Дюжина слезинок умиления в общую лужицу

Летом 82-го я потерял записную книжку. Ее нашла девушка и, недолго думая, позвонила родителям Майка (телефон был записан по поводу предстоящих квартирников), он позвонил ей, они встрети­лись и пришли ко мне в гости. Так мы познакомились.

В день нашего знакомства на столе были пять бутылок красного вермута и пять бутылок белого сухого. Майк предложил смешивать поровну. Пользуясь случаем, я врубил магнитофон и уговорил его записаться.

«У нас в гостях звезда ленинградского панк-рока Михаил На-уменко!» - радостно объявлял я в паузах.

- Ну почему же панк-рока, ритм-энд-блюза, скорей, - скромно протестовал Майк. «Звезда» его не задевала.

В квартирнике на Петроградской участвовали «Кино», Майк и находящийся в Ленинграде с «Машиной Времени» Рыженко. Все отыграли «на ура». Рыженко во время своих номеров люто панко­вал и привел в замешательство солидных хозяев квартиры. Выручка от сбора составила 30 рублей, которые я отдал Майк, как коммер­ческому директору предприятия. Нищий Майк великодушно вручил все 30 р, составлявшие тогда почти половину его зарплаты, Сергею

Рыженко, который от этого очень растерялся и пытался отнекивать­ся. Зеленых тогда еще Цоя с Рыбой в расчет не принимали.

Майк привез ко мне брагу, и мы гнали ее через чайник. Вечером он заявил, что едет домой на моем велосипеде. Отъехав от парадной, он приветливо махнул на прощание рукой и тут же круто зарулил на газон. С тяжелым сердцем я поднялся домой. Через 15 минут зазво­нил телефон.

«С велосипедом все в порядке, - сказал Майк. - Этот пидор в «Жигулях» ездить не умеет! Велосипед тут у Фана в коридоре, на Большом, забери после».

Более благоразумный, чем я, Фан лично усадил Майка в такси. Кажется, он тогда сломал руку.

У меня на дне рождения Майк заманил одну из подвыпивших де­виц в другую комнату. Выйдя оттуда, он почему-то пожал мне руку и душевно поблагодарил, хотя уходить не собирался.

Я согласился посторожить на майковской работе, пока он где-то отыграет. Выпивка была обещана вперед.

«Вино прекрасное, - объявил Майк, доставая из авоськи бутыл­ку «Изабеллы». - И не заметишь, что красное», - добавил поэт.

На майковской работе мы соображали на троих. «А у меня толь­ко рубль», - объявил Майк и вытащил не из того кармана червонец. На него было жалко смотреть. Однако, червонец пришлось пропить.

В три часа ночи мы с Майком прибыли в Москву. Ближе всех от вокзала оказался его приятель Л., которого дома не оказалось. Од­нако дверь открыло гостившее у Л. молодое дарование (я до сих пор не понял, в какой именно области) по прозвищу «А». «А» не пустил Майка за порог, ссылаясь на то, что «соображать надо, какое вре­мя». До «приличного» времени мы дремали на автовокзале. А потом пошли в гости к куда более гостеприимному Рыженко.

В ДК Крупской выступал «Зоопарк». Майк, как всегда, забыл слова в середине песни, но почему-то продолжал открывать рот. Как потом выяснилось, таким наивным образом он пытался обма­нуть публику, переложив вину на якобы отказавший микрофон.

- Пора домой, - сказал Майк и попытался зайти за дверцу стояв­шего рядом с выходом из моей комнаты шкафа. Это были уже девя­ностые...

«Музыканты дохнут как мухи», - сетовал Майк незадолго до своей гибели.

«Бога нет. А если бы он существовал, то я бы дал ему по роже за то, что вокруг происходит», - сказанул однажды Майк для красного словца.

ИГОРЬ «ПАНКЕР» ГУДКОВ, инженер звукозаписи альбома «LV».

Я хочу начать с того, почему мы к этой записи вообще подошли, в принципе. Даже с того, как познакомился с Майком. Это был 80-й год, и мы со «Свином» Пановым вовсю уже слупили панк-рок, хотя все остальные его тогда не очень слушали. И был новогодний концерт «АКВАРИУМА» в ЛИСИ, где они играли вместе с Майком рок-н-роллы. Я там присутствовал и сильно был потрясен этим делом. И Гребенщиков сказал в микрофон, что те, кто хочет получить их аль­бом «Все братья-сестры» («альбом» - как-то это было в диковинку), тот может подойти после концерта к музыкантам и спросить, где его взять. Я, естественно, тогда был наглый и подошел. Мне было сказа­но, что пленка стоит, не помню, но типа 6 рублей, что сейчас ее нет, но можно все сделать, и мне был оставлен телефон гребенщиковской квартиры на Алтайской. Тогда все это было просто - получить теле­фон какого-то Гребенщикова.

Я позвонил, и мне был продан альбом. Потом мы с Гребенщико­вым стали меняться пластинками - мы с Пановым давали ему всякий панк - Игти Поп, «СТРЭНГЛЕРЗ», «ПАБЛИК ИМИДЖ», тогда ма­ло бьио таких дисков вообще, а он осчастливил нас своей записью «Концерт в Гори», по приезду сюда. Мы были, наверное, одними из первых, кто ее получил.

А потом он сказал, что Майк записал новый альбом «Сладкую N», тоже его распространяет, и дал мне майковский телефон. Я позвонил, и Майк спросил, как удобнее встретиться - может, я зайду? Я, конеч­но, за эту мысль ухватился, приехал. Хотя вообще все это забавно - ка­кое время - звонит неизвестный человек с улицы, говорит, что хочет купить пленку, а за продажу пленки можно было очень лихо загре­меть - спекуляция и т. д. Ну, ладно, прошел я в комнату, очень в кайф - завешана вся фотографиями, плакатами. Ну, вот я сидел и хотелось мне выпить, но я не знал, пьет ли Майк, ибо пустых бутылок я нигде не видел и, вообще, жилище не производило впечатления человека выпивающего. Тем более, Майк сказал, что курит обычно на лестни­це, но вот сейчас лето, родители на даче, и можно курить в комнате. Мы сидели, курили в комнате и пили чай, выпили, наверное, кружек по 6 чаю. Уходить мне не хотелось, ему, наверное, тоже как-то было скучно быть простуженным в одиночестве, он мне рассказывал вся­кое за рок-музыку, кстати, тогда я впервые услышал о Лу Риде. По­том он снизошел и сыграл мне несколько своих песен. И вот я сижу, думаю про выпить, смотрю на часы и понимаю, что стрелки прибли­жаются к времени «Ч», когда закроются магазины, а спросить как-то боязно. И тут Майк пошел к окну выкинуть хабарики, отодвинул за-

навесочку, и там стояли бутылочки - вот тут-то я их и увидел, причем что удивительно - из-под рома, хотя мы тогда пили портвейн, ну, и во­дку. Я понял, что - ага и сказал: «Майк, ты знаешь, когда я заболеваю, я сразу выпиваю алкоголь, и мне помогает». Он согласился и сказал. что тоже, но вот у него с деньгами туго - не хватает, и спросил меня -выпиваю ли я. «А как же», - и мы тут же вскочили и побежали в ма­газин, мгновенно! Обратно мы вернулись довольные, беседа потекла непринужденнее, и потом мы поехали к Рыбе, этим же вечером, про­сидели там всю ночь, и после этого мои отношения с Майком переро­сли в дружеские, то есть мы общались почти каждый день,

А у меня давно была идея - я знал, что есть студия звукозаписи при Театральном институте. Сначала, с подачи Майка, я устроился в Боль­шой Театр Кукол, где записывалась «Сладкая N». Там тоже была сту­дия, несколько раз там писался «АКВАРИУМ». Но работать нор­мально там было трудно - и аппаратура была не ахти (не было воз­можности наложений), сумасшедшее начальство и рядом трамвайная линия - все тряслось и детонировало.

И с разными сложностями, но я все-таки устроился звукооперато­ром в Театральный институт, где и студия была лучше и вообще пос­вободнее. Майк туда ко мне приходил, ему все нравилось, так как по тем временам иметь доступ к 16-канальному тесловскому пульту, микрофонам австрийским всяким было очень ничего себе. Прорабо­тал я там месяца четыре, наступило лето - никто не учился, приемная комиссия в другом здании, короче, работы нет.

И Майк решил, что надо записаться. Я, конечно, немного опасал­ся. Первым делом мы секретно пронесли туда две майковские гитары, и я их спрятал в кладовой. Но барабаны туда пронести было нельзя, а Майк хотел электрический альбом, и поэтому он пошел и надыбал драм-машину, вещь по тем временам тоже диковинную, по-моему, у Тропиллы, ту, с которой потом «КИНО» писалось - то есть реликвию, вообще интересно, где она сейчас?!

Майк веселился с ней, как ребенок. Сначала он притащил ее до­мой, подключил через «Маяк» и экспериментировал. Звуки она изда­вала ужасные, если вспомнить динамики «Маяка». А самыми ужас­ными были ритмы - «Бесамемучо» всякие. Кнопка с надписью «Рок» угнетала - она регулировалась только по скорости!

Наконец, день настал, после всяких задержек - лето все- таки. Майк приехал ко мне в институт, и мы стали вдвоем пробовать. По­том поехали в какие-то гости, а на следующий день он пришел с идеей записать песню целиком. Это бьии «Золотые Львы». Она, наверное, хуже всего и удалась, потому что первая, там звук плавает. Майку не очень понравилось, мы пленку отложили, продолжали возиться с пе-

далью «дисторшн», которую взял у маленького Дюши. При записи были как удобства, так и неудобства. Например, на пленке мы не эко­номили, пленка вся была государственная. (Вот когда писали Кинче-ва, там было другое дело, и на одну песню нам даже не хватило.) С другой стороны, студия была разделена на два помещения, и мы не могли друг друга видеть, а могли только слышать, что было неудобно. В результате мы стали писать гитары в большой комнате.

Вообще Майк все так организовывал, что основное время мы на­ходились вдвоем. Он что-то делал, а потом приводил того, кто бьи ему конкретно нужен. Но бывало и по-другому: вот Илья Куликов, напри­мер, с бэкинг вокалом на «Гуру из Бобруйска» просто так зашел. Там где был хор, пел вообще кто угодно, так как мы поняли, что занимать­ся в этой студии многоголосием сложно.

Гребенщиков заходил; сейчас кажется, что как будто случайно, но ему тут же находилось дело. Например, под его влиянием сделана вещь «Сегодня ночью». Майк помогал мне в полный рост. Имея опыт работы звукооператором в Большом Театре Кукол, он сразу расстав­лял микрофоны, цокая настраивал магнитофоны. Вообще, обстанов­ка была самая рабочая, не как сейчас - приходят музыканты в студию, и вокруг них все начинают бегать. Потом во время записи никто не думал, что мы делаем что-то такое этакое. Никто не знал, например, сколько песен войдет в альбом.

Еще у него была твердая идея сделать именно сольник. Если боль­шинство было ориентировано на группы, и слово «ЗООПАРК»уже существовало, он хотел именно сольник, наверное, потому что люби­мый Лу Рид, Дилан и в какой-то степени Болан были соло-артистами. И у него была концепция - в процессе записи он придумывал офор­мление, что и где будет написано, и как все будет выглядеть и звучать. Например, майковской идеей было вступление к «Увертюре». Он сказал, что хочет вставить в начало что-нибудь из классики. С класси­кой у всех дела обстояли не очень. А фонотека была у меня, и у меня возникла мысль о кусочке из «Половецких плясок», где барабаны. Майк послушал и сказал, что это не то, он не хочет барабанов, а хо­чет, чтобы это выглядело, как настройка оркестра перед игрой. А аль­бом был уже весь записан, и это произошло уже на сведении, на ори­гинал это вообще не легло, почему это и пропало на виниле. И я вспомнил про Вагнера, которого режиссеры использовали на своих дурацких учебньгх мини-спектаклях. Мы ее достали, поставили, и Майк сказал: «То, что надо!». И он сам сел за пульт и стал двигать ручку ввода «Валькирий», а я убирал гитары. То, что мы попали в такт - с первого раза - это чистая случайность, и радовались этому как де­ти. Таких оригиналов было два, мой украли в ЛДМе, а майковский ку-

да-то пропал у него.

«Белая ночь, белое тепло» была тяжелой для записи - там много наложений. Шурина гитара, бас и, может, поэтому она мне не нрави­лась. Равно, как и «Гуру из Бобруйска» - я не понимал, как Майк, та­кой мягкий человек, мог написать такую песню. А вот «Растафара» -это было очень здорово, хотя Майк считал это стебаловым. Он вооб­ще негров не очень любил и всегда приводил перевод какой-то песни реггей-группы. Суть там в том, что пришел растафара в бар, переко­лотил всю посуду, побил бутылки, подрался как следует, а белые по­лицейские повязали его. Припев: «Вот как плохо живется нефам на Ямайке».

Еще я очень люблю «Песню для Свина» - потому что чистый панк-рок. Майк делал ее один с начала до конца. А история с ней бы­ла замечательная. Все, песня записана, осталось наложить только со­ло - соло с дюшиной педалью - ужасное, как будто человек мычит. Майк берет гитару, начинает, и тут появляется муха и садится Майку на нос. Я смотрю, он мотает головой, в конце концов смахивает ее и, естественно, сбивается с ритма! Мы записывали это соло четыре ра­за! Мы пытались убить эту муху, но пойди убей - старое здание с пя­тиметровыми потолками! И четко, как только начиналось соло, так прилетала эта чертова муха! Каждый раз он сбивался по-разному, а один раз доиграл почти до конца, и тут она села ему на палец! Я кри­чал, я был в истерике! И когда мы наконец записали, я просто запля­сал от радости!

«Лето» записалось очень легко. Там был Гребенщиков, который пальцами на этой драм-машине наигрывал всякие колокольчики, еще чего-то. Вообще атмосфера записи была очень легкая, если были пререкательства, то по конкретным вопросам, а уж когда приходил Гребенщиков, наступало всеобщее умиротворение. Что удивительно, в студии мы напились всего один раз и то по весьма специальному по­воду. Мы должны были идти к кому- то на веселье, и у нас с собой бы­ло. А институт вечером закрыли, а мы на пятом этаже. Вот и при­шлось провести ночь в студии.

«Шесть утра» тогда для Майка особого значения не имела, соло там наложил Юлик из группы «АМАЛЬГАМА», который случайно зашел в студию. Почему он переписал ее на «Музыку из фильма», я не знаю.

Сейчас для меня это время, запись «LV», является воспоминани­ем о лучшей поре моей жизни, когда проблем было мало, мы все бы­ли моложе, и мне тогда очень нравилось этим заниматься. А если го­ворить о творчестве Майка, то на меня повлияло не творчество, на­верное, а сам Майк. В том, что я стал таким, а не другим, - заслуга,

а может быть, вина, это кто как ко мне относится - именно Майка. Март, 1994

ВРЕМЯ, ВПЕРЕД (МОЛОДЕЖНАЯ ФИЛОСОФСКАЯ)

Раньше в это время было темно,

А теперь совсем светло.

Раньше в это время было темно,

А теперь совсем светло,

Время летит вперед, и мы летим вместе с ним.

Время бежит вперед, и мы бежим вместе с ним,

Сейчас в это время совсем светло,

А скоро будет темно.

Сейчас в это время совсем светло,

А скоро будет темно.

Время летит вперед, и мы летим вместе с ним.

Время бежит вперед, и мы бежим вместе с ним.

Раньше в это время было темно,

И скоро будет опять темно.

Раньше в это время было темно,

И скоро будет опять темно.

Время летит вперед, и мы летим вместе с ним.

Время бежит вперед, и мы бежим вместе с ним.

Я НЕ ЗНАЮ ЗАЧЕМ (ПЕСНЯ ДЛЯ СВИНА)

Я просыпаюсь каждое утро.

Ко мне приходят мои друзья.

Они приносят мне портвейн и пиво,

Но я знаю, они ненавидят меня.

А я не знаю, зачем я живу, ну и бу с ним.

А я не знаю, зачем я живу, ну и бу-бу-бу-бу-бу

С ним.

У меня есть жаба - редкостная дура,

И я бу-бу ее каждый день.

И нам давно плевать друг на друга.

И я бы бросил ее, но бросать лень.

А я не знаю, зачем я живу, ну и бу с ним.

А я не знаю, зачем я живу, ну и бу-бу-бу-бу-бу

С ним.

И каждый день я хожу на работу.

Всем было бы лучше, если б я не ходил.

Но если я умру, то кто тогда вспомнит,

Что я вообще когда-то жил.

А я не знаю, зачем я живу, ну и бу с ним.

А я не знаю, зачем я живу, ну и бу-бу-бу-бу-бу

С ним.

Дата добавления: 2015-05-31