Принцип субъективизма

Разорвав с мифологическими традициями и религиозными абсолютами, софисты ощутили свободу от старинных предписаний и запретов. Они взяли на себя смелость произвольно расставлять в своих сочинениях и речах ценностные ориентиры и нормативные акценты. Веря в беспредельную мощь человеческого разума, они полагали, что перед ним нет преград, что с его помощью они вправе при известной гибкости и изворотливости аргументации именовать черное белым, ложь — истиной, зло — добром и т. д. Трансгрессивность обрела в их деятельности сугубо интеллектуальный характер и стала выступать в виде устремленности мышления за пределы норм и законов логического мышления.

Протагор утверждал, что о всякой вещи всегда можно высказать два противоположных мнения, так как, во-первых, любая вещь внутренне противоречива и можно обращать внимание то на одни, то на другие ее свойства. Во-вторых, человеческие мнения о ней могут быть различны в силу расхождений взглядов и вкусов разных людей. Таким образом, если предметы внутренне неоднозначны, люди различны и их мнения о вещах разнообразны, то не может быть и речи об объективной истине. Любое знание о чем-либо является в своей сущности противоречием, посколь-

ку оно выражает действительность, не будучи в состоянии ее выразить. Оно передает истину, будучи не в состоянии ее передать, поэтому любая истина является в то же время и ложью.

Софисты первыми обнаружили необычайную многозначность человеческих понятий. Им открылись огромные возможности языка, его исключительная гибкость, способность как приводить, так и опровергать любые доводы. Они разработали риторические приемы и логические увертки, делающие слово изворотливым, неуязвимым для встречных нападок. Благодаря их усилиям возникло явление, которое впоследствии стали называть софистикой, имея в виду искусство ловкого жонглирования, подобного тем приемам, с помощью которых карточные шулера манипулируют картами.

Рассуждая о проблемах социальной регуляции человеческого поведения, софисты утверждали, что ни мораль, ни право не имеют всеобщих объективных оснований. В суждениях людей об этических и правовых вопросах мнение отдельного человека всегда для него первично и всегда выдвигается им на передний план. У каждого имеется своя, особенная позиция и не существует общей почвы для единства взглядов, для формирования одинаковых для всех морально-правовых представлений, а также для их согласования. Каждый вправе выбирать наиболее удобную для него точку зрения. При этом каждый оказывается по-своему прав и должен только суметь доказать свою правоту. Подобные же умения развиваются в процессе получения образования, при овладении разнообразными гуманитарными дисциплинами и в первую очередь риторикой и философией. Гегель впоследствии, говоря в своих лекциях по истории философии о софистах, иронически заметит: «Образованный человек умеет все подводить под точку зрения добра, во всем выдвигать существенную точку зрения; тот человек, который не имеет в своем распоряжении хороших оснований для самых дурных дел, недалеко, должно быть, ушел в своем образовании; все злые дела, совершенные на свете со времен Адама, оправдывались хорошими основаниями» '.

Софисты настаивали на том, что нет и не может быть всеобщих нравственных и правовых норм. Принцип субъективизма позволял им отрицать их существование, изымал из-под законов твердую опору, превращал их в нечто зыбкое, необязательное, через что, при желании, можно с легкостью перешагнуть и устремиться в имморальное пространство, где наряду с интеллектуальной вседозволенностью вполне допустима и вседозволенность социальная, практическая, поведенческая.

Тот реальный плюрализм идей, философских учений и школ, что существовал в Греции, допускал наряду с множеством разно-

. Г К Лекиии по истории философии. Ч. 2. Л., 1930. с 20.

образных мировоззренческих позиций также и позицию трансгрессивного негативизма по отношению ко всем традиционным и современным взглядам, принципам, ценностям, нормам. Это и была позиция софиста как иронического и хитроумного прагматика, выбирающего, в зависимости от обстоятельств, такую точку зрения, которая ему полезна и выгодна в настоящий момент. Выбирая ее, софист мог искусно препарировать понятия общего блага или высшей справедливости, оставляя от них лишь то, что соответствовало его частным интересам. Так поступает, например, Антифонт, когда говорит: «Справедливость заключается в том, чтобы не нарушать закона государства, в котором состоишь гражданином. Так, человек будет извлекать для себя наибольше пользы из применения справедливости, если он в присутствии свидетелей станет соблюдать законы, высоко их чтя, оставаясь же наедине, без свидетелей, будет следовать законам природы. Ибо предписания законов произвольны, искусственны, веления же природы необходимы... Вообще же рассмотрение этих вопросов приводит к выводу, что многие предписания, признаваемые справедливыми по закону, враждебны природе человека... Что же касается полезных вещей, то те из них, которые установлены в качестве полезных законами, суть оковы для человеческой природы, те же, которые определены природой, приносят человеку свободу...»'.

Аналогичным образом расправляется с идеей справедливости софист Калликл, развенчивая демократию и оправдывая тиранию. Он утверждает, что равенство противоречит природе вещей, а неравенство в полной мере соответствует ей и потому справедливо.

«Обычай, — говорит Калликл, — объявляет несправедливым и постыдным стремление подняться над толпою, и это зовется у людей несправедливостью. Но сама природа, я думаю, провозглашает, что это справедливо — когда лучший выше худшего и сильный выше слабого... Если взглянуть на города и народы в целом, — видно, что признак справедливости таков: сильный повелевает слабым и стоит выше слабого... Подобные люди... действуют в согласии с самой природою права и... в согласии с законом самой природы, хотя он может и не совпадать с тем законом, какой устанавливаем мы и по какому стараемся вылепить самых лучших и решительных среди нас. Мы берем их в детстве, словно львят, и приручаем заклинаниями и ворожбою, внушая, что все должны быть равны и что именно это прекрасно и справедливо. Но если появится человек, достаточно одаренный природою, чтобы разбить и стряхнуть с себя все оковы, я уверен: он освободится, он втопчет в грязь наши писания, и волшебство, и чародейство, и все противные природе законы и, воспрянув, явится перед нами

¹ Антология мировой философии Т 1 М., 1969, с. 320—321.

владыкою, бывший наш раб — вот тогда-то и просияет справедливость природы!» '.

В этих мыслях древнегреческих софистов явственно проступает их «осевая» природа, способность обозначить проблему, которая окажется в будущем одной из ключевых в европейской и российской философии права и преступления — у Макиавелли, Шекспира, Ницше, Достоевского.

Дата добавления: 2015-05-31