К. МАРКС. Лондон, вторник, 27 сентября 1853 г

ПАНИКА НА ЛОНДОНСКОЙ БИРЖЕ. – ЗАБАСТОВКИ [289]

Лондон, вторник, 27 сентября 1853 г. Известие о том, что соединенные эскадры прошли Дарданеллы, в сочетании со слухами об изменениях в составе министерства и о затруднениях в торговле, вызвало в субботу настоящую панику на лондонской фондовой бирже.

«Было бы весьма нелегкой задачей описать положение с английскими ценными бумагами или охарактеризовать те сцены, которые, как правило, разыгрывались на фондовой бирже. Редко можно наблюдать подобное возбуждение, и хорошо, что это бывает нечасто… Вероятно мы не преувеличим, если скажем, что игра на понижение идет теперь почти в таких же масштабах, как это имело место во время французской революции… На этой неделе ценные бумаги шли по курсу 91¹/₂%; на таком низком уровне они не были с 1849 года… Железнодорожные акции непрерывно падают».

Так пишет правительственная газета «Observer». Все наиболее солидные железнодорожные акции продаются на 68–80 шилл. дешевле по сравнению с их ценой на прошлой неделе. Что касается внезапного наводнения рынка акциями, то само по себе оно еще ни о чем серьезном не говорит, поскольку одни только спекулянты на текущих курсах в любой момент могут произвести переполох на бирже и запугать bona fide {честных, добропорядочных. Ред.} держателей акций. Но поскольку сильное колебание курса ценных бумаг, даже если оно носит чисто спекулятивный характер, совпадает с общими симптомами торгового кризиса, оно будет иметь весьма пагубные последствия. При всех обстоятельствах эта паника на денежном рынке обрекает на провал все проектируемые на будущее государственные займы, в особенности австрийские. Более того, капиталистам приходит на память, что в 1811 г. Австрия платила в качестве дивидендов по своим обязательствам всего 1 шилл. 7¹/₄ пенса за фунт; что несмотря на искусственное увеличение доходов Австрии с 12000000 до 18000000 ф. ст., достигнутое путем огромного усиления налогового бремени в Венгрии и Ломбардии после 1849 г., ее ежегодный дефицит в среднем составляет больше четверти всех ее доходов; что с 1846 г. государственный долг Австрии вырос на 50000000 ф. ст. и что от очередного банкротства ее спасла лишь корыстная снисходительность сынов Израиля, которые все еще надеются освободить свои сундуки от скопившейся в них груды австрийских бумаг.

«Торговля до некоторой степени вышла за пределы своих возможностей», – пишет «Observer», – «и наши коммерческие обязательства отчасти превысили наши средства».

«Morning Post» восклицает:

«Незачем дольше обходить этот вопрос, ибо хотя предстоящий кризис будет отличаться некоторыми благоприятными особенностями, которых не было в 1847 г., для каждого вдумчивого наблюдателя, следящего за ходом событий, должно быть ясно, что дела теперь приняли, мягко выражаясь, крайне неприятный оборот».

Золотой запас Английского банка вновь уменьшился на 338954 ф. ст., а его резервный фонд банкнот, то есть ценные бумаги, предназначенные для учетных операций, составляет всего семь миллионов, иначе говоря сумму, которая целиком нужна канцлеру казначейства для уплаты строптивым держателям облигаций Компании Южных морей. О состоянии хлебного рынка мы узнаем из последнего номера «Mark‑Lane Express» следующее:

«В течение ряда лет при средних урожаях мы ежегодно потребляли несколько миллионов квартеров импортной пшеницы. Какое же количество ее нам потребуется при нынешних условиях? Сбор пшеницы в этом году в лучшем случае составит не более трех четвертей среднего сбора, к тому же ни одна из прочих культур не дала излишков урожая. Картофель серьезно пострадал от болезни и ввиду его непригодности для длительного хранения так усиленно потребляется, что в скором времени будет ощущаться недостаток в этом продукте питания. Наше потребление стало таким огромным, что несмотря на импорт 3304025 квартеров зерна и 3337206 центнеров пшеничной муки за восемь месяцев, закончившихся 5 сентября, запасы зерна отнюдь нельзя назвать значительными… У нас, разумеется, нет никакого желания преувеличивать затруднения, с которыми может встретиться наша страна, но отрицать наличие этих затруднений было бы глупостью… Отчеты говорят о весьма неудовлетворительном урожае пшеницы; там, где был произведен пробный обмолот, во многих случаях полученное количество зерна едва превышает половину того, на что можно было рассчитывать».

В то время как на ясном небе торгового и промышленного процветания появились мрачные предвестники бури, забастовки все еще составляют и довольно долго будут составлять важную особенность нашего промышленного развития; правда, характер забастовок начал изменяться соответственно тем изменениям, какие происходят теперь в общем положении страны.

В Бери прядильщики вновь потребовали прибавки в 2 пенса с каждой тысячи мотков. Так как хозяева отказали им в этом, они прекратили работу; их примеру последуют ткачи, как только обработают имеющуюся у них на руках пряжу. В Престоне, где ткачи, которых поддерживают рабочие близлежащих округов, продолжают требовать десятипроцентной прибавки, шесть владельцев предприятий уже закрыли свои фабрики и остальные, по всей вероятности, последуют их примеру. Две тысячи рабочих, таким образом, уже лишились работы. В Блэкберне все еще бастуют механики чугунолитейного завода г‑на Дикинсона. На одной фабрике в Уигане бастуют мотальщики, требуя прибавки в 1 пенни на 20 ярдов, а на другой фабрике отказались приступить к работе прядильщики, пока им не будет увеличена заработная плата. Обе фабрики закрылись. В том же месте происходит забастовка углекопов, охватившая около пяти тысяч человек. В среду вечером граф Крофорд и другие крупные шахтовладельцы из этой же округи уволили всех своих рабочих. После этого был созван многочисленный митинг углекопов в Скэйлс‑Орчарде. В Манчестере все еще бездействуют 5000 ткацких станков, не говоря уже о мелких стачках – красильщиков бумазеи, красильщиков пряжи, валяльщиков, изготовляющих фетровые шляпы, и т. д. В Болтоне прядильщики хлопка проводят митинги, требуя повышения заработной платы. В Трентеме, Бриджуотере и других городах бастуют сапожники, в Глазго – извозчики, в Килмарноке – каменщики, в Олдеме угрожает забастовать полиция и т. д. В Бирмингеме гвоздильщики требуют десятипроцентной прибавки; плотники Вулвергемптона требуют шестипенсовой прибавки в день; лондонские плотники требуют такой же прибавки и т. д. Одновременно в главных промышленных центрах Ланкашира, Чешира, Дербишира и других графств рабочие устраивают открытые митинги и принимают решения относительно мер по оказанию помощи их голодающим братьям. Хозяева со своей стороны твердо решили закрыть на неопределенное время свои предприятия с тем, чтобы голодом принудить своих рабочих к подчинению.

«Мы видим», – пишет «Sunday Times», – «что, вообще говоря, требуемая рабочими прибавка не превышает 6 пенсов в день; и, если учесть нынешние цены на продукты питания, трудно утверждать, что это требование является неразумным. Мы знаем, что существует мнение, будто одной из целей, которую ставят себе теперешние забастовщики, является получение своего рода коммунистической доли в действительных или предполагаемых прибылях предпринимателя; но сравнение между требуемым повышением заработной платы и вздорожанием предметов первой необходимости полностью опровергает это обвинение».

Когда рабочие требуют больше, чем стоят «предметы первой необходимости», когда они претендуют на «долю» в прибылях, созданных их же трудом, их обвиняют в коммунистических стремлениях. Что общего имеют цены на продукты питания с «вечным и высшим законом спроса и предложения»? В 1839, 1840, 1841 и 1842 гг., то есть в то время, когда цены на продукты питания непрерывно росли, заработная плата падала, до тех пор пока не достигла голодного уровня. «Заработная плата», – говорили в то время те же фабриканты, – «зависит не от цен на продукты питания, а от вечного закона спроса и предложения». «Sunday Times» утверждает:

«Требования рабочих могут быть удовлетворены тогда, когда они предъявляются в почтительной форме».

Что общего имеет почтение с «вечным законом спроса и предложения»? Слыхал ли кто‑нибудь о том, чтобы цена на кофе на Минсинг‑лейн[290]повышалась оттого, что подобное требование «предъявлялось в почтительной форме»? Торговля человеческой плотью и кровью ведется теми же методами, что и торговля любым другим товаром, так, по крайней мере, предоставьте ей те же условия.

Движение за повышение заработной платы продолжается уже в течение шести месяцев. Сделаем попытку применить к нему критерий, признанный самими владельцами предприятий, – «вечный закон спроса и предложения». Или, может быть, нам следует считать, что вечные законы политической экономии подлежат такому же толкованию, как вечные мирные договоры, заключаемые Россией с Турцией?

Шесть месяцев тому назад рабочие – даже если бы они не пришли еще тогда к выводу, что их позиции, усилились благодаря возросшему спросу на их труд и непрерывной огромной эмиграции на золотые прииски и в Америку, – должны были убедиться в увеличении прибылей промышленников уже по тому всеобщему крику о процветании, который подняла буржуазная пресса, прославлявшая на все лады благодатное действие свободы торговли. Рабочие, разумеется, потребовали своей доли в этом, столь громко возвещенном процветании, но хозяева дали им жестокий отпор. Тогда рабочие объединяются в союзы, грозят забастовками и, в более или менее миролюбивом тоне, настаивают на своих требованиях. Повсюду, где происходят забастовки, предприниматели и их приспешники с церковных кафедр, с трибуны собраний и в печати разражаются неистовой бранью по поводу «наглости и глупости» тех, кто «подобным образом пытается диктовать условия». Но что же доказали забастовки, как не то, что рабочие предпочитают проверять соотношение между спросом и предложением собственным методом, вместо того чтобы полагаться на пристрастные заверения своих работодателей? При известных обстоятельствах для рабочего единственный способ удостовериться в том, действительно ли он получает рыночную стоимость своего труда[291], – это забастовка или угроза прибегнуть к забастовке. В 1852 г. разница между ценой сырья и ценой готового товара – например, разница между ценой хлопка‑сырца и ценой пряжи, между ценой пряжи и ценой хлопчатобумажных изделий – в среднем была больше, а следовательно, и прибыли владельцев прядилен и промышленных предпринимателей вообще были выше, чем в 1853 году. Ни цена на пряжу, ни цены на готовые товары не поспевали затем до самого недавнего времени за ростом цен на хлопок. Так почему же предприниматели сразу не повысили заработную плату в 1852 году? Соотношение спроса и предложения не оправдывало такое повышение в 1852 г., утверждают они. Так ли это? Год тому назад незанятых рабочих было действительно больше, чем сейчас, но эта разница совершенно не пропорциональна тому внезапному и неоднократно повторявшемуся повышению заработной платы, которое с тех пор были вынуждены провести предприниматели в силу действия закона спроса и предложения, смысл которого был им разъяснен забастовками. Работающих фабрик, конечно, в настоящее время больше, чем в прошлом году, и много квалифицированных рабочих за этот год эмигрировало; но в то же время никогда еще наши «промышленные ульи» не получали такого пополнения фабричных рабочих за счет наплыва людей, занятых ранее в сельском хозяйстве или в других отраслях, как это было за последние двенадцать месяцев.

Дело в том, что «рабочие руки» как всегда слишком поздно обнаружили, что стоимость их труда уже много месяцев назад выросла на 30 %, и только тогда – не ранее лета прошлого года – они начали бастовать, требуя сначала 10 % прибавки, потом еще 10 % и так далее, разумеется, в пределах того, что они могли получить. Неизменный успех этих забастовок, способствуя их распространению по всей стране, явился лучшим доказательством их законности, а частое повторение забастовок в одной и той же отрасли промышленности, являвшихся делом одних и тех же «рабочих рук», которые требовали все новых прибавок, исчерпывающим образом показало, что, по закону спроса и предложения, рабочие уже давно имели право на более высокую заработную плату и не получали ее только потому, что предприниматели пользовались их неосведомленностью о положении на рынке труда. Когда же рабочие наконец уяснили себе это положение, то предприниматели, все это время проповедовавшие «вечный закон спроса и предложения», вернулись к доктрине «просвещенного деспотизма» и потребовали права поступать со своей собственностью как им заблагорассудится; они заявили в форме злобного ультиматума, что рабочие не знают сами, что для них хорошо, а что плохо.

Изменение в общих экономических перспективах должно привести и к изменению в положении рабочих и работодателей по отношению друг к другу. Внезапное наступление этой перемены совпало с многочисленными забастовками, которые уже начались, и с еще большим числом тех, которые еще подготовляются. Несмотря на депрессию, они, без сомнения, будут продолжаться и проходить под тем же лозунгом повышения заработной платы, ибо в ответ на заявление предпринимателя, что он не может увеличить заработную плату, рабочие сошлются на вздорожание продуктов; а оба эти довода имеют одинаковую силу. Однако, если, как я предполагаю, депрессия затянется, рабочие пострадают от нее сильнее всего, и им придется бороться – без шансов на успех – уже против снижения заработной платы. Но тогда их деятельность быстро перейдет в область политики, и новая организация – тред‑юнионы, – завоеванная в ходе забастовок, приобретет для них огромное значение.

Написано К. Марксом 27 сентября 1853 г.

Напечатано в газете «New‑York Daily Tribune» № 3900, 17 октября 1853 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

На русском языке публикуется впервые

Подпись: Карл Маркс

Дата добавления: 2015-06-04