Свет незакатный

Ландыш

Воспоминание

Эпитафия

Укоры

Семнадцатый год

Старая яблоня

Падучая звезда

Ночью, звездной и студеной,

В тонком сумраке полей –

Ослепительно-зеленый

Разрывающийся змей.

О, какая ярость злая!

Точно дьявол в древний миг

Низвергается, пылая,

От тебя, Архистратиг.

30. Х.16

Вся в снегу, кудрявом, благовонном,

Вся-то ты гудишь блаженным звоном

Пчел и ос, завистливых и злых…

Старишься, подруга дорогая?

Не беда. Вот будет ли такая

Молодая старость у других!

<1916>

Наполовину вырубленный лес,

Высокие дрожащие осины

И розовая облачность небес:

Ночной порой из сумрачной лощины

Въезжаю на отлогий косогор

И вижу заалевшие вершины,

С таинственною нежностью, в упор

Далеким озаренные пожаром.

Остановись, оглядываюсь, да,

Пожар! Но где? Опять у нас, – недаром

Вчера был сход! И крепко повода

Натягиваю, слушая неясный.

На дождь похожий, лепет в вышине,

Такой дремотно-сладкий и бесстрастный

К тому, что там и что так страшно мне.

27. VI.17

Море с голой степью говорило:

«Это ты меня солончаками

И полынью горькой отравила,

Жарко дуя жесткими песками!

Я ли не господняя криница?

Да не пьет ни дикий зверь, ни птица

Из волны моей солено-жгучей,

Где остался твой песок летучий!»

Отвечает степь морской пустыне:

«Не по мне ли, море, ты ходило,

Не по мне ли, в кипени и сини,

За волной волну свою катило?

Я ли виновата, что осталась,

В час, когда со мной ты расставалось,

Белой солью кипень снеговая,

Голубой полынью синь живая?»

11. VIII.17

Роняя снег, проходят тучи…

Роняя снег, проходят тучи,

И солнце резко золотит

Умбрийских гор нагие кручи,

Сухой кустарник и гранит.

И часто в тучах за горами

Обрывки радуги цветут –

Святые нимбы над главами

Анахоретов, живших тут.

12. IX.17

На земле ты была точно дивная райская птица

На ветвях кипариса, среди золоченых гробниц.

Юный голос звучал, как в полуденной роще цевница,

И лучистые солнца сияли из черных ресниц.

Рок отметил тебя. На земле ты была не жилица.

Красота лишь в Эдеме не знает запретных границ.

19. IХ.17

Золотыми цветут остриями

У кровати полночные свечи.

За открытым окном, в черной яме,

Шепчет сад беспокойные речи.

Эта тьма, дождевая, сырая,

Веет в горницу свежим дыханьем –

И цветы, золотясь, вырастая.

На лазурном дрожат основанье.

Засыпаю в постели прохладной,

Очарован их дрожью растущей,

Молодой, беззаботный, с отрадной

Думой-песней о песне грядущей.

19. IХ.17

В голых рощах веял холод…

Ты светился меж сухих,

Мертвых листьев… Я был молод,

Я слагал свой первый стих –

И навек сроднился с чистой –

Молодой моей душой

Влажно-свежий, водянистый,

Кисловатый запах твой!

19. IX.17

Там, в полях, на погосте,

 В роще старых берез,

Не могилы, не кости –

 Царство радостных грез.

Летний ветер мотает

 Зелень длинных, ветвей –

И ко мне долетает

 Свет улыбки твоей.

Не плита, не распятье –

 Предо мной до сих пор

Институтское платье

 И сияющий взор.

Разве ты одинока?

 Разве ты не со мной

В нашем прошлом, далеком,

 Где и я был иной?

В мире круга земного,

 Настоящего дня,

Молодого, былого

 Нет давно и меня!

24. IX.17

Мы сели у печки в прихожей…

Мы сели у печки в прихожей,

Одни, при угасшем огне,

В старинном заброшенном доме,

В степной и глухой стороне.

Жар в печке угрюмо краснеет,

В холодной прихожей темно,

И сумерки, с ночью мешаясь,

Могильно синеют в окно.

Ночь – долгая, хмурая, волчья,

Кругом все леса и снега,

А в доме лишь мы да иконы

Да жуткая близость врага.

Презренного, дикого века

Свидетелем быть мне дано,

И в сердце моем так могильно,

Как мерзлое это окно.

30. IX.17

Щеглы, их звон, стеклянный, неживой…

Щеглы, их звон, стеклянный, неживой,

И клен над облетевшею листвой,

На пустоте лазоревой и чистой,

Уже весь голый, легкий и ветвистый…

О, мука мук! Что надо мне, ему,

Щеглам, листве? И разве я пойму,

Зачем я должен радость этой муки,

Вот этот небосклон, и этот звон,

И темный смысл, которым полон он,

 Вместить в созвучия и звуки?

Я должен взять – и, разгадав, отдать,

 Мне кто-то должен сострадать,

Что пригревает солнце низким светом

Меня в саду, просторном и раздетом.

 Что озаряет желтая листва

Ветвистый клен, что я едва-едва,

Бродя в восторге по саду пустому,

Мою тоску даю понять другому…

– Беру большой зубчатый лист с тугим

Пурпурным стеблем, – пусть в моей тетради

Останется хоть память вместе с ним

 Об этом светлом вертограде

С травой, хрустящей белым серебром,

О пустоте, сияющей над кленом

 Безжизненно-лазоревым шатром,

И о щеглах с хрустально-мертвым звоном!

3. X.17

Этой краткой жизни вечным измененьем…

Этой краткой жизни вечным измененьем

Буду неустанно утешаться я, –

Этим ранним солнцем, дымом над селеньем,

В алом парке листьев медленным паденьем

И тобой, знакомая, старая скамья.

Будущим поэтам, для меня безвестным,

Бог оставит тайну – память обо мне:

Стану их мечтами, стану бестелесным,

Смерти недоступным, – призраком чудесным

В этом парке алом, в этой тишине.

10. Х.17

Как в апреле по ночам в аллее…

Как в апреле по ночам в аллее,

И все тоньше верхних сучьев дым,

И все легче, ближе и виднее

Побледневший небосклон за ним.

Этот верх в созвездьях, в их узорах,

Дымчатый, воздушный и сквозной,

Этих листьев под ногами шорох,

Эта грусть – все то же, что весной.

Снова накануне. И с годами

Сердце не считается. Иду

Молодыми, легкими шагами –

И опять, опять чего-то жду.

10. Х.17

Звезда дрожит среди вселенной…

Звезда дрожит среди вселенной…

Чьи руки дивные несут

Какой-то влагой драгоценной

Столь переполненный сосуд?

Звездой пылающей, потиром

Земных скорбей, небесных слез

Зачем, о господи, над миром

Ты бытие мое вознес?

22. Х.17

В дачном кресле, ночью, на балконе…

В дачном кресле, ночью, на балконе…

Оксана колыбельный шум…

Будь доверчив, кроток и спокоен,

Отдохни от дум.

Ветер приходящий, уходящий,

Веющий безбрежностью морской…

Есть ли тот, кто этой дачи спящей

Сторожит покой?

Есть ли тот, кто должной мерой мерит

Наши знанья, судьбы и года?

Если сердце хочет, если верит,

Значит – да.

То, что есть в тебе, ведь существует.

Вот ты дремлешь, и в глаза твои

Так любовно мягкий ветер дует –

Как же нет Любви?

9. VII. 18

И цветы, и шмели, и трава, и колосья…

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,

И лазурь, и полуденный зной…

Срок настанет – господь сына блудного спросит:

«Был ли счастлив ты в жизни земной?»

И забуду я все – вспомню только вот эти

Полевые пути меж колосьев и трав –

И от сладостных слез не успею ответить,

К милосердным Коленам припав.

14. VII.18

Древняя обитель супротив луны…

Древняя обитель супротив луны,

На лесистом взгорье, над речными водами,

Бледно-синеватый мел ее стены,

Мрамор неба, синий, с белыми разводами.

А на этом небе, в этих облаках,

Глубину небесную в черноту сгущающих, –

Храмы в златокованых мелких шишаках,

Райскою красою за стеной мерцающих.

20. VII.18

На даче тихо, ночь темна…

На даче тихо, ночь темна,

Туманны звезды голубые

Вздыхая, ширится волна,

Цветы качаются слепые –

И часто с ветром, до скамьи,

Как некий дух в эфирной плоти,

Доходят свежие струи

Волны, вздыхающей в дремоте.

13. IX.18

Дата добавления: 2015-06-04