Быть» или «не быть»?

Философия представляет собой определенный способ выражения. Ее парадоксальность заключается в неподъемности для человеческого языка того дела, ради которого она появилась. В то же время она — это язык; она пытается рассказать о том, перед чем слова отступают. Экзистенциальная философия — это философия «кризиса» позитивистской парадигмы европейского мышления. Война показала хрупкость, неустойчивость, конечность человека, его безосновность. Объединяющим фоном для нее являлось преимущественное внимание к человеку, к «изгибам» его души, к ее скрытым глубинам. Переживание человеком его существования — центр философского притяжения. Человек интересует экзистенциализм потому, что в нем видно само бытие. В экзистенции истина «выполняется», совершается, а не познается. Экзистенция (существование) не бессмысленна, не безумна, она слита с мыслью. Она не требует посредников в виде науки, логики. В ситуации экзистенциальной насыщенности жизни мысль находится «у себя». Только это другое мышление — мышление как открытость происходящему. Экзистенцию нельзя схватить, человек сам схвачен ею. Важнейшей чертой экзистенции является ее переходность. Нет разрыва между событием мысли и бытием. Они — со-бытия. Я есть моя боль. Я есть моя надежда. Я есть моя смерть. Экзистенция открывается через призму человеческой смертности. Она выступает из ясно различимого конца всякой личности, а не из туманной перспективы ее вечности. По сути, смерть и есть подлинное содержание всякого события человеческой жизни. Человек редко воспринимает себя как экзистенцию в обыденной жизни; как правило, личность осознает себя таковой находясь в пограничной ситуации —перед лицом болезни, смерти, катастрофы.[4] Философы-экзистенциалисты считают, что человек не должен убегать от сознания своей смертности, поэтому постоянно напоминают о суетности всех их начинаний. Пограничная ситуация, как пишет немецкий философ К.Ясперс, является «шифром», символом положения человека в мире. Так, размышляя о сущности человека, А. Камю пишет: «Если я попытаюсь понять, кто Я, в коем я столь уверен, если я предпринимаю попытку определить и понять его в целостности, то это Я расплывается в моих руках и протекает меж пальцев словно вода... Для меня самого мне навсегда суждено остаться чужим». В работах М. Хайдеггера экзистенция становится несущественным определением бытия; история бытия детерминирует любую человеческую ситуацию. Конкретная разработка проблемы смысла бытия — такова цель сочинения «Бытие и время». По Хайдеггеру, постичь проблему бытия означает сделать прозрачным сущее и нас, ищущих смысл бытия. Человек, следовательно, - сущее, вопрошающее о смысле своего бытия. Постановка вопроса требует выяснения, каково это вопрошающее сущее. «Это сущее — мы сами, имеющие средь многих иных бытийных возможностей ту, которая понуждает нас искать нечто, обозначаемое как «Dasein”, “здесь-бытие». Человек, взятый с точки зрения способа бытия, всегда находится внутри ситуации, заброшен в нее и активно соотносится с ней. Способ Dasein есть экзистенция, в ней и природа и сущность человека. Ее характер не имеет ничего общего с простым присутствием, главное свойство Dasein — бытие-в-возможности, то, что может быть. Экзистенциал «возможного бытия» включает в себя модальность, которую можно охарактеризовать как «озабоченность миром», тревогу о ближних. Для человека бытийно важна возможность актуализации, следовательно, выбирать себя, потерять или найти себя. В этом смысле Dasein — сущее, к которому идут экзистенция в процессе решения «быть или не быть», обрести или пропасть, и выбор, ставящий индивида перед самим собой. Человек — это сущее, вопрошающее о смысле бытия и к тому же нередуцируемое к чистому объекту. Бытие человека — его экзистенция, бытие, могущее быть. «Возможное бытие» означает проектирование, такая экзистенция есть трансценденция, переход «за». Трансценденция для Хайдеггера вовсе не одна из многих поведенческих моделей, это фундаментальная характеристика. Человек есть проект в том смысле, что все мирское изначально инструментально в функции проекта. Поскольку человек сущностным образом проективен, то мир — это не реальность для созерцания (по Э. Гуссерлю), а комплекс инструментов для человека. «Бытие-в-мире» изначально отсылает к миру как проекту. Трансценденция устанавливает набросок мира, по Хайдеггеру, это сама свобода. Здесь-бытие проективно, мир же существует как совокупность утилизуемых вещей, а именно, как используемый, он вызван к бытию. Для вещей «быть» равнозначно «быть используемым человеком». Человек, будучи втянут в вещный мир, трансформирует его; а меняя его, он формирует и меняет самого себя. Человек постигает нечто., когда знает, что с ним следует делать, когда познает себя самого и что с собой можно сделать, чем он может быть. Человек — просвет, раскрытие мира, поэтому проблема, есть ли мир и как его бытие может быть доказано, в качестве проблемы, поставленной человеком, лишена смысла. Если «бытие-в-мире» - экзистенция, то в такой же мере экзистенция и «бытие-с-другими». Нет субъекта без мира, как нет изолированного Я без других. Подобно тому, как в мире человек раскрывает себя в вещной озабоченности, так в бытии-с-другими базовой структурой становится забота о других. Забота о ближних может реализоваться в двух направлениях: освободить других от их забот, либо, напротив, помочь ближнему завоевать свободу и взять ответственность на себя. В первом случае имеется в виду простое «совместное бытование», что, по Хайдеггеру означает неподлинное существование, во втором, забота — модель подлинной экзистенции. Человек неизбежно находит себя внутри ситуации, и своим жизненным проектом противостоит этой ситуации. Но поскольку свою заботу он выражает по необходимости в «онтическом» плане, т. е. В плане сущего и его фактуальности, то ему не выйти за рамки неподлинного существования. Когда человек использует вещи, устанавливает социальные отношения, это само по себе удрживает его на уровне фактов. Экзистенциальный анализ показывает, что анонимное существование является составной частью «способности быть» человека. В основе такого варианта «способности быть» лежит «осадочность», т. е. его падение на уровень вещей. Тем слышнее становится голос совести, взывающей к подлинному существованию, онтологическому (не онтическому), экзистенциальному плану, где уместны поиски смысла бытия. Совесть отвлекает нас от самолюбования, призывая вглядеться в тайные закоулки души, в то, что нельзя утаить от себя. Экзистенция есть бытие-в-возможности, на чем основано самопроектирование и трансцендирование человека. Однако любой проект затягивает нас в болото мирского и вещного. По сути дела, это значит, что проекты и выбор эквивалентны. Я могу посвятить себя жизнь работе, науке, обогащению, чему угодно другому, но человеком остаюсь, лишь выбирая одну возможность либо другую. По этой причине, не имея возможности избежать выбора, человек на что-то решается и непременно рассеивается в неподлинной экзистенции. И все же среди множества возможностей есть особая, уйти от которой ни одно живое существо не властно. Это смерть. В самом деле, я могу расходовать собственную жизнь, как мне заблагорассудится: прожить ее с пользой или растратить по пустякам могу быть кем угодно, по собственному усмотрению, но не могу не умереть. Смерть становится реальностью, экзистенцией, которой больше нет. Понятно потому, что пока существует Я, смерть пребывает в качестве возможности-угрозы сделать все прочие возможности невозможными. Смерть как возможность, заключает Хайдеггер, перекрывает пути самореализации. Со смертью исчезают все возможности строить проекты, выбирать и реализовать. Голос сознания озвучивает смысл смерти, обнажающей ничтожность любого проекта. В перспективе смерти все индивидуальные ситуации роднит возможность стать невозможными. Осознание смерти, суетности любого проекта обосновывает историчность экзистенции, неполноту каждого из ее моментов. Подлинная экзистенция есть бытие-к-смерти. Только приблизившись к постижению смерти как невозможности существования, пониманию, растворенному в поступках, предвосхищающем решении, человек находит себе подлинное бытие. Стать свободным перед лицом собственной смерти — значит распознавать среди суетных такие возможности, которые, будучи правильно выбранными, окажутся недостижимыми для смерти. «Жизнь к смерти» конституирует аутентичный смысл экзистенции, очищенной от быта, фактов и обстоятельств. Предвосхищение смерти (ложное решение — самоубийство) придает смысл всему сущему через опытное запределивание на его возможное небытие. «Бытие-к-смерти» есть страх, он ставит человека лицом к лицу с Ничто, бессмысленностью любых проектов, начинаний и самой экзистенции. Говоря о смысле жизни, Жан-Поль Сартр писал: «Если мы должны умереть, то наша жизнь не имеет смысла, ибо ее проблемы остаются нерешенными и остается неопределенным само значение проблем… Все сущее рождено без причины, продолжается в слабости и умирает случайно… Абсурдно, что мы родились, абсурдно, что мы умрем». Тоска сигнализирует об аффективной ситуации радикально нарастающей угрозы, сдавливающей экзистенцию. Ощутить в себе этот страх «бытия-к-смерти», набраться мужества вглядеться в лицо собственного Ничто, моего небытия, - значит ощутить подлинную экзистенцию. Голос совести призывает принять собственную конечность и негативность. Страх перед смертью, малодушное бегство, отрицание ее реальности свидетельствуют о характере экзистенции, банальной, неподлинной и анонимной, увязшей во мраке. Если мир поддается объяснению, даже и не слишком убедительному, он понятен и приемлем для человека. Но как только человек осознает всю иллюзорность этого объяснения, он начинает ощущать себя чужим во вселенной. Перед человеком встает вопрос: стоит ли жизнь того, чтобы быть прожитой? Абсурдно столкновение между иррациональностью и исступленным желанием ясности. Все мыслители согласны в одном: человек способен видеть и познавать только собственные стены.

Страх — это сползание в плоскость вещного неподлинного бытия.[5] Боятся всегда чего-то, в то время как страх не касается ничего конкретного, ибо говорит о присутствии Ничто в его уничтожающей потенции. Если экзистенция — это возможность и проектирование, то среди детерминации времени фундаментально будущее. Будущее есть бытие к смерти, которое не дает нам погрязнуть в мирском. Если подлинное прошлое отвергает пассивное восприятие традиции, призывая довериться возможностям, предлагаемым живой традицией, то подлинное настоящее есть мгновение, когда человек, постигая неподлинность окружающего, отрицая его, решает наконец свою судьбу. Философия проясняет экзистенцию, приводя сознание к самому себе и к коммуникации с другими экзистенциями. Существование в своей единичности и неповторимости не может быть предметом безличных дискурсов. Экзистенция как «персональный вопрос» не имеет ничего общего с безличным фактом. «Я существую, поскольку не позволяю себе стать предметом, объектом. Я знаю себя, не задавая вопрос: что я такое? Я существую в реализации своих возможностей». «Мое Я тождественно реальному месту, в котором я нахожусь». Я тождественно ситуации: я не могу быть чем-то иным, если уже я не есть что-то, я совпадаю с реальностью и ее миссией. Я принадлежу к какому-то народу, имею этих родителей, могу любить эту женщину. Могу и предать ее, но я изменяю не кому-то — а самому себе, поскольку я — это моя ситуация, реальность из которой нельзя выйти. Безусловно, истина связана с единичной экзистенцией, потому она и уникальна. Истина уникальна и множественна, ведь одна экзистенция стоит рядом с другими, каждая из которых имеет собственную истину. Через иную вместе с ней каждая экзистенция находит себя. Правда других не столько противоположна моей, сколько она - истина других экзистенций, ищущих Единственную правду, которая выше всех отдельных истин, это горизонт, к которому они двигаются». Мир не экзистенция и, когда у человека больше нет целей, мир обессмысливается. «Бытие может порождать только бытие, человек, включенный в процесс порождения, способен выйти за пределы бытия. Не в человеческих силах уничтожить массу бытия, ослабляя его структуру, но изменить свое отношение с бытием человек может. Для этого достаточно «выключить себя из обращения». Мир-в-себе, начиненный самим собой, абсолютно случаен. Пред ним находится как нечто иное сознание-в-себе, не связанное с миром. Сознание (экзистенция, человек) абсолютно свободно. Человек ответственен за фундаментальный проект своей жизни. Только для человека существуют все ценности; нет разницы между пьяницей-одиночкой и вождем человечества, ибо не цель, а сознание идеальной цели может определить, что возможно, квиетизм пропойцы предпочтительнее нервного и суетного возбуждения благодетеля человечества. Вещи лишены смысла и основания, жизнь — абсурдная авантюра, человек тщетно пытается перепрыгнуть через себя, стать Богом. «Человек есть бесплодная страсть». «И каждый — палач другого». Человек это еще бытие-для-другого. Другой обнаруживает себя как другой, когда он внедряется в мою субъективность, и меня-субъекта делает объектом своего мира. Мой опыт модифицируется, когда в нем появляется другой, я вдруг нахожу себя элементом (не центром) проекта, который мне не принадлежит. «Ад — это другие». Предтеча экзистенциализма, датский философ ХIХ века Сёрен Обю Кьеркегор утверждал, что жизнь полна абсурда и человек должен создавать свои собственные ценности в равнодушном мире. Человек, заключает Сартр, это стремление стать Богом. «Все происходит так, как если бы мир, человек и человек-в-мире рождаются лишь для того, чтобы реализовать недостающего Бога».

Дата добавления: 2015-06-04