, познакомиться с тобой. Но в то же время…

АЛЕКСАНДР. Что?

МАРИНА. Ты ведь понимаешь, провинциальные девушки склонны принижать свои достоинства. У нас огромный комплекс неполноценности.

АЛЕКСАНДР. Да, да, понимаю.

МАРИНА. Я подумала, что ты даже не посмотришь в мою сторону. Может быть, даже посмеешься надо мной. Это было бы для меня ужасным ударом. И тут я вспомнила одну из твоих статей. В ней ты разбирал поэзию Эдуарда Асадова. Слепой поэт, помнишь?

АЛЕКСАНДР. Да, разумеется.

МАРИНА. Ты с таким уважением и теплотой отзывался об этом человеке, о его стихах…

АЛЕКСАНДР. По правде говоря, его стихи кажутся мне болезненно-сентиментальными и посредственными. Но это – так, между нами. Продолжай.

МАРИНА. Я почему-то подумала, что ты должен быть снисходителен к людям с потерей зрения. И я решила: притворюсь слепой. Все это, как ты понимаешь, только ради того, чтобы приблизиться к тебе. Ты не должен меня осуждать.

АЛЕКСАНДР. Я не осуждаю.

МАРИНА. Так я очутилась в автобусе. Я хотела признаться в любви. Но никак не могла решиться. А когда мы оказались в гостинице, и ты улегся спать, меня вдруг пронзила мысль: «Что я делаю?! Как смею я обманным путем втираться к тебе в доверие?!» Ведь то, что основано на обмане, долго не продержится. Правда же?

АЛЕКСАНДР. Да, возможно.

МАРИНА. И тогда я решила: «Уйду! Уж лучше пусть моя любовь умрет во мне, чем ты будешь мной обманут!»

АЛЕКСАНДР. Но почему ты не сказала, что меня толкнули под колеса машины? Тебе угрожали?

МАРИНА. Нет. Мне действительно показалось, что тебя никто не толкал.

(Пауза.) Саша, скажи, пожалуйста…

АЛЕКСАНДР. Да.

МАРИНА. …ты любишь меня?

АЛЕКСАНДР. Не знаю, возможно.

МАРИНА. Только не лги.

АЛЕКСАНДР. Скажем так, я мог бы полюбить тебя, я не исключаю такой возможности. Правда, для этого потребуется время. Но сейчас дело не в этом. Еще раз прошу, помоги взобраться по ступеням. Меня не выпускают из города. Я должен обо всем рассказать компетентным органам.

МАРИНА. Хорошо, сейчас. (Толкает кресло.) Так… Ступенечка… Еще одна…

АЛЕКСАНДР. Не могли пандус сделать!Ублюдки! Тяжело?

МАРИНА. Немного. Но ты же знаешь: мне придает силы любовь.

АЛЕКСАНДР. Побудь здесь, не уходи. Мне не справиться без твоей помощи.

МАРИНА. Хорошо. Я буду ждать. (Открывает перед Александром дверь.)

Коридор прокуратуры. Александр, проезжая мимо дверей, толкает одну за другой, но все они заперты. Вдруг одна открывается, выходит Анусин. АНУСИН. Вот так встреча! Какими судьбами?

АЛЕКСАНДР. Я к прокурору.

АНУСИН. К сожалению, его нет на месте.

АЛЕКСАНДР. Когда будет?

АНУСИН. Не скоро. Дня через четыре. А что вы хотели? Может, я могу помочь.

АЛЕКСАНДР. Вряд ли. (Едет обратно.)

АНУСИН. Нет, нет, вы все-таки должны заглянуть ко мне. Я вижу по вашему лицу, у вас что стряслось. Прошу в мой кабинет. (Вкатывает кресло к себе.).

АЛЕКСАНДР. Вы здесь работаете?

АНУСИН. Да. Первый зам прокурора. Ответственная должность. Ну, давайте, я вас слушаю. В прокуратуру, по-моему, просто так не заглядывают. У вас какие-то проблемы?

АЛЕКСАНДР. Я не пойму, вы издеваетесь?

АНУСИН. Даже не думал.

АЛЕКСАНДР. Вы сами участвовали в преступлении, покалечили ни в чем не повинного человека и вы же просите меня об этом рассказать?

АНУСИН. Подождите, нужно во всем разобраться. Да, я присутствовал вчера в гостинице и прекрасно помню, как вам раздробили колени. Более того, я вместе с другими удерживал вас, чтобы вы не дергались и не кричали. Между нами говоря, я морально осуждаю то, что с вами сделали. Но поймите, если бы я в этом не участвовал, что подумали бы обо мне другие? Они решили бы, что я разделяю ваши взгляды. Но это далеко не так. Я считаю, что если вас приглашают на свадьбу – тем более, в чужом, незнакомом городе, - нужно идти. Нужно уважать людей. А то, что вы пришли заявить о насилии, это вы правильно сделали. Давайте-ка, я за вас напишу заявление. Рассказывайте, как все было. Диктуйте.

АЛЕКСАНДР. Смеетесь?!

АНУСИН. Даже в мыслях не было. Видите: беру бумагу, ручку… Пишу: «Заявление». Видите?

АЛЕКСАНДР. Но вы же сами все знаете! Зачем вы просите меня об этом рассказать?!

АНУСИН. Да, не спорю, я все знаю. Но дело в том, что я вижу это со своей точки зрения. А мне хотелось бы услышать вашу версию. И, ради бога, не сомневайтесь, я обязательно начну принимать меры. Подключу сотрудников, мы все тщательно расследуем, и если найдем состав преступления, то виновные будут наказаны.

АЛЕКСАНДР. Вы готовы наказать сами себя?

АНУСИН. Почему бы нет? Если на мне есть вина, то следствие разберется, а суд осудит меня по всей строгости. Думаете, если мы – провинция, то у нас здесь царит полное беззаконие? Уверяю, мы чтим закон и строго его соблюдаем. (Пишет.) Сейчас мы, по всей форме…Сначала «шапочку», на имя прокурора… Простите, ваше отчество?..

АЛЕКСАНДР. Юрьевич.

АНУСИН. Угу. Юрьевич…

АЛЕКСАНДР. Не забудьте добавить, что у меня забрали телефон и ноутбук. Да что я вам… Сами все знаете.

АНУСИН. Конечно. Все зафиксируем, все внесем.

АЛЕКСАНДР. И еще, пожалуйста…

АНУСИН. Я слушаю.

АЛЕКСАНДР. То, что я пришел писать заявление… Пусть это будет строго между нами. Думаю, Ресничкину Егору Петровичу не обязательно все знать.

АНУСИН. Само собой. Строго конфиденциально, тайна следствия. (Прекращает писать.) Да, кстати. Я подыскал для вас отличное место для проживания. В гостинице, к сожалению, вы не можете оставаться. За гостиничный номер нужно платить, а вы, как я понимаю, отказываетесь от этого.

АЛЕКСАНДР. Меня удерживают в городе насильно. Почему я должен за это платить?

АНУСИН. Да, да, это вы правильно заметили: удерживают насильно. Обязательно внесем это в заявление. Но вы должны понимать, что следствие будет тянуться. Возможно, не день и не два. Все это время вам нужно будет где-то обитать. Так вот, я готов предоставить вам для этих целей свою дачу. Она у меня находится в тихом, уютном местечке. На территории здешнего кладбища.

АЛЕКСАНДР. На кладбище?!

АНУСИН. В старой части кладбища, в одном из живописных мест. Рядом могилы известных в нашем городе людей. Встречаются настоящие памятники зодчества. Домик вам понравится. Восемь комнат,застекленная терраса… У входа статуи скорбящих женщин. Я понимаю, вам, наверное, кажется, что я нелеп и провинциален в своих предпочтениях. Действительно, что за странность такая: предпочитать в наш компьютерный век элегическую тишину кладбища?

АЛЕКСАНДР. Извините, я могу воспользоваться вашим телефоном?

АНУСИН. Зачем?

АЛЕКСАНДР. Я должен позвонить маме.

АНУСИН. В гостинице вам разве не дают звонить?

АЛЕКСАНДР. Если бы давали, я бы не просил у вас.

АНУСИН. Извините, но я тоже вынужден отказать.

АЛЕКСАНДР. Почему?

АНУСИН. Ну, подумайте, зачем беспокоить маму? У нее наверняка слабое сердце, давление… Не будем забывать, вы судите обо всем со своей точки зрения. Вследствие чего начнете преувеличивать, распишете все в самых мрачных тонах… Вам совсем не жаль маму, Александр?

АЛЕКСАНДР. Почему же. Жаль.

АНУСИН. Я же вижу, под маской циника и мизантропа вы прячете доброе сердце. Ну, скажите, что это так. Признайтесь.

АЛЕКСАНДР. Я не мизантроп.

АНУСИН. Знаю. Поэтому и надеюсь, что ваше доброе сердце не позволит вам звонить маме. Не делайте этого, прошу вас, не дайте мне в вас разочароваться. Итак, договорились, да? Вы и Егор Петрович, который любезно согласился вам помогать, сегодня же переезжаете ко мне на дачу.

АЛЕКСАНДР. Хорошо, но я пробуду там ровно до тех пор, пока следствие не даст первые результаты. Надеюсь, это произойдет очень скоро.

АНУСИН. Конечно, вы ведь ничего не совершили. Ряд формальностей, и вы снова свободны. (Пишет; вдруг смеется.)

АЛЕКСАНДР. В чем дело?

АНУСИН. Просто представил… Забавная ситуация. Ехали в автобусе, оказались в гостинице… Сломали ноги… Какие замысловатые казусы иногда происходят в жизни.

АЛЕКСАНДР. По-вашему, это весело?

АНУСИН. Прошу, не обижайтесь. Ведь ваша ситуация далеко не однозначна. Можно посмотреть на нее под тем углом, под каким смотрите вы, а можно увидеть все в другом, комическом свете. Одну секунду. (Достает из стола клоунской нос на резинке, надевает на Александра; подносит ему зеркало.) Видите? Совершенно другой ракурс. (Смеется.)

АЛЕКСАНДР. Вы собираетесь писать заявление или нет?! Можно, наконец, поторопиться?!

АНУСИН. Конечно, конечно. Пишу, тороплюсь. (Пишет.) Итак, вчера, четырнадцатого октября… (Прерывается.) Не помните, во сколько это случилось?

Перед прокуратурой в ожидании стоит Марина. Из дверей показывается Александр.

МАРИНА. Подожди, помогу спуститься. (Спускает кресло по ступеням.)

АЛЕКСАНДР. Спасибо. Извини, забыл. Тебя, кажется, зовут Мариной? Все правильно, я не ошибся?

МАРИНА. Нет, не ошибся.

АЛЕКСАНДР. Мариночка, я понял, здесь бесполезно искать правду. Нужно бежать из города.

МАРИНА. Тебе отказали в помощи?

АЛЕКСАНДР. Нет. Но я им не верю. Можешь отвезти меня на вокзал?

МАРИНА. Какой? Жэ-дэ?

АЛЕКСАНДР. Да.

МАРИНА. Или на автостанцию?

АЛЕКСАНДР. Без разницы. Откуда быстрее уехать, туда и вези. Сможешь одолжить денег на билет?

МАРИНА. Конечно.

АЛЕКСАНДР. Не бойся, я верну. Пожалуйста, не стой, едем. Марина, этот быдловатый Егор уже, наверное, рыщет по всем улицам. Он может появиться в любую минуту.

МАРИНА. Прости, я должна тебе кое в чем сознаться.

АЛЕКСАНДР. Хорошо. Только по-быстрому, в темпе.

МАРИНА. У меня есть ребенок.

АЛЕКСАНДР. О’кей. Это все?

МАРИНА. Не думай, я не была замужем. Случайная связь. Мне казалось, я люблю этого человека.

АЛЕКСАНДР. Ты поведала мне все свои секреты?

МАРИНА. Подожди… сейчас… (Роется в сумочке, достает фотографию.) Вот, смотри. Мой сын, Аркашенька. Правда, милый?

АЛЕКСАНДР. Чудесный младенец. Ну, что, мы едем или нет?

МАРИНА. Ты сможешь полюбить меня с ребенком?

АЛЕКСАНДР. Не вижу в этом серьезной помехи.

МАРИНА. Он такой смышленый. Я уверена, он тебе понравится. Ты мог бы его усыновить?

АЛЕКСАНДР. Я над этим подумаю.

МАРИНА. Только, пожалуйста, не думай, что какая-то Нюшка из провинции пытается навязаться тебе, известному журналисту, да еще хочет втюхать своего отпрыска. Ты ведь так не думаешь, правда?

АЛЕКСАНДР. Нет, абсолютно.

МАРИНА. Значит, ты на мне женишься?

АЛЕКСАНДР. Не исключено. Поехали!

Марина толкает коляску. Пройдя несколько шагов, замирает.

В чем дело?

МАРИНА. Извини, все, что ты сейчас говорил…

АЛЕКСАНДР. Да.

МАРИНА. …это не из-за того, чтобы я скорее отвезла тебя на вокзал?

АЛЕКСАНДР. Нет.

МАРИНА. Ты не откажешься от своих слов?

АЛЕКСАНДР. Как ты могла такое подумать?

Марина недоверчиво смотрит на него.

(С мольбой.) Пожалуйста! Мы теряем время!

Ее взгляд наполняется презрением.

Ты же понимаешь: если мы не покинем город, я не женюсь на тебе. Не смогу усыновить твоего сына. Ты же так этого хотела!

МАРИНА. Знаешь, я вдруг почувствовала… Ты совсем не тот, кто мне нужен. Ноешь, как баба. Извини, я не могу любить такого человека. (Уходит.)

АЛЕКСАНДР. Марина!.. Мариночка, стой, подожди! (Вращая колеса, едет следом; видя приближающегося Ресничкина, крутит колеса еще быстрей.)

РЕСНИЧКИН (перейдя на бег, настигает его, лупит батоном). Тварь, падаль!.. Решил сбежать?!

АЛЕКСАНДР. Лю-ю-юди!

РЕСНИЧКИН. Не нравится город, да?! Не нравятся художники-пейзажисты?!

АЛЕКСАНДР. Кто-нибу-у-удь!

РЕСНИЧКИН (ломает батон, запихивая куски Александру в рот). Жри! Жри, сволотень!

АЛЕКСАНДР. Помоги-и-ите!

День. Ресничкин везет коляску с Александром по аллее кладбища.

РЕСНИЧКИН. Кучеряво живут прокурорские работники, скажи? Дачу себе отгрохал – мама не горюй!

АЛЕКСАНДР. Да, но я привык, что на даче из окна видно лес, речку…

РЕСНИЧКИН. А это тебе, чем не лес? Смотри, сколько деревьев.

АЛЕКСАНДР. Но между ними не подосиновики. Кресты и могилы.

РЕСНИЧКИН. Тебе угодишь. Отдельную комнату выделили с кондиционером и плазмой, а он… Речку ему подавай. (Останавливается.) Постоим немного, подышим. (Читает надпись на одной из могил.) «Перетрухин Вадим Михайлович. Годы жизни: тысяча девятьсот сорок седьмой – тысяча девятьсот девяносто девятый». Всего один год до двадцать первого века не дожил. Бедняга, не повезло. (Пауза.) Санек…

АЛЕКСАНДР. Что?

РЕСНИЧКИН. Ты уж извини, что я иногда так…

АЛЕКСАНДР. Как?

РЕСНИЧКИН. Грубо поступаю. Кричу на тебя, обзываюсь… Хлебом тогда начал кормить.

АЛЕКСАНДР. Хорошо, что не толченым стеклом.

РЕСНИЧКИН. Ты должен понять, я человек несдержанный, импульсивный… Ты ведь сам поступил не по-товарищески. Я доверился тебе, оставил возле магазина. А ты удрал. Да еще в прокуратуру побежал жаловаться.

АЛЕКСАНДР. Тебе уже доложили?

РЕСНИЧКИН. А как же. Это у вас в больших городах каждый сам по себе. А мы здесь одна большая семья. Просим друг у друга совета, делимся новостями… Так и должно жить здоровое полноценное общество.

АЛЕКСАНДР. Какое же оно здоровое? Вы калечите людей.

РЕСНИЧКИН. Саша, мы поддерживаем теплые отношения между собой. А такие, как ты, это, извини меня, не общество, это отбросы. Как ты ведешь себя по отношению к обществу, так и оно ведет себя по отношению к тебе.

АЛЕКСАНДР. Спасибо, разъяснил.

РЕСНИЧКИН. Что-то у тебя гипс какой-то… Серого цвета. Нарочно, что ли, пачкаешь?

АЛЕКСАНДР. Нет.

РЕСНИЧКИН. Посиди. За краской схожу. А то ходим с тобой в приличные места, а ты с такими ногами. И не вздумай бежать, слышишь? Найду.

(Уходит.)

Александр провожает его взглядом. Убедившись, что он скрылся из виду, пытается уехать, но почти сразу колесо застревает в рытвине: выбраться невозможно. Сзади подходит Анусин.

АНУСИН. Здравствуйте. Хорошая погода, не правда ли?

АЛЕКСАНДР. Неплохая.

АНУСИН. Как вам у меня на даче?

АЛЕКСАНДР. Обыкновенно. На кладбище, как на кладбище.

АНУСИН. Здесь необыкновенно хорошо. Особенно летом. Чистый воздух, запах цветущих лип… Сюда прилетает невероятное количество птиц. Вон там, смотрите, очень интересная могилка. Похоронен бывший адъютант полковника царской армии. А там могила подпольщиков, замученных фашистскими захватчиками. Обелиск в центре города видели?

АЛЕКСАНДР. Такая гранитная штука. Прямая, как стамеска…

АНУСИН (смеясь). Да, совершенно верно!

АЛЕКСАНДР. …а сверху – голова.

АНУСИН. Точно! Бильярдный шар! Фаллоимитатор!

АЛЕКСАНДР. Такой, знаете, своеобразный архитектурный стиль: смесь ампира с провинциальным убожеством.

АНУСИН. Полностью с вами согласен! Там покоится мой прадед, герой Гражданской войны.

АЛЕКСАНДР. Извините, не знал.

АНУСИН. Ничего страшного. Между нами говоря, обыкновенный сифилитик. Находился на должности интенданта, разворовал подчистую полковой инвентарь… Но умел быть приятным начальству, выгодно женился… Да, это один из способов пробиться в герои. Вы вот в прошлый раз скептически отнеслись. Дескать, что такое: дача на кладбище! А знаете, если разобраться, у нас весь город – кладбище. Всюду памятники, мраморные плиты… Знаете, в последнее время идут такие разговоры… Мол, у нашего города нет будущего, то да се. Отчасти я готов согласиться. Перспектив, надо признать, никаких. (Широким жестом показывает на могилы.) Зато смотрите, какое у нас насыщенное прошлое! Извините, пойду. Скажите Егору, чтобы не забывал поливать цветы в моей теплице. Настурция любит влагу.

АЛЕКСАНДР. Простите, следствие по моему делу идет?

АНУСИН. Могу обрадовать. Идет, движется. До полного завершения, конечно, далеко, но хорошо, что мы хоть что-то начали, правильно? Я бы поговорил об этом более подробно, но извините, в данную минуту не могу обсуждать серьезные темы.

АЛЕКСАНДР. Почему?

АНУСИН. Сегодня праздник. А у меня правило: ни слова о служебных делах по праздникам и выходным.

АЛЕКСЕНДР. Что за праздник?

АНУСИН. (Достает календарик, вычитывает.) Всемирный день сельских женщин.

АЛЕКСАНДР. Помогите, по крайней мере, выбраться. Колесо застряло в канаве.

АНУСИН. Извините, честное слово, тороплюсь. Все будет хорошо, все, в конце концов, наладится. (Уходит.)

Александр хватается за колеса, крутит что есть сил. Наконец ему удается выбраться из рытвины. Он едет среди могил, оглядывается, видит приближающегося Ресничкина с малярной кистью и банкой краски, начинает вращать колеса еще быстрей, задевает могильную плиту, кресло переворачивается, Александр вываливается на землю.

РЕСНИЧКИН (встав над ним, смотрит с брезгливостью). Барахтаешься, как гусеница. (Заносит ногу.) Раздавить бы тебя, чтоб кишки полезли!.. Да не могу. Кого ж я тогда исправлять буду. (Усаживает Александра в кресло.) Без других людей ты – ничто, запомни. (Покрывая гипс белой краской, ворчит под нос.) Бежать он собрался. Ну-ну.

АЛЕКСАНДР. Пожалуйста, отпусти меня!

Дата добавления: 2015-05-29